Женихи до смерти

Фигура первая  -  энергичная.

Заводская проходная.  Понедельник. Витёк возвращается с работы. Хорошо, что смена вечерняя. Хоть выспаться удалось. Пришёл домой уже под утро, и спал до часу дня. А как там Ниночка? В воскресенье до двенадцати были на танцах, потом гуляли в парке, и до четырёх целовались! А к девяти Ниночке в поликлинику. Поэтому и сказала: - Как вернусь с работы, ни есть, ни пить не буду. А сразу – спать!

- Милая Ниночка! – оставив территорию завода, повторяет Витёк имя своей будущей жены. Они уже подали заявление в ЗАГС. Через неделю – распишутся!. Как же Витёк её любит! Сначала он сомневался, что сумеет покорить сердце Ниночки – красавицы с роскошными, ниже плеч, волосами и прекрасными глазами. О таких глазах говорят – очи! Однако покорил!

Когда два месяца тому назад Ниночка впервые появилась в Доме культуры, все ребята ахнули: - Кто такая? Откуда взялась?

Один Витёк не растерялся, и сразу же пригласил её на медленное танго.
– Давайте познакомимся: - Виктор! – прижимая её к себе, прошептал ей на ухо Витёк.
- Нина! – ответила девушка.

Витек слегка отстранился от своей партнёрши и, притягательно улыбаясь, сказал: - Разрешите мне впредь называть вас Ниночкой? Разрешаете?
Ниночка засмеялась: - Хотите, называйте!

Со стороны пара смотрелась великолепно! Очаровательная Ниночка двигалась легко, изящно. Не уступал ей и Витёк. А танго сблизило их сразу. Тем более, что Витёк, из-за своей приятной внешности, уже имел некоторый опыт общения с противоположным полом.  Среди дворовой молодёжи Витёк самый красноречивый,  и смел с девчатами. Стоит  только ему захотеть – любой зубы заговорит!  И энергия в нём через край
бьёт. Вот и с Ниночкой сразу контакт установил. Витёк знает, что никто из ребят к Ниночке теперь уже не подойдёт. Нет ему равных! Поэтому стоят в уголке, да на Ниночку с восхищением поглядывают. И ему – Витьку завидуют! Толя – станочник, в одной смене работают. Юрок – фрезеровщик. Ну, и Глеб – студент. На всех Ниночка впечатление произвела!

А Глеб – тот даже не признался, что видел её раньше. Когда же Витёк решил познакомить её с Глебом, Ниночка сказала: - А мы уже знакомы. Правда, Глеб?
Глеб даже не нашёлся, что ответить. Лишь головой кивнул.

Тогда Витёк захотел узнать, как же тихоня-Глеб опередил его? Ну, Ниночка по дороге домой и рассказала: - Я тогда всего лишь вторую смену работала, когда в кабинет стоматолога вошёл Глеб. И, увидев меня, так растерялся, что не знал – как себя вести? В кресле же сидел ни жив, ни мёртв. А пожилая докторша Анна Степановна, кому я ассистировала, после ухода Глеба пошутила: - Нина, этот пациент уже третий раз приходит ко мне зуб лечить, но никогда таким робким не был! – и добавила: - Теперь к нам очередь из молодых людей выстроится!  Все  зубы вылечат!

Витек зубной болью не страдает. И теперь он – жених! А Ниночка, милая Ниночка – колдунья! Всего одна неделя – и станет она его женой!

Прошло время. Витёк едет в отпуск в родной город. Он живёт и работает на Севере. Уже пять лет золотишко моет! Зарабатывает неплохо. Целая пачка денег лежит во внутреннем кармане и приятно греет сердце Витёк переполнен энергий, и опять свободен. Одно слово – жених! А Нину он вспоминает тогда, когда в расчётном листке видит графу – алименты!  Витёк знает, что у него есть сын, а вот жена – сбежала! Сбежала с каким-то докторишкой. Променяла его – Витька на худого и длинного молдаванина.  Ну и что, что он – доктор!

Другое дело, если б Витёк её не любил! Не так бы обидно было. А то ведь разошлись-то из-за ерунды. И не потому Витёк уехал на Север, что сын ночами ему спать не давал. Хотя и пищал изрядно, но Витёк терпел. А только потому, чтобы Ниночка его ни в чём не нуждалась! Два года без отпуска Витёк вкалывал, как проклятый. И совсем не важно, что у него там, в посёлке женщина была.  Если бы не Зойка – подавальщица из столовой, которая скрашивала жизнь не только ему, было бы совсем тяжко. А так – выдюжил! Зойка хоть и старше его лет на пятнадцать, да ведь ночью все кошки серы! Ну, Витёк и привязался к Зойке. Не по любви, конечно, и не по велению сердца, другой орган тому виной.  Так ведь против природы не пойдёшь!

А Зойка, после того, как переспал с ней Витёк, сразу с их бригадиром встречаться перестала. Бригадир грозился морду ему набить, да не успел. Жена к бригадиру приехала. Тот и успокоился. Вот и Ниночка, если б захотела семью сохранить, тоже могла бы приехать. Медсестра и в посёлке требовалась! Так нет, возле сына торчала. Да хахаля себе завела! А уж Витёк так к жене стремился, как ни один мужик из их бригады! Думал: - Вот приеду, сыну игрушек всяких накуплю. А уж Ниночке – и того больше!

Ниночка сначала обрадовалась. Расцеловала его. На работу, однако, убежала, сказав: - Я попробую пораньше освободиться!

Витёк даже к друзьям не пошёл. Всё Ниночку ждал. Она, бессовестная, даже сына в тот вечер к матери отвела, а ему объяснила: - Давай встречу вдвоём отпразднуем!
Ну, и отпраздновали. Витёк рассказал Ниночке, что безумно скучал без неё.

- А почему деньги так редко посылал?- спросила Ниночка. – Мне ж пришлось на хирургию перейти. Там ставка выше. Да и вторую смену можно прихватить. Я уж на алименты хотела подать. Думала, что у тебя кто-то появился?

- Ниночка, как ты могла такое подумать? – возмутился Витёк. – Я, вон, отпускных сколько привёз!  А ты говоришь – «алименты!» – и Витёк целую пачку  денег из кармана достал. А, заметив, что жена расцвела, сказал: - Всё остальное – завтра! А сейчас – спать, спать!

Витёк так и не понял, какая муха его укусила, если ночью он дважды произнёс во сне: - Зоя, Зоинька, я люблю тебя!

Ниночка сразу же отодвинулась от него, а потом – встала! Витёк это почувствовал и, вместо того, чтобы назвать имя жены, всё ещё в полудрёме, обратился к Ниночке: - Зоя, не уходи!

Утром же Ниночка заявила, что разводится с ним. Пачка    денег похудела на четверть.

А жена сказала: - Я взяла только ту сумму, что положено мне по закону. Больше я тебя видеть не хочу!

Теперь-то Витёк понимает, что Ниночка искала причину для развода. Чтобы к докторишке своему податься. Тогда же он просто ушёл в загул! А что ему оставалось делать? Умолять Ниночку, чтоб вернулась? Нет! Он – Витёк, не из таких!

Да и Юрок ему рассказал, что, когда лежал в больнице с аппендицитом, то сам слышал – будто бы за Ниночкой хирург молодой увивается! Он-то и переманил её из зубного кабинета на хирургию. Правда, Юрок стал оправдываться: - Я точно не знаю, насколько далеко зашли у твоей жены отношения с хирургом, но такая баба долго одна жить не будет! Поверь, Витёк!

Но Витёк и сам понимает, что такая, как Ниночка, многим покоя не даёт! Но он-то не на курорте лежал и не с красавицей-женой миловался! А что раз в неделю, по выходным у Зойки-подавальщицы под боком пригреется – так это же Север! И ничего удивительного, что имя жены, которую не видел два года, он с Зойкиным перепутал. Могла бы и не заметить! Так нет, на принцип пошла!

