Знак

               
                Знак


Телефонный звонок раздался неожиданно. Посреди суеты, сопровождающий отъезд, когда все слегка на взводе, немного излишне эмоциональны и взвинчены. Страх забыть что-нибудь важное, вроде билетов или документов, перемежается с заботами более мелкого порядка, - опасением оставить, скажем, купальный костюм или солнечные очки. В таких случаях некоторая нервозность неизбежна, и потому все говорят друг с другом на  несколько повышенных тонах, бурно реагируя на самые невинные замечания.
Такая атмосфера, наверно, царит за кулисами перед театральной премьерой, которую все давно ждут. Все г.г. артисты ходят чуть ошалевшие от надвигающегося на них грандиозного события, в виде еще не игранной пьесы, и, дико глядя друг на друга,, бегают по сцене с опущенным еще занавесом, суетятся, ругаются, кричат друг на друга по малейшему поводу и позволяют себе такие  выражения, каких, наверно, никогда бы не допустили в более спокойной обстановке.
Примерно такая неразбериха царила и в доме Орловых, когда муж и глава семейства, Григорий Петрович Орлов, провожал в Геленджик свою жену Зинаиду Васильевну Орлову. Григорий Петрович, положительный, 50-летний мужчина, с мягким выпуклым животом и явно обозначившейся лысиной, нервно ходил вокруг жены, в последний, может быть, 10-й раз перерывавшей  вещи в своем чемодане, доставая со дна одни предметы, и кладя на их место другие, отчего те, что лежали сверху, скрывались из  виду, заставляя ее, раскрасневшуюся и вспотевшую, в их поисках очередной раз переворачивать все содержимое чемодана. Зинаида Петровна, женщина дородная и рыхлая, чуть помладше своего мужа, вскоре успокоилась, найдя главное, что было нужно в поездке  - билеты и паспорт. Она спрятала их в походный кошелек на поясе. Тут ее мужу пришло в голову, что они могли забыть видеокамеру, и он принялся судорожно искать ее по комнатам.
- Гриня, - ворковала жена своим низким, глубоким контральто, провожая глазами бегавшего мимо нее взад и вперед мужа. У нее был настолько низкий голос, что часто по телефону незнакомые  принимали ее за мужчину.
– Ну, хватит тебе егозить под клиентом, я еще вчера ее проверила. Ах! Звонок! Это уже такси!
- Ничего удивительного, - ответствовал Григорий Петрович своим, напротив, высоким голосом, из-за которого его, в противоположность жене, по телефону часто путали с женщиной. - Ничего удивительного!  Сейчас такси приезжают заранее, чуть ни за полчаса, сервис! Боятся потерять клиента. Ты, пожалуйста, не забывай звонить, как приедешь! По роумингу дорого, звони по скайпу, если в этой дыре будет интернет!
- Ну конечно, будет, заяц! Это вовсе не дыра, а Геленджик, красивейший курорт, цивилизация.
- Да? А ты помнишь, как мы отдыхали на Азовском море? В этом, как его… в Бердянске! Там нигде интернета не было - ни в городе, ни на турбазе, пришлось всю переписку по работе с электронной почты через Москву вести, диктовать сыну письма по телефону, чтоб он с нашего компьютера почту отправлял. За 2 недели на 15 000 тысяч наговорил по международному, между прочим…  Вот тебе и цивилизация!
- Да что ты сравниваешь Геленджик с каким-то Бердянском! Там все удобства на высочайшем уровне. Это же будет частный отель, там и бассейн, и джакузи!
- Ладно,  будем надеяться, - процедил муж сквозь зубы.
 - Жаль, что я еду одна!
Действительно, Зинаида Петровна, так уж получилось, ехала одна. На мужнин отдых денег не хватило, почему на семейном совете и решили, что Зинаида Петровна поедет  одна. Она не была на море уже лет 10 и страшно соскучилась по нему, т.к., начиная с детства, еще в советские годы ездила на море ежегодно. Профсоюзные здравницы тогда работали исправно, и при невзыскательных советских потребностях, она прекрасно проводила время на курортах, сначала с родителями, после с друзьями студентами, а, когда друзей заменил главный спутник жизни, в конце концов, - и с мужем. В первые годы замужества - часто, потом - реже, а после покупки дачи, - и вовсе поездки стали делом почти недосягаемым. Хозяйство съедало все свободное время. Григорий Васильевич решил отпустить жену, чему она загодя радовалась, как ребенок, часто неожиданно замирая посреди повседневной суеты, с надеждой глядя куда-то вдаль, в самые ненастные дни мокрой и слякотной московской осени.
 Ее муж здраво рассудил, что, отправив жену за тысячу километров от дома, он сам устроит себе наилучший отдых, пробыв целый месяц свободным от необходимости везти неизбежный воз семейных проблем, решив, что отдохнет не хуже жены, да с той еще выгодой, что ему не нужно будет трястись в душном поезде, поездки в котором он с трудом переносил, особенно, в жару, когда поезд въезжал в южные области. Однажды, когда они ездили отдыхать в Лоо, по дороге домой. в Курске, он даже хотел ночью выйти из поезда, чтоб поймать такси в аэропорт, и дальше лететь до Москвы самолетом. Правда, так этого и не сделал. Короче, для обоих все сейчас складывалось наилучшим образом.
Такси уже минут 15 стояло под окнами, нетерпеливо, так сказать, роя копытом землю. Взволновано вздымалась грудь у Зинаиды Петровны. Проводить ее приехали и двое взрослых сыновей, Николай и Петр, уже несколько лет живущих отдельно от родителей и проводивших свои отпуска самостоятельно. Дети, современные молодые люди, оба носившие бороды, были в ссоре, и непрерывно пикировались, как, впрочем, делали это и раньше, в детстве. 
Итак, все вчетвером, шумной толпой, с чемоданом и сумками с провизией Орловы спустились вниз, с трудом погрузились в такси и направились на Курский вокзал. У Григория Петровича даже что-то шевельнулось в груди, вроде гордости за себя, за свой альтруистический поступок: вот ведь, разрешил жене поехать одной, а сам остается дома. Не устраивает скандалов, держится с достоинством, и даже будет сам ездить в выходные на дачу, заниматься домом, потому что кто-то же должен жертвовать собой ради того, чтобы другим было хорошо!..
У автора был один знакомый, по имени Павел, женившийся на девушке, которая была влюблена в дачу своих родителей и во все, что с ней связано. Она исправно ездила на нее все выходные и праздники летом и зимой, не пропуская ни единого свободного дня – сначала вдвоем с мужем, а потом, когда появился сын, то и втроем. Первые 7 лет, правда, они жили, вообще, поврозь: жена - у родителей (они жили в Ногинске), а Павел - в Москве. И только через 7 лет, видя, что муж не собирается переселяться к ней, Пашина жена переехала в Москву. А до этого у них были долгие мучительные переговоры, почему Паша не хочет переехать и жить у ее родителей в Ногинске? Родители, конечно, поддерживали дочь.
- Ну, что я там буду делать? – спрашивал Павел. - Где я там найду работу?
- Тебе не надо будет работать, - убеждала его жена. – Ты будешь сидеть дома, а я вполне смогу заработать, чтоб обеспечить тебя, и семью.
Жена у Павла, как видно, всерьез считала, что сможет удержать мужа рядом тем, что будет приносить деньги в дом, превратив его самого в домохозяйку. Ей казалось, что ее приличный заработок лишит Павла потребности что-то делать самому, кроме забот по хозяйству. Странно, но родители, имевшие за плечами десятилетия совместной жизни, не старались заставить ее отказаться от этой нелепой идеи. Очевидно, любовь к дочери их ослепляла, и они верили, что ее семья действительно сможет так жить. 
Эти 7 лет жизни поврозь имели для Пашиной семьи весьма плачевные последствия. За это время Павел, будучи человеком пунктуальным, и любящим во всем точность, подсчитал, что изменил жене ровно 300 раз. Цифра, конечно, вызывающая большие сомнения, поскольку больше половины вечеринок, на которых Павел предпочитал засыпать после первых двух рюмок, неизменно заканчивались у него вопросом к собравшимся: «А бабы сегодня были?»
У него поселился друг, с которым он, в семилетнее отсутствие жены, каждую пятницу после работы ездил знакомиться с «женщинами низкой социальной ответственности», и делал это с той же пунктуальностью, с какой его жена ездила на дачу к родителям уже после того, как перебралась с сыном в Москву. Павел перед ее переездом задавался вопросом, как же он сможет жить после ее возращения с ребенком?
- Тут только один выход, - говорил он нам, - либо брать ее везде с собой, во все компании, либо оставлять  дома, потому что я свою жизнь изменить уже не могу!
