Клава

 Моей бабушке Клаве и её светлой памяти посвящается...

             Клава.

      За тёмно - зелёными макушками елового леса, расположенного за шустрой узенькой речкой с крутыми, обрывистыми берегами, после сильного дождя, разразившегося с самого утра, встала яркая и сочная радуга. В окошко дома постучали. И не дожидаясь ответа детские голоса, слившиеся в один закричали:
       – Клава! Клава!
       Худенькая темноволосая девочка с ярко - голубыми глазами выглянула в открытое окно. Ребята, стоящие под окном загалдели наперебой:
       – Клава, айда в лес, там земляника пошла, Игнат целую корзинку набрал вместе с мамой.
        Клава повязала на голову белую косынку с голубым кружевным краем, ту самую, которую ей привёз папа на прошлой неделе с ярмарки. На ноги обула новенькие блестящие резиновые калоши.
       Шагать после дождика было легко и приятно. Мокрые травинки по бокам лесной тропы, щекотали голые ноги, скидывая капли дождя в калоши и от этого  ногам становилось не так жарко. Спелые красные, потяжелевшие после дождя ягоды земляники быстро укрывали дно корзинок. Вверх от травы поднимался тёплый, напоминающий молочного цвета туман, пар.
        – Клава, ау! – раздавалось со всех сторон.
        – Ау. – кричала девочка в ответ.
      Весёлой гурьбой возвращались дети в деревню, их звонкий смех звенел словно колокольчик, долетая через поле до деревенских дворов.
        У сельсовета толпился народ. Средь бела для, в воскресный день. Все что - то обсуждали. А народ прибывал и прибывал. Игнат бежал от их конца деревни и уже стучал в окна Клавкиного дома:
       – Война, Война! Война началась! Германичи напали на нас! Война! Дядя Иван! Война.
       Ребята, застыли, смех стих.
       – Война? Как война?
       Клава замотала головой, бросилась к отцу, выходящему из дома, пытаясь удержать его, уже переступающего порог дома. Но тот отставил девочку в сторону и зашагал в сторону сельсовета. За ним следом выскочила мать, запнувшись за корзинку, поставленную Клавой на землю. Алые ягоды рассыпались по земле, босые ноги матери наступили на ягоды, оставив красный след на земле. Клава присела, собрала то, что уцелело и, занеся корзинку в дом, тоже помчалась в сельсовет. У сельсовета было шумно.  Почти все жители деревни собрались. Не было только Игнаткиного дедушки, он уже пол года лежал прикованный к постели. Клава с ребятами ничего не понимали. Люди спорили, махали руками, женщины плакали. Клаве тоже хотелось плакать. Председатель тряс рукой, сжимая телеграмму из города, принёсшую Страшную Весть.
        Иван не стал ждать повестки, а в этот же день, собрав необходимые вещи, поцеловал жену, сгрёб в охапку Клаву, усадил на колени и сказал:
       – Не плачь дочка, я обязательно вернусь с победой. Слушайся мать. Помогай ей во всём, ты уже большая совсем. Будете друг друга держаться, не пропадёте!
       Провожать он себя не велел. Но Клава с матерью всё равно шли позади, до сельсовета, там он их ещё раз обнял и сел в телегу рядом со своими товарищами. Лошадь тронулась и медленно пошла в гору, увозя отца. Клавке хотелось запрыгнуть в телегу и уехать вместе с папой, она побежала за ними, но услышала сзади материн плач и остановилась. Они не знали на сколько забрала война их отца и вернёт ли им его назад.
        Через два месяца в сельсовете появилось радио, одно на всю деревню. Из города прислали. Теперь можно было узнавать новости с фронта. А от отца прилетело первое письмо. Из его писем Клава поняла, что такое война и как сильно он их любит и скучает. После каждого отцова письма мать плакала от счастья – живой.
         Осенью в деревню вернулся Клавкин сосед Митька, без ноги, сам ещё совсем мальчишка – девятнадцать лет. Мать снова плакала. Пусть без ноги, но живой. Ребята радовались Митьке, а он, дурной, снова хотел на войну, на ту самую, которая лишила его одной ноги. Не осталось мужчин в деревне, поле пахали, а потом сеяли озимое женщины и дети. Клава каждый день помогала матери в поле. Работали все. Не было такого дня в который не находилась работа. Работы хватало везде. И в поле и на своих участках возле дома. В некоторых дворах ещё мычала корова. Клава с матерью сами отдали корову председателю для нужд фронта. Отец писал письма. Каждое письмо, как праздник – счастливая весточка с фронта. Здоров. Живой. А в доме напротив снова горе, вторая похоронка за месяц...
         Клава худенькая, ни сколько не выросла за четыре года. На бледном лице как яркие звёздочки сияют синие глаза. Еды в доме мало, да много ли им надо с матерью? Картошка на воде , кусок хлеба, да сахар. Правда картошки нет уже. Осталась только мелкая на посадку. Они уже давно заваривают крахмал или муку в кипятке, тем и питаются. Горбушка хлеба по карточкам, да кусок сахару...
        Бегут дети по дворам, стучат в каждый дом :
       – Наши гонят немцев! Они уже в Германии! Скоро победа! Ура! По радио сказали!
        Но ещё четыре долгих месяца продлится эта война...
         Дети на улице играют в войну, строят из снега крепость. Ведут обстрел. Выставляют часового. Что - то слышали по радио, что - то взяли из рассказов раненых, вернувшихся домой, что - то придумывают сами. Для них Война, это всего лишь игра и ничего более...
         – Ура ! Ура! Конец войне! – Всё ликуют, кидают шапки вверх!
        Радио сегодня незамолкает! Его выставили в окно сельсовета и оно с шипением и треском сообщает о разгроме немцев  советскими войсками.
        Клава в поле на посадке картошки. Белая косынка с голубым кружевным краем видна издалека. По пыльной дороге идут уставшие люди в  военной форме. Клава поднимает голову, трёт лоб испачканной землёй рукой, смотрит вдаль. Люди в форме машут ей руками.
        – Мама! – оброняет Клава и её сердце ёкает и сжимается. – Там папа.
        Она бросает работу и бежит и женщины бегут за нею следом. Она срывает с головы платок, вытирает, неизвестно от куда взявшиеся слёзы, а её длинная, чёрная как смоль коса от её бега прыгает по Клавкиной спине.
       – Папаааа! – несётся её крик на всю округу. – Папаааа...