Хотел Витёк сыну хороший подарок купить. Да так и не купил. Деньги быстро закончились. А почему так быстро – кто ж знает? Толик и Юрок выпить любят. Знакомых у него полно. И по школе, и с завода. Один Глеб на инженера выучился, и компанию ни с кем не водит. Так он ведь и раньше был не от мира сего! Всё и помалкивал, да книжки читал! Хотя один раз Витёк с друзьями Глеба в пивнушку затащили.
- Глеб! Ты совсем зазнался! – выговаривал ему Толик. – Витёк приехал, а ты не хочешь с нами посидеть! Витёк же угощает!
- Да чё с ним говорить! – насмешливо вставил Юрок. – Он же брезгает нами!

Витек в тот вечер был в ударе. Деньги ещё оставались.  Он и расхвастался: - Да я столько зарабатываю, что десятками задницу, там, на Севере подтираю!
- Ну, Витёк! Вот это жизнь1 – захохотал Юрок. – Десятками – задницу!

 Глеб молчал, лишь на губах играла усмешка.  Витёк же продолжал: - Это вы тут гроши получаете! Поэтому мне для друзей ничего  не жалко. Заказывайте, что хотите!
- А чё тут закажешь? Одно пиво! – заметил Толик.

Юрок тут же подхватил: - Витёк, может, в ресторан заглянем? Раз уж Глеб с нами!
Но Глеб отказался: - Нет, ребята! Мне надо домой. Дочка ждёт! А ты, Витёк, деньги-то спрячь. Пригодятся ещё!

Не пошёл Глеб с ними в ресторан. Они же набрались так, что едва не окочурились. Витёк после этого дня три не пил. Душа не принимала!

Перед тем, как уезжать, Витёк спохватился: - А денег-то на дорогу нет! Всё прокутил! Придётся у друзей занимать!
Юрок отказал сразу: - Да ты чё, Витёк? Откуда у меня деньги? Надо было самому думать, а не таскать нас каждый день по пивнушкам да ресторанам. А то: - «Я угощаю! Я угощаю!». Доугощался! Так что выкручивайся, как можешь!

Толик заюлил: - Витёк!: Да у меня, как только зарплату получу, жена сразу все карманы вытряхнет! На обед даст полтинник, и больше – ни гроша! Я бы с удовольствием, Витёк, да только нет у меня денег!

Толик так расстроился, что другу помочь не в состоянии, - не удержался и  всхлипнул: - Ты к брату-то сводному сходи! Не может быть, чтобы брат полсотни на билет не нашёл. Родная кровь всё же!

В тот же день Витёк встретил Глеба и рассказал ему, что не знает – как улететь? Глеб достал из кармана десятирублёвую купюру: - Витёк! Это всё, что у меня есть. На обеды брал на неделю. Только ты не спусти её в отхожее место, как делал это на Севере. Истрать по назначению!

Жена брата, хоть и ворчала, однако, 40 рублей на дорогу свояку одолжила.

Два года тому назад Витёк ещё раз прилетал в отпуск. Юрок с Толиком так ему обрадовались, что он опять пригласил друзей в ресторан. Он ведь рубаха-парень, и снова – денежный!

Тогда Витёк и познакомился с Леной. Она заканчивала училище,  и жила с тёткой. Витёк ходил к ней ночевать,  но чувствами не воспылал. Хотя и было ей всего 18. Тётка её всё строжила, и строжила. Но Витёк-то – «обаяшка»! Так его Зойка-подавальщица называла. Ну, и когда тётка уснёт, или на дежурство ночное уйдёт, Лена и проведёт его к себе в комнату. Так что строжь, не строжь, а преграду Витёк сломал. Тёткину, разумеется! От Лены же преграды не было. Да только квёлая она какая-то! Даже Зойка-подавальщица – и та с огоньком! А Лена – ни рыба, ни мясо! Так и расстались. А через девять месяцев Витёк получил письмо, что Лена родила сына. В честь его назвала сына Виктором. Витёк даже растрогался немного: - Надо же, молчунья какая! Ничего не просит, лишь известила его, что Виктор Викторович родился! И всё!

Они тогда в бригаде премию получили. Ну, Витёк и послал Лене перевод. Целую тысячу отвалил! Думал, что поблагодарит. Деньги по тем временам всё же немалые!

В ответ же письмо от тётки пришло. Она писала, что Лена с сыном уехала в деревню к родителям и, чтобы он «поганец» не смел бы её беспокоить подачками своими. Лена
и эту тысячу хотела ему вернуть, да тётка её отговорила. Сказала: - С паршивой овцы хоть шерсти клок!»

В конце письма, кроме «поганца», тётка наградила его более хлёсткими выражениями; пообещала, что у него «отсохнут ноги, и ещё кое-что!» А Лена, мол, не пропадёт! Лишь бы Витенька маленький в отца своего не пошёл!

- Ну и пусть! – в сердцах разорвав в клочья письмо, сказал Витёк. – Я ведь ей ничего не обещал. Жениться не собирался. А захотела сына родить – это её право!

В прошлом году и Зойка-подавальщица с Севера уехала. Поднакопила деньжат, и на юг решила податься. При прощании же сказала: - Витёк! Если хочешь, напишу! Устроюсь, и напишу!
Но Витёк пожал плечами: - Куда она ему?

Зойка уехала, и ничего не написала! Видимо, поняла, что стара для него! Так-то лучше!

Похоже, что и Витёк с Севером распрощался навсегда. Врачи сказали, что в дальнейшем ему Север противопоказан. Не зря там северные платят! На Большую землю Витёк возвращается!

Станочником в бригаду Толика его не взяли. Медкомиссию не прошёл. Целый день на ногах стоять – вредно! Предложили работу в компрессорной. Комнату в общежитии дали. На очередь на квартиру поставили. Через год общежитие сгорело. Витёк остался в том, что на себе было! Попросился на постой к своей прежней подруге. Когда-то, ещё до Ниночки, они встречались. И хотя подруга простить измену ему долго не могла, но угол – выделила!

На работе ему вскоре оформили  отпуск. Завком в срочном порядке выделил путёвку, дали материальную помощь. Витёк немного приоделся и поехал в санаторий здоровье своё поправить. Там-то и встретил Витёк свою новую любовь! Только увидел её, словно молния ударила! Они сидели друг против друга за одним столом. Таня! Танечка была настолько хорошенькой, что Витёк позабыл и Ниночку; и Зойку-подавальщицу; и Лену; и прежнюю подругу, у которой угол снял! До Тани, Танечки у него не было никого!
- Таня, Танечка! У тебя не глаза, а озёра! – шептал ей Витёк летними ночами. – Я тону в них!

Утонула и Танечка! Она забыла, что у неё двое детей. Муж-следователь, сутками пропадающий на работе, но не забывший о том, что жена, переболев зимой пневмонией, должна полечиться. Он-то и выхлопотал ей путёвку, а сам на время отпуска остался с детьми.

Витёк и Танечка, можно сказать, не расставались. Ну, если только на три-четыре часа в сутки. А так всё время вместе. Кто-то из отдыхающих даже спросил у них: - Вы, наверное, молодожёны? Они засмеялись, и на крыльях любви помчались к заливу!

Отпускные Витёк растратил быстро. Снял он и последние деньги с северных. Месяц пролетел, словно один миг. Перед расставанием Танечка плакала: - Витёк! Как я переживу разлуку с тобой? Ты звони мне хотя бы через день! Обещаешь?
- А муж? – спрашивал Витёк. И целовал её мокрые от слёз глаза-озёра, гладил волосы, и сам чуть не плакал.
- Да ты понимаешь, что уже нет никакого мужа! – гневно стучала кулачками в его грудь Танечка. – Я ж тебе говорила, что сразу, как приеду домой, подаю на развод! А ему соберу чемодан, и пусть катится к своей мамаше!
- Таня! Танечка! Как я тебя люблю! – изнывал Витёк. – Неужели я мог жить без тебя?
- А я? – вторила ему Танечка. – Нам весь санаторий завидует. Говорят, что мы созданы друг для друга!