Жизнь до воссоединения семьи происходила следующим образом: 6 дней в неделю Павел работал в Москве, приезжая к жене лишь в субботу вечером, а уже в воскресенье утром частенько уезжал обратно в Москву, ссылаясь на некие неотложные дела. Естественно, никаких дел, кроме амурных и застольных у него в воскресенье не было, и быть не могло. Паша все первые 7 лет своей женитьбы, по выражению Хемингуэя, «превратил в фиесту». Рабочие часы плавно переходили в застолье, а застолье – обратно в работу. Коллективы, где он работал, менялись с калейдоскопической быстротой, но у них было то общее, что все коллеги общались круглосуточно, т.е. не разделяли рабочее время - и личное, проводя его вместе, заливая  утренней порцией алкоголя остатки вчерашнего. Помню один утренний Пашин завтрак, когда мы с ним встретились в воскресенье возле метро: банка Джин-тоника и «Сникерс».
За такую вольницу Павел раз в году должен был отбывать трудовую повинность, присматривая за дачей, пока жена со своими родителями и ребенком отдыхали все вместе где-нибудь в Европе, например, в Испании. Естественно, за участком должен был кто-то наблюдать, следить за посадками и т.д. Этим дежурным и оставался Павел.
Со временем это вошло в традицию. Павел удостоился чести, быть главным по огороду. Постепенно у родителей сделалось привычным оставлять Павла на хозяйстве, в свое отсутствие. Теперь тесть и теща уже традиционно брали дочь и внука, и отправлялись отдыхать куда-нибудь на юг Европы,  в ту же Испанию или Болгарию, оставляя его на даче. Считалось, что Паше такой отдых нравится, когда его жена и прочие проводят отдых в 5-звездочных отелях в заморских странах, а он ухаживает за огородом и пропалывает сорняки. Поскольку Павел не возражал, эта уверенность у окружающих только крепла.
Павел, как человек методичный, любящий все делать по системе, составлял себе с утра на клочке бумаги, который висел в парнике, список дел: с утра - прополка, потом полив, потом окучивание картошки, потом прочие хозяйственные хлопоты и т.д., всего не перечислишь. Так незаметно проходил день. По окончании поездки, его жена с родителями прилетали с курорта посвежевшие и загорелые, а Павел встречал их, близкий, как никогда, к земле, в своих затрапезных трениках с пузырями на коленях, «дежурным по августу», перефразируя знаменитую песню Булата Окуджавы.
И только  1 раз Павел все-таки выбрался вдвоем с женой на недельку в Испанию.
- Дело в том, - объяснял впоследствии Павел, когда мы собрались небольшой уютной компанией в пивном баре, - что участок у них очень большой - 30 соток. На  нем еще есть пруд, который нужно чистить, потому, что они там карпов разводят. В общем, дел выше крыши, нужно, чтоб кто-то этим все время занимался. При том, они, имея такие большие угодья, - не очень большие любители за ним ухаживать. Но при всем этом, земля не должна пустовать, потому что так положено. Настоящие куркули, понимаешь?
Пашины тесть и теща были подлинно советские люди. Они хоть и были весьма зажиточны, но твердо знали, что на земле не должно пустовать ни пяди. В результате, вся площадь участка была занята самыми различными садовыми культурами. Добрая половина участка отводилась под картошку. Паша так рассказывал про свои занятия огородничеством:
- Картошка – это, вообще, анекдот. Бывало, в дождливый год посеешь 50 кг, а соберешь 60.
- Ты, наверно, не думал в молодости, что когда-нибудь придется столько проработать фермером? – спрашивали мы, его друзья.
- Да видал я эту картошку!.. - горячился Паша, Нужна она мне сто лет в обед! Но раз женился, давай, впрягайся в дела, которые тебе на фиг не сдались!
- А что, жена так любит свой огород?
- Да родителей она любят, а они – хозяйство, а кроме меня припахивать некого! Вот, раз женился, так пыхти!
- Точно, - поддакнул один из нас, по имени Валентин. – У меня вот тоже тесть, Царство ему Небесное, был фанат дачи. Только, она у него стояла на горе, сажать там было нечего, так он все силы в строительство вкладывал. Его, было, хлебом не корми, дай только лишний этаж пристроить! Как я приезжаю к нему в Сочи, он – первым делом, давай, Валя, поехали, для себя же строим! То есть для нас всех, значит. Понимаете, он был искренне убежден, что я приехал из Москвы за тысячу километров, чтоб иметь возможность подольше покарячиться на даче! По доброй привычке наших людей, судить о других по себе, он считал, что это дачное строительство для меня слаще любого отдыха! Что я и в Сочи-то приезжаю раз в году, чтобы иметь возможность лишний раз поработать на его даче, что именно это для меня - наилучший отдых!
- Сколько ж этажей вы построили? – спросил кто-то.
- Четыре! Я там на стройке спину потянул. Сгружал из кузова бетонные блоки – и… - Валентин вздохнул. - Но я тоже не прост. Чтоб на эту барщину каждый день не ездить, а только в выходные, я фиктивно временно на работу устроился. Утром делал вид, что ухожу на работу, а сам тайком с семьей - на пляж.
- Во-во, - поддакивал Павел. – Мои ведь тесть с тещей тоже думали, что я очень люблю в земле копаться, что они открыли мне там новые горизонты. Я ведь не могу не быть таким, как они, им это даже и в голову не приходит!
- Вот поэтому я и не женюсь! – процитировал один из нас известную фразу Саши Демидова из «Разговоров мужчин» «Квартета И».   
- А сейчас-то, после его смерти кто-нибудь ездит на эту дачу? – спросил один из нас.
- Да, нет. А что там делать-то? Находится она за городом, на горе, весь участок занимает дом. Там только в самом доме и сидеть, а зачем? Теща иногда туда ездит, что-то сажает на пятачке перед крыльцом.
- Так вот, - продолжал свой рассказ Павел уже про свои семейные мытарства. - С картошкой этой в дождливое лето столько возни…
- А что, нельзя, что ль, картошку в магазине покупать? – снова перебил кто-то. -  Деньги на Европу-то есть!
- А картошка не для экономии, - объяснял Павел. - Просто обряд такой. Что-то нужно обязательно сажать, а поскольку самим возиться не всегда охота, возраст - уже, хочется ведь и в Испанию съездить, почувствовать себя людьми, не все ж носом в навоз утыкаться, припахивают меня, как самого молодого. Одним словом, куркули!
- Словом, зять – это такая бесплатная рабочая сила, - подвел итог  сидевший в компании один из нас, который не женился.
- Да уж, - вздохнул Павел. – Раз уж женился, получи в виде приложения бесплатные сельзоз- или строительные работы.
 … Долгих 10 лет Павел проработал в обширном хозяйстве на даче у своих тестя и тещи, будучи главным ответственным за урожай, каковым почетным званием его наградили, видя, что он против этого не возражает и не особенно брыкается. Только в один прекрасный день Паша «замыслил побег». Он вдруг перестал ездить на дачу. Совсем. Наверное, это явилось для всего семейства большим сюрпризом, но, поневоле, им пришлось свыкнуться с новым положением дел, и, лишившись дармовой рабочей силы, вернуться к привычному положению вещей, потому что круговорот земной не останавливает своего движения ни на день, а традиции земледелия в народе так же незыблемы, как ход небесных светил…
Как бы то ни было, через 7 лет после свадьбы Пашина жена, все-таки, смирившись с мыслью, что муж не поселится у ее родителей, и въехала к Павлу в его жилье. Некоторое время они жили вчетвером, – собственно, семья и друг семьи, ставший неотъемлемым ее членом, с которым у Павла все не было сил расстаться. Все же, друг в один прекрасный день съехал, компании куда-то разошлись, и Паша, наконец,  остался наедине со своей семьей. Собственно, тут возникает вопрос, может ли жена, которой изменили 300 раз, оставаться женой, может, это уже и не жена вовсе, а что-то совсем другое?.. Оказалось, что может, главное, не стоит при ней болтать лишнего. А, может, только так и можно было сохранить брак – любить, изменяя? Мало, у кого хватило бы столько терпения, чтобы, живя в семилетней разлуке, сохранить формулу брака, спасти узы, пусть и через череду измен! Сколько известно случаев, когда жены, не желая расстаться с чересчур горячо любимыми матерями, оставляя своих мужей в одиночестве, так и не смогли после свить гнездышко вместе с ними, т.к. их места оказались заняты более близкими спутницами, которые по закону  борьбы природы с пустотой, оказались на их месте! С Пашей же этого не произошло. Единственное, что он позволил себе, - это поселить друга, пусть, и не слишком строгих моральных правил.
 Пашина жена после переезда в Москву продолжала оставаться патриоткой своей малой родины, и, как я говорил выше, ввела в традицию каждые выходные ездить к родителям на дачу. Первые же 7 лет она называла раздельную семейную жизнь «помощью родителей в воспитании ребенка», живя у родителей, пока сын не пошел в школу. Она и сейчас неукоснительно, не пропуская ни одного выходного дня, педантично навещает свою родню, прихватывая с собой и сына, даруя тем самым Паше 2 дня в неделю благословенной тишины.

* * *

Но давайте проследим, что происходит с нашими героями. Мы увлеклись рассказами о посторонних, а тем временем, главные действующие лица уже благополучно спустились на первый этаж, чтоб отправиться на вокзал.
