Коммуналка на Большой Зеленина

                Несть, Господи, грехов и злодеяний
                Превыше милосердья Твоего!
                Рабу земли и суетных желаний
                Прости грехи за горести его.

                Иван Бунин
         
             

   В одной из семи комнат в коммуналке на улице Большой Зеленина, где мы с мужем начинали свою семейную жизнь, проживал пенсионер дядя Коля.  А в узкой комнате рядом - его бывшая жена, тётя Надя.
 
   В июне 1941 года дядя Коля поругался с тётей Надей и опоздал на работу. За опоздание он был посажен на пятнадцать суток. Но началась война! И его отправили из тюрьмы на фронт в составе штрафных батальонов. 
   В штрафных батальонах он прошёл всю войну. Неоднократно получал ранения.
   Слышала, что на западе, если искупил вину кровью, то уже не возвращают в штрафбат.  Его возвращали в штрафники всю войну. Он мне говорил, как бежал от кочки к кочке, от укрытия к укрытию и только одна мысль: «Чтоб не подстрелили». И так всю войну.

   Когда умер Сталин, мне не было ещё четырёх лет. Помню, и это одно из моих первых воспоминаний, что все воспитательницы в детском саду в Красноярске очень громко и горько рыдали.
   А дядя Коля в тот день, со слов моего мужа Саши, выскочил в коридор с криком: «Сдох, сволочь!». Были и более крепкие выражения.
   
   В то время, когда я поселилась на Зеленина, дядя Коля большую часть времени проводил в своей комнате, принося с пенсии чемоданчик дешевого красного вина и солёной рыбы.
   Тётя Надя упоминала, что однажды во время их ссоры, ещё в то время, когда они были мужем и женой, Николай, ругаясь, выбросил икону.
   Их маленькая и единственная дочка умерла в блокадном Ленинграде.
   Мир их праху, они испили чашу страданий и лишений на своём веку.

   В те годы, на Зеленина, помощников у нас с мужем не было, и уже баба Надя, несколько раз отпускала нас с Сашей в кино, приглядывая  за нашими  маленькими детьми – погодками. Нам тогда это было важно, наверное, для поднятия тонуса. 

   Тётя Надя и дядя Коля помогали нам добрым словом и добрым отношением.
 Она рассказывала мне о Сашиной маме Тамаре Николаевне и кое-что о детстве братьев, об их отце Тимофее Афанасьевиче; о друге мамы Авенире, подарившему Саше первый фотоаппарат.
   Этот подарок определил Сашино увлечение на всю жизнь, в конце концов ставшее его профессией и судьбой.

   Однажды, когда мальчики учились в старших классах, Володя попал в серьёзное ДТП. Тамара Николаевна в тот день почему-то не могла работать от тяжёлого предчувствия. Она отпросилась и пошла разыскивать сына.
   Нашла она его в морге, накрытого простынью, но как оказалось, ещё живого. Травмы были очень серьёзные, но Володя выжил.
   На семейном совете было решено, что Александр будет работать, а Вова обязательно должен учиться и кончить Институт, чтобы работать не физически, а инженером. Так и было сделано.

   Отец братьев Тимофей Афанасьевич, в каком-то предвоенном году, был чемпионом Ленинграда по стрельбе.
   В войну он был оставлен служить в Ленинграде. А Тамара Николаевна с годовалым и двухлетним сыновьями была отправлена в эвакуацию в Ярославскую область.
   Тимофей рассказывал сыновьям, что во время воздушных налётов часто укрывался и ночевал в Иоанно-Кронштадском монастыре на Карповке. В эти военные годы в Ленинграде Тимофей Афанасьевич сошёлся с женщиной по имени Рита и остался с ней и тогда, когда семья вернулась в Ленинград.
   Саша говорил мне что, возможно, она могла его чем-то шантажировать и, таким образом, удерживать. Скорее это только предположение.
 
   Как-то однажды Тимофей с Ритой заходили к нам на Зеленина. Меня удивила его громадность и полное отсутствие каких-либо внешних признаков угрызений совести.
   Весёлым голосом он покритиковал мой набор продуктов на столе:"Лимон, творог, шоколад... Разве это пища для мужчины?!"
   Позднее, когда Тимофей слёг, Рита предложила сыновьям ухаживать за ним.
Каюсь, я считала - раз бросил их, ушёл к другой, пусть уж теперь она сама за ним и ухаживает.
   И только когда увидела, как огорчила Александра смерть отца, задумалась.
   С опозданием поняла, что для него Тимофей всё-таки всегда оставался отцом и теперь отца больше нет. А мне на тот момент не хватило доброты и милосердия...

    Лето. Окно, выходящее на Большую Зеленина открыто. Ощущаю сногсшибательный запах, разливающийся по комнате откуда-то с улицы. Думаю, чем же это таким вкусным пахнет, чего я теперь не могу себе позволить?! И вдруг понимаю, что это пахнет поджаренным на постном масле, подсоленным чёрным хлебом. Запах идёт с Левашовского Хлебозавода, который расположен на противоположной стороне  улицы, как раз напротив нашего окна в эркере.
    К слову, недавно я слышала в СМИ, что в здании Питерского Хлебозавода решено сделать филиал Музея Блокадного Ленинграда.

   Сначала в коммуналке на Большой Зеленина братья Александр и Владимир занимали большую квадратную комнату, где они жили после войны с мамой. Уже после смерти Тамары Николаевны в их коммунальной квартире освободилась продолговатая четырнадцати метровая комната и её отдали этим, уже взрослым мужчинам. И хотя Александр был старшим, но согласился взять меньшую комнату. А я подумала про это, что значит он добрый человек и я не ошиблась в нём.

   Там же на Зеленина у нас родились дети. Мы стояли на очереди на квартиру уже лет пять-шесть, и однажды нам дали смотровую но в "кораблике" и в пригороде, в Ломоносове. Нам это не подходило.
   Прошло более года. Дочка пошла в первый класс. А нас больше не вызывали с предложением смотровых.
   В нашей продолговатой четырнадцатиметровой комнате нам вчетвером было, конечно, тесновато. Под нашей дверью любила подолгу говорить по телефону и при этом курить, соседка - Вовина жена...

   Так не хотелось идти в Администрацию, но пересилила себя и пошла.
   На приём никого не было. Вошла. Кратко рассказала ситуацию. Женщина говорит: "Ладно, дам я вам квартиру" и подаёт мне смотровую.
   А дальше мы сразу переехали в ещё не совсем готовую трёхкомнатную квартиру в Красногвардейском районе Санкт-Петербурга.
   А этой женщине, выдавшей мне ордер на квартиру, я со словами благодарности отнесла и положила на скамейку в её кабинете, покупаемую только с приложением талонов за сданную макулатуру, книгу. Смешная наивность, но благодарить надо.
   
   В завершение своего повествования не могу не упомянуть о замеченном мною некоем совпадении в судьбах по мужниной линии, которые кто-то, возможно, назовёт случайностью. Но как известно, случайность - проявление закономерности.

   Тамара Николаевна умерла в пятьдесят четыре года. Её сын Саша, мой муж и отец наших троих детей, так же умер в этом возрасте.
   С его братом Володей мы после Сашиных похорон не виделись. Какого же было моё удивление и огорчение, когда я узнала, что и он умер через год,  скоропостижно, и так же в возрасте пятидесяти четырёх лет.

   Может разгадка кроется в делах предков?
   Дед Тамары Николаевны по отцовской линии по фамилии Прусаков был церковным старостой в Куйвозовском уезде в посёлке Грузино, что под Питером.
   А вот его единственный сын Николай Прусаков и его жена Катя, (на фото тех лет он в морской форме с молодой женой, которую привёз из Геленджика) стали политработниками и были убиты махновцами в поезде. Так написала Тамара Николаевна - их дочь, в своей рукописной автобиографии.

   Политработники - значит Богоборцы. А грехи против Бога не прощаются до третьего поколения точно. Но...

    "Несть, Господи, грехов и злодеяний превыше милосердья Твоего!"