Танечка мужа, и в самом деле, выставила! А по выходным стала ждать свою любовь. Витёк приезжал, но не так часто, как бы ей хотелось. Танечка негодовала: - Почему в прошлое воскресенье не приехал? Я целый день места себе не находила. И даже не позвонил! Почему?

Витёк вопросы её перекрывал поцелуями. Не мог же он до бесконечности твердить, что денег у него не было! Он и так частенько добирался до Ленинграда или на заводской машине, или на попутной, имея в кармане один пятак – на метро! А уж Танечка его и встретит, и накормит, и спать уложит. Да и на обратный путь денежку даст! А в Ленинград он звонил  от друзей, с квартиры брата. Раза два-три наведывался и к Глебу. Сначала  долго рассказывал ему о Танечке, а потом спрашивал: - Глеб, можно я в Ленинград позвоню?

Глеб и его жена сидели на кухне, но восклицания: - Таня! Танечка! Я люблю тебя! – достигали и их слуха.
Переговорив с Ленинградом, раскрасневшийся, возбуждённый Витёк, чуть ли не подпрыгивая от радости, рассказывал хозяевам: - Никогда не думал, что можно так любить! Мы с Танечкой – словно одно целое!

Глеб как-то спросил: - А Нина? Разве с Ниной всё было по-другому? Она ведь, перед тем, как уехать в Молдавию с тем хирургом, встретив меня, призналась: - Знаешь, Глеб, я никогда не думала, что Виктор станет изменять мне!
- Так она сама, пока я на Севере жил, с докторишкой путалась! Мне Юрок сказал!

- Нет, Витёк! Не путалась она ни с кем. Это уже потом, когда вы расстались, Нина хирургу поверила, да на уговоры его поддалась. Он ведь сына-то твоего сразу своим признал. Да и сын к нему привязался. Папой стал называть. – Вот тогда я и решилась! – сказала мне Нина.
- Это ты её защищаешь, потому что она нравилась и тебе. Признайся, Глеб! – Витёк не прячет своё любопытство, и настаивает, чтобы серьёзный Глеб подтвердил его догадку.
- Не скрою! Нравилась! Но дело не в этом.
- В чём же?
- А в том, что Нина тебя ждала! А когда узнала, что пассия у тебя есть, не захотела делить тебя с кем-то ещё. А ты этого не понял!

Витек ответил: - Ну, чего уж старое ворошить?
И без сожаления рассмеялся: - А с Танечкой теперь никто не сравнится! Как только даст ей муж развод – сразу в Ленинград уеду!

Витек, приступив к работе, с подружкой своей прежней расстался, и угол в её доме освободил. – Ещё не хватает, чтобы Танечка узнала! – предусмотрительно сказал он себе. На заводе ему предложили комнату в старом деревянном доме, но Витёк отказался. Кто-то подсказал ему, что если он согласится на комнату, то не получит квартиру.

А Витек уже стал мучаться с ногами. Проклятый Север, нет-нет, да и напомнит о себе. И решил Витёк обустроиться в компрессорной. Прямо по месту работы. Переговорил с мастером, с начальником. Те, после долгих раздумий, согласились. Не выгонять же мужика на улицу! Витёк и оборудовал для проживания маленькую каптёрку. Диван старый откуда-то приволок. Умывальник в уголке повесил. Стол кухонный жена брата подарила. И очень даже неплохо получилось. Днём Витёк на компрессоре работает, сжатый воздух цехам подаёт. Вечером, закрыв компрессорную, то в столовую сходит, то к брату зайдёт,  то ещё куда-то. А на ночь в каптёрку свою возвращается. Там тепло. Даже выпивать перестал. Но всё равно он – рубаха-парень! Никак деньги в карманах не держатся.

Приехав к Танечке, Витёк узнал, что дело о разводе приостановили на полгода. Танечка опять сидела заплаканной и рассказывала подробности: - В суде сказали, что, если не помиримся, то через полгода разведут и квартиру разделят. А муж детей отобрать грозится! Придётся ещё и детей делить! Витёк, как ты думаешь, кому детей оставят?
- Ну-у, я не знаю! Возможно, сына – ему; а дочку – тебе, то есть нам!
Танечка возмутилась: - Ну, уж нет! Детей я ему не отдам!

Всю зиму Витёк звонил и ездил к Танечке. А на Первое мая Танечка собралась навестить его. Витёк её не приглашал, но и отговорить не сумел. – Приеду! И всё! Должна же я познакомиться с твоей роднёй!

Жена брата сказала: - Накормить праздничным обедом я вас смогу, а ночевать – не обессудьте! Нас – двое, детей – двое, да ещё вас – двое? Ты, Витёк, где хочешь, там гостью свою и принимай! А у нас – в однокомнатной квартире места нет!

Витек встретил Глеба и, узнав, что у того жена лежит в больнице, на радостях даже про больную ногу забыл: - Глеб! Ко мне Танечка приезжает! На пару ночей дай мне ключи от квартиры!
 - Ты чё, сдурел? – возмутился Глеб. – А жене я что скажу? Что устроил у себя Дом свиданий? Даже не мечтай!

Не понял его Глеб! И чувства его к Танечке не оценил! Поэтому, встретив Танечку вечером на вокзале, привёл её Витёк в компрессорную. Другого выхода у него не было!

Побывав в гостях, возлюбленная его изменилась. В суде на разводе не настаивала, и согласилась на примирение с мужем. Вот так его Танечка, милая Танечка  пренебрегла любовью! Любовью, кстати, неземной!

От всех переживаний Витёк попал в больницу. –  Оказывается, никому нельзя  верить!  – подскакивая на одной ноге в процедурную, размышлял Витёк.

Сначала Витёк получил третью группу инвалидности. Он ещё работал, когда в новом доме выделили ему однокомнатную квартиру. Появилась у него и женщина, кстати, тоже медсестра.- Соня. Витёк называл её Софочкой

Прожили недолго – меньше двух лет. Потом была Надя. И ещё – Катя!

До распада Союза Витёк  часто ездил то в дом отдыха, а то и – в санаторий. И везде встречал любовь неземную! А может, любовь такая искала его?

После распада, когда получил вторую группу инвалидности, тоже ездил. Последнюю свою любовь Витёк привёз как раз оттуда – где лечился. Он уже был не молод, но всё ещё улыбчив и энергичен. Ходил неуверенно. Ноги держали его плохо, подгибались и дрожали в коленях, но слёг он только в конце жизни. Из санатория привёз женщину с таким же заболеванием, как у него. Она была помоложе его, но не настолько, чтобы не найти с ним общего языка. Когда они шли по улице, держась друг за друга; он – припадая больше на правую ногу, а она – на левую, было заметно, что Витёк опять встретил «любовь неземную!»

Остановился поболтать он и с женой Глеба, сказав ей: - «Это Вика! Виктория» и «Глебу привет!»
Глядя им вслед, жена Глеба только вздохнула, но тут же отогнала от себя печальные мысли: - Они же улыбаются! Значит, Витёк – снова жених?

А дома сказала мужу: - Приятеля твоего встретила. Привет передавал!
- Что за приятель? – спросил Глеб.
- Витёк! Совсем плохо ходит, но весел! Также энергичен! И опять не один!
- Какие же мы приятели? Просто жили в одном дворе! – ответил Глеб. – Он ведь старше меня. Но если без царя в голове до седых волос дожил, что ж тут поделаешь?