 Выгрузившись из подъезда, шумное семейство Орловых, состоящее из четырех человек, с трудом втиснулось в такси. Муж по привычке сел на переднее сиденье, показывать дорогу, хотя дорогу показывать было уже никому не  нужно. Давно прошли те времена, когда, останавливая проезжавшую машину, и называя нужный адрес, пассажир слышал в ответ: «А дорогу покажешь?» Григорию почему-то внезапно вспомнилось, как однажды они с детьми, отправились с Полежаевской, где тогда жили, на Спартаковскую площадь, в кукольный театр.  Водитель, посадивший их в свою машину, как водится, дороги не знал, и Григорий Петрович смело вызвался сам показать ему дорогу, хотя представлял ее весьма смутно, не смотря на то, что вырос в Москве. После часа мучительных плутаний они оказались, наконец, возле Рижской эстакады, где в те времена был большой вещевой рынок. Недалеко от выхода дежурили несколько частников, как две капли воды похожих на водителя, привезшего их сюда. Водитель сказал:
- Пойду, у земляков дорогу спрошу!
Он вылез из своего старого жигуленка (знающие люди называют такие рыдваны «тазиками на колесах»), подошел к землякам и о чем-то долго беседовал с ними на своем языке, эмоционально жестикулируя.
Через 10 минут он вернулся, и сказал, печально помотав головой:
- Нет, никто не знает!
- Слушай! – взорвался вдруг молодой Григорий. – Ты нас уже битый час возишь,  мы на спектакль опаздываем, а ты завез нас неизвестно куда, и сам не знаешь, куда дальше ехать! Зачем было вообще пассажиров сажать, если ты Москвы ни хрена не знаешь!
- Вах, дорогой, зачем кричишь! Что ты от меня хочешь, если я в Москве всего второй день!
Григорий скрипнул зубами, и велел всей семье вылезать из машины. Расплатившись с горе-водителем  половиной от обещанной суммы, они пошли искать другое авто, которое довезло бы их до места. Обход других частников не сильно обнадежил: никто из них толком не знал, как доехать от Рижской до Бауманской, где находился театр. Наконец, один водитель долго кряхтел, а потом все-таки вызвался отвезти страдальцев, куда надо, сказав, что он, в принципе, представляет дорогу. Так наши путешественники на 2-х машинах за полтора часа все-таки добрались  до Спартаковской площади, сильно опоздав на спектакль.
 Но за 20 лет, прошедших с той поездки, все в Москве изменилось. Наличие навигаторов у всех без исключения таксистов совершенно исключает сейчас подобные эксцессы.
Подъехав к длинному зданию курского вокзала, похожего на большой стеклянный сарай под гофрированной крышей, такси с трудом втиснулось в ряд других вновь прибывших машин. Семья хлопотливо выгрузилась, расплатилась с таксистом и озабоченно зашагала к поездам дальнего следования.
Курский вокзал, как и некоторые другие его собратья Москвы (Киевский, Павелецкий, Белорусский), как известно, стараниями прежнего московского градоначальника Лужкого (в народе – Лужка), теперь оказался лишен своей привокзальной площади, благодаря полностью загромоздившему ее Торговому комплексу. На Павелецком, как известно, Торгового комплекса нет, но он все равно отбирает у москвичей привокзальную площадь, ибо, вот уже 10 лет, как заморожен на стадии котлована. С точки зрения строителей, комплекс на привокзальной площади совершенно необходим, ибо, по их мнению, любому приезжающему или отъезжающему пассажиру непременно нужно  пройтись по магазинам, посетить ресторанный дворик, а в довершение заглянуть в кино, посмотреть последнюю киноновинку. В автостоянке же пассажиры, по мнению властей,  как раз напротив, совершенно не нуждаются, потому что, зачем стоянка, если есть такой красивый многоэтажный торговый комплекс!
Семейство Орловых прошло рамки металлоискателей, минуло табло с расписанием поездов и через тоннель направилось к нужному поезду. Пробрались к нужному вагону. Втащив вещи, они посадили свою единственную отъезжающую на свое место. Как ни странно, Зинада Филипповна пожелала ехать на верхней, а не на нижней полке, чтоб «никто к ней не садился» и «не ставил на ее место свои вещи». Прощание было трогательным.
- Ну, ты там не очень загаром увлекайся, - говорил жене Григорий Петрович. – К тому же береги свой гастрит!
- А чего его беречь-то! – с иронией воскликнул кто-то из сыновей.
  - Я имею в виду, лечись! Старайся не есть острого и жирного, - поправился глава семьи, - а то, как бы после такого отдыха ни пришлось в больнице отлеживаться!
- Не волнуйся, милый! – отвечала Зинаида Павловна, - я сама там буду заказывать себе в меню  все  самое постное.
- Ты думаешь, там будет что-нибудь постное?
- Конечно! Вареная курица, овощи, докторская колбаса.
- А-а! Если ты считаешь постной едой докторскую колбасу, то я спокоен! – и Григорий посмотрел иронически на жену. Жена иронии в вагонной тесноте не заметила. Напротив них сидела молодая мамаша с маленьким мальчиком 3-4-х лет, поездка обещала не быть скучной.
- А что ты там собираешься по вечерам делать? - вдруг забеспокоился Григорий Степанович. - Надеюсь, не на дискотеки ходить?
  - Ну да! – живо подхватила Зинаида Михайловна. – С моей комплекцией только по дискотекам и бегать!
- А ты разве не смотришь шоу, забыл название, там и постарше тебя такие коленца выкидывают! Ну, ладно-ладно, пошутил.
- Я буду гулять по  вечерам по их чудесной набережной, - начала перечислять Зинаида Петровна, - дышать их замечательным морским воздухом, любоваться видами и наслаждаться одиночеством. Буду делать то, что мне всегда самой хотелось, а не то, чего от меня вечно требуют другие.
Молодое поколение Орловых негромко беседовало о чем-то между собой.
- Мам, ты как приедешь в Новороссийск, будешь брать такси у вокзала, не бери первое попавшееся!.. – наказал один из сыновей.
- Да меня ж встретят, сынок! За мной  машину пришлют, я же списывалась с хозяйкой, так, что все будет в порядке, не беспокойтесь!
- А помнишь, - вспомнил Григорий Петрович, -  когда мы ездили в Бердянск, взяли на вокзале какого-то, первого попавшегося, договорились с ним на 500 рублей до Турбазы, а он, как довез, начал прибавку требовать за то, что, дескать, по проселку надо было ехать… 
- Помню! Как узнал, что мы из Москвы, у него сразу крыша поехала, что мало взял с москалей. А потом после такой подлянки еще и вызвался мне доллары на гривны у своего тестя обменять, по выгодному курсу. Прямо, совсем ошалел от вида денег.
- Так это ж хохлы! Как писал Довлатов в «Заповеднике», «я за  еврея дюжину хохлов отдам».
Все посмеялись.
Послышался голос проводника:
- Граждане провожающие, до отправления остается 5 минут, просьба тех, кто остается, покинуть вагон!
Орловы засуетились.
- Ну, ладно,  - заговорили все наперебой.
- Хорошо отдохнуть! Отдохни «одна за всех»! Винами не увлекайся! Пиши!
Зинаида Петровна смахнула набежавшую слезу. Григорий почесал глаза, которые оставались сухими.
И Орловы оставили вагон. Потом еще 5 минут стояли на перроне, маша руками, в ожидании отправления. Неизбежный, немного тягостный, но и светлый момент отправки: все уже попрощались, пожелали друг другу всего, что обычно в таких случаях желают, а поезд все медлит; вот и стоят провожающие и отъезжающие у окон с застывшими улыбками, мысленно считая минуты, чтобы этот поезд, наконец бы, уж отбыл, что ли!..

* * *

Вот уже н6есколько дней продолжалось вынужденное, но совершенно законное одиночество Григория Петровича. По вечерам он гулял, и даже, в отсутствие жены посвежел и помолодел, словно отдыхать уезжал не она, а он. Даже на работе, где обычно никто ни на кого не обращает внимания, заметили это:
- Григорий Семенович, вы как-то изменились, - сказала ему соседка, Нателла Евгеньевна. - Она, будучи женщиной жаркого восточного типа, имея глубокие черные глаза, обрамленные длинными густыми ресницами. смотрела этими магнетическими  глазами весьма зорко. Она сразу заметила, что в жизни ее соседа появились какие-то перемены. – Вы, прямо, помолодели!
- Не пил больше недели, вот и помолодел – заметил скептически другой сосед по комнате Евгений, с которым сам Григорий Степаныч частенько пропуска пару – другую пива в чебуречной на Сретенском бульваре. 
- Да ладно вам, - откликнулась Нателла, - у вас все интересы в жизни вертятся вокруг выпивки!
- Да нет, просто у него жена уехала, и он теперь один живет,- объяснила их бухгалтер, Ольга Васильевна, которая всегда все про всех знала.
- И надолго уехала? – оживился Евгений.
- На месяц!
- Ну, тогда с тебя магарыч! Чего  ж ты скрывал!..
- Я не скрывал, я просто…
- Ага, просто решил утаить от друзей!
