Анатомия измены. Глава 7

     Вечные аксиомы жизни: один ждёт другого, а его всё нет и нет; всегда кто-то любит сильнее, чем любят его, и наступает момент, когда хочется уничтожить то, что ты любишь, чтобы оно больше тебя не мучило.
     Ему опять приснился тот же сон, что и 2 года назад, причём уже в третий раз за всё это время. Они вдвоём ждут автобуса в маленьком курортном городке, чтобы ехать в свой пансионат, жара сильная и тягучая, он её обнимает за талию, так и прогуливаются не спеша, но надо узнать расписание электричек на завтра и они сворачивают за угол красного здания, а там… идёт проливной дождь, невдалеке, метрах в пятнадцати, кто-то стоит в чёрной плащ-палатке с раскрытым зонтом в руках и она, опустив голову, говорит: «Это мой муж… прости!..» - и стремглав убегает, уже вся вымокшая и растрёпанная, подбежав к плащ-палатке, виновато останавливается, её укрывают плащом и они, развернувшись спиной к нему, медленно тают в тумане дождя. Он уже рассказывал этот свой сон, на что она просто весело посмеялась, даже то, что солнце и жару он видел в цвете, а за углом здания дождь и мрачная фигура в плаще виделись ему уже в чёрно-белом виде, её нисколько не смутило, не заинтересовало, а ещё больше рассмешило, но он точно знал – это был вещий, знаковый сон! Сны и сновидения по Фрейду. Любил он эту тему и в течение своей жизни в разное время встреченные им девчонки иногда рассказывали ему о своих видениях, а он тщательно запоминал и потом записывал. Было ужасно интересно, иногда смешно, иногда таинственно и страшно. Ему вспомнилось, как одна из однокурсниц рассказывала ему о своём гипнотическом состоянии во время любовной близости с одним из её друзей, очень некрасивым, чем-то похожим на Фернанделя, но весьма обаятельным и страстным. Она обожала заниматься с ним сексом при свете, потому что в этот момент всегда представляла себя принцессой эльфов, которую из политических соображений отдали в наложницы троллю, чтобы получить потомство для короля, который мог бы править обеими расами. Ей казалось, что отдаёт себя в жертву этому огромному, грубому чудовищу, похотливо терзающему её тело на земле, сплошь покрытой лесными фиалками, а вокруг за хрустальными стенами стоят бородатые маги с посохами и в мантиях и с состраданием наблюдают за любовным актом, чтобы подтвердить потом законное происхождение будущего короля.
     Он воспринял это признание, как намёк, и предложил встретиться на квартире у друга. Девочка легко согласилась. Перед встречей он забрызгал всю комнату духами «Лесная фиалка», припёр с собой маску поросёнка и маг с кассетой Alana Parsonsa, но во время самого действа, стоя на коленях с маской на своей физиономии, его настолько поразили густые заросли у неё чуть ниже пупка, даже – непролазные чёрные дебри, когда он стянул с подружки трусики, что резинка на маске лопнула от искреннего удивления, маска свалилась, а он предложил ей лично всё это побрить тут же, что и исполнил к величайшему удовольствию девицы – такого кайфа она ещё не испытывала!
     Сегодня его подруга должна была прийти к нему с небольшим чемоданчиком – она как бы уедет поездом в командировку на 2 или 3 дня. Наконец-то он сможет спокойно и сладко выспаться рядом с ней!
     Она позвонила действительно рано:
     - Котёнок, встречай меня на остановке у базара минут через 20! Представь, я рано утром встала на весы – долой 2,5 кг, ты – супер! Обожаю тебя! Теперь можешь меня откормить за пару дней.
     - А ты с билетами туда-сюда договорилась?
     - Обижаешь, малыш! Конечно! Только надо будет послезавтра нам с тобой раненько утром подъехать на вокзал к перрону и забрать билетик. Потом распрощаемся. Сладко целую, жди…
     Он уже заранее вчера приготовил баранину под кавказским соусом для пасты, её коньяк стоял в холодильнике, как и пол-баночки красной икры, осталось купить помидоры, виноград и цукини с баклажанами, порядочной рыбы всё равно в этом городе нигде не достать, кроме хамсы, потому  решил сварганить для неё салатик из жареных мидий и авокадо с добавлением ананаса из банки, на сладкое у него было целое «море» привезённого им чёрного шоколада.
