Из записок двоечника

               
               
                Было время и были подвалы
                Было дело и цены снижали…

                Двор.
     На большой сормовской  шоссейной дороге, недалеко от пожарной каланчи и Пановой горы ещё до войны был заложен угловой многоэтажный  кирпичный дом. Непомерно глубокий котлован под фундамент, который простоял не востребованным  всю войну, вызывал  заметное удивление прохожих.  Однако всё оказалось просто: под домом предполагалось разместить подвальные сараи и просторное бомбоубежище для спасения от американской атомной атаки.
    Уже в послевоенные годы добросовестные ребята-ремесленники достроили этот дом и весной  1953 года нашей семье посчастливилось переехать в этот четырехэтажный дворец из старого «бондарного дома» на Варе .
    Это был огромный по масштабам начала пятидесятых годов пятидесятидвухквартирный  угловой дом, который большей своей частью выходил на шоссейную дорогу, а короткая  часть перпендикуляра уходила в Балтийский переулок, по которому я потом много лет бегал в школу.   
     Когда-то на месте нашего дома зеленел полисад  бабушки Корольковой, где можно было затеряться в зелени акаций или просто отдохнуть в двух шагах от большой дороги (бабушка эта жила совсем близко, была старой революционеркой,  и, почему-то, все соседские ребята заходили именно в «садик бабушки Корольковой»).
     На первом этаже дома размещался продуктовый магазин, который называли «монаховским» и швейная мастерская. А ещё дом имел большую трещину, в районе второго подъезда, от крыши до фундамента, которая, кстати, не разошлась и не сошлась до сих пор.
    Площадь нашего большого двора была образована двумя стенами дома да  заборами местных частников.   На большой дворовой лужайке,  у серого забора, облепленного ярко-красными жучками с причудливым узором на спинке,  громоздилось огромное деревянное сооружение - гора, перенесённая от придомовых гаражей, из-за строительства детского сада, которую  зимой мы заливали и  катались  на фанерках, весной стреляли из самопалов или грелись на солнышке, прожигая увеличительными стеклами свои школьные фуражки. Здесь же из верха материи модных тогда белых мохнатых  кепок  с резиновыми козырьками  многие  из нас выдёргивали продольные нитки, образуя красивый полосатый узор.  Осенью же с этой «горной» высоты мы держали под контролем хозяйские сады и огороды и по мере созревания зелени, груши и китайки,  неустанно посещали частные владения, протаптывая многочисленные  дорожки в картофельной ботве.
    По серому асфальту двора  детвора  колесила на велосипедах и самокатах, нещадно тарахтя шарикоподшипниками самодельных колёс, катала подобранные на свалках зубчатые металлические колеса от механизма сцепления танка, управляя ими особо согнутой проволокой-«чалкой», а каким-то летним днём, cередины пятидесятых, глазела на солнце через закопчённый на свечке осколок стекла, наблюдая затмение.
     В летние каникулы мы запускали пропеллеры, вырезанные из консервных банок, дёргая за бечёвку, намотанную на шпульку от ниток: пропеллер срывался с патефонных иголок, вбитых в торец катушки и сверкая на  солнце, уносился в путешествие над двором.
    Если в летнюю пору погода вдруг хмурилась и начинался дождь, то мы садились на гранитные ступеньки парадного крыльца первого подъезда  и с анекдотами пережидали внезапное  ненастье. Зато, когда дождь проходил и снова светило солнце - гоняли босиком по лужам, и казалась необычайно чистой и тёплой летняя дождевая вода.
     В дощатом квадратике детской песочницы, удалив горластых малышей, ребята повзрослее играли «в ножички», вонзая в сырой песок чей-нибудь складень. Игра шла по очереди,  а ножик втыкался  по особому порядку: с руки, с ладони, с носа,  с плеча и т.д. В конце игры в песок забивался деревянный колышек и проигравший вытаскивал его зубами.
     В нашем дворе эксплуатировался целый парк велосипедов всех «мастей»: от  тяжеленного трофейного немецкого и знаменитого  «ЗИФа», до рижского «Орлёнка» и  горьковского «Школьника».
     Я учился велосипедной езде на маленьком велосипедике  Игоря Сухонина, моего товарища по детскому саду, жившего на ул. Свободы  и ранней весной 1955 года уже самостоятельно выписывал кренделя, ещё не доставая до скрипучего кожаного седла. Потом я научился ездить на взрослом велосипеде, просовывая правую ногу под раму. 
       Со мною, в то же время,  также овладевал велосипедом Ж.Черняев – мальчишка с нашего двора, который неожиданно для всех сел на седло и  сразу уверенно поехал. Впоследствии  этот парень виртуозно овладел скрипкой, имел абсолютный музыкальный слух  и вполне мог бы стать…, но нелепо погиб от ножа какого-то  соседа-пьяницы.         