- Да не утаивал я….
- Ладно, чего накинулись на человека! – вступилась Нателла. – Хочется, конечно, посидеть иногда в близком кругу, в теплой, интимной обстановке, - неожиданно добавила она.
Дело в том, что сослуживцы, за исключением нашего героя и его закадычного дружка Евгения, вне работы общались мало, вместе не собирались, и на службе после работы не сходились за одним столом, даже по праздникам, в дни рожденья или Новый год. Нотариальная контора принимала посетителей, обрабатывала входящие и исходящие бумаги, заверяла доверенности и пр., и в общем-то никаких особых следов в жизни каждого участника бумагооборота в природе, работающего в данном действе, не оставляло.   
Если случался чей-нибудь день рожденья, его, в течении пяти минут поздравляли хором, быстро вручали подарок, потому что клиенты долго ждать не будут. В углу накрывался столик с фруктами и нарезками из сыра и колбасы, чтобы каждый сотрудник, включая и именинника (и этим он ничем не отличался от остальных), в рабочем режиме, не отрываясь от трудового процесса, мог подойти и закусить, не нарушая служебного графика. Посиделки в неформальной обстановке были отменены после того, как во время празднования какого-то Нового года, кто-то из сотрудников разбил окно. Вообще, сама повседневная обстановка в конторе выглядел довольно тоскливо: в непрерывной тишине в двух комнатах сидело 2 десятка человек, почти не переговариваясь, уткнувшись каждый в свой компьютер. У посетителя, пришедшего сюда за какой-нибудь бумагой, было невольное стремление поскорей выбраться оттуда на свежий воздух.
- Так, как? – продолжил Евгений начатый разговор уже в коридоре, куда оба вышли покурить, не смотря на запрет.
 - Да нет, соседи настучат благоверной, что я собирал у себя компании, потом греха не оберешься!
- Какие компании! Посидим вдвоем по-тихому, пригласим 2-3 девочки, и все. Будет хоть повод, за что терпеть упреки, а то так дрожать перед женой, даже толком и не провинившись ни в чем!
 - Нет, нет! – замахал руками Григорий, как будто поплыл по неведомым дорожкам невидимого бассейна, соревнуясь на время. - Начнутся разговоры, мол, только я за порог, собутыльники уж тут как тут! 
- Какие собутыльники!  - обиделся Евгений. – Я что, по-твоему, собутыльник? Я – коллега! – и он горделиво выпятил грудь перед собой. - И знать ничего не желаю. Если не  соберешь в ближайшие дни друзей на рюмку чая, то…
- Ладно-ладно… Договорились,  придумаем что-нибудь.
Пришлось Григорию поневоле пообещать «накрыть поляну» настырному дружку, чтобы тот отвязался.
Была пятница – укороченный на час рабочий день, и наш герой решил воспользоваться этим, чтобы перевезти на дачу старый диван, который предложили ему забрать родственники жены. Они решили сделать у себя ремонт и одновременно с этим - избавиться от старой мебели.
Григорий Степанович вначале заказал машину и грузчиков на вечер, но, выйдя с работы, подумал: какого хрена, конец рабочей недели! 9 часов жары и духоты летнего дня, которые ему необходимо ежедневно просиживать в закупоренном офисе и делать вид, что ему это интересно: делать скучную, однообразную, и по большому счету, бессмысленную работу! Еще после этого ехать куда-то, что-то везти, на ночь глядя! Голова и так каждый день к вечеру, как котел! Да провались он пропадом, этот диван!
Он позвонил в агентство:
- Здравствуйте, я хочу отменить сегодняшний заказ.
- Куда вы должны были ехать?
- В…. район, деревня…., садоводство …..
- А почему вы не хотите ехать сегодня?
- Не могу по семейным обстоятельствам, - соврал Григорий Петрович.
- Может, давайте перенесем на завтра? – ласково спросил женский голос в трубке.
- Ладно, давайте на то же время, только завтра, - махнул рукой наш герой.
На следующее утро он встал рано утром, и, наслаждаясь свободой и отсутствием необходимости идти на постылую работу, поехал в центр прогуляться, куда глаза глядят. Он любил иногда бесцельно побродить по старым московским улицам, ибо в спальных районах города, где сейчас живет большинство его жителей, сплошь заставленных домами эпохи строительства коммунизма, получать удовольствие от таких прогулок было решительно невозможно.
При прогулке по улицам, ему в голову лезли всякие «несвоевременные мысли»: «Вот ведь многие не понимают своего счастья, - рассуждал он сам с собой, - а ведь та среда, где мы обитаем, - это тот самый рай, о котором мечтали наши предки, устраивая революцию. «Счастливые», - думали они о своих потомках, то бишь, о нас, - «увидят наяву свершения коммунизма, о которых мы можем теперь только мечтать, и даже будут жить среди будущих свершений, состоящих из достижений коммунизма». И невдомек им было, что «светлое будущее» обернется обычной массовой застройкой, где все дома похожи друг на друга, как близнецы. Им-то казалось, что грядет нечто великое и невиданное, а оказалось, что это обычные гетто, в которых за границей селятся эмигранты, в ожидании вида на жительство, и безработные. Называется бесплатное социальное жилье для тех, кто не может сам себе на него заработать. Но там-то в них селятся жертвы обстоятельств, а у нас такие условия созданы искусственно. Всех насильно загнали в эти клетушки, в отсутствие выбора. И вот эти вот бесконечные ряды однотипных зданий, когда все дома вокруг абсолютно одинаковые, с одинаковыми крышами, окнами, стенами, подъездами, которые нас окружают, стали реальностью, а это, в свою очередь, - уже какая-то мистика! Обычному строителю и в голову не придет строить все дома одинаково, строго единообразно, а строителю коммунизма придет, потому, что он не дом строит, а социалистическое будущее, через этот дом проглядывающее. Правда, нечто подобное уже, вроде, было у Аракчеева, в его поселениях. Но тогда же это тоже была утопия – построить всю жизнь по ранжиру, создать порядок, чтоб все жили одинаково. И сейчас та же идея – застроить всю страну бесконечными рядами Хрущовок, выстроившихся от Питера до Находки, с протекающими трубами и промерзающими, текущими строительными швами. Чтоб протопить до комнатной температуры, мазута и солярки нужно в 10 раз больше, чем для нормального дома, зато сэкономили на стройматериалах. 1 раз сэкономить, чтоб потом десятилетия потом платить за все. Это все тоже утопия, паранойя всеобщего осчасливливания, Эта наша русская болезнь, - сделать всех счастливыми, помимо их воли, потому что у людей, на нас непохожих, по нашему мнению, не может быть своей воли. Интересная мысль? Несомненно, - согласился он с собой. - Мысль интересная, вы чувствуете? - Да, я чувствую, шутливо похвалил он себя. - Чувствуете? – Чувствую, вот сейчас почувствовал. Бурные аплодисменты. «Так немного надо человеку для счастья», - рассуждают наши правители, - «всего лишь быть, как все, и делать, что ему говорят. Чего людям еще надо? В самом деле, что?»
  Так наш герой шел, рассуждая и шутя с самим собой, пока не набрел на сад рядом с театром Моссовета, именуемый «Аквариумом». Этот уютный уголок в тени деревьев,  островок прохлады среди океана раскаленного асфальта в центре Москвы, вызывал чувства покоя и тишины. Григорий Петрович присел на одну из скамеек рядом с фонтаном, в виде фигуры козлоногого фавна. Вода умиротворяюще журчала, заглушая рев машин, делая его почти неслышным.
Григорий Петрович читал газету, когда на соседнюю скамью рядом присела девушка. Она некоторое время молча сидела, потом встала, походила взад-вперед и снова села. Она что-то напевала, снова вставала, отходила куда-то, потом снова возвращалась, словом, вела себя крайне непоседливо и беспокойно. Григорий Петрович с неудовольствием обнаружил, что стал объектом ее внимания. Надо бы было встать и пересесть на другую скамью, подальше от девицы и поближе к фонтану, но нашему герою не хотелось покидать тень и уютное место, и он все еще надеялся, что она кого-то ждет, а как дождется, переведет свое внимание с него на предмет своих ожиданий, и потому не уходил.
Но тут девушка неожиданно спросила:
- Извините, а вы не курите?
- Нет.
- Очень жаль, извините!
- А вы курите?
- Да вот, все никак не могу бросить. Начала, по глупости, а теперь все не могу остановиться.
 - Знаете,  чтобы бросить, нужно просто не курить, и привычка сама собой отпадет.
- А вы тоже бросили?
- Да, давно, в пятом классе.
Девушка рассмеялась, тряхнув черными волнистыми волосами.
- Забавно!
- А хотите вместо сигареты баночку пива? – неожиданно для себя предложил Григорий Петрович.
У него с собой в сумке, была пара банок Жигулевского, а третью он держал на земле за сумкой, изредка прихлебывая из нее и читая газету.
- О, с удовольствием! Я со вчерашнего дня ничего не ела, а пиво – это ведь жидкий хлеб!
- Иногда, когда другого нет. Ну, тогда пересаживайтесь поближе, что ж мы сидим, как неродные!