Когда Витёк перестал ходить, опёку над ним взяла жена брата. За квартиру. Виктория вернулась туда, где жила прежде. Но Витёк после её отъезда прожил совсем недолго. Свояченица не обижала его. Последнюю неделю Витёк видел один и тот же сон. Словно сидит он посреди озера на троне, опустив ноги в воду. Вода по самые колени, а из глубины бьёт источник, при чём – горячий! В озере плавают русалки, но приблизиться к нему не могут. Для них полезнее холодные ключи. Все русалки с лицами его женщин. Русалка Нина и русалка Зойка ближе всех к нему. Они плавают кругами и утешают его: - Витёк! Ты обязательно встанешь! Источник-то целебный, он тебя вылечит!

Русалки Лена, Соня, Надя, Катя и Вика, которые находятся чуть подальше, кричат: - Не встанешь! Не встанешь!
Ему хочется услышать – что же Танечка скажет? Но русалка Танечка, отворачивая лицо, ныряет и хвостом машет!

Витек не знает – кому верить, и непонимающе спрашивает: - Почему же источник горячий, а ноги тепла не чувствуют? Совсем отнялись!
Не услышав ответа, Витёк просыпается.

В последнем своём сне Витёк посреди озера сидел один. Русалки уплыли. А ему так хотелось увидеть Танечку, и ещё кого-то! А кого? Он уже стал забывать. Как не помнил всю жизнь, что и дети у него были.

Брат с женой к последнему пристанищу проводили его, как подобает. Завком выделил   бортовую машину, в помощь двух рабочих. Они-то и сидели в машине по дороге на кладбище. Но горя не было. И не смахнул украдкой слезу ни первый его сын, ни второй, которые так и не узнали, что ушёл из жизни их отец по имени Витёк!


Фигура вторая  -  поэтичная.

Если о ком-то и говорили «баловень судьбы», то это, несомненно, Алик. Уже с девятого класса Алик видел, что одноклассницы к нему неравнодушны. Даже Мэри (Маша), и та выделяла его среди сверстников.

Алик и в самом деле был красив, не глуп, а уж какой организатор – не передать! В классе – комсорг, член общешкольного комитета комсомола. Ни один вечер или праздник без Алика состояться не мог. Да и какой это праздник – если Алика нет?

Ну, девчонки ещё школьную форму могли сменить на платьишко, или кофточку нарядную. А мальчишки? В чём на уроках сидят, в том и на вечер придут. Хорошо, если рубашка поновее, да брюки тщательно отглажены. Стрелки – как бритва! Даже пиджаки не у всех были.

Другое дело – Алик! Рубашка белоснежная, вместо повседневной толстовки – костюм, ботиночки начищены. Причёска – Радж Капур отдыхает!

А уж если Алик на уроке литературы читает наизусть стихи, в классе полнейшая тишина. Даже Изольда Павловна замирает.

Те девочки, с кем Алик учится давно, ему не интересны. А  вот Маша, которая пришла к ним в восьмом классе, симпатию вызывает. У Маши отец военный, мать – домохозяйка. Красавица, каких мало. И Маша – вся в мать!

Поэтому Алику  взбрело в голову, что сердце Маши он должен завоевать! И перед Новым годом, на последнем уроке литературы Алик и решил отличиться.

- Ну вот, ребята, заканчивается полугодие! – сказала Изольда Павловна. – На каникулах советую вам почитать Блока. Это мой любимый поэт!
Алик поднял руку: - Изольда Павловна, можно мне к доске?
- Ты хочешь что-то сказать, Алик?
- Да! Я тоже Блока люблю. Разрешите, почитаю?

Изольда Павловна просияла: - Конечно, Алик!

Алик вышел к столу.
– Ребята, я, как комсорг, поздравляю всех с Новым годом! Надеюсь, встретимся на ёлке. А сейчас, как и обещал, Блок!

Скрипка стонет под горой.
В сонном парке вечер длинный.
Вечер длинный, лик невинный.
Образ девушки со мной!

Алик задержался взглядом на третьей парте, где сидела Маши, и продолжил:

Скрипки стон неутомимый
Напевает мне: - Живи…
Образ девушки любимой –
Повесть ласковой любви!

Маша зарделась, словно маков цвет. Девятиклассники стали переглядываться, перемигиваться.  Алик перевёл дыхание и, уже фривольно, опять же поглядывая на Машу, прочёл:

Жениха к последней двери проводив.
О негаданной потере погрустив,
Встала Мэри у порога,
Грустно смотрит на дорогу.
Звёзды ранние зажглись,
Мэри смотрит ввысь!

Маша сидела с опущенной головой. Изольда Павловна начинала понимать, что Алик неспроста вышел со стихами, а тот, ничуть не смущаясь, с присущим ему пафосом, не унимался:

И я любил. И я изведал
Безумный хмель любовных мук.
И пораженья, и победы.
И имя: враг, и слово: друг!

- Всё, Алик, хватит! -  Спохватилась Изольда Павловна. – За Блока ставлю тебе «пять». Садись! Урок окончен.

На новогоднем вечере Алик таким активным, как прежде, не был. Несмотря на то, что также сверкал начищенными полуботинками, и гордо встряхивал головой, красивое лицо его украшал совсем некрасивый синяк. Это после уроков мужеподобный Илья дал ему в глаз и сказал: - Ещё раз Машку обидишь, убью!

Но всё равно насмешливые одноклассники стали называть её – Мэри!

Алик больше не делал попыток влюбить в себя Мэри, хотя и видел, что она при его появлении краснеет, смущается, а порой чуть не плачет. Ему становилось её жалко. Он бы и рад утешить её, сказать, что она – лучше всех, но Илья, ходивший за ней следом, словно собачонка, к Алику относился с пристрастием. А когда Мэри не видела, то и кулак Алику исподтишка показывал. Алик же внешностью своей дорожил и, не желая ходить с синяками, знаков внимания ей не оказывал.. Сразу после выпускных экзаменов Мэри уехала. Её отца по службе перевели в другой город. Алик же хоть и вспоминал её изредка, но радовался, что задира-Илья остался с носом. Мэри не написала ему ни одного письма.

В университет, куда советовала Изольда Павловна, Алик не поступил. Одного балла не хватило. И пошёл в Корабелку. В  институте Алику тоже везло. Случалось, что не мог сдать какой-то предмет, но если преподавателем была женщина, вторая попытка, как правило, заканчивалась успешно. Алик своей внешностью очаровать мог любую! Нередко своё уважение Алик высказывал какой-нибудь не очень молодой, но одинокой учёной даме в стихотворной форм е, в результате «зачёт», или «хорошо» были ему обеспечены. И если в школе его называли «любимчиком», то и в институте импозантная внешность, томный взгляд притягивали к нему как студенток, так и женщин постарше.

Не сказать, что Алик был из богатой семьи. Его учили мать и старшая сестра. Все лишние деньги они посылали ему, оставляя для себя только самое необходимое. Алик же, надев новую рубашку, или галстук, нередко слышал за своей спиной: - Красив, как Бог!

Ну, Алик и пользовался этим. Даже неприступную Марьям Шариповну – коменданта в общежитии ему удалось приручить. Два курса Алик ютился в комнате, где студентов, включая его, было шестеро. И только его постель всегда была тщательно заправлена. Он никогда на ней не валялся, вещи не разбрасывал. И Марьям Шариповна, заглядывая в комнаты с проверкой, увидев беспорядок, как-то сказала: - Алик, тебе не место среди этих нерях!

Похвалу коменданта Алик не забыл и, прознав, что в двухместной комнате освободилась одна кровать, (студент женился) поймав её в коридоре, не оплошал: - Марьям Шариповна, можно мне в сто пятую переехать?

Марьям Шариповна была не в духе и, резко бросив: - Пока нет! – помчалась вниз

Купив коробку конфет, духи «Серебристый ландыш» и выбрав подходящий момент, Алик постучался к коменданту. Марьям Шариповна, зная, по какой причине он к ней пожаловал, замахала руками: - Алик, в деканате ещё не решали, кого в эту комнату заселить. Подожди!

