Однажды вечером. Часть 1. 7. Алексей. Любовь. 1985

Лидия. Черновик письма.
1985 год, 10 января. Москва.

…Лежу в ванне, читаю твое письмо и хохочу. Нет, я верю, что тебе тяжело, но, думаю, мучаешься ты не тем, чем надо. Любимый мой, глупый мой! Начну, пожалуй, с просьбы. Только, чур, исполни! (а не так, как я с твоими запретами поступаю). Собери аккуратненько все черновики писем ко мне и немедленно все их вышли мне. Да и по-праву, мои это письма теперь. Если бы ты знал, с каким наслаждением, трепетом, даже потрясением я читаю и перечитываю эти строчки! Ведь это не ты говоришь, это говорит в тебе сама Любовь! Хочешь верь, хочешь – нет, но ничего лучше я ни у кого не читала. И это – мне. И не надо это в себе давить. Или ты боишься, что разучишься говорить прозой? Не хочу повторять прописные истины, но как же ты не знаешь, что все, кто истинно любит, - поэты, только каждый – в меру способностей. И еще одна прописная истина: все люди душевно устроены по-разному, у всех разная способность отдачи в любви. Кто-то может чувствовать всей кожей и насквозь (таких единицы на миллионы), кто-то чуть-чуть, только краешком, и никогда этого не поймет. Во мне очень большая потребность в любви (может, эгоизм?), в тебе – очень большая способность любить. То, что ты мне даешь одним взглядом, одним словом, одним поцелуем, не могут мне дать и сотни мужчин всей своею жизнью. А может, я просто тебя люблю, и никто мне не нужен, кроме тебя.


Лидия. Из Дневника.
1985 год, 11 января. Москва.

Я все никак не могу оторваться от этого письма, читаю и перечитываю его десятки раз на день, особенно достается тем двум кусочкам, что вызывают у Алеши столько боли, а у меня – столько восторга. Мне раньше как-то казалось, что его письма написаны мне и не мне, как будто он постоянно следит за тем, как он пишет – за стилем, языком, короче – формой. Я не понимала, чем это вызвано. В то же время чувствовала, что его письма могут быть другими. И вот, свершилось. Теперь я не сомневаюсь, что книга (и, надеюсь, не одна) получится. Он может писать не только красиво, он может писать искренне, нежно и тепло, а ведь это еще важнее.
Я с ужасом думаю, что он уже расправился несправедливо и беспощадно со всеми дивными стихами, что писал ко мне, а мне они так нужны. Я сейчас сижу и реву, что могу никогда  их не прочесть. По правде говоря, я никогда не сочувствовала его желанию писать и видела в его планируемых книгах только врагов. Мне казалось, что лучше – хороший математик, чем еще один посредственный писатель, и я так счастлива теперь, что ошиблась. Теперь и на необходимость писать я смотрю иначе: это талант, который сидит от рождения, и требует, независимо от желания или нежелания «сосуда», чтобы его выпустили, или он сожжет хозяина изнутри, он тебя будет пожирать, пока ты его не выпустишь. И «муки творчества» необходимы, а страх сродни тому, что испытывает женщина, готовящаяся дать жизнь новому существу, и чувствует, что ее время настало. 
Вчера я слушала лекцию, и в ней немного было рассказано о психомоторных механизмах речи. Оказывается, когда мы говорим какую-то фразу, в голове уже готова другая, и чем лучше мы знаем предмет, тем больше готовых фраз ждут очереди. Наверное, это же свойство психики можно применить для объяснения творчества.
Я часто перебираю томики стихов, ищу то, что меня томит, что высказать не дано, и тогда нахожу освобождение в Библии, у Цветаевой, Ахматовой, больше у Тютчева, Фета, а больше всего у Бунина и Пастернака. И вдруг тот же восторженный покой я почувствовала, прочтя Алешины стихи.


Лидия. Из Дневника.
1985 год, 12 января. Москва

Художественное творчество – деятельность человека, обусловленная двумя условиями:
1) Максимальное стирание грани между подсознательной и коллективной бессознательной областями.
2) Максимальное обособление человека от других людей, превращающее человека в «поле боя» его собственных, порождаемых в нем страстей и устремлений, которые никак не обусловлены условиями жизни.
Творчество идет по интуитивной образной модели мышления, сходной с той, что имеет место во сне. У творческого человека в подсознании оседают архетипы, обуславливающие его аскетизм не как выбор образа жизни, а как потребность, хотя это может зависеть и от традиций семьи. Такой выбор художник часто делает абсолютно сознательно. В нехудожественной творческой деятельности сохраняется условие максимального обособления человека за счет осознания себя как суверенного мира. Мышление же идет по пути построения логических связок наяву и «ныряньями» в коллективное бессознательное во время мыслительной деятельности во сне*.

* Источник этой информации неизвестен. Возможно, автор – Лидия. (прим составителя)


Часть 1.8.  http://www.proza.ru/2018/04/28/73