Григорий Петрович не хотел этого говорить, но слова соскочили с языка сами собой. «Эх, понесла меня нелегкая», - подумал он. Но долго раздумывать было некогда.
Девушка подсела поближе. Григорий галантно с шипением, дернул кольцо на крышке, протянул открытую банку соседке.
- Вас как зовут? – спросила она.
- Да, бойкая девица, - подумал Григорий. – Не теряется. Главное, держится со мной, как с ровесником!
- Гоша, - коротко отрекомендовался он.
- Гоша? А как полностью?
- Григорий Петрович, - сухо представился наш герой. 
- Лучше Гоша? Можно, я вас так буду называть?
- Да, пожалуйста. А вас – как?
- Меня - Эльмира.
- А сокращенно – Эля?
- Можно Эля, но лучше Эльмира.
- Судя по имени, вы приезжая?
- Да, я из Казани, но живу в Москве уже 10 лет.
- Где же вы живете?
- Да вот здесь, на Маяковской.
- Понятно.
- Хозяева, у которых я живу, уехали на юг, а ключи мне оставить забыли. Вот поэтому мне сегодня и негде ночевать.
«Вот еще новость!» – подумал Григорий Петрович.
О чем думала девушка, было  непонятно. Она сидела на скамейке, болтала правой ногой, и беззаботно попивала пиво из банки. У нее были карие глаза, в которых не отражалось каких-то особых чувств,  густые чуть больше, чем нужно брови, немного смуглая кожа. В целом, она не производила впечатления бродяги или воровки, у нее был скорее вид легкомысленной девушки, которой, пусть и негде ночевать, но она этим совсем не огорчена.
- А что вы делаете здесь? – спросил Григорий.
- Да вот, жду звонка с работы. Ездила вчера на собеседование в гостиницу. «Космос», знаете?
- Конечно, знаю.
- Хочу работать на «ресепшине», позвонила им сегодня, а мне говорят, мы, мол, сами вам перезвоним. Не люблю ждать.
- Это понятно, ждать никто не любит. Где же вы собираетесь ночевать?
- Не знаю. Надо собраться с мыслями, я вообще не люблю оставаться одна, меня это дезориентирует.
Помолчали.
- Вот, - проговорила с досадой девушка после недолгой паузы, – оторвала блестку на браслете! - и показала Григорию Семенычу свой браслет, на котором действительно не хватало одной блестки. Он не знал, что сказать, по поводу браслета, поэтому промолчал. Потом неожиданно предложил:
- А хотите, пока вы ждете звонка, я вам что-нибудь спою? –  он понимал, что в такой ситуации нужно вести себя расковано, а главное, свободно: чем меньше раздумываешь, чем более неожиданно и может, даже нелепо, тем лучше. Все равно, это лучше чем тупо молчать, закупоривая драгоценный сосуд живого общения невидимой крышкой.
- Споете? – оживилась Эльмира, она, казалось, совсем не удивилась.
- Да, что-то настроение хорошее, - соврал Григорий (скорее, оно было растерянное). - Я и пою неплохо, - повторно соврал он, но почему бы не пофантазировать, чтоб развлечь собеседницу!
- А я в детстве тоже пела в хоре, - вспомнила Эльмира. – Я семь лет ходила в музыкальную школу.
- Я тоже ходил, в третий раз за последние 5 минут соврал Григорий Семеныч. Ва ее наверно, знаете, она тут недалеко, в малом Палашевском переулке, на Пушкинской.
Ситуация была такая, что без этого не обойтись.
- Нет, не знаю. А на чем вы занимались, я имею в виду, на каком инструменте?
- Инструменте? На… на скрипке, - с легкой запинкой ответил Григорий Семеныч, справедливо рассудив, что не заставят же его  сейчас играть перед публикой. Ведб не прячет же, в самом деле, его собеседница скрипку, подобно пресловутому роялю, в кустах!
-А я, - поделилась воспоминаниями девушка, - занималась на фортепиано, но помню только «К Элизе».
- Как в «Головоломке»!
- В какой  «Головоломке»?
- Ну, помните, был такой мультфильм американский. Там эмоции, в виде живых существ, стирают детские воспоминая у героини фильма и говорят друг другу: «Из уроков музыки оставим в памяти только «Собачий вальс» и «К Элизе».
- Нет, я могу сыграть и другие вещи, просто, чтобы их вспомнить, нужны ноты и инструмент, конечно, а у меня, с тех пор, как я уехала, нет ни того ни другого.
- Я бы в том мультфильме оставил героине еще Чижик- Пыжик и «Танец маленьких лебедей» Чайковского. Очень сильные вещи! Вполне достаточно, чтобы в гостях развлечь компанию и прослыть музыкально образованной девушкой. Хотя, и Чижик-пыжик у некоторых вызывает затруднения. У меня был один знакомый, музыкант, - беседа постепенно налаживалась, - игравший, между прочим, метал в одной рок-группе, который, когда его попросили сыграть Чижика-Пыжика, сказал: «Вы что, с ума сошли! Как я вам сыграю это без нот!»  Он тоже учился когда-то в музыкальной школе. Не все закончившие ее умеют играть без нот. Это, знаете, как в анекдоте: Студента старшего курса спрашивают: сколько будет дважды два, а он отвечает: «Что я вам, идиот, что ли все константы в уме держать?»
- Вы же обещали мне спеть! Споете без нот?
- А, правда! А разве мы еще на вы? Давайте, как говорил классик, «съедем на ты»!
- Ну, давайте съедем!
- Тогда, не давайте, а давай!
- Ну, хорошо. Так что ты собирался мне спеть?
- Что-нибудь из репертуара Аллы Пугачевой.
-  Давайте! А какую?
-  Песня, которая мне особенно нравится: «Этот мир».
Григорий Петрович исполнил ее, сколько помнил слова. Голос его гулко разносился под деревьями. Девушка от души смеялась. Потом он исполнил «Ой, ла не вечер», и еще что-то. Воздух наполнился ревом и скрежетом. Наш герой напрягал все свои вокальные таланты, которых у него раньше не наблюдалось. Прохожие удивленно оглядывались на них Григорий Петрович заливался соловьем, девушка продолжала хохотать. Заинтересованные голуби слетелись с окрестных деревьев и начали ходить вокруг них, прислушиваясь. Наверно, они ожидали, что вслед за музыкальной увертюрой, последует какое-нибудь угощение, так сказать, за духовной пищей последует более насущная. Но этого не произошло.
- А вы хорошо поете, - сказала отсмеявшись Эльмира, оценив старания своего собеседника,  пристально глянув на него.
 «Хорошо, что азиатки, все-таки, не такие требовательные к внешности, как москвички», - подумал про себя Григорий, - «кого бы из москвичек я мог еще заинтересовать, как мужчина!»
Ему было с ней удивительно легко, не надо было выдумывать, что говорить, все его слова собеседница принимала с согласием и интересом. От этой-то легкости, которая неожиданно возникла на душе, он и запел неожиданно для себя, хотя и не делал этого последние 20 лет.
К тому времени, как Григорий Петрович допел свою арию, пиво кончилось.
- Ну что, нужно сходить, что ли, еще за пивом? – спросил он. – Хотя, вообще-то, у меня денег нет, - прибавил он поспешно, на всякий случай.
- Ну, что ты, думаешь, я заговорила с тобой, чтобы попросить денег? – негодующе воскликнула девушка. - Просто мне было грустно ждать этого дурацкого звонка, а с тобой значительно веселей, ты и поешь, и рассказываешь что-то интересное.
-  Ну, ладно, пойду, куплю еще два пива.
- И поесть что-нибудь! - добавила девушка. – Я со вчерашнего дня ничего не ела.
Она вдруг показалась нашему герою такой трогательной и беззащитной, с этим своим браслетом, с ее желанием поддержать беседу, но не знающей, о чем  говорить.
- Знаешь, - продолжала она, - меня раньше всегда угощали какими-то дорогими иностранными сортами пива, а теперь вижу, что Жигулевское ничуть не хуже.
- Ты что, раньше никогда его не пробовала?
- Нет.
- Ну, вот, а сегодня, наконец, попробовала.
И Григорий Петрович отправился в магазин. Там он купил еще 2 банки пива и пачку крабовых палочек.
Когда он шел обратно он рассуждал сам с собой: «Ну, вот тебя и раскрутили, а ведь ты не хотел ей ничего давать. Ну, да ладно! Чем интересно все это кончится? В принципе, она производит впечатление приличное, не какая-то там бродяжка».
Вернувшись, он отдал ей принесенное.
- А есть у вас вилка?
- Мы же перешли на ты! Вилка? Крабовые палочки едят руками.
- Я их никогда не пробовала.
- Да ты, как с луны свалилась! «Жигулевского» не пила, палочек не ела. Чем же ты питалась? Одними дефлопе? – назвал блюдо, которого сам никогда не видел. 
- Не только, но под твоим руководством я быстро продвинусь!
- Еще бы!
- О, да это вкусно! – воскликнула Эльмира.
