Данька. Жизнь без крыльев

Пролог
Последняя учебная четверть подходила к концу. Май выдался по-летнему тёплым и солнечным. Учиться никому не хотелось. С каждым днём на уроки приходило всё меньше учеников. От прогулов не спасали ни контрольные работы, ни вызовы родителей к директору. Данька Ермакова, пожалуй, была единственной из всего класса, продолжавшей усердно грызть гранит науки, несмотря на жаркое солнце, которое после полудня ослепительно врывалось в кабинет и разогревало его до невыносимой духоты. Школа для девочки давно стала спасительным маяком, но, увы, его свет был слишком тусклым, чтобы защитить её от жизненного шторма.
– Ермакова, ты опять голодная? – вздыхая, спросила пожилая учительница биологии. – Оставь карандаш в покое.
– Простите, – тихонько ответила Данька и быстро спрятала карандаш со следами от зубов в пенал.
Краска стыда залила её бледные щёки. За спиной послышались злорадные смешки и обидные слова. Девочка закрыла уши ладонями, чтобы только не слышать, как одноклассники обсуждают её семью, но избежать нападок не смогла. Хлёсткий удар линейкой по голове заставил Даньку обернуться. Всё её маленькое личико сморщилось и как-то странно стянулось к носу.
– Чего вылупилась, нищебродка? – с вызовом спросил крупный для своих четырнадцати лет мальчишка и откинулся на спинку стула, поигрывая линейкой.
В отличие от тоненькой как тростинка и скромно одетой Даньки, он выглядел холёным и упитанным, с непробиваемой уверенностью в своём звёздном статусе. По нему вздыхали все девчонки, а среди мальчишек он значился королём по умолчанию. Каждое его слово воспринималось, как призыв к действию. Вот и в этот раз моментально раздался дружный смех. В девочку полетели пустые обёртки от конфет и чипсов. Никакие призывы учительницы к тишине не действовали. Она и сама уже была не рада, что сделала замечание лучшей ученице класса, но смотреть, как та огладывает несчастный карандаш, было невыносимо.
– Время покажет, кто из нас нищеброд, – сквозь зубы прошептала Данька и отвернулась.
На самом деле она хотела сказать, что презирает и ненавидит всех: безмозглых одноклассников, охочих до подарков и вознаграждений учителей, высокомерных соседей по подъезду, весь мир, ополчившийся против неё только потому, что она росла в притоне алкоголиков, воров и убийц. Но разве она виновата, что появилась на свет в семье, где борьба за крошку хлеба начиналась с пелёнок?

Глава 1. Нищебродка
Обычная пятиэтажка на окраине города ничем не отличалась от своих соседей – такая же старая, с обветшалыми козырьками над ступеньками крыльца, безобразными швами между панелями и высоченными деревьями в четырёх метрах от дома. Когда жители сажали тонкие берёзки пятьдесят лет назад, то не задумывались о том, что однажды те вырастут выше крыши, что нарушаются какие-то нормы, что придёт день и нежданно-негаданно нагрянет ураган и вырвет какое-нибудь дерево с корнем, обрушив на чью-нибудь машину. Но сильные ветра случались редко, а богатая листва по-своему защищала верного друга, который когда-то был выше и красивее, а теперь стыдливо прятался от чужих глаз.
Многое повидал дом за свою жизнь. Его стены слышали восторженные возгласы счастливых новосёлов. Квартиры тогда казались просторными, в окна лился ослепительный солнечный свет. Первые жильцы втаскивали по лестницам старенькие диваны и шифоньеры. Иногда мимо прижавшихся к стене людей гордо проплывало трюмо или «горка», совсем редко при участии всех соседей вселялось в новый дом пианино. Мода на ковры ещё только начиналась, а в их отсутствие акустика в доме позволяла всем дружно просыпаться от заливистого плача ребёнка, затыкать уши при музицировании юного пианиста. Все и всегда слышали, у кого из соседей случился праздник или вспыхнула ссора. Днём двери на ключ запирались редко, в гости ходили часто, дети росли на глазах у всех. То было самое счастливое время: люди поддерживали друг друга в горе и радости, вместе бранили дебоширов и пьяниц, не отказывали в помощи и уж точно не бросали в беде. Дом был семьёй.