     Они вдвоём топали по рынку: она чуть впереди, он сзади, перекатывая чемодан на колёсиках. Она что-то говорила радостным тоном, не поворачивая головы, отчего он далеко не всё воспринимал из её болтовни. При его попытке чуть дотронуться до её спины, она резким тоном заявила, даже не оборачиваясь:
     - Только попробуй! Я тебе разъяснила уже – меня здесь многие знают!
И он молча смирился и только складывал в пакеты всякую снедь, что она покупала у торговок. Уже у него дома, сидя на кухне, она стала рассказывать, как она всё хитро провернула, какая она умная, но очень голодная. И он предложил ей:
     - Давай, я тебя сначала раздену?
     - Ну, уж нет! Фиг тебе! Я уже знаю, чем заканчивается твоё раздевание, - это растянется на целый час, а я кушать хочу, аж в желудке урчит! Вот накорми меня сначала, потом перекурим, а уже потом… котёнок, прекрати! - он под шумок положил её ногу к себе на колени, стянул беленький носочек и стал целовать пальчики. -
Не заводи меня – я действительно голодная!
     Но платье всё равно пришлось снять по причине жары и он частично ей в этом помог, уловив себя на мысли: «Я её, видишь ли, не заводи, а она меня в трусиках и лифчике – заводи!» Он смотрел на неё, потягивая холодненькое пиво, и радовался душой, как она хищно поглощает мясо, запивая холодным белым вином, как с распахнутыми вширь глазами уверенно мажет икру на кусочек батона и, пригубив из бокала коньяк, сладко поглощает этот бутерброд, а потом, промокнув салфеткой чувственные губки и положив в свой сладкий ротик кусочек шоколада, вытягивает вверх и в стороны руки, приятно потягиваясь и прикрыв глаза.
     - Малыш, прикури мне сигаретку и коньяк с шоколадкой на тумбочку в комнате поставь, а я сейчас быстренько в ванну! - голос был уже вполне сытый довольный и умиротворённый. Он всё исполнил, разделся до плавок и прилёг на тахту. Она появилась бесшумно, уже без бюстгальтера и в его рубашке, глотнула коньяка, взяла у него прикуренную сигарету, несколько раз затянулась и, сунув её в пепельницу, прыгнула к нему рядышком, положив свою головку ему на плечо.
     - Как здорово просто лежать рядом с тобой, «сонечко»! Я чуток прикорну на пол-часика ,а ты расскажи мне что-нибудь сладкое.
     И пока он раздумывал несколько минут, что бы такое, ещё не сказанное им, поведать, послышалось явственное и размеренное сопение. Её редкий сангвинический темперамент был настолько обширен, она своей весёлостью дарила такой заряд энергии, что иногда уставала. Так думал он, перебирая её рыжие волосы между пальцами и слегка прикасаясь к чёрным бровям, осторожно, чтобы не разбудить. «И что же будет дальше у нас с ней? - подумалось ему. - Я дважды предлагал ей работу у нас в городе – отнекивалась всякими несуразностями. Снял бы ей квартиру, мужа своего депрессивного перетащила бы, своё жильё дочкиной семье оставила, вот была бы идиллия – она с мужем, я с ней! Полная гармония!» «Дурак ты, прости меня, господи! - снова появилась Судьба-охранительница. - Причём не просто дурак, а болван с инициативой! Ну, куда она поедет? Чужой город, чужие люди – чай, не тридцать лет уже! А её мамашу куда девать «совковую»? Ей тоже с ипотекой поможешь или с кредитом? Да, и как она свою дочку с внуками оставит, аж за 1300 километров? Там тоже мужик – не ахти! Кроме гонора, нет ничего - в голове вакуум». «Зараза ты всё-таки! - мысленно ответил он. - Я люблю её! Жить без неё не могу!» «Ласкай её, болван, и люби, пока есть время и возможность! - не унималась Судьба. - Тебе уезжать через пару дней уже, а ты тут без толку размечтался. Не может он, видишь ли! Не бывает чудес на свете! А вот «заразу» я тебе ещё припомню!» - и в кухне громко хлопнула форточка, как будто от сильного порыва ветра, в голове что-то хрустнуло, как будто переключили канал на ТВ.