- Еще бы, это любимое лакомство моего кота.
- Кота? Но это действительно вкусно! И не только для кота, – добавила она смеясь.
- Если ты сейчас сидишь на скамейке без жилья и работы, на что ты в Москве рассчитываешь? Может тебе проще будет вернуться в Казань? Я слышал, Казань прекрасный город, красивый и ухоженный, хотя я в нем никогда и не был.
- Да, - согласилась Эльмира, - Казань очень красивый город, но я не вернусь туда, я слишком привыкла к Москве.
- Что же ты теперь собираешься делать? На что рассчитываешь?
 - Не знаю. Может, на чудо? Вот я встретила тебя. Разве это не чудо? Я чувствую, что что-то у меня в жизни теперь начнет налаживаться.
- О, - промелькнула в голове у нашего героя, - как стремительно развиваются события, я уже начал влиять на ее судьбу!
- Ну, знаешь, - немного растерялся он, - не такой уж я подарок судьбы.
 - Конечно, но вот я надеялась на что-то неожиданное, на какую-то внезапную встречу, и вот она случилась! Значит, удача не оставляет меня, дарит в минуты отчаянья какое-то продолжение надежды.
Девушка доела одна все палочки, которые ей понравились. Григорий еле успел ухватить два кусочка.
- Ой, какая я бессовестная, ничего тебе не оставила! – воскликнула она. – Это у меня от голода.
- Ничего страшного, - успокоил ее Григорий. – Я-то их уже пробовал много раз.
- Ой, и пиво я свое все выпила, уже вторую банку, я, знаешь, с непривычки уже стала пьяная.
- Это пройдет, пиво быстро выветривается. Его можно пить хоть весь день, разумеется, с перерывами, и к вечеру сохранишь относительную трезвость взгляда на жизнь, это тебе не водка.
- Водку я вообще не могу пить, - призналась девушка.
- Ну и хорошо!
Снова возникла мимолетная неловкая пауза, которая неизбежно возникает в беседе с малознакомыми людьми.
- Можно,  я тебя поцелую?  - предложил Григорий.
- Только в щеку!
- Ну, конечно!
И он чмокнул ее в губы.
- Какой ты противный. Я же сказала, только в щеку!
- Не удержался, - признался Григорий.
- Больше так не делай!
- Не буду! («Буду-буду-буду-буду», - пропел кто-то у него в голове тоненьким голосом).
- Ну, знаешь, я пойду, - неожиданно сказал Григорий.
Солнце падало сквозь листву золотым дождем, и рассыпалось по асфальту, словно золотые монеты.
Девушка растерялась:
- Куда же ты? – в ее голосе прозвучала почти тревога.
- Нужно отъехать по работе.
- Не уезжай, посиди еще немного.
- Да у меня все равно денег нет.
- Ну, мне и не надо ничего, ты что же, думаешь, что я с тобой познакомилась, чтобы попросить денег?
- Нет, конечно. Но мне, правда, пора идти.
- Ну, что ж, иди! – сказала она упавшим голосом.
Григорий Петрович, поднялся, и медленно, будто преодолевая невидимую тяжесть, пошел в сторону от девушки.
- Господи, что я делаю! – пронеслось у него в голове. – Но ты же не знаешь, - ответил он сам себе, - что ей нужно, и куда с ней податься?
– Все равно нельзя ее оставлять здесь одну, - ответил невидимый собеседник.
Он вернулся.
- Знаешь, я совсем не хотел оставлять тебя здесь, просто мне нужно было обдумать, что делать с твоим ночлегом? 
- Никогда так не делай, - сказала девушка, сжав кулаки. – в глазах ее стояли слезы.
«О, уже все стало так серьезно!», - подумал наш герой.
- Знаешь, - сказал он ей, - я не могу повезти тебя к себе домой, это очень сложно, но у меня есть, по крайней мере, вариант на сегодняшнюю ночь, я перевожу сегодня мебель на дачу и могу захватить тебя с собой. На даче ты сможешь переночевать, я как раз перевожу туда диван, а там, может, что-то прояснится с ночлегом. Ну, ты не обиделась? – он обнял девушку за плечи и еще раз поцеловал.
Вообще, в процессе их беседы он несколько раз целовал ее в щеку, кладя руку на плечо. Девушка сначала отстранялась, а потом незаметно стала льнуть к его щеке.
На этот раз она снова отодвинулась.
- Не надо, мне больно.
- Ну, так как тебе мой вариант?
- А что, это наверно, прикольно! А на чем мы туда поедем?
- На грузовике. Там еще будет двое рабочих, так что, возможно, придется тебе расположиться в кузове, на диване.
- А-а-а! Это необычно, меня еще никогда не перевозили, как предмет обстановки, вместе с мебелью.
- Тут всего 2 часа езды.
- А вдруг милиция его проверит, откроет фургон, а там живой человек!
- Ну и что! Ты же не нелегальная эмигрантка!
- Ну, хорошо, давай попробуем, а дальше видно будет!
- Тогда давай так, я перевожу диван с адреса: …, - и Григорий написал адрес на бумаге. Приезжай туда в 7.30 вечера, потому что раньше хозяева не смогут. А потом мы загрузимся, посадим тебя на диван, и поедем на дачу.
«Боже, что я несу!» - подумалось ему. – «Как такое, вообще возможно!»
- А сейчас мне пора, - добавил он, действительно пора, нужно заехать на работу.
- Ну вот, сейчас ты уйдешь, - сказала Эльмира с грустью в голосе, - и потом найдешь в каком-нибудь парке другую девушку.
- Да что ты такое говоришь! – возмутился Григорий. – Зачем мне знакомиться с кем-то, если у меня уже есть ты?
- Ладно, - продолжил он. – Что-то тебе не звонят…
- Да, я же говорила, что ненавижу ждать, - повторила Эльмира.
Возникла некая пауза, которая чем дольше затягивается, тем хуже для дальнейшего разговора. Григорий почувствовал некоторую пустоту в общении, которую нужно было срочно чем-то заполнить. Он ощутил, что ему будет трудно уйти от девушки, она его как будто опутала уже некими невидимыми нитями.
- Послушай, раз тебе все равно нечего делать, а время надо как-то убить, пойдем в кино.
- В кино? Ну, пошли, только у меня денег нет.
- Ну, нет, так нет, на билеты у меня найдутся, - успокоил он ее.
- А твои дела?
- Отложу, в честь выходного дня.
- На что же мы пойдем?
- Знаешь, сейчас в кино мало, что интересного, тем более, летом, обычно все мировые премьеры случаются весной или осенью…
- Или на новый год, - добавила Эльмира.
- Ну, да, ты имеешь в виду  «Елки» с Ургантом?
- Не только.
- Ну да, и на новогодние, конечно, праздники.
- Но сейчас ведь, ни то и ни другое…
- Вот именно,  поэтому знаешь, что, давай пойдем в Иллюзион!
Представьте себе, Эльмира  ни разу не была в Иллюзионе, и даже не слышала о нем.
- А где это?
- Как, где! В высотке, на Котельнической набережной.
- А что там идет?
- Там идут всякие старые фильмы, которых сегодня больше нигде уже не увидишь.
- Наверно, это скучно?
 - Да ты что! – воскликнул Георгий Петрович. - Там же показывают классику, барахла просто не держат. Только те фильмы, которые актуальны сегодня, настоящее кино.
- Ну, тогда, конечно, просто, я там никогда не была. Обычно я  хожу с друзьями на что-нибудь современное, какие-нибудь американские комиксы или боевики.
  - А вот это как раз через 10-20 лет смотреть уже не будут. Эти фильмы, как жвачка, - пожевал и выплюнул.
- Ну, пошли!
Они встали и пошли, как обыкновенные влюбленные, только разница в возрасте у них была, как между отцом и дочерью.
Георгий не помнил, как они дошли до высотки в Котельниках. Он, можно сказать, парил во властных флюидах, исходящих от девушки, ныряя в волнах захлестнувших его чувств, он буквально доплыл до кинотеатра. Что там шло, у него совершенно смыло из памяти, да он и не смотрел на экран, погруженный во тьму зала, а только - на свою спутницу. Под конец фильма она его ответно тоже поцеловала (до этого он  только безуспешно добивался этого, безответно целуя ее в  щеку). Потом они вышли из кинотеатра.
- Ах, - вздохнула девушка, - какая я была дура, что  не давала тебе целовать меня раньше!
  Целуя ее, у Григория кружилась голова, и он как будто взлетал над действительностью, становясь словно бестелесным. Он готов был летать так снова и снова, вновь и вновь целуя свою спутницу, не ослабевая объятий. Эти новые чувства были столь сильны и не ослабевали, что ему казалось, он может так ходить с ней вечно. Держать ее за руку, нести, не задумываясь, всякий вздор, который она принимала, как некий атрибут любовной игры, развивающейся по своим правилам. «Может это и есть любовь?» – подумалось ему. – «Что со мной, я снова влюблен? Я помолодел на 20 лет, так будто мне снова 16… Или мне всегда было 16, как героям фильма «О чем говорят мужчины», просто я  этого не чувствовал?»