Годы бежали своим чередом. Тянулись ввысь берёзки, росло благосостояние. На смену старенькой добротной деревянной мебели пришли многофункциональные конструкции из ДСП, именуемые стенками. Сначала сплошь и рядом они были полированными, красиво отражали солнце, но имели существенный недостаток – прекрасно сохраняли отпечатки пальцев, по которым можно было, как книгу прочесть, кто покусился на чистоту. Почти в каждой квартире под потолок взлетал вздох: «Опять заляпали». Приходилось исправлять ситуацию. Кто-то для этих целей доставал импортную аэрозоль с весьма душистым запахом, а кому-то не лень было умыть мебель мягкой тряпочкой, смоченной в кипячёной воде, и натереть до блеска фланелью. Пару дней результат трудов радовал, а потом вновь слышался вздох. Впрочем, по-своему «стенки» экономили пространство и были достаточно ёмким хранилищем для самых разных вещей, совмещая в себе книжный шкаф, буфет для посуды, антресоли для разного хлама, секретер вместо письменного стола, гардероб и много полочек для всевозможных мелочей вроде вазочек и статуэток. Квартиры меняли свой облик. Изящные кресла на тонких ножках уступали место объёмной мягкой мебели. Маленькие рычащие холодильники благополучно переселялись на дачу, чтобы на их месте появился более крупный собрат. Менялись и люди: женились, разводились, съезжались и разменивались. Новые соседи не спешили наводить мосты дружбы, и вместо задушевных бесед при встрече, обходились в лучшем случае приветствием и кивком головы. Дом перестал быть семьёй.
Жизнь в очередной раз сделала виток, разделив людей на состоятельных и не очень, а кто-то и вовсе остался за бортом. Перемены в стране отразились на всём, включая дом. Появилось громкое слово «приватизация», а вместе с ним произошло превращение съёмщиков жилья в собственников. О жизни соседа можно было судить уже по двери – чем надёжнее закрыт вход, тем больше он скрывает. В гости ходить почти перестали. Все спрятались по своим миркам, и крик о помощи легко терялся в подъездной глуши, не найдя ответа. Впрочем, многие устанавливали металлические двери в целях безопасности, поскольку почти в каждом доме появилась своя квартира-притон, куда не зарастала народная тропа ни днём, ни ночью. По неизвестной причине частенько сия обитель зла располагалась на первом этаже. О её существовании знали все: и пьяницы с близлежащих дворов, и полиция. Первое время соседи пытались бороться: возмущались, взывали к совести, сообщали участковому, дружно скидывались на установку надёжной входной двери в подъезд с домофоном. Но все эти попытки разбивались о непотопляемую жажду общения обитателей злачной квартиры в кругу себе подобных гостей. Если дверь в подъезд была заперта, то начинались звонки во все квартиры подряд. В конце концов, домофон отключили, и соседи смирились, понимая бесполезность сопротивления. Они втайне мечтали, что однажды притон рассосётся как чирей.
Даньке не повезло. Она родилась именно в такой квартире. Когда-то здесь жила счастливая семья: муж, жена и две очаровательные дочки. Старшая девочка Рита была сильной, резкой, умела постоять за себя. Младшая – Мила, вполне оправдывала имя и была спокойной, жизнерадостной, одним словом милой. В квартире всегда царил порядок и чистота. Всё переменилось, когда отец утонул на рыбалке. Жизнь моментально дала трещину, в которую засосало всё хорошее, оставив для несчастной вдовы сплошные беды. Благополучию пришёл конец. Пребывая в постоянной тоске, мать начала заливать горе водкой. Женщина всё реже появлялась на работе. Первое время её жалели, потом терпели, но в итоге попросили уволиться. Больше она не работала. Деньги быстро кончались, за гроши продавалась мебель. Вскоре жить стало не на что. В доме всё чаще начали собираться пьяные компании, градус жизни повышался. Однажды во время затянувшейся вечеринки кто-то из гостей обратил свой нетрезвый взор на подросшую Риту, таскавшую со стола хлеб и остатки колбасы.
