Даниил Кравченко Телегония

Даниил Кравченко  «Т е л е г о н и я»

Один мой добрый знакомый (Роман Юрьевич), бывший крупный советский ученый, многие годы проработавший в физико-техническом институте, в качестве хобби написавший за свою долгую творческую жизнь несметное количество всяких правдивых и вымышленных  историй, однажды поведал мне следующее…


«Это было давно. Очень. Лето. Подшефный колхоз обратился к нашему институту за помощью: нужно было срочно прополоть почти 50 га кукурузы. Отбирали только тех, кто в период проведения подобных работ в прежние годы зарекомендовал себя с «лучшей»  стороны. В число «избранных» попал и я! Благо, только что успешно закончил одно фундаментальное исследование по физике твердого тела, отчитался на ученом совете, оформил акты на внедрение закрытой перспективной технологии  производства титан-бариевых материалов и теперь мечтал о получения премии из спецфонда АН УССР.

В понедельник, с утра пораньше, мы прибыли на место работы. Местное начальство задерживалось: возникла пауза. Облюбовали место у высокой почти двадцатиметровой заброшенной ржавой вышки.

Бездельничать надоело, поэтому, как бывший высотник по прежней работе на Сталинском "Телерадиоцентре", полез на самую верхнюю площадку вышки, практически никак не огражденной по периметру. И лишь из «прекрасного далека» доносился невнятный разговор моих коллег.

Солнце двигалось к зениту. Было жарко и скучновато! И тут мне вдруг захотелось немножко по выкаблучиваться. Поднялся на вышку и, недолго думая, не теряя времени, умудрился на голом металлическом горячем помосте стать на голову. В этом для меня ничего не было особенного, тем более, что до 50 минут я в свое время мог стоять, и даже ходить на «голове», выдерживая отклонение от вертикали не более 3-5 градусов. Но, однако, не на твердой стальной раскаленной платформе, а в комнате или на берегу Азовского моря.

Прошло минут 10. Тишина. И не пойму, почему вдруг так: или от прилива крови к голове заложило уши; может быть «зрители» залюбовались глупостью доктора технических наук?; либо, того хуже, они уже все ушли работать. Еще минут через 15, мне почудилось, что кто-то поднимается ко мне наверх. И действительно: совершенно неожиданно послышался нежный девичий голосок, который начал уговаривать меня прекратить этот  рискованный эксперимент и опуститься вниз. Ужасно захотелось взглянуть на личико той, которая вспомнила обо мне, а теперь еще и шептала заботливые, охваченные тревогой и нежностью слова. 

Потихоньку опустился на колени. Пришел в себя. Приподнял голову. И вдруг предо мною предстала живописная картина полуобнаженной девушки в бирюзовом прозрачном платье, с внимательным обворожительным ласковым взглядом. Между нами, почти с первого взгляда её серых глаз, установилось вариабельное многовариантное взаимопонимание…

- Вы кто, - спросил я.

- Елизавета. А вы что, не помните меня? Мы же с вами сидели за одним столом на дне рождения у Анастасии  Максимовны.

- Прости, Елизавета, но если честно – не помню! Может быть потому, что ты тогда была одета, а сейчас…

- О! Мы уже на ты? Это обнадеживает! Может быть и так, но тогда была зима, а сейчас знойный степной безветренный июнь!

Завязался разговор. Минут через 20, на мой, по-видимому, излишне откровенный сфокусированный взгляд, она, улыбнувшись, шутливо двусмысленно  заметила:

- Но не сейчас же? Давай, уважаемый йог, будем опускаться на благословенную землю.

И мы, по шаткой болтающейся лестнице, одновременно, но я первый, опустились на твердую землю. Тут и агроном подъехал. Веселой шумной гурьбой вместе с ним направились к кукурузной делянке.

Почти до позднего вечера хорошо поработали. С непривычки усталость давала себя знать. Часов в 10 вечера мы уже спали по домам селян, куда нас устроили на время «командировки».