       Моему другу детства - Вадьке  Федяеву  тетка с мамашей справили тогда велосипед «Подросток». На этом крепком небольшом велосипеде мы объездили вдоль и поперек Сормовские луга, озёра, дубравы, затони  берега Волги. Позже, когда я перешел в восьмой класс, в Сормовском магазине «Динамо» (существовал такой до середины шестидесятых годов) мне купили «Спутник» - очень хороший спортивный велосипед   приятного тёмно-зеленого цвета с ласточкой на эмблеме. Сколько дорог и тропинок  я намотал на его колёса!!!  Мне было запросто встать в два часа ночи, на ощупь спуститься в подвал, взять велосипед и укатить по ночному пустынному  шоссе и лугам  на Волгу (напротив р.Дрязги), где на «резинку» в конце мая  «шла» чехонь.
   Однажды ночью, спустившись в подвал,  я наткнулся на старинную дубовую тумбочку, выброшенную кем-то за ненадобностью. Осветив её фонарём, я заметил на дверце блестящий резной вензель, оторвал его и бросил в ящик для инструмента. Так получилось, что тот мельхиоровый  вензель сохранился и по сей день, иногда напоминая мне о той далекой рыбалке. (Вадьке в тот же месяц   тоже  купили «Спутник»,  но  его 19 сентября 1965 года украли из подъезда).
      Летом у забора за столиками собиралась большая компания доминошников и лотошников. Банк держала по обыкновению тётя Маруся - очень крепкая горластая старушка, ранее работавшая кассиром в банке и даже имевшая «срок» за какие-то дела в прошлом. За какие – точно не помнит никто, но говорили, что эта властная женщина во время войны якобы держала в руках  весь Сормовский рынок, а когда шла  карточная игра, и партнёры  проигрывались вдрызг, то уходили в костюмах, наспех сшитых из газеты…
…Вынимая из холщёвого мешка очередную фишку, она звонко выкрикивала:
-чёртова дюжина (13)
-кочерга  (7)
-барабанные палочки (11)
-коля (1)
-дед (90),  а сколько ему лет?
-три годика!
- топорики (77)
-баба ягодка опять (45)
-срок до упора (25)
-смерть Сталина (53)
-бабушка (80)
-Машенька, квартира! Кричи по одной – останавливали её партнёрши.
       Мы постоянно околачивались во дворе, играя в футбол, в вышибалы, или, разделив все 56 метров длины двора пополам  – в  «Борьбу за знамя», а также в игры с загадочными названиями «Хали-хало» и «Калим-бам-ба».
      И всё-таки любую летнюю игру мог прервать радостный детский вопль: «поливалка едет!!!».  Все сломя голову бросались «за кругдом», на дорогу, чтобы подставить своё чёрное пузо  под радужный фонтан  ползущей по обочине поливальной полуторки. Получив порцию прохлады, мы снова забегали под струю, а уж потом возвращались во двор по мокрому зеркалу дымящегося под ногами асфальта.
      Через дорогу на углу всегда стоял и наверняка стоит до сих пор сине- зелёно-голубой столбик «фантала».  Это водяная колонка с отполированной ручкой и крючком на чугунном носике для подвешивания ведра.  В полуденную жару лета местная ребятня с одинаковыми ключами от комнат на загорелых шеях обливали друг дружку серебряной струёй, зажав носик  «фантала» ладошкой.  А если  надеть  резиновую соску на носик и включить воду, то соска моментально превращается в студенистый баллон и если его подбросить, то он взлетает  как ракета, окатывая  водой босоногих ракетчиков. Эту колонку называли Куприяновской, за то, что хозяин из ближнего дома постоянно следил и ухаживал за устройством, а  на зиму - надёжно утеплял.
     Иногда в наш двор вплывала телега старьёвщика, наполняя его атмосферу веселыми разноцветными шарами, привязанными к дуге лошади, трелью трещоток и пением свистулек «уйди-уйди». Жильцами дома срочно выносилось всё, от чего давно хотелось избавиться. Барахло в очередь сдавалось на весы безрукому старьёвщику, а в то же время сзади из-под него смелые второгодники вытаскивали какие-то тряпки и ему  же сдавали, получая мелочь на «морс». Потом гурьбой бежали к Котовой лавке, чтобы с лотка выпить по целому стакану сладкой пузырчатой жидкости, после которой из нашего юного нутра выходил газ, сильно било в нос и выступали слёзы.
      Я очень хотел иметь резиновый шарик и однажды летом, заслышав старьёвщика, вынес ему своё зимнее пальто. Старьёвщик сверкнул опытным глазом, улыбнулся золотой улыбкой и вручил мне шарик красного цвета. Но радость была недолгой: шарик вскоре лопнул, а вечером с работы пришли родители…
     Часто к «нашему» швейнику сгорбившись под тяжестью точила с педалью, приходил один и тот же точильщик и начинал привычную работу. Установив станок с разноцветными круглыми камнями, он  за мелкие деньги точил вынесенные портными, продавцами магазина  и домочадцами ножницы и ножи всех размеров, а  также сахарные щипцы. Мы, помогая, добросовестно давили по очереди на педаль, от чего приводное колесо бешено крутилось и гудело спицами, камень  при этом высекал что-то вроде салюта, а детвора, осмелясь,  подставляла свои ладошки под холодные звёздочки искр.