– А хороша девка, – с удовольствием крякнул мужчина и сграбастал своими огромными ручищами девчушку себе на колени. Ей совсем недавно исполнилось шестнадцать лет, но тело уже обрело женственные формы, было упругим, гладким и соблазнительным. Потные ладони похотливо забрались под заношенный до дыр халатик, чувствуя сопротивление и напряжение. – Слышь, мать, сколько хочешь за неё?
– А ну отвали. Не продаётся, – едва ворочая языком, возмутилась хозяйка. Она плохо видела, что происходит – в глазах двоилось, но предложение всколыхнуло на миг материнские чувства. – Ритка, иди отсюда.
Но вопреки её невнятному приказу дочь осталась сидеть у мужчины на коленях, позволяя ему прикасаться влажными губами к шее. От него смердило перегаром и потом, но недетский разум подростка уже отметил аккуратную стрижку и чистую одежду. То был редкий случай, когда гость зашёл по ошибке с кем-то из завсегдатаев притона. Рита почувствовала сквозь жуткие пары запах денег.
– Сколько дашь? – зашептала она на ухо гостю, обняв его за шею. – Через пять минут приходи в комнату.
Крепкие объятия распались. Мужчина вдруг выпрямился, и Рита скатилась на пол. В его глазах промелькнуло сомнение, но оно длилось сущие секунды, потому что пигалица вдруг расправила плечи, одёрнула халат и прошла мимо, как бы невзначай задев ногу похотливого гостя. По пути она прихватила со стола чью-то полную рюмку и выбежала из кухни. В тёмном коридоре девочка выпила одним глотком водку и задохнулось. Всё внутри обожгло, в глазах защипало, дыхание перехватило. Но эти ощущения длились не больше минуты. Вскоре стало жарко, есть больше не хотелось. Рита шумно выдохнула и направилась в комнату. Младшая сестра уже спала на старом раскладном кресле-кровати, скрутившись в комок под тонким одеялом без пододеяльника.
– Спи, Милка. Завтра пожрём, – пообещала Рита и поправила свою постель. В голове шумело от спиртного. Страх на время отступил. – Только не обманул бы.
Тем временем мать уже забыла о дочери. В объятиях обрюзгшего кавалера она затянула песню о любви, и не заметила, как опустел стул напротив. Незнакомый гость отправился на поиски сладкой приманки. Он нашёл её в маленькой комнате, где из мебели кроме кресла, кровати и письменного стола ничего больше не было. В полумраке он не сразу понял, куда делать шаг, и чуть не упал на Милу.
– Тише ты. Сюда иди, – зашипела Рита и похлопала ладошкой по постели.
Она сидела на самом краешке. Вошедший мужчина казался огромным. Он приближался, на ходу стаскивая футболку и щёлкая пряжкой ремня. Глоток водки испарился, девичье тело начало мелко дрожать, и юная соблазнительница с ужасом смотрела на мускулистое чудовище.
– Там кто? – поинтересовался нетерпеливый голос.
– Сестра. Она малая ещё. Деньги давай, – храбро прошептала Рита и требовательно протянула руку.
Послышался сдерживаемый смешок. Мужчина нагнулся к брошенным джинсам и достал кошелёк. Не раздумывая, он вынул из него все бумажные деньги и положил их на письменный стол, накрыв первой попавшейся под руки вещью.
– Матери не говори, – вновь усмехнулся он.
Хмель проходил. Перед глазами ничего не виделось кроме бледного девичьего тела. Оно манило, вызывало острое желание, буквально ощущалось в воздухе.
– Перебьётся, – пообещала Рита и откатилась к стене, освобождая место рядом с собой. – Не тяни.
Ей в какой-то степени повезло. Мужчина удовлетворял свою похоть, но не забывал о ней. Он ласкал неподатливое, деревенеющее тело, добиваясь от него ответной реакции, и в итоге был вознаграждён. Первые адские минуты, вызвавшие слёзы и приглушённые крики сменились вожделением. Рита растворялась в новых ощущениях и находила в них радость. Боль прошла, не оставив даже горечи разочарования. Если бы она знала, что подобное больше никогда не повторится, то завыла бы от отчаяния, но тогда ей казалось, что испытала неведомое счастье.