     Его возлюбленная разлепила глаза и улыбнулась:
     - Люблю тебя, малыш! Ещё подремлю немножечко…
     - Спи, моя ласточка! - и он стал разглядывать её грудь, прикоснулся к тугой округлости, поводил пальцем вокруг соска, она при этом повернулась на другой бок, всё ещё располагаясь на его руке. Её запах пьянил его, это был аромат любви, нежности и чувственной сексуальности, запах самки, который хотелось вдыхать ещё и ещё до бесконечности, он возбуждал в нём древние дикие инстинкты, хотелось рычать, слегка кусаться, заглядывая в её жёлтые волчиные глаза, кататься перед ней по траве, слегка потряхивая шкурой и оскалившись, а потом уткнуться мордой в её живот волчьей самки, полизывая её соски, и дышать, поглощая этот пряный запах, доводящий до безумия.
     Её нежный природный запах усиливало масло иланг-иланга, которым она любила натирать свою белую кожу. Он знал это. И ещё он знал, что она в это масло всегда добавляла нотку ванили или апельсина. Сегодня рядом с ним витал лёгкий, еле уловимый аромат цитрусов. «Точно волчица! - подумал он. - Когда-то она была волчицей. Значит, и я был волком». Сознание его слегка затуманилось, крепкое перевозбуждение от запаха любимого тела перешло в усталость, и он заснул рядышком с ней, уткнувшись носом в её спину.
     Их обоих разбудил звонок на её мобильный. Она тут же, проснувшись, взяла «трубу», улеглась и стала рассказывать, как ехала, как настрой, и как уже через часик с лишним приедет в пункт назначения. Судя, по ровному, бесстрастному  тону, которым она общалась, звонил муж. Ещё через 15 минут – снова звонок. Звонила дочь. Тут обнаружилось истинное актёрское мастерство в разговоре: тон уже был совсем противоположный – льстивое сюсюканье, пресмыкание, то весело, то жалостливо, то с любопытством. Ещё минут через 10 позвонила мама. И он, не дожидаясь окончания разговора, начал поглаживать ей грудь, слегка зажимая соски между пальцами, потом стал целовать вокруг сосочков, а она между тем разговаривала с мамой быстрее и лаконичнее, наконец, он стал целовать её соски, лаская своим языком, и разговор с мамой был тут же прекращён, якобы она уже подъезжает к перрону. Сначала прижав его голову к своей груди, через несколько минут она впилась своим сладким ротиком в его рот, их языки соприкоснулись, облизывая друг друга, дыхание стало одним целым, наконец, он не выдержал и оторвался, чтобы отдышаться. Её глаза лучились мгновенным счастьем женского обладания любимым мужчиной, губки плотоядно улыбались; обняв пальцами его шею, она приникла к уху и, слегка покусывая и облизывая, стала нежно целовать; ему было и приятно, и чуть щекотно, сердце заколотилось, когда он стал сжимать, поглаживая её грудку, в этот момент она шепнула ему:
     - Котичек мой сладенький, ты вроде собирался мои ноженьки целовать? - и хитро улыбнулась. Он тут же, встав на колени перед тахтой, стал целовать её ножку: сначала одну, вылизывая пальчик за пальчиком, потом – другую, она при этом закинула руки за голову и слегка мычала от удовольствия, закрыв глаза. Его поцелуи плавно продвинулись к коленкам и она тут же запротестовала:
     - Ой, только не коленки! Щекотно, аж дух захватывает. Котичек, приласкай меня, как только ты один на всём белом свете можешь! Чтобы я умерла, а потом воскресла. Моя «девочка» обожает тебя!
     Ему нравилось осознание того, как она трепетно любила его нежные ласки. В самый пик наслаждения её тело как бы приподымалось над поверхностью, изгибаясь, ноги сжимались в конвульсиях и глаза становились изумрудными, из них напрочь пропадали куда-то рыжие блики-чёртики – он всегда заглядывал ей в глазки. Правда, один раз он не успел вовремя отпрянуть от её тела и колени сжали его шею с такой силой, что он чудом не задохнулся и не захлебнулся собственной слюной.
     И в этот раз, как и раньше, он ласкал её также нежно, и снова она парила, изогнувшись всем телом и задыхаясь, и кровь приливала в голову, отчего лицо становилось резко красным, и каждый нерв её трепетал, и каждая клеточка души и тела радовалась… День седьмой.