     Во дворе круглосуточно разгружались телеги и полуторки, исправно доставляя провизию и разные вина в «монаховский» магазин. Если днём к черному ходу магазина приезжала телега, то мы, надрав подзаборных лопухов, кормили сонную коричневую лошадь, а если приезжал автофургон, то  выкручивали лампочки «стоп-сигнала».
    У черного хода в магазин постоянно громоздилась какая-то фанерная тара, которую мы, впрочем, исправно растаскивали для выпиливания и поделок.  Помню, что выброшенные ящики из под сливочного масла  были из отличнейшего розового бука, потом их стали делать из ёлки, а сейчас ящики ещё легче - из картона. Из тех буковых досок я мастерил крюки для хоккейных клюшек и шахматные фигуры. Кстати и сливочное масло в магазинах было солёное и несолёное (солёное – 3р.60к., а несолёное – 3р.50к.).
    Чуть наискосок через дорогу от нашего дома  хорошо работала детская техническая станция с разными кружками  по интересам. Но наши школьники чаще всего записывались в авиамодельный кружок,  мастерили свои планеры и  потихоньку воровали авиамодельную резинку для рогаток. Планеры  потом запускались на пустыре  бывшего картофельного поля, отобранного у местных частников для
строительства детского сада. (Поле пустовало несколько лет:  на нём мы играли в футбол, запускали воздушного змея, зимой сетками ловили синиц, стреляли из самопалов).  В начале семидесятых станция была переведена в новый Дом пионеров (у памятника Ленину), а в прежнем здании был размещён отдел «союзпечать».
      Случалось, что с раннего утра наш двор наполнялся гомоном людской толпы, сосчитанной и помеченной номером чернильного карандаша. Так со двора магазина торговали куриными яйцами – редким товаром в середине пятидесятых. Давали по два десятка в одни руки и нам, дошколятам, удавалось сделать малюсенький бизнес, встав к какой-нибудь тётке, поманившей тебя пальцем. Тётка получала лишних два десятка яиц, одно из которых было заработано мной и выпивалось тут же «не отходя от кассы». Не успеешь выпить одно, как другая тётка предлагает заработать ещё. Вот так малышня середины пятидесятых полировала свои молодые голоса, чтобы наутро, на музыкальном занятии в детском саду звонче всех спеть:
                « Колокольчик золотистый развернись надо мной
                Мы летим, парашютисты над страной, над страной.
                Ходит туча, бродит туча тёмно-синей стеной
                Уходи грозой гремучей стороной, стороной »…
В конце – концов, продавщица уже узнавала нас, и интерес живой очереди к нам пропадал.
     Вечерами, когда смеркалось, многие ребята выносили во двор электрические фонарики, которые в нашем детстве были предметом гордости. Особенно круглые,  китайские, получившие необычайное распространение в ходе братского обмена с молодой КНР. К этим фонарям были и лампочки и круглые батарейки тоже из Китая. Стоило такое, сверкающее никелем чудо 19 рублей 40 копеек, по тем временам большие для нас деньги и этот факт значительно сдерживал желающих обладать «чудом». Это   был   никелированный    цилиндр с отвинчивающейся   крышкой для зарядки батарей. В крышке помещалась запасная лампочка, а снаружи отстёгивалось кольцо. С другой стороны цилиндр заканчивался зеркальным глазом - отражателем. Достаточно было большим пальцем утопить мягкую кнопку на его боку, как он послушно вспыхивал, ярко освещая темень подвала голубым зрачком китайской лампочки. Я же имел прекрасный немецкий фонарик «DAIMON» №33024, который приехал из Германии в коричневом фибровом чемодане моего дяди, проходившего срочную службу за рубежом. Ещё дядя привёз, помню, солдатский фотоальбом, карманные часы «Омега» - подарок моему отцу и цветную открытку с изображением трёх голых красоток,  расположившихся в разных позах среди груды  овощей и фруктов.
       С фонариками мы, дворовые ребята, играли в прятки в подвалах первого и второго подъездов, лазили на чердак, в бомбоубежище нашего дома, где имелся длинный подземный лаз, который заканчивался колодцем с выходом наружу недалеко от дома. В том же бомбоубежище, переоборудованном под  Красный уголок (или детскую комнату) во времена «хрущёвской оттепели» мы проводили время:  смотрели диафильмы, читали книги, играли в шашки и настольный теннис, а будучи подростками - в карты («свару» и «очко»)  на зелёном сукне бильярдного стола.
     Тот фонарь я чистил и даже красил, дабы уберечь от прожорливой ржавчины, но, в конце - концов от него остался только зеркальный отражатель, который я приладил к другому фонарю.
      В ходе дружеского обмена Китай присылал нам также разные товары: китайские плащи, кеды, бельё, шарики для пинг-понга, термосы, полотенца, зонты и т.д., а  когда мы строили им заводы, китайцы учились у нас (даже в закрытом Горьком в середине 50-х).