Но толком поработать лично мне в этот раз не судилось! Позвонили из института и мне пришлось срочно выехать в Донецк. На актах внедрения не хватало какой-то подписи.

И с Елизаветой  попрощаться не довелось. С раннего утра уже все были в поле. Я же  на перекладных вынужден был добираться до Донецка.

Канули в лету еще месяца три. И вот однажды я издали увидел её. Высокая, стройная, утонченно красивая, она со второго институтского этажа опускалась мне на встречу. Остановился. Елизавета, зардевшись, сдержанно поздоровалась со мной, а в конце краткого разговора неожиданно изрекла:

- Я знаю, что ты занимаешься фотографией. Поэтому, у меня к тебе просьба. Ты не мог бы сделать несколько портретных, возможно и других фотографий? Дело в том, что я, кажется, выхожу замуж и мне бы хотелось оставить себе на память несколько фотоснимков с нынешней поры моего девичества.   

Почему то у меня неожиданно как бы зашумело в голове. Не помогли, как выяснилось, и долгие стояния в стойке Ширшасана. От неожиданности и некоторой двойственности её фразы, я не знал, что ответить. Видя мои колебания и трусливую нерешительность, она промолвила:

- Не напрягайся! Это не займет много времени! Всего лишь несколько снимков! У тебя есть возможность напечатать фотографии форматом 40 х 60 сантиметров или более?

- Есть! Но мне нужно подготовить освещение и т.п. Ты сможешь забежать ко мне в лабораторию? Возможно завтра. Около 20:30. Чтобы нам никто не мешал.

- Хорошо, - как-то очень уж взволнованно ответила она и побежала вниз на выход из института. Затем, обернувшись, добавила:

- Завтра я буду у тебя! Обещаю!

Подготовив все необходимое для съемки, зарядив свой широкоформатный «Салют-С» цветной пленкой, я с некоторым волнением ожидал часа встречи с Елизаветой. Почему с волнением? Не знаю! Хотя с малых лет занимался фотографией, предстоящая съемка в моем подсознании выглядела не совсем обычной. Скорее всего, потому, что фотограф – сродни охотнику! И не только за удачным кадром.

Используя потаенные «тропы» в трех 5-и этажных корпусах и подвалах, Лиза, тем не менее, не привлекая внимания дежурных по институту, пришла ко мне минута в минуту.

От кофе, чая  и иных напитков, любезно предложенных мною, она отказалась. Без объяснений. Поэтому я, выяснив её первоочередные пожелания, почти сразу приступил  к делу.

Чтобы не притягивать внимание возможных зрителей со стороны ул. Р.Люксембург, два огромных окна я закрыл двойными плотными бело-черными шторами и включил светильники.

Минут через сорок, все мыслимые позы портретной съемки были исчерпаны. В те далекие времена до обработки пленки никто не имел возможности оперативно просматривать отснятый материал, тем не менее, считая работу практически законченной, я на всякий случай задал вопрос:

- Ну-с, распрекрасная модель, есть ли у тебя еще какие-либо предложения по фотосъемке?

- Ты знаешь, папарацци, в тон мне ответила она: не знаю, что и сказать! Да! Желаний продолжить съемку, если ты не очень торопишься, у меня достаточно! Но прежде всего, мне бы хотелось поговорить с тобой более доверительно и откровенно…

Насторожившись, я внимательно посмотрел на её пылающее лицо, а потом, вальяжно, чинно, импозантно, явно переходя на игривый тон, промолвил:

- Я весь внимание! Валяй, дорогая фото модель!

Затем, как бы невзначай, Лиза поставила вдоль длинной стороны моего стола два стула, присев на одном из них, посмотрела мне прямо в глаза и, улыбнувшись, сказала:

- О тебе, и не только в институте, ходят всякие слухи! Но анализируя почти час нашего общения, прихожу к выводу, что они абсолютно лживые! Более изысканного и  ненавязчивого обращения мне не приходилось не то, что встречать, но даже читать  о таком. Потом, задумавшись и уйдя глубоко в себя, она неожиданно приятным голосом  тихонько замурлыкала:

Я за тебя держусь руками. За тобой, как за облаками
Я кусаю губами небо и тебя обнимаю
Тут, на высоте, можно всё, даже больше ещё;
Я себя и тебя поджигаю, о-оу...
На полпути тебя я теряю, но ты меня дождись, умоляю…

У меня начинало портиться настроение. Мелодия не вдохновила, а слова с подтекстом, более того, даже насторожили.