Когда ушёл мужчина, Рита не заметила, заснув крепким сном. Лишь под утро, очнувшись, она испуганно вскочила с кровати и охнула. Тело затекло и не хотело двигаться. Между ног саднило. Однако её волновало вовсе не это, а наличие денег.
– Милка, живём! – тихонько воскликнула Рита, когда под своим дневником обнаружила стопку купюр.
Денег хватило на пару месяцев. Втайне от матери сёстры бегали в заводскую столовую, где покупали одну порцию полного обеда на двоих. Ночного гостя Рита больше не встречала. Эта ночь была единственной волшебной в жизни. Все последующие мужчины не принесли ничего, кроме бесконечной боли. Но тот, первый, оставил о себе память навсегда. Через девять месяцев родилась Данька. Был ли он её отцом, никто не знал. Открыв источник дохода, Рита покатилась по наклонной. С каждым новым клиентом глоток водки увеличивался, а заработок при этом уменьшался. Беременность девушка не замечала, пока на животе не сошлась юбка.
– Что ж ты натворила, Ритка? Ещё один рот будет, – горестно закачала головой мать, заметив, что дочь изменилась.
– Ты что ли кормишь рты? – грубо осекла её Рита и соединила концы пояса юбки булавкой.
– Дура.
– Сама знаю.
На этом разговор закончился. Ребёнок появился на свет ночью во время очередной пьянки. Последние месяцы Рита уже не таскала украдкой кусок хлеба, а сидела вместе с матерью и её собутыльниками за столом. Живот не мешал находить очередного «спонсора», пусть за гроши, но не задарма, она спала со всеми желающими. Мужики зарились на Милу, но Рита сестру оберегала.
– Малая ещё. Не тронь, – рычала она, когда сальные руки тянулись к спящей девочке, которая всего на год была её младше.
Мужики отдёргивали руки, но не переставали засматриваться на румяную, белокожую Милу. Рита знала, что однажды придёт черёд сестры зарабатывать для семьи, но оттягивала этот момент, как могла. Хмель в голове притуплял голод и начисто отбивал обоняние. Иногда она пыталась вызвать из воспоминаний те самые первые волшебные ощущения, но не мелькало ни малейшей искорки. Тело двигалось механически. В ту ночь, когда начались схватки, она обрабатывала хилого мужичонку, восседая на нём верхом, и вдруг почувствовала, как внутри что-то лопнуло, горячая жидкость нашла выход. Мужичок опешил, а потом заорал, поняв, откуда льёт вода. Он скинул удивлённую Риту на кровать и второпях оттирал тело сухим концом простыни. На крик прибежала мать, с соседнего кресла вскочила Мила.
– Что? – продолжала недоумевать Рита.
Её мутило, голова кружилась. Неожиданно в пояснице прострелило, и сильная ноющая боль опоясала тело. Живот напрягся.
– Доигралась, – со злобой выплюнула мать и побежала по соседям за помощью.
Она не помнила, у кого из них есть телефон, и стучала, звонила во все двери подряд, но никто не открыл. Люди привыкли и перестали откликаться на знакомый голос, понимая, что кроме неприятностей ничего не наживут.
– Скорую! Вызовите скорую помощь! – орала женщина в пустоту. – Ироды!
Перемежая мольбы и проклятия, она добралась до верхнего этажа и, наконец, осознала, что никому не нужна. На сердце потяжелело, ноги стали ватными.
– Люди, что ж вы не люди? – обессиленным голосом вопрошала она. – Люди, помогите. Что ж вы за люди?
Крик дочери заставил её очнуться. Он прозвенел так, что в подъезде задрожали стёкла. Мать кинулась вниз, цепляясь за перила, чтобы не скатиться. Когда она добралась до своей квартиры, то никого кроме дочерей не застала. Бледная испуганная Мила сидела рядом с раскрасневшейся Ритой и с ужасом смотрела, как между сведённых судорогой ног появляется чёрный мокрый бугорок.
– Вот ведь… – не договорила мать и в мгновение ока оказалась рядом, подставляя руки.
С громким хлюпом в грязные тёплые ладони выскользнуло маленькое тело. В эту минуту в дверях появились люди в белых халатах. Кто-то из соседей, видимо, сжалился и вызвал скорую помощь. Брезгливо морщась от запахов, медики засуетились рядом с роженицей. Мать отползла в сторону и затихла в углу. Мила скользнула к ней и прижалась дрожащим телом. Вскоре Риту и ребёнка увезли.