Девушка вполне отвечала ему, казалось, открывая для себя с ним некую новую реальность. Или он сам себя в этом убедил? Во всяком случае, ему хотелось в это верить. «Может, ей тоже запомнится этот день, как и мне?» – продолжал размышлять сам с собой Григорий.
- Ну, ладно, - обратился он, в конце концов, к прозе жизни. – Знаешь, мне сегодня должны позвонить из агентства по перевозкам… О! Уже звонят …Але. Да, как договаривались… По тому адресу, по которому вы записывали. Хорошо, в 20.00. Нет, к сожалению, раньше нельзя, потому что хозяев не будет еще дома.
Как это часто бывает, после одного звонка прорезался телефон и у девушки. Звонок оказался с работы, куда ее приглашали для повторной беседы.
- Ну, вот, милый, меня зовут снова на собеседование.
- Ну ты их там перемысли, передумай, словом, забей мозгами! – напутствовал ее Григорий на прощанье словами из известного мультфильма. – А вечером в 8 часов приезжай сюда, - и он сунул ей бумажку с адресом.
* * *

Они разошлись, и снова встретились уже на погрузке шкафа, как после долгой разлуки. Расцеловались, как влюбленные, у которых большое общее прошлое. Григорий в погрузочных работах сам участия не принимал. Двое грузчиков вытащили на улицу, пыхтя и отдуваясь, сначала большой шкаф, а за ним почти новый диван, - одно к одному, - чтобы влюбленным было, где преклонить свои головы.
Против поездки Эльмиры в кузове резко возражал старший грузчик, он же и водитель, тогда как его напарник поглядывал на девушку с симпатией.
- Да ладно, чего ты паришься! – убеждал его Георгий.
Конечно, водителя можно понять, ведь в «Газели» было всего 3 места и Эльмиру можно было посадить разве, что на колени.
 - Давай, - предложил Георгий, - сверху 500, и поедем с ветерком.
- Отлично доедешь, - подбадривал Эльмиру Георгий.
 Для храбрости он купил «маленькую», спрятав ее во внутреннем кармане куртки.
Но бригадир, он же, шофер, так не думал.
- Да? А что я буду делать, если меня остановят, и проверят кузов, не везу ли я левака? – резонно спрашивал он.
- Да не будет на дороге никого, кому охота в полночь дежурить, кого-то ловить! – уговаривал Григорий водителя.
- А ты что, не знаешь, разве, - возмутился грузчик-шофер, - что ГАИ круглосуточно дежурит. А мне неприятности нужны, что ли,  с моими-то документами?
- А что, документы не в порядке? – оживился Григорий.
- Да в порядке-то, в порядке! Просто мне приключения на ж... не нужны!
- Вот смотри, - увещевал его хозяин дачи, доставая из кармана и показыая издали три бумажки по тысячи.
- Ладно, - смягчился главный. - Если что, будешь сам с ними объясняться.
- Да все будет нормально!
- А раз ты такой уверенный, возьми, да и сам полезай в кузов!
- Да я бы рад, только, кто вам дорогу-то будет показывать? Эльмир! Полезай в кузов, ложись там и отдыхай! Я тебе туда в пакет 2 банки пива положил.
- А если мне захочется?
- Чего, этого? Да мы каждые полчаса останавливаться будем!
- С какой это стати! – откликнулся водитель. – Чего это мне на шоссе просто так останавливаться! 
- Ну, остановишься где-нибудь, не знаю… Да, ладно, что ты такой принципиальный, как не родной прям! – воскликнул Георгий.
Девушка запрыгнула в кузов, двери за ней закрылись и через 2 часа, без всяких приключений и остановок наши герои уже были на даче.
 Разгружались уже заполночь, в полной темноте. Нося мебель по высокой траве, грузчики, чтобы не упасть, дали Эльмире фонарик, чтоб она светила им под ноги, освещая дорогу.
Затащив шкаф и диван в дом, грузчики еще минут 20 повозились, собирая диван. Наши влюбленные стояли рядом в обнимку.
- Что это ты от нее отлепиться не можешь? -  спросил младший грузчик. – боитесь потеряться, что ли?
- Да, нет, - возразил другой.  – Просто они, наверно, долго не виделись.
- До-олго, очень долго, -  подхватил Григорий.
- Жена? На юг ездила?  – спросил младший.
- Да какая она ему жена, скорее уж дочь, - возразил старший.
- Да только сегодня познакомились! – уверил их Григорий.
- Рассказывай!
- Да честно тебе говорю!
Старший только махнул рукой, показывая, что его так просто не купишь.
После они рассчитались. Грузчики весело поглядывали на парочку влюбленных.
- Далеко же ты забрался, чтобы с ней уединиться! – воскликнул один из них. Рабочие погасили свой фонарь, оставив приехавших в абсолютной темноте, т.к. в доме электричества пока не было. Не было и свечей, вообще, ничего не было. Это была первая партия мебели, привезенная в этот дом.
 Грузчики уехали. Наши герои остались одни. Георгий присел на диван и, не видя девушки, на ощупь притянул ее к себе, почувствовав на губах ее податливые, шершавые губы.
«Это наяву или во сне?» - подумалось ему, прежде чем он провалился в объятья теплых пахнущих травой рук.
Проснулся он утром, было тихо, солнечный луч лежал на прядях волос, раскинувшихся на подушке, привезенной вчера же вместе с одеялом и раскладушкой.
- Доброе утро! – шепнул Георгий своей спящей спутнице на ушко.
Та пошевелилась, уютно свернувшись калачиком под одеялом.
- Нужно что-то купить на завтрак, - подумал Григорий и отправился в магазин, который был неподалеку.
Идя по дороге, спрыснутой утренней свежестью, Григорий пытался привести в порядок свои мысли. «А что собственно, произошло»? – размышлял он. – Да ничего особенного. Ну, познакомился с хорошей девушкой, о которой ничего не знаю, и что с ней делать в дальнейшем, тоже непонятно. Ну, завтра идти на работу после вчерашних приключений и бессонной ночи, будет искусственно. Послезавтра, я думаю, тоже. Ну, возьму я пару отгулов, а дальше-то что? Не могу же я с ней появиться дома и сказать жене: «Вот, знакомься, пожалуйста, моя любовница, помогала мне скоротать часы одиночества в твое отсутствие». Можно, конечно, на минутку все это вообразить. Но не более, чем на минуту, конечно! А вообще, это знак для меня! Повод обновиться, начать новую жизнь, отряхнуть прах старого, мыслями обратиться к новой жизни. Это конечно, удача! Но я и сам не ожидал от себя такой прыти, и что же, все-таки, мне с ней в дальнейшем делать? Неужели ей вообще негде жить? Должны же быть в Москве какие-то знакомые, у которых она обиталась раньше! Господи, я ведь совершенно ничего о ней не знаю.  Не на вокзале же она жила! На бомжиху не похожа!»
Рассуждая таким образом с самим собой, Григорий дошел до магазина. Там он купил кое-что из еды – хлеб, колбасу, зелень, помидоры, набор одноразовой посуды, салфетки. Две двухлитровые бутылки пива. Когда он вернулся, девушка уже не спала.
- Я так прекрасно здесь чувствую себя, милый, - проворковала она каким-то напевным голосом, которого он раньше у нее не слышал.
Григорий расстелил на диване газету, и они мило позавтракали, сидя рядом и болтая ногами. Сидя рядом с ней, и болтая всякую чепуху, Григорий вспоминал то раздражение, которое регулярно пробуждала в нем жена, совершая некие повседневные вещи, которые ему виделись совершенно иначе. «Неужели любовь всегда заканчивается этим?» - спрашивал он себя, глядя на милую головку, в лучах падающих из окна солнечных лучей, играющих в ее волосах, придавая им темно-вишневый оттенок,  заставляя думать, что в комнате есть еще одно солнце, только уже закатное. Новые стены, покрашенные свежей каштанового цвета олифой, играли и переливались солнечными бликами, подобно огням карнавала, создавая праздничную обстановку.
- Пойдем, погуляем! – предложил Григорий.
- Конечно, а куда?
- Да вон, в лес. Знаешь, я когда приезжал сюда весной ранним утром, слышал выстрелы, тут еще и охотятся! Значит, в лесу есть дичь!  Пойдешь смотреть дичь?
- Конечно, это же так интересно! А вдруг нас там подстрелят!
- Или съедят!
- Жизнь без риска, все равно, что еда без соли! – пошутила Эльмира.
- Мы будем ходить по дорожкам, не будем забираться в кусты, и нас сразу увидят и не смогут перепутать с кабаном или лосем.
- А вдруг тут специально привезли какого-нибудь зверя для ВИП-охотников?
- О, откуда ты знаешь про такие вещи?
- У моего приятеля  был знакомый егерь, он ему рассказывал.
- Какие у тебя разносторонние связи! Да не будет здесь никаких охотников, охотничий сезон давно закрыт.
Они проходили по окрестностям час, а может, полтора, после чего вернулись голодные и уставшие. У Григория возник и другой аппетит, он почувствовал себя молодым и сильным, преисполненным желаний, чего не испытывал уже много лет.