Когда она умолкла, а продолжить свою исповедь как бы никак не решалась, я нажал клавишу на  «Ригонде 102». Неожиданано зазвучала приятная, чарующая, навевающая грусть и тоску, песня:

«Не прожить нам в мире этом,
Не прожить нам в мире этом…»

Не знаю почему, но эта песня Раймонда Паулса как нельзя лучше подходила к нашей ситуации. По крайней мере, мне так чувствовалось...

Невероятно, но из огромных серых глаз Елизаветы потихонечку выкатилось несколько скупых сентиментальных слезинок. Затем, чуть успокоившись, будто бы пробудившись, она посмотрела на меня, улыбнулась и произнесла:

- Ты  можешь присесть? А то стоишь как каланча! Пожалуйста. Ты же не на колхозной вышке? Присядь! Я не кусаюсь…

Стулья стояли так близко друг к другу, что когда я сел её коленки оказались между моими. Мгновением позже, она, нежно прижав руками мои ноги к своим, заговорила:

- Дорогой мой фотохудожник! Войди в мое положение и послушай меня внимательно! Дело в том, что в конце этой недели… я, кажется, выхожу замуж! Мой избранник заметно старше меня. И мне бы очень хотелось, чтобы ты еще сделал несколько более откровенных снимков…

В этот момент за окнами, как мне показалось, что то, зашумело. Я подхватился, подошел к электрическому щитку и выключил самые мощные 500-ваттные светильники.

Возвращаюсь назад с намерением сесть на свой стул и… И что же я вижу? Елизавета, абсолютно в той же позе сидит на стуле, но на ней не найти даже тоненькой  шелковой ниточки. Она, вся сжавшись, прижимает руками свои полно зрелые виноградные кисти примерно второго размера, а сама, как бы гипнотизируя меня своим взглядом, одновременно выражает чувство неловкости, вины, и, самое главное, легко читаемой явной готовности к нашим откровенным тактильным прикосновениям. Внутри у меня что-то оборвалось, мгновенно наполнилнив сконденсированными флюидами вожделенных устремлений все мое естество. Яростное желание задушить её в своих объятиях и нежно истерзать хотя бы её груди, мне, хотя и с огромным трудом, все же удалось обуздать! Но ведь всему есть  эмоционально-физиологический предел, не так ли, дорогой мой читатель!

Я лишился дара речи! Возможно, в темноте вел бы себя несколько по-другому, но в хорошо освещенной комнате, находится на расстоянии двух – трех десятков сантиметров от обнаженного девичьего тела утонченной упругой красоты, было невероятно легко, сложно и волнительно одновременно. Три в одном!

Прикинувшись квадратным дуралеем, как за спасительную соломинку, я схватился за свой широкоформатный «Салют-С». С волнением смотрю на её вздыбившиеся коричневые пупырышки через видоискатель со светозащитной шахтой и складной лупой.  Одновременно, вращая объектив, навожу на них резкость. Видимость изумительно-осязательная. Как будто я к ним прикасаюсь не только взглядом, но и всем своим естеством. И как бы боясь потерять «видение», будто бы в последний раз в жизни, кадр за кадром щелкаю затвором фотоаппарата. 

Пленка закончилась неожиданно. И не в самый подходящий момент. Закрываю шторкой кассету, снимаю её и чисто по привычке ставлю новую, а затем отсняв её, кладу фотоаппарат на стол, выключаю лишние светильники, отодвигаю стул и, набросив на её обнаженные дрожащие плечи свой белоснежный халат научного сотрудника, присаживаюсь на корточках у её ног. Беру её руки, как бы согреваю их дыханием, улавливаю её тревожный отчаянный умоляющий взгляд и говорю:

Милая, дорогая, любимая и желанная! Что с тобой? Где логика? Ты выходишь замуж и в то же время самым жестоким образом искушаешь меня "согрешишь» перед моей женой и твоим  избранником! Не понимаю! Как это понимать?