Алик взмолился: - Марьям Шариповна!  Всё зависит от Вас! Как Вы скажете, так и будет! – Духи и коробку с конфетами он выложил на стол. - Ну, я, конечно, похлопочу за тебя! – пообещала Марьям Шариповна. – Но … не так быстро!

Алик сообразил, что у коменданта на эту комнату есть другая кандидатура, мысль пришла внезапно:- Она же с Востока!
И, припав на одно колено, простирая к ней руки, Алик взвыл:               

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому что я с севера, что ли,
Не даёшь погулять мне на воле!
Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Он изменил всего одну строчку из Есенина, но так пленительно улыбался, так умоляюще смотрел на неё, что Марьям Шариповна, воскликнув: - Алик, тебе надо было в артисты идти! – вынула из шкафчика ключ и сказала: - Переезжай!

На четвёртом курсе Алик в комнате остался один. А Марьям Шариповна никого к нему не подселила. У него была полная свобода. Случалось, что рано утром, выглянув в пустой коридор, Алик выпускал из своей комнаты симпатичную блондинку, а в другой раз – брюнетку. Но это же был Алик, кому всё сходило с рук!

Попав на судостроительный завод в технологический отдел на должность инженера, молодой специалист Альберт Сергеевич карьеру делать не спешил. Конечно же, ему хотелось стать главным инженером, или, на худой конец, главным технологом, но для этого надо было прилагать какие-то усилия, глубже вникать в производство, что называется «гореть на работе!» Гореть Алику не хотелось. Ему больше нравилось где-то представительствовать, что-то организовывать. А руководство, видя, что Альберт Сергеевич  к обязанностям своим относится с прохладцей, больше времени проводит в курилке, где любит потрепаться, поставило на нём крест. А главный инженер как-то сказал: - Зря государство на него деньги тратило!

Однако, в управлении работали ещё и женщины. Большинство из них к Альберту Сергеевичу относились весьма, и весьма …! Особенно легкомысленные дамы в возрасте!» В судостроительной промышленности таких дам немного, и всё-таки, встречаются! В секретариате, в  хозяйственной части, в плановом отделе! В то время ещё читали. И можно было услышать, как средних лет дама, обделённая мужским внимание, как и во времена Тургенева, восклицала: - Ах, Альберт Сергеевич! Он такой душка!

Попала под влияние Алика и хорошенькая Олеся. Ему уже было 25. Она – на три года моложе. Пришла инженером-экономистом в плановый отдел. И, конечно, Альберт Сергеевич голову ей вскружил.

Когда он по делу, а чаще – без дела заходил в плановый отдел, Леся, словно Мэри из девятого класса, также покрывалась румянцем.

Её пожилая начальница  про Алика говорила: - Ох, Леся! Остерегайся ты его! Он ведь ни одной юбки не пропустит!

Но любовь зла! А когда Алик читал ей Тютчева: -

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим, и суеверней.
Сияй, сияй прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
         
- Леся сказала себе: - Я – его последняя любовь! Мало ли, сколько там у него было? Было и сплыло. Никому из них Алик руку и сердце не предлагал. Значит, не любил! Меня ждал! И потерять такого мужчину я не могу.

Свадьбу по тем временам справили пышную. Молодожёнам прямо на свадьбе вручили ключи от двухкомнатной квартиры, выделенной из директорского фонда.

Медовый месяц они провели в Крыму. И на пляже Алик обращал на себя внимание. Белую, как снег, сорочку с коротким рукавом он складывал аккуратно. Так же тщательно сворачивал светлые брюки, сверху, расправив, укладывал носок на носок, а рядом ставил сандалеты. Леся же, напротив, скинув лёгкий сарафанчик, сразу  бежала к морю. И от нетерпения – чего он так долго копается? – торопила его: - Алик! Долго тебя ещё ждать?

Он, ступив по щиколотку в воду, на какое-то мгновение замирал. Если температура воды была приемлемой, он приближался к Лесе. Взявшись за руки, они заходили поглубже. Алик нырял и, рассекая волну сильным телом, плыл легко и красиво. Леся в таких случаях смотрела на мужа с восхищением, шепча: - Алик! Как же я тебя люблю!               

Сама же, окунувшись с головой и вынырнув, плавала неумело, как говорил Алик:  «по-собачьи». Когда же он пытался научить её плаванию «кролем» или «брассом», она визжала, со смехом кричала: - Ты хочешь меня утопить! – и вырывалась.

Если же вода была на два-три градуса ниже, Алик, махнув Лесе рукой: - Купайся одна! Я – попозже! – выходил на берег.

Леся, поплавав и набултыхавшись, с капельками по всему телу и мокрыми волосами  плюхалась на пляжное полотенце. Алик, выйдя из воды, лёжа не загорал, а только – стоя! Ему нужно было, чтобы солнце погладило не только грудь, спину, а обласкало бы его со всех сторон. Поэтому Алик, поднимая по очереди руки вверх,  стоял так, чтобы солнце заглянуло бы ему подмышки, своим загаром коснулось бы ног, как с внешней, так и с внутренней стороны.

Олеся видела, что он занимается самолюбованием, как ловила и взгляды загорающих поблизости женщин. Даже пришедшие с мужьями,  больше поглядывали на статного Алика, чем на лежащего рядом супруга. И Олеся блаженствовала, что этот красавец – её Алик! Перед уходом с пляжа Алик шёл к воде и, смыв песок, обувал резиновые тапочки. Потом надевал брюки, переобувался в сандалеты и, накинув на плечи рубашку, говорил жене: - Пойдём!

Олеся за это время уже десять бы раз переоделась, но аккуратный Алик не терпел, если в носок попадала хотя бы одна песчинка. Не хотел замечать, что Олеся уже подгорела и норовит спрятаться в тень, поэтому не спешил. Заправляясь и причёсываясь, оглядывал себя со всех сторон. Наконец, брал у неё сумку, и молодая пара пляж покидала

Вернувшись с юга, молодожёны ничем себя не обременяли. Утром чайку с бутербродами попьют – и на работу. В обед – в заводскую столовую. Ну, а ужинать – через дорогу пельменная. Счастливая Олеся, если они с мужем вечерами никуда не спешили, подсовывала ему томик «Путешествие в страну поэзия» и, забравшись с ногами в кресло, просила: - Алик! Почитай!

Алик тоже остепенился. Признав, что под своим одеялом спать намного лучше, чем под чужим, жену свою мелкими придирками не изводил, развлекал стихами, и поругивал только за то, чтобы она не разбрасывала свои вещи, где попало!

С появлением дочери счастье стало меркнуть. У Олеси уже не было времени слушать стихи, а уложив Маришку, она сразу же проваливалась в сон. Алику не нравилось, что в кухне висят пелёнки, и что в квартире не стало никакого порядка. Сама же Олеся ходит в халатах, меняя один на другой. Непричёсанная, и вечно усталая! Хорошо, что Алик перебрался в другую комнату! И выспаться ему удаётся. Иначе, хоть «караул!» кричи. Маришка ночами спит плохо. Олеся до чего её добаюкает, что, где сидит, там и уснёт, когда Маришка затихнет.

Олеся мужа успокаивала: - Алик! Не вечно же Маришка будет такой беспокойной! Подрастёт, встанет на ножки. А пока надо потерпеть! Лучше погуляй с ней, а я полы намою!

Раздражённый Алик отвечал: - Днём, что ли, не могла погулять? Я с работы, устал! – и закрывался в своей комнате.

Когда Маришка начала ходить и говорить, Алику стало совсем худо. – «Папа, дай!» «Папа, пойдём! «Папа, папа! …» Эти бесконечные вопросы его отвлекали. Ему хотелось из дома бежать, расслабиться и помечтать.