Отчего новоявленной бабке пришло в голову, что на свет появился мальчик, никто так и не понял, но его сразу назвали Даней. Возможно, причиной тому было отсутствие мужчин в семье как таковых: никаких тебе дедушек, дядей, братьев. Кровные узы связывали новорожденную лишь с мамой, бабушкой и тётей. Заблуждение быстро раскрылось, но имя менять не стали, лишь в свидетельстве о рождении вместо сына Даниила появилась дочь Даниэла. По этому поводу гуляли ещё месяц, не просыхая. Что получала с молоком молодой матери девочка, волновало только участкового педиатра.
Несмотря на все ужасы существования, Данька росла на удивление спокойным ребёнком. Она редко плакала, ничего не просила, не требовала особой заботы. Своего отца не знала, а всех захаживающих в гости мужчин воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Впрочем, мать и не скрывала, что воздыхателей в пору зачатия был не один десяток, от кого из них появился ненужный ребёнок, она не бралась предсказать и в минуты просветления вздыхала, глядя на дочь. Девочка была не от мира сего. Неизбалованная вниманием она с раннего детства отличалась житейской сметливостью, обладала просто ангельским терпением и самостоятельностью. Лет до четырёх Данька умиляла всех своей внешностью: пухленькими румяными щёчками, огромными голубыми глазами и завитками белокурых волос. Но к тому времени, как её записали в первый класс, от щёчек и румянца не осталось и следа. Мягкие черты лица заострились, глаза потускнели, хоть и оставались по-прежнему большими. Волосы потемнели и распрямились после того, как девочку остригли наголо. Всему виной были вши. Однако Данька даже обрадовалась. Подурнев на внешность, она перестала интересовать частых ухажёров матери и могла спокойно проходить мимо них, зная, что никто не схватит огромными ручищами и не посадит на колени, дыша перегаром прямо в нос.
В первый класс девочку никто не провожал. Она шла в школу без бантов, без букета и без улыбки, на год позже сверстников, но в отличие от будущих одноклассников с пониманием, что будет учиться. Как-то раз, очнувшись после очередного запоя в больнице, мать увидела Даньку перед собой и заплакала, умоляя простить за всё.
– Дура мать твоя, – всхлипывала она, ухватившись за маленькие ладошки. – Не училась. И бабка – дура, и тётка… Чтоб им пусто было. Но ты ж не такая, будто и не моя. Учись, доча. Одной дурой меньше будет.
Так и пошла Данька в школу, повторяя слова матери. Своё первое сентября она запомнила на всю жизнь. Никогда прежде ей не хотелось так сильно плакать от обиды, как в минуту, когда оказалась среди чужих родителей, жадно обнимавших своих чад, будто провожали их не в школу, а в дальний путь. Быть может, Данька проглотила бы обиду, если бы не косые взгляды в её сторону и перешёптывания.
– Почему нищебродка в нашем классе? Это позор! Куда смотрит директор?
Взрослые думали, что ребёнок не слышит, не понимает, о чём идёт речь, но Данька была не такой как все. Она внимала каждому слову, впитывала унижение и выше поднимала голову.
«Да, я не такая как все», – думала малышка. Обида в её глазах медленно замерзала, превращая их в два блестящих кристалла, от которых веяло холодом.
Прошло восемь лет, но ничего не изменилось. Данька по-прежнему была изгоем, за ней закрепилось прозвище Нищебродка, но это не мешало ей учиться лучше самодостаточных, обеспеченных сверстников. Её внимание не отвлекалось на телефоны и вещи, сознание не блуждало в закоулках Интернета. Правда, друзей у неё не появилось. Иногда это обстоятельство коробило девочку. Никто и никогда не вставал на защиту, не давал отпор обидчикам. Одиночество стало верным спутником. Да и кто захочет по доброй воле дружить с человеком, от которого за версту пахнет бедностью, затхлостью и перегаром. Данька ничего не могла поделать – стирка одежды не приносила пользы. Достаточно было школьной форме повисеть в квартире ночь, как к утру она пропитывалась жуткими ароматами. Впрочем, юбка и пиджак соответствовали горькому имиджу.