- Дело в том, - отвечает она, что у моего будущего мужа, я в этом абсолютно уверена, уже были женщины! Убеждена  – явно больше одной! Сейчас он любит меня! Он хороший, добрый, заботливый, но я не люблю его так, как тебя! И уже давно! От твоих невинных прикосновений у меня сердце выскакивает из груди, но с ним ничего такого я не чувствую. Когда он рядом со мной, я ни горячая, ни холодная! Никакая! Вероятней всего – это временно. Но мне для дальнейшей жизни с ним нужен некий эталон чувственной близости.

Не удивляйся: я еще девушка! И свою невинность мне очень хочется "потерять" с тобой, подарить её, клянусь, лишь тебе одному! Безраздельно! О, если бы ты знал, как мне хочется прижаться к твоей горячей груди. Неужели, любимый мой, ты откажешь мне вправе стать женщиной именно в твоих объятиях? О, как я долго об этом мечтала! Позволь мне быть благодарной тебе всю жизнь мою без остатка! Прося тебя об этом, я сгораю от стыда, но ничего не могу поделать с собою! Прости меня, любимый...

Ох! Лучше бы она этого не говорила! Её слова о невинности прозвучали для меня как  раскаты грома во время страстного плотского шторма! Всю жизнь больше всего на свете я «боялся» именно невинных девственниц! Почему? Потому, как мне казалось, что даже на расстоянии метра они могут забеременеть ни с первого, а с минус первого раза! И самым непорочным образом! Скажу больше: я в это, если не ошибаюсь, верил многие годы! Даже тогда, когда у меня уже были чудесные дети: мальчик и девочка! Бывает…

На Елизавету невозможно было смотреть: мелкая  асимметричная дрожь терзала её нежное, объятое первозданной страстью, тело! Слезы ожидания и разочарования лились из её прелестных глаз. Я и сам был на грани совершения непоправимого. Именно поэтому решил прибегнуть к псевдонаучным, излишне заумным, абсолютно неуместным  разглагольствованиям заметно старшего собрата.

- Елизавета! Ангелочек ты мой драгоценный! А ты знаешь, что означает термин «телегония»? И тут я пустился в итерактивный процесс рекурсивного программирования. И, о чудо! Пока я пытался, пусть даже на упрощенных примерах, объяснить ей суть вопроса, и я, и она незаметно, медленно, но все же начали как бы успокаиваться.

- Так вот, - говорю я ей, внушительным историческим наследием жизни землян доказано, что генотип мужской особи, выступающей в качестве первого интимного партнёра для женской особи, существенно сказывается на наследственных признаках её потомства, полученного в результате близости с последующими партнёрами. Если предельно упрощенно, то первый партнер женщины, от которого она не имела никакой беременности, передает свои черты всем её детям, даже рожденных в последующей её жизни от других мужчин. Именно поэтому, ласточка, если ты планируешь свою жизнь как долгую и бесконфликтную, освященную церковным браком, я прошу тебя хорошо осмыслить услышанное, а уж затем принять окончательное решение. Тем более, что мы еще с тобой встретимся! Ведь я же должен буду передать тебе фотографий. Ты же понимаешь, что дело не во мне!

- О, нет! Я уверенна совершенно в обратном! Дело именно в тебе! Да и о каких фотографиях, после моего постыдного падения в твоих глазах, ты еще способен говорить? Побойся Бога!

Спустя несколько минут, она собралась, щелкнула меня легонечко по носу, постучала по моей патлатой черепушке, покрутила пальчиком у моего виска и, находясь в обиженном, оскорбленном, морально оплеванном состоянии, пошатываясь, пошла на выход. Я же, обнаглев и окончательно потеряв совесть, еще будто бы вознамерился её провести домой, но она, откровенно игнорируя это, выпорхнула в кромешную темноту и, как мне чудилось, растворилась в пространстве и времени!