 Через день, в понедельник, на работе ему дали 2 отгула, но начальник отнесся к его просьбе как-то подозрительно:
- Я слышал, у тебя же жена на отдыхе, Григорий Петрович? – спросил начальник.
- Да, 2 недели, как уехала.
- Зачем же тебе еще отгулы, когда ты и так каждый день после работы отгуливаешь?
- Дачу нужно покрасить, - замешкавшись, соврал Григорий. - Пока никого нет, решил воспользоваться возможностью.
- Так ты у нас все по хозяйству хлопочешь, пока жены нет, - похвалил начальник. – Другие с друзьями, на рыбалку, или, там, в домино, а ты  к приезду супруги стараешься. Вернется жена, будет ей сюрприз!
- Да уж, сюрприз, - подтвердил Григорий.
- Ну, что будем делать? – спросил он, обращаясь к Эльмире. У меня в перспективе еще два отгула.
- Пока отдохнем немного, а потом меня ведь вызывают на работу. Говорят, чтоб с начала недели выходила.
- Уже в понедельник?
- Ну надо же прекращать мой затянувшийся отпуск!
 - Да… - Григорий совсем забыл про работу и про весь этот ворох забот, с нею связанных. Он вспомнил унылую обстановку на своей работе, которая становится унылой, лишь после того, как взглянешь на нее со стороны. Жизнь с девушкой на приволье, на столько разительно отличалась от его существования в Москве, как будто речь шла л жизни двух совершенно разных людей.
В понедельник утром они отправились на утренней электричке в Москву. Сидели молча и несколько отстраненно, как будто посторонние. Полнота предыдущих двух дней сделали их почти чужими.
- Ты сегодня что будешь делать дома? – спрашивала Эльмира.
- Понятия не имею. Я не представляю, как я после этих выходных вообще смогу работать.
- Дашь мне рублей 500? А то неизвестно, когда там на новом месте заплатят… 

* * *

… Всю неделю Григорий ходил в приподнятом настроении. «Это знак судьбы», - все повторял он себе. – «Возможность обновить всю жизнь, начать жить заново. С ней все начнется по другому… Каким образом? Не нужно загадывать. В любом случае, это будет что-то новое, хорошее, светлое. С прежней женой я не вижу будущего, у нас с ней все позади. Странно, что такая девушка подошла ко мне, что такого она вообще во мне нашла? У меня как будто пелена спала с глаз, что держало меня в прежней жизни?»
Время, остававшееся до возвращения жены, пронеслось, как миг. Григорий еще продлил на несколько дней свой отпуск, мотивируя это тем, что красить дом в одиночку дело не такое быстрое. Ходить каждый день на работу после встреч с девушкой у него не было сил. Правда, общение их было несколько омрачено, в связи с кругом друзей Эльмиры. Они ходили с ней в какие-то ее компании, которые были младше его лет на 20. Среди них он смотрелся пожилым отцом семейства среди легкомысленного юношества. Вместе они смотрелись, как дочь и отец, которого она решила привести, представить своим друзьям. Григорий Петрович то и дело ловил на себе их веселые недоумевающие взгляды. Ее приятели тайком перемигивались с ней. Георгий как бы мысленно слышал их беззвучные диалоги:
- Кто этот дедушка?
- Один знакомый, случайно познакомились. Он забавный.
- Ты это всерьез?
- Да.
- Он еще на что-то способен?
- Не твое небритое дело!
Терпеть на себе ироничные взгляды молодых малознакомых людей было неприятно, если не сказать, невыносимо. Григорию это быстро надоело. Однако он терпел их, потому что не решался вести девушку к себе домой, боясь, что жена, вернувшись из поездки, что-то учует.
«Бабу не проведешь, она сердцем чует», - всплывала у него в памяти знаменитая фраза Горбатого из известного фильма.
 Один его знакомый однажды привел любовницу к себе домой, пока его жена, как и у нашего героя, была на юге.
- Не знаю, как она почувствовала, - рассказывал он, - я там все тщательнийшим образом перемыл и вычистил, но она все-таки как-то заметила! Может, потому, что моя гостья  утром надевала ее халат? В общем, жену, я понял, не проведешь, она как собака, телепатически ощущает. Мы договорились с ней, что это будет последний раз, и  с тех пор я никого домой больше не вожу. Только в гостиницы.
Григорий не знал, насколько у его жены изощренный нюх, но рисковать вести девушку к себе в дом, все-таки, не осмелился.  Ночевали они поврозь. 
Вообще, с каждым днем продолжения их знакомства Григорий ощущал все больший дискомфорт. Все-таки, разница… не в возрасте даже, а в мировоззрении, вкусах, интересах, понимании многих вещей. Ее невежество, например, в плане литературы было вопиющим. (Примеров этого, вроде дуэли Пушкина с Лермонтовым, достаточно транслировали современные телеканалы). Впрочем, это все происходило не от ее глупости или невежества, просто ее это не интересовало. У нее был другой круг интересов. Каких, Григорий так и не успел разобраться. Да, она была нелюбопытна, как, скажем, жена Довлатова, которая, по словам писателя, никогда не интересовалась его творчеством, во всяком случае, при его жизни. Наверно, теперь, когда ее муж прославился, она перечитала все его рассказы. Но для него это уже не имеет значения. Жена Довлатова не читала рассказы мужа, от того, что в ее жизни присутствовали другие интересы, кроме литературных.  Очевидно, ее нелюбопытство к окружающему миру, в т.ч. и к творчеству собственного мужа, было продолжением такого же отсутствия живости эмоций, какое наблюдалось и у Эльмиры. Довлатов называл это «равнодушием океана», в народе про таких говорят «спокойная, как удав».
«Лена посылала нам открытки. Они были похожи на шифрованные донесения: «Рим – большой красивый город. Днем здесь жарко. По вечерам играет музыка. Катя здорова. Цены сравнительно низкие…»
Открытки были полны спокойствия. Мать перечитывала их снова и снова. Все пыталась отыскать какие-то чувства. Я-то знал, что это бесполезно…» (Довлатов, «Наши»).
 Эльмира обнаруживала во многом сходство с описанным выше персонажем. Мы не знаем, реальна ли его жена была или выдумана, но жизненность в ней на страницах его книг реально присутствовала. Эльмира могла сидеть одна, глядя куда-то вдаль, ей не было скучно. Иногда она не слышно разговаривала сама с собой. И это-то ее нелюбопытство к окружающему миру и было источником невежества. Должно быть, с ней до сих пор рядом не было мужчины, который бы ее раскрыл. Ведь женщины раскрываются через мужчин, как Россия через Запад, что-то заимствуя у него, и пропуская через себя, в совершенно неузнаваемом виде делая уже своим.
Григорий вдруг с удивлением начал обнаруживать в себе черты одного из персонажей фильма «О чем говорят мужчины»,Славы, который все серии гонялся за молоденькими. Трудно общаться со своими сверстниками, когда ты на целых 20 лет  старше их.   
Чем ближе был приезд жены, тем больше начинал Григорий тосковать по привычному кругу жизни, в котором основой всего вращения была его жена. Он почти скучал по ней. 
«Надо на что-то решиться, - повторял Григорий, глядя каждое утро на новую дату, неотвратимо приближающую прибытие жены и вместе с ней – обретение многих уютных вещей, которые он растерял за 2 недели своего безумного романа, окунувшись в жизнь, более свойственную скорее его детям.
 – А, впрочем, что меняет ее приезд? – спрашивал он сам себя. –  Можно ведь продолжить наши  встречи, как ни в чем не бывало. Но нет, нет! Я не хочу превращать свою жизнь в «Осенний марафон!»
Дело было в метро, и, замечтавшись, Григорий не замечал, что оживленно жестикулируя, разговаривает сам с собой. Пассажиры удивленно посматривали на него.
- С женой нужно объясниться. Сказать ей: «Вот я встретил свою судьбу, моя маленькая. Это для меня последний шанс к возрождению. Встреча с ней – это знак судьбы. С ней я начну новую жизнь.
«Да?» - продолжал говорить Григорий сам с собой, уже от лица жены. – «Знак, говоришь? Какую тебе еще новую жизнь? Как разбрасывал за собой носки, так и будешь бросать. Как копил неубранную посуду на кровати, так и будешь копить. Когда ты отучишься есть в кровати, м-м?»
Григорий встряхнул головой, чтобы отвести наваждение, жена мысленно  сидела перед ним, как живая.   


…За несколько часов до прихода поезда, на котором возвращалась жена, звонила Эльмира, но Григорий не стал снимать трубку.
 «То, что я сейчас не ответил, это знак, - успокаивал он себя по дороге на вокзал, - знак, что моя жизнь с женой, не смотря ни на что, продолжается. Да, мы не молоды, но еще и не очень стары. У нас дружная семья, даст Бог, в следующем году, перевезем на дачу новую мебель… Посадим яблони и все, что еще потребуется, разобьем газон и заживем по другому… Да, это будет шанс, начать жить по-новому…»