Мой сосед Чека

Чека жил в соседнем бараке. Я познакомился с ним прохладным днём в конце сентября. Он воровал мои дрова.

Время было топить печь. Зайдя в сарайку, увидел, что у задней стенки, на углу отодвинута доска, и чья-то рука ловко подчищает мои скудные запасы сухой берёзы. Рука эта, появляясь и исчезая, быстро хватала и выбрасывала поленья через щель наружу. Я тихо подошел, схватил невидимого воришку за предплечье и дёрнул.  С треском впечаталось тело в старые доски дровяника.

– Ааа, сука, отпусти, – просипело за стеной.
– Ты кто? – спросил я, заламывая руку.
– чЕка, Чека я, сосед твой, отпусти, больно!
– Выходи, – сказал я, ослабляя хват.

Чека оказался худым смуглым мужичком лет сорока пяти.  Он стоял передо мной, потирая ушибленное место и беззубо щерился.

– Здорово сосед, – он протянул заскорузлую четырёхпалую ладонь, как будто, только что не был пойман на воровстве.
– Здорово, – я пожал руку и посмотрел в хитрые зеленовато-жёлтые глаза. Даже тени угрызений совести и проблесков раскаяния, я там не  заметил.
– Говорят, ты наш новый учитель по географии и …?
– Слушай, Чека,  –  перебил я его. Если еще раз поймаю – сломаю руку.
– Не вопрос, все понятно. Ты, это, выручи, полтинник до аванса. Отдам, зуб даю, –  махнул он большим пальцем у рта.

Вот так я познакомился с соседом.

Чека был очень интересной личностью – этакий деревенский экзистенциалист, ходящий по очень тонкому льду, проваливался в смерть, чтобы понять жизнь.
Дрова, он и дальше воровал. Только ночью.

Одолженные пятьдесят рублей (на тот момент времени, это ещё были деньги),  сосед с аванса, так и не отдал. Не удивительно, ведь никакого аванса в природе не существовало, уже лет двадцать он нигде не работал.

В октябре мне привезли машину сухостоя. Чека помог его распилить, наколоть и убрать в сарай. После этого, я, сохраняя лицо, официально разрешил ему пользоваться дровяником, ведь всё равно ворует.

Чека был знаменит, как дегустатор разнообразной политуры. Когда, местные мужики доставали подозрительное спиртсодержащее пойло, то звали моего соседа, которые давал заключение о возможности его использования. В округе ходила легенда, о том, как Чека героически спас людей, ценой, почти смертельного своего отравления. На одной делянке, после отъезда лесорубов, нашли емкость со спиртом. Дали Чеке попробовать. Он отпил глоток и прежде чем упасть замертво, прохрипел:  «Мужики, не пейте»!

И всё. Тогда, он на время ослеп. Еле откачали.

Перебивался Чека случайными заработками, кому огород вскопает, кому забор поправит. В конце лета и осенью сдавал грибы, ягоды. Зимой и весной ловил рыбу, снег бабкам чистил, да дрова колол.

Подкопив деньжат, шел на «яму», брал канистру «сучка» и запивал. Пил отчаянно и чёрно, как в последний раз, пропадая из жизни на неделю, а то и на две. Когда спирт заканчивался, Чека, пошатываясь, выходил на крыльцо, дрожащей щепотью ухватив беломорину, закуривал. Садился на завалинку. Долго смотрел на небо, облака и птиц, пробегающих собак и кошек, на траву или на снег, в зависимости от времени года. Улыбался о чём-то. Он трогал свои руки, ладонями тёр лицо, наверно сомневаясь, что ещё живой. Потом вздыхал и уходил, по каким то делам.

Немного отойдя, вечером, он заглядывал ко мне в гости. Если я ещё готовился к урокам или проверял тетради, Чека садился у печки, закуривал и уважительно молча ждал.

Потом мы пили чай и играли в шахматы. В первый раз, когда он предложил сыграть, я думал, что разделаюсь с соседом, шутя. Подумаешь, деревенский алкаш. Не тут то было. Первую партию я проиграл вчистую. Досадовал на себя и чуть не продул вторую. В общем, как выяснилось, играли мы наравне, с переменным успехом.

Однажды в декабре, Чека за вечерними шахматами похвастался, что принёс домой котёнка, уже подросшего, месяцев двух. Отобрал у соседских детей, мучавших его.

– Вот, что за люди растут, опалили ему усы и уши, хуже зверей, – жаловался Чека.
– Зачем он тебе? Ты запьёшь, котей пропадёт, –  сказал я ему.
– Ничего, пожрать оставлю, –  он взялся за ферзя. – Шах тебе. Ещё я ему дырку в двери с резиновым брызговиком сделал, чтобы гулял свободно, если что к людям сходит, или вона к тебе прибьётся. Накормите.
– Кстати, а как тебя на самом деле зовут, –  спросил я, уводя короля.
– Зовите меня Измаил. Шах!
– Что, правда, Измаил? –  я жертвую коня.
– Шучу. Чека я. От слова «Человек». Мат! Как всегда подкрался незаметно, –  человек выиграл.

После новогодних каникул, Чека запил. Пару раз, чёрный его котик, приходил ко мне, поев, молча удалялся.

В начале февраля я уехал в город, налаживать свою личную жизнь. Вернувшись через десять дней, не заходя к себе, постучался в дверь к соседу. Никто не открывал. Я постучал сильнее.
– Идите на х..й! – проорал Чека из глубины своей пещеры.

Значит, поиск трансцендентной сущности продолжался. Наверно взял две канистры спирта.

Кот больше не появлялся, либо подох с голоду, либо замёрз.

Надо сказать, что зима была лютая в тот год. Как я не топил, к утру в моей щитовой хибаре замерзала вода в рукомойнике. Спать приходилось в геологическом спальнике из овчины. Страшно не хотелось вставать и идти по нужде в общественную уличную уборную, где коричневые крутые горы, покрытые шапками инея, торчали чуть не на полметра из каждого очка. Этакие модели Джомолунгмы и Чогори, которые были тверды как сталь, и ломик отскакивал с искрами от этих вершин из замёрзших фекалий.


А дальше всё было хорошо. Зимы ведь заканчиваются?

Как сейчас помню. Среда, третье марта, у моего отца именины в этот день. Где-то около двух часов я шел с работы, заходил в свой переулок, мимо чёрных бараков, помоек и покосившихся оттаявших сортиров. С крыш бежала весенняя вода.
На завалинке курил Чека. Рядом сидел чёрный котей, такой же облезлый  и худющий, как его хозяин и щурился жёлтыми глазами на солнце.
Чека махнул мне рукой, кивнул на кота:
– Живой, подлюка!