Мои предчувствия не обманули меня. Как оказалось, надолго! Вернее – навсегда! Больше я её не видел и ничего о ней не слышал доныне! И хотя предпринимал робкие попытки найти её, с намерением передать ей дюжину изумительных фотографий, на которых было зафиксировано её одухотворенное животрепещущее тело, все они закончились безрезультатно!

Прошли десятилетия! Жизнь идет своим мучительным чередом. Но если я только, пусть даже совершенно случайно услышу, где либо, мелодию песни «Листья жёлтые над городом кружатся», как жуткая смертельная тоска до безумия и боли сжимает мое сердце, удерживая в таком состоянии не один десяток минут.

И как награда за муки воспоминаний, иногда я с Елизаветой встречаюсь во сне…

В прежние годы, в таких случаях, я искал пакет фотографий и как патентованный наркоман, рассматривая их, предавался воспоминаниям. Затем понял, что так можно тронуться  умом. Поэтому однажды, набравшись мужества, я все фотографии изорвал в клочья! Хотя мои друзья по городскому фотоклубу "Уголёк" упрашивали меня представить их на фотоконкурс в номинации "Нью". Спустя годы, случайно нашел одну уцелевшую, но поднять на неё свои руки у меня еще раз уже не хватило сил. Так случилось, в последнее время стремительно утекающей жизни, лишился даже возможности созерцать эту единственную уцелевшую фотографию…

Господи! Спаси и сохрани всех нас от тяжелых испытаний, которые Ты щедрою рукою систематически посылаешь нам на наши бестолковые головы! Понимаю! Заслужили! Поделом грешникам такая мука! Но сколько еще слез и стенаний нам суждено пережить, пока Ты смилостивишься над нашими душами и приберешь их в свои нетленные неземные покои?»

Жизнь стремительно идет к концу земного бытия. И ныне, спустя многие десятилетия, я уже физически боюсь встретиться воочию с моей, по-видимому, самой любимой, самой желанной жемчужиной в моей затянувшейся земной жизни...

Послесловие.

Телегония - явление влияния предыдущего самца  на наследственные признаки потомства от последующих самцов. Отличается низкой частотой события и заключается в изменении клеток зародышевого эпителия (из которых образуются затем яйцеклетки) генами сперматозоидов предыдущего самца. Такое утверждение является мифом или реальностью? Не знаю! Но я, если только не вру сам себе, благодарен судьбе за то, что «чист» перед неизвестным мне супругом Елизаветы…

Сожалея о многом, я в то же время рад, что небесные старозаветные Законы о чистоте Рода и Крови, возможно в силу врожденной скромности и уничижительной самооценки, не были мною попраны!

Даниил

Одесса

04.04.2018

Р.С. СЕГОДНЯ, СОВЕРШЕННО НЕ ПРОГНОЗИРОВАНО, ПРОЧИТАВ ЭТУ ИСПОВЕДЬ, МНЕ ВОЗЖЕЛАЛОСЬ НАПИСАТЬ:

ДЛДФ. МАРИУПОЛЬ - ДОНЕЦК - ОДЕССА. 29 МАЯ 2022. ЗЕЛЕНАЯ? СК.

СЛУЧАЕТСЯ, ЧТО ЧЕЛОВЕК ВНЕШНЕ БЕЗДАРНО ПОСТАРЕЛ, НО ЕГО "УМ" ЕЩЕ ОСТАЛСЯ ТАКИМ ЖЕ ОСТРЫМ, А ПАМЯТЬ - ТАКОЙ ЖЕ ЯСНОЙ И ПОДРОБНОЙ ("мелочной"), КАК ЕСЛИ БЫ ЕМУ БЫЛО ПОЧТИ НЕ 100,  А ВСЕГО ЛИШЬ КАКИХ-ЛИБО 18 ЗЕЛЕНЫХ МАЛЬЧИШЕСКИХ...