Сегодня почти по летнему

... жарко - плюс двадцать восемь. Ярко-голубое, с лёгким отливом над головой, полотнище неба чертят белые муравьи самолётов, к вечеру ставшие розово-золотистыми и чуть более быстрыми. Несколько таких муравьёв, плавно снижаясь пошли на посадку в "Платов", заодно играя в пятнашки шумливыми, быстрыми ласточками. Они скромно прячутся за полупрозрачными силуэтами тополей и орехов, почти не шумя и величаво пропадая из виду.

На улицах пахнет кострами, лёгкую дымку ветерок разогнал только к вечеру. Над землёю поплыл запах черёмухи и сосны. Черешни и вишни, одев кипельно-белые, с еле видной зелёной прожилкой, уборы невест, красуются перед каштанами, держущими свечи в сложенных зонтиками, зелёных ладошках. Они, вместе с грушами и сливами, подпускают тонкую нотку в чудный, черёмуховый аромат.

Сумерки становятся гуще, одевая синий кафтан. Слышен дым из мангала. Там поют, что удивительно. Поют тихо, тягуче. Два высоких голоса влекут за собой все остальные. Я останавливаюсь , касаюсь спиной старой акции и закрываю глаза. Песня уносит меня в даль и возвращает обратно.. Показалось, что плачу, но это просто роса, первая, в этом году, сбегает мне в бороду.

Задорно крича пролетают задержавшиеся до темноты ласточки. Темнеет чуть больше и из пламенеющего шёлка жемчужно-алого заката, вылетают первые летучие мыши. Они летят между звёзд, чертя странные знаки из ломаных линий полёта. Слышен сонный голос совы сплюшки, одним словом беседующей с почти полной Луной. Тёмный силуэт сплюшки пикирует с берёзы в траву и взлетает обратно. Она умолкает на пару минут и её:"Сплю!"*, слышится вновь. Перекрёстки улицы выше ярко освещены. По Громова, на вкопанных в прошлом году столбах, повесили диодные фонари, светящие очень ярким, режущим глаза, белым светом. Опоры троллей для трамваев уныло стоят рядом - для них нет работы. Последний трамвайчик проехал у нас в прошлом тысячелетии, в июне-июле 98 года.

Но новые фонари разукрасили новый убор берёзок, одетых в изумрудные сарафаны. Они едва слышно шевелят своими длинными косами и касаются ими моего лица, смеясь и приветствуя. Останавливаюсь у старого тополя, наискосок у клуба, на перекрёстке давних дорог. Он помнит становление шахты, трамваи и упадок всего. Касаюсь его спиной, смотря просто вниз. Яркие гирлянды огней, оранжево-белыми нитями укрывают город. Я нестерпимо хочу закурить, но оставил курево дома. Клуб вновь полон света и гомона. Вчера в нём занимались гимнастикой взрослые женщины, сегодня здесь поют и танцуют. Светом полны и первый и второй этажи.

Потухший было старый фонарь, моргает мне пару раз. Мол, всё пройдёт, пройдёт, успокойся же ты, наконец. И тут же даёт мне надежду, яркой, минутной вспышкой, белее , чем все новые фонари, освещая всё, что было и будет. Он медленно гаснет, роняя лист древней груши мне на плечо.

Перед домом, меня встречает целое толпище. Белка, сидя под орехом, чешет ухо, увидев меня она глухо ворчит. Но узнав, приветливо машет хвостом. Маша, чуть поодаль, играет с Доминошкой и Чернышом. Котята увидев меня прыскают под забором во двор, но любопытство берёт своё и две мохнатые рожицы показались вновь. Васька сидит тут же и направляясь ко мне, получает, в тысячный раз, от Машки лапой по мордочке. Я подбираю котят. Мы все вместе заходим домой.

Из-за этого крика:"Сплю!", сова и получила название вида - сплюшка.