Начиная с первого класса, учителя не знали, что делать с девочкой. Родители других учеников возмущались, писали жалобы, обращались в департамент образования с надеждой добиться исключения жалкого существа из школы или хотя бы перевода в класс коррекции. Однако ничего не выходило. Данька училась хорошо. Знания липли к ней легче, чем магнит к холодильнику. Ей не требовалось усилий, чтобы понять тему. Невероятная память, отличная логика и великолепная скорость мышления позволяли ей усваивать материал быстрее всех в классе. Она была тем самым одарённым ребёнком, которых обычно так любят в школах, ибо эти дети побеждают на олимпиадах, поднимают престиж заведения и становятся его гордостью. Единственным промахом в случае с Данькой был внешний вид. Парадно выходной комплект одежды ей приобретали на свои деньги учителя три раза по мере того, как она росла, но хранили его в школе и выдавали только по торжественным случаям. Перед очередной олимпиадой девочку отмывали в душевой, расположенной рядом со спортивным залом. Это были самые счастливые дни. Данька вовсе не считала позором, что её срамят все вокруг и затыкают носы, когда она скидывала свою родную одёжку на пол и вставала под душ. Девочка быстро усвоила, что чем больше побед на олимпиадах, чем чаще они проходят, тем лучше.
Восьмой класс Даниэла Ермакова оканчивала с отличием по всем предметам, с грантами для школы и бонусом для себя в виде разрешения подрабатывать уборщицей по вечерам. Она нуждалась в стабильном заработке, чтобы оплачивать коммунальные услуги за квартиру, где разгульно существовали родные люди. Ей предстояло тяжёлое лето. Впереди ждал суд. Мать находилась под следствием за кражу, но дочь не верила в её вину, а доказать не могла. Денег на адвоката взять было негде. Бабушка и тётя Мила продолжали пить по-чёрному, не просыхая. Данька любила свою семью безмерно, жалела их, пыталась образумить, сама голодала, а старалась добыть для них кусок хлеба. Всё без толку. Хлеб съедался на закуску. В свои пятнадцать лет девочка напоминал тростинку. Худенькая, бледная, с впалыми щеками, острым носиком, огромными глазами и тёмными кругами под ними она походила на привидение. Русые волосы всегда были туго стянуты в хвост, ногти коротко пострижены. Ничего привлекательного, что могло обратить на неё внимание со стороны мальчиков, не существовало и в помине, скорее наоборот. От девочки отворачивались, а если и замечали то лишь за тем, чтобы лишний раз унизить.
– Эй, Нищебродка, а ботинки мне оближешь? – с ехидцей спросил тот самый упитанный король класса, заметив однажды её в коридоре школы со шваброй в руках.
Он был хорош собой: красив лицом, с модной стрижкой, в стильном костюме и дорогущих ботинках. Рядом с ним как всегда группа поддержки – дружки-одноклассники и очередная подружка.
– Две тысячи долларов и будут как новенькие, – невозмутимо ответила Данька, опираясь о швабру.
Ей нравился этот неотразимый сноб по имени Ярослав, вызывал бурю эмоций, спрятанных под надёжным панцирем. Нет, она никогда не даст и намёка на то, что увлечена им, что при одном звуке его голоса появляются предательские мурашки и сердце сбивается с ритма. По счастью кровь к щекам не приливала, иначе румянец без конца выдавал бы несчастную девочку с головой.
– От счастья не умрёшь? – хохотнул Ярослав, а следом за ним засмеялось и его окружение.
– Что, денег зажал или боишься, что я с голодухи сожру твои ботинки? – Данька попыталась улыбнуться, но вышел голодный оскал.
Компания смеяться перестала. Ребята переглянулись и отодвинулись на шаг назад, будто и правда поверили, что она может отведать обувь на ужин, а заодно и людей обглодать до косточек.
– Да, пошла ты… – Ярослав сплюнул на чистый пол и прошёл мимо, уводя за собой свиту и оставляя шлейф потрясающего аромата мужского парфюма. – Нищебродка.
– Не плюй на пол, горб вырастет, – крикнула ему вслед Данька и быстро провела тряпкой по кляксе из слюны. Она отвернулась и совсем тихо прошептала: – две тысячи не помешали бы.
В школе стало тихо. Это был последний день учебного года. Девочка пока не знала, что вся жизнь до лета – сплошное удовольствие, в сравнение с тем, что ждало её в ближайшем будущем. Продолжив натирать полы, она, не переставая, думала о снобе по имени Ярослав. Он прочно занял место в голове, отодвинув мысли об учёбе и непутёвой семье.
«Угораздило его родиться красивым. Интересно, какой он дома, когда не прилизан? – размечталась Данька. Воображение живо рисовало желаемый объект, придавая ему мягкие очертания, наделяя несвойственными снобу духовными качествами и смакуя получившуюся картинку со всех сторон. – Это я умею, выдавать желаемое за действительное. Идеала в природе не существует. Недостатки делают нас людьми. Но, честное слово, если на моём пути хоть раз попадётся идеальный человек, я подарю ему крылья».
Полы сверкали, но лучшая ученица школы не торопилась расставаться с тряпкой и шваброй. Дни стали чересчур длинными, а дома никто не ждал. С наступлением тепла ночные посиделки превратились в круглосуточные гуляния. Пить начинали ещё днём, а ближе к ночи полуживые люди выползали на скамейку под окна дома. Темнота, звёзды, прохлада делали порядком захмелевших женщин и мужчин донельзя разговорчивыми и активными. По сути, они были вампирами, высасывающими из соседей жизненные силы. Устав от попыток заснуть несчастные жильцы старого дома тешили себя просмотром сцен из жизни пьяного театра: ужин на траве, пение а капелла, кулачные бои, любовь и ревность, обсуждение всех мировых проблем, включая глобальное потепление и таяние ледников, вновь бои стенка на стенку до первой крови, мигающие огни полицейских машин, сирены скорой помощи и… рассвет. К утру на скамейке оставались самые стойкие участники пира. Кто-то из соседей, не сомкнувших ночью глаз, мог услышать:
– Ну, по последней на посошок?
– Давай по последней, и на работу…
Впрочем, Данька в отличие от соседей лето любила, потому что могла выспаться, забаррикадировав дверь в комнату изнутри. Окна выходили на противоположную от злополучной скамейки сторону дома. Надо было лишь улучить момент, чтобы пробраться в квартиру незамеченной, когда она пустовала, но до заката ещё оставалась уйма времени.
– Ермакова, иди домой, – окликнул девочку голос вахтёра.
Мужчине не терпелось закрыть школу.
– Ухожу, – громыхнув ведром, она захлопнула хозяйственный шкафчик и отряхнула юбку. – До завтра.
– Приходи после десяти. Всё равно раньше никого не будет.
– Хорошо. До свиданья.
Данька забросила потёртый рюкзак за плечи и послушно вышла из школы. Солнце не торопилось покидать небосклон. В животе призывно заурчало. Рука нырнула в карман и выгребла из него мелочь, собранную с пола во время уборки.
«На кусок хлеба заработала, – улыбнулась девочка. – Да здравствуют нищеброды!»
Она спустилась по ступенькам на тропинку и побежала к торговым рядам. До конца дня далеко и можно придумать кучу разных дел, найти, где подработать. Сейчас это было актуально – старенькие кеды износились до дыр. За небольшую плату Данька надеялась вынести мусор из маленьких магазинчиков на свалку, выгулять пару собак и вымыть кому-нибудь машину на автомойке самообслуживания. За месяц она уже скопила половину необходимой суммы на новую обувь. Лёгкие, почти невесомые кроссовки будто ждали её. Девочка каждый день подходила к витрине обувного магазина и с восторгом смотрела на предел своих мечтаний. Цена кусалась, но желание совершить покупку не исчезало. Это была бы первая вещь, принадлежавшая только ей. Не чьи-то обноски, не школьная форма с чужого плеча, а нечто, изначально предназначавшееся Даньке. Мысль обжигала и двигала вперёд к цели.

----------------------------------
Уважаемый читатель, спасибо, что прикоснулись к моему творчеству. Эта книга - попытка понять людей и мир, в котором мы живём. Совпадения с реальными людьми и событиями случайны.