Устроив дочку в детский сад, Олеся вышла на работу, так как денег катастрофически не  хватало. Зарплату Алик приносил, а вот премию оставлял себе. Новые галстуки, сорочки и шляпы – это его конёк! Как-то Олеся сказала мужу: - Алик, я заштопала твои носки. Посмотри, очень аккуратно!
- Этого ещё не хватало! – ответил Алик. И выбросил носки в мусоропровод.

Таким образом, семейная лодка дала крен, а перед тем, как пойти Маришке в школу, затонула совсем.

У Алика уже была Людмила. С нею он познакомился на каком-то активе. Впереди сидела женщина. Смуглая шея, завитки и серёжки с бирюзой завладели его вниманием.

Женщина это почувствовала и обернулась Алик с улыбкой  поклонился .     Конференция была скучной. Выступающие не отрывали глаз от бумажек. В зале кто-то дремал, кто-то откровенно зевал, и тогда Алик попросил слова.

Его выступление было незапланированным, но ему так хотелось блеснуть умом, красноречием, обратить на себя внимание важных, с партбилетами мужчин; ещё больше – глубокомысленных женщин, а среди них – той, с завитками и бирюзой в ушах, что Альберт Сергеевич не удержался!

Говорил хоть и не по теме, а о судостроении, но страстно и горячо. Покритиковал службу главного инженера на своём заводе, похвалил партийную верхушку, направившую его на конференцию. И сонное царство в зале разбудил. Закончил выступление необычно:

Навсегда из этого доклада
Понял я, покуда жизнь жива.
Исполнять обязанности надо,
А не только предъявлять права!

Провожали его бурными аплодисментами! А когда торжественная часть закончилась, и все перешли в банкетный зал, Альберт Сергеевич оказался за одним столом с той самой, в завитках, назвавшейся Людмилой.

Пламенная его речь была опубликована в заводской многотиражке. Сослуживцы посмеивались, а главный инженер заметил: - Пустозвон!

Медовый месяц с Людмилой был не хуже, чем с Олесей. Но мёд когда-то кончается, а будни, кроме рутины, ничего Алику не принесли. Два сына Людмилы не захотели мать свою делить с этим «хлыщом», а он не сумел расположить их к себе, поэтому брак распался.

К этому времени и страна стала другой. Алику пришлось искать новую работу. По рекомендации одной из своих прежних подружек Альберт Сергеевич устроился мажордомом в частное владение. Хозяйка – 40-летняя бизнес-леди долго искала управляющего. Но подходящей кандидатуры всё не было, и не было. Алик же впечатление на Татьяну Марковну произвёл. Считая, что новый управляющий часть забот с неё снимет, хозяйка вздохнула с облегчением.

Татьяна Марковна по неделе, а то и больше, жила в городе. Алику в её отсутствие следовало контролировать рабочих, занимающихся достройками и отделкой, помогать садовнику обустраивать ландшафт. Первое время Алик пытался следовать указаниям хозяйки. Но в доме убирала прислуга, рабочие обходились без него, а в садовничьих делах Алик ничего не понимал. Тогда как холодильник был полон. «Мартини», «Амаретто» и пиво в нём не переводились. И Алик, мягко говоря, обленился! Потягивая «бургундское», Алик звонил своей подружке и говорил: - Приезжай! Татьяны нет, и не будет! А я один с тоски умираю!
Подружка приезжала, и Алику становилось совсем хорошо!

Как-то раз подружка, которая знала хозяйку ещё по институту, предупредила его: - Ты, я смотрю, всё время бездельничаешь! Но учти, если Татьяна об этом узнает, она выкинет тебя взашей!
Думаешь, почему она так живёт? Да только потому, что работает день и ночь! Она у нас на курсе самая умная была. И мужа такого же себе нашла. Он сейчас в Америке.

- Да? – удивился Алик. – А я думал, что она не замужем!
- Знаю я,  о чём ты думал! Небось, уже клинья подбивал? А? – засобиралась домой подружка. - Только потуги твои напрасны. Учти!

Татьяна Марковна часто уезжала. То в Америку, то в Японию, где могла находиться довольно-таки долго, полагая, что Альберт Сергеевич – настоящий управдом.

Алик же, сокрушаясь, что ему никак не удаётся заманить в свои сети богатую жар-птицу, стал совсем медлительным и, валяясь на диване, бормотал: - Что и за баба? Стихами не интересуется. Мужика красивого, который мог бы осчастливить её, возле себя не видит! Робот – а не женщина!

Через год Татьяна Марковна дала управдому расчёт, на прощание сказав: - Альберт Сергеевич, я бы могла удержать из Вашей зарплаты за кирпич, который вывезли, так и не достроив сауну. За пиломатериалы, исчезнувшие с площадки, и ещё за многое другое, но делать этого не стану. Сама допустила ошибку, что приняла вас на работу, сама и платить буду!

Алик, всё ещё не веря, что с такого прекрасного места его попросили, заикнулся: - Татьяна Марковна! А может…
Хозяйка перебила его: - Не может! Всего хорошего! – и вышла из кабинета.

Направляясь в город, Татьяна Марковна на заднем сиденьи машины размышляла: - Как же я так лопухнулась? Всегда на несколько ходов вперёд  могла всё просчитать,  а с управдомом  - оплошала! Видела, что бездельник, что пьёт – надо было сразу увольнять. Так нет, целый год тянула! Обаянию его поддалась!

Бизнес-леди плотнее закуталась в меховое пальто, сердито буркнула под нос: - Старею, видно! – и сказав водителю: - Николай, давай побыстрее! – закрыла глаза.

Мечта Алика стать мужем Татьяне Марковне не сбылась, но желание разбогатеть преследовало его. А каким образом достичь желаемого – не знал. И вдруг, снова удача!

Родился Алик во время войны на территории, занятой соседним государством. И оказалось, что этой категории населения будет выплачена компенсация. Те полтора года загубленного детства Алик не помнил по той причине, что был грудным, но деньги оказались, как нельзя, кстати!

Алик оформил предпринимательство и решил заняться лесом. Нанял бригаду лесорубов, нашёл покупателя. Не сошлись в цене. Алик же не дурак, чтобы деловую древесину отдавать задарма! Пока искал другого покупателя, всю древесину украли. Вывезли до последнего брёвнышка!

Алик и этот удар перенёс стойко! А когда выплатили денежки ещё раз, то приобрёл партию товара. Образцы маленький иноземец  показал хорошие. Запросил недорого.

За товаром Алик поехал с сестрой. У той – машина! Сестра хоть и отговаривала его: - Алик, угомонись! Получится, как с лесом! – не уговорила.

На складе Алик увидел двух молоденьких китаяночек и, принимая у них пакеты и коробки, весело балагурил: - Товар-то хороший? Без брака? Или – «Зашибись?»
- Осень хоросый! Осень! – одаривая Алика белозубыми улыбками, отвечали девушки. – Главное – десовый! Пости даром!

Получив от Алика деньги, продавец скрылся в глубине склада, а его помощницы, сложив перед собой руки лодочкой, и кланяясь, повторяли: - «Пасибо! Пасибо! Товар – засыбись!»

При разборке чуть ли не половина товара оказалась бракованной. Вынимая из коробки туфли на одну ногу, а если на обе – то разномерки; из пакетов – трикотаж с перекосами, сестра Алика, подражая китаянкам, «восторгалась»: - «Осень хоросый! Осень!  Главное – десовый!» - Кланялась Алику в пояс и добавляла: - «Засыбись!»

Алик с большим трудом, практически по закупочной цене, половину товара сдал на реализацию в магазин. А вторую половину, которую продать не удалось, пустил на благотворительность, за что получил благодарность от мэрии.

У Алика теперь есть Наталья! Она хоть и моложе его, но тяготеет к спиртному. От лишней рюмки не откажется и Алик. Наталья по природе ревнива, а во хмелю – не то слово! Недавно в автобусе Наталья заметила, что сидевшая на переднем сиденьи дама «положила глаз» на Алика. А стоявший в проходе Алик, в светлом плаще, в свежей рубашке с галстуком, и в шляпе всё ещё взоры женщин притягивает. Природным чутьём Наталья уловила пробежавшие между ними биотоки. Поэтому ткнула Алика в бок и язвительно прошипела: - Что, рыбак рыбака видит издалека?

Алик пожал плечами, сделав вид, что ничего не понял. Но дома, распив на двоих пол-литра, Наталья закатила ему скандал: - Думаешь, я не видела, как она тебе подмигнула? А потом – ты ей! Нет, меня не обманешь!

- Да никому я не мигал! – оправдывался Алик. – А у женщины той, я заметил, глаз дёргался. Может, тик нервный?

Заглянув в пустую рюмку, Наталья рассердилась ещё больше: - Я тебе покажу «тик!» - и дала ему оплеуху!

Полупьяный Алик обиделся и ушёл спать. Водка, какую они с Натальей покупают по самой дешёвой цене, препротивная и низкопробная. Через пару часов Алик просыпается от ломоты в ногах и стука в голове. Он идёт на кухню, наливает в бокал холодного чая. Услышав, что щёлкнул выключатель, появляется Наталья. – И мне чаю налей!

Промочив горло и, не поднимая глаз друг на друга, они несколько минут сидят молча. – Ладно, пошли спать! – примирительно говорит Наталья.
- Нет уж! Раз дерёшься, спи одна! – отвечает Алик, и возвращается  на одноместный диван.

Он обдумывает – как ему с Натальей расстаться? В позапрошлом году съездил к Олесе и предложил: - Давай начнём всё сначала!
Не приняла! Чаем только напоила. Даже Маришкин адрес не дала! Лишь сказала, что живёт Маришка в Болгарии, и что Алик – уже дважды дед! Фотографии, правда, показала! А, заметив на голове лысину, спросила: - Где же твоя шевелюра? На чужих подушках растерял?

Алик рассчитывал, что бывшая жена ночевать его оставит, и намеревался почитать ей стихи. Может быть, поэзия напомнит ей прошлое, возродит прежнее чувство? Но Олеся лишь рассмеялась: - Ох! Алик! Алик! Столько лет прошло, а ты ничуть не изменился!

Вызвала такси, и на вокзал его отправила. После этого и встретил он Наталью. Не было бы у неё квартиры, не стал бы терпеть её пьяные выходки. Но идти Алику некуда. Есть дом на двоих с сестрой, оставленный в наследство матерью. Но дом надо топить, а дров летом Алик не заготовил. Бизнесом занимался. Хотя дом стоит возле леса, напилить дров нечем. Вместе с древесиной украли и новую бензопилу. Так что, хочешь – не хочешь, а зиму коротать придётся с ревнивой Натальей!

Он лежит с открытыми глазами. В окно заглядывает месяц. Месяц буквой С.
- Стареющий! – шепчет Алик. И не понять, то ли месяц стареющий, то ли он сам!

Почему же так случилось, что он – «баловень судьбы», «любимчик» остался совсем один? Судьба не только отверну- лась, но и дважды наказала его в бизнесе! Олеся – не приняла? А Наталья – дерётся! Разве это справедливо?
От жалости к себе в глазах у Алика становится мокро.

Месяц буквой С ещё сиял в ночном небе. Холодный его свет мешал Алику. И, задёрнув штору, Алик предался раздумьям, которые уже не раз посещали его: - Зря я пошёл в инженеры. Надо было после десятого класса поступать в театральный! Мог бы стать Лановым, или Табаковым, а так…? Не ту профессию я выбрал! По этой причине и жизнь не так прожил!


Фигура третья  -  трагичная.

На работу в  лесхоз я пришла в середине семидесятых. И сразу же окунулась в атмосферу такой доброты, какой не видела ни до, ни после. Те, у кого профессиональная деятельность связана с природой, с лесом, немножко другие, нежели те, кто работает на заводах и фабриках

Директором в то время был Сергей Васильевич – настоящий хозяин. Его не стало в прошлом году. Начальником отдела лесного хозяйства – Антонина Степановна. Умница, каких мало! Неброская, худенькая, а поговоришь с нею – словно водицы прохладной испил в жару!  С непревзойдённым чувством юмора Валентина Васильевна – старший бухгалтер. Людмила Александровна – начальник планового отдела. В управлении нас было человек тридцать. Многих уже нет, но я помню всех!

Рассказать же хочу о человеке, которого звали Лев Семёнович. Его должность – инженер по охране и защите леса. Лесное законодательство он знал в совершенстве. Но когда он шёл по улице – в старых ботинках на два размера больше, с загибающимися кверху носами; зимой – в длинном пальто на вате, вероятно, приобретённом сразу после войны, замызганном треухе на голове; и в таком же пальто, но без ваты, кепке-лондонке – весной; как-то совсем не верилось, что мужичонка этот служит в государственном учреждении.

О его скупости ходили легенды. Но Лев Семёнович считал, что он вовсе не скуп, а просто – бережлив. Собираясь в командировку в Ленинград, он брал с собой пол-литровую банку молока и ломоть хлеба. В вагоне,  застелив газетой столик, вынимал банку из авоськи, крошил в молоко хлеб и, сказав: - Надо перекусить! – ложкой хлебал это крошево. Сидевшие в купе, кто – с удивлением, кто – насмешливо, смотрели на странного пассажира, который, пообедав и, завернув пустую банку в газету, прятал её в авоську. Выбросить банку у него не поднималась рука. За банку в пункте приёма стеклотары давали 5 копеек.

Лев Семенович был дважды женат, и дважды разведён. Первая жена и две дочки остались где-то далеко, в средней полосе России. Вторая – Александра Фёдоровна, на восемь лет моложе его – полная противоположность Льву Семёновичу. Невысокого роста, с ямочками на щеках, - настолько миловидная, удивительно добрая и бесхитростная, что было непонятно: как же она стала женой Льва Семёновича?

Их пылкий роман развивался стремительно, на глазах всех управленцев. И когда достиг высшей точки, Лев Семенович пригласил Александру Федоровну в ЗАГС. Вскоре у них родился сын. А через несколько лет брак распался. При разводе Лев Семёнович отстаивал каждую плошку, каждый стул. И милейшая Александра Фёдоровна оставила ему всё! Даже квартиру делить не стала, которую получила сама, выстояв в городской очереди много лет. Забрала только сына, да на первое время самое необходимое. И уехала! Навсегда!

Связь с нею поддерживала Валентина Васильевна, которой в то время было уже за сорок. Слово «дама» к ней не шло. А вот «есть женщины в русских селеньях» - вероятно, оттуда, из её родословной. Когда у Валентины Васильевны кто-нибудь спрашивал – почему она замуж не выходит? – ответ её веселил всех. – «Мама не велит!» или «Мама заругает!» - на полном серьёзе утверждала она. А если уж очень сильно донимали, она сердито добавляла: - Да чем выходить за такого, как Лёва, лучше в старых девах остаться! 

Всю жизнь Валентина Васильевна помогала  племянницам , потом – их детям. Позже – ухаживала за матерью, - за братом. А своей семьи так и не создала! И до сих пор живёт в одиночестве, ожидая кого-нибудь в свой гостеприимный дом!

А Лев Семёнович после Александры Фёдоровны больше не женился, но слабость к красивым женщинам питал. В плановом отделе работала Галина Владимировна, хорошенькая – страсть! Длинные, светлые волосы, голубые глаза. Вылитая Барби, только по-советски! Из любых волос она могла соорудить такую причёску, какую не всякий мастер сделает! Лев Семёнович, повстречав её в коридоре, красивую, с прекрасно уложенными или распущенными волосами, робко прижимался к стене, и от этого чуда природы млел, в нём оживало «мужское достоинство»; он раскланивался и провожал её совсем другим взглядом, как, если бы на глаза ему попалась уборщица тётя Дуся!

Я для Барби  была старовата. А вот смотреться так, как Галина Владимировна, хотелось. И в день рождения, перед каким-то праздником она причёсывала и меня.

После этого я сидела на стуле, словно истукан, не смея тряхнуть головой. Пытаясь выглядеть деловой женщиной, напускала на себя серьёзность, делала «умный вид». Серьёзности моей хватало до той поры, пока в приёмную не входил Лев Семёнович.

Увидев на голове моей «произведение искусства», всплеснув руками, словно китайский божок, Лев Семёнович восклицал: - Фурцева! Екатерина Алексеевна Фурцева!

От столь неожиданной и приятной лести я начинала хихикать, «умный вид» куда-то пропадал. На этом сходство с тогдашним министром культуры заканчивалось. А глуповатое выражение на моём лице красивой причёске не соответствовало!

Педантизм Льва Семёновича и дотошность в работе могли довести до слёз кого угодно! И в суде он, как правило, выигрывал все дела. Тогда ведь тоже были незаконные порубки. Правда, не в таких объёмах, как сейчас. И если представителем от лесхоза выступал Лев Семёнович, каким бы ловким и хитрым ни был его оппонент, убедить суд в том, что порубка была правомерной, ему не удавалось. На каждый довод оппонента у Льва Семёновича имелись в запасе два, а то и три, законных опровержения. Так он готовился к каждому суду.

Его невозможно было подкупить. Что-то посулить, пообещать. Он работал так, как его учили! И только одно это качество вызывало уважение. Тогда как некрасивый развод с Александрой Фёдоровной; слухи о том, что даже сыну он не разрешал покупать яблоки, а жену постоянно убеждал в том, что маргарин полезнее масла – вызывали неприязнь. Его скупость, доходящая до неприличия, неряшливость в одежде и неопрятный внешний вид отталкивали.

По долгу службы ему приходилось летать на самолёте, и с высоты осматривать леса – нет ли пожаров? Летать он боялся, и чаще старался отправить помощника Николая Семёновича, или милиционера, приписанного к лесхозу. И всё-таки положение обязывало!

У Льва Семёновича был серый пиджак в мелкую клетку, вероятно, ровесник двум его пальто. От старости клетка замыли-
лась, а на спине образовалось большое жёлтое пятно. Размером
во всю спину!

Когда самолёт возвращался на аэродром, он летел совсем низко. Мы в это время шли в столовую.

- Ой! Наш самолёт летит! – кричала я. – Как там Лев Семёнович? Не иначе, на работу придёт больным!

Машинистка Вера Александровна, заметив, что за самолётом вьётся дымок, подхватывала: - Смотрите! Смотрите! Лев Семёнович пиджак свой трясёт! У-у, сколько пыли!

На смешки сослуживцев он не обращал внимания. Но в управление приезжали люди посторонние. Проходили собрания, совещания. И только замечание директора: - Лев Семёнович! Что ж Вы такой неопрятный? У Вас есть форма работника лесного хозяйства. Прошу Вас на работу являться в ней! – заставили его повседневный серый пиджак сменить на форму.

Те женщины, с кем Лев Семёнович работал давно, как мужчину, всерьёз его не воспринимали. Когда же заведующей хозяйством пришла молодая Любовь Викторовна, Лев Семёнович снова воспрянул духом. Два одиночества в кабинете  Льва Семёновича часами вели меж собой беседу. Любовь Викторовна воспитывала дочку одна, без мужа. Было заметно, что живётся ей трудно. И вежливый Лев Семёнович чем-то её прельстил. Вероятно, так же завлекал он и Александру Фёдоровну. И хотя жениться ему было уже поздно, как не думала о замужестве и Любовь Викторовна, но понимание друг у друга они нашли.

По их раскрасневшимся лицам можно было заметить, что беседы обоим доставляли удовольствие.

Со мной же Лев Семёнович делился: - Вы знаете, какая интересная женщина Любовь Викторовна? Она ведь тоже одинока, как и я!

Потом в лесном хозяйстве началась реорганизация.  Лев Семёнович был вынужден уйти на пенсию по возрасту. А на его место из  леспромхоза пришла Галина Ивановна.

Никому из прежних своих помощников Лев Семёнович не уделял столько внимания, сколько Галине Ивановне! Хотя обучил он многих. И только её – женщину лет сорока, смуглую и кареглазую он посвящал во все тонкости дела, которому служил. Уже перед закатом ей одной он говорил такие комплименты, какие много раньше слышала от него Галина Владимировна, наши молоденькие бухгалтера Таня, и ещё Таня; кассир Валентина Федоровна, Любовь Викторовна, а изредка – и я!

А Галина Ивановна ученицей оказалась способной, наставника своего не подвела. И в суде, после его ухода, не проиграла ни одного дела!

Я бы не стала писать о Льве Семёновича. У каждого немолодого человека, в том числе и у меня в этом возрасте, свои тараканы в голове. Но лет десять тому назад я поехала в лес за грибами. Ориентируюсь плохо. Заблудиться могу в трёх соснах. Аукаясь и, не слыша отклика, пошла совсем в другую сторону. Какая нечистая  занесла меня в бурелом, не знаю! Бурелом, созданный руками человека, а не стихией! На огромной территории был спилен лес. Спилить – спилили, а вывезти – не вывезли. Вековые ели, и корабельные сосны валялись повсюду. В одном месте высота штабеля была размером с двухэтажный дом. Я полезла туда. Вероятно, семейку поганок перепутала с опятами!

Залезла, а спуститься не могу. Сучья не обрублены, ветки  цепляются за сапоги, за штаны. Кора со стволов облупилась, ноги скользят. Ну, думаю, если провалюсь вниз – на первый этаж, там навечно и останусь! Вместе с жучками-короедами, которые деловую древесину уже изрядно попортили. Не пощадил её дождь и снег. Было видно, что лес спилили года три-четыре тому назад. Спилили и бросили! Не жалко! А теперь это дрова!

С величайшим трудом, но выбралась. И. погрозив кулаком невидимым врагам леса, в сердцах выругалась: - Нет на вас, паразитов, Льва Семёновича!!!

Теперь же, когда леса вырубили повсеместно, охрана и защита леса оказалась никому не нужной.

Пенсионером Лев Семёнович прожил года два. А женихом – лет пятнадцать. Желающих разделить с ним одиночество не нашлось. В определённые дни он приходил в управление отовариваться. В магазинах в то время не было ничего. А руководители лесхоза, имея право по своим фондам продавать лес, могли обеспечить  рабочих продуктами. Он заходил во все отделы, раскланивался. А с Галиной Ивановной они шептались подолгу, словно двое заговорщиков. Безусловно, по работе, а не
как-то ещё. Это был его мир!

А в пустой квартире его никто не ждал! Даже телевизора не было. Одно радио. Он слушал его и в то время,  когда ещё работал. Слушал и на пенсии. А напоследок запустил в него ботинком! Невмоготу стало!

Как он уходил, не знает никто! Хоронил его лесхоз. Валентина Васильевна известила Александру Фёдоровну. И та приехала с сыном. В неухоженном доме, вдоль стены, обнаружили много банок: с тушёнкой, с консервами, с мёдом. На сберкнижке – немалую по тем временам сумму. Кто-то сказал: - хватило бы на машину! Но уже наступила инфляция, и от сбережений остался пшик!

Тайну, для чего он всё это копил, Лев Семёнович унёс с собой!

Р.S. Вышеназванные женихи – из прошлого века. Тогда говорили – Каждый в своей жизни должен родить сына, построить дом и посадить дерево!
На поверку же оказалось, что сын, выросший без отца, как правило, с комплексами. Заложенный сикось-накось фундамент обязательно даст трещину. И дом развалится! А посаженное дерево без полива засохнