Яма. За что я их ненавижу

Но зверства не имеют отношения к мести, зверства – это наркотик подпитывающий выродка и садиста.





Карту мне дала Малика, спустила в яму, спрятав среди еды. Там же я нашёл напильник, которым всю ночь перепиливал кандалы на ногах. Прямо как старинных романах про какого-нибудь графа Монте Кристо – узника замка Иф.

Я не распилил кандалы полностью, а лишь как следует подпилил. Подпилил ровно настолько, чтобы они развалились от лёгкого рывка ногой в самый подходящий момент. А место подпила заляпал грязью.

К напильнику прилагалась записка от Малики. Она умаляла, чтобы я не убивал Шамиля, когда буду сбегать. И я, конечно, не мог её обмануть.

Малика откормила меня на своих передачках за полторы недели. И я как следует набрался сил. Справиться с шестидесятилетним Шамилем мне труда не составило. Тем более, что моя прыть стала для него полной неожиданностью.

До первого перевала я добежал бегом. Дальше, чуть подостыл и пошёл быстрым походным шагом. Кроссовки Власа очень помогали мне карабкаться по косогорам. Лёгкие, удобные и шипастые, снятые в свою очередь Власом с какого-то крутого мажора, из числа упокоившихся наёмников из-за границы.

В этом районе горной Чечни не было блок-постов, его полностью контролировали боевики. Мне нужен был хороший марш-бросок, чтобы вырваться за его пределы, и я постарался справится с расстоянием как можно быстрее.

Чечня это очень маленькая республика, но если не знать в какую сторону направляешься, можно странствовать по горам бесконечно. Другое дело, если есть карта и ты умеешь определять стороны света. Тогда задача значительно упрощается. Без карты горы становятся непроходимыми, поэтому беглецов и ловят так часто. С картой и умением ориентироваться – другое дело.

Я шёл по прямой точно на север, по крайней мере мне так казалось. Переночевал в горах. Ночевать под открытым небом, как известно, мне не впервой. Отсутствие еды меня не особенно беспокоило. Я шёл к своей цели и это придавало сил.

Запах свободы кружил мне голову. Свобода – самая драгоценная вещь на свете, не побывавший в плену никогда не поймёт настоящей её цены.

Утром третьего дня, судя по ориентирам на местности, я достиг намеченной точки. Где-то поблизости, по моим расчётам, должны были располагаться части федеральных войск.

Я услышал звуки одиночных выстрелов, а затем и автоматные очереди. Спрятавшись за камнями, я решил пока не соваться в пекло, понаблюдать за событиями со стороны и попытаться понять что к чему. В долине, в которую я спускался по козьей тропе, шёл бой – ожесточённая перестрелка не оставляла в этом сомнений. Спустившись ниже на сотню метров, я высунулся из-за большого камня и увидел далеко внизу маленькие фигурки перебегающих с места на место солдат в камуфляжах.

Кто тут кто – понять было трудно. Периодически одна из автоматных очередей достигала цели, и какая-то из фигурок падала. Так бывает на войне, я знаю. В перестрелках убивают солдат. Но случаются вещи и похуже смерти.

Я вспомнил сейчас про Кольку Смирнова, хороший был парень. Не стану описывать зверств, которые боевики с ним учинили. Это слишком страшно, от подробностей волосы встают дыбом. Кто-то скажет: это кровная месть и этим попытается оправдать нелюдей. Но зверства не имеют отношения к мести, зверства – это наркотик, подпитывающий садиста и изувера.

Вот за это я ненавижу чеченцев. Ненавижу мальчишек-волчат, отбивающих на бойцовских тренировках внутренности пленным русским солдатам. Ненавижу проклятые горы и традицию жить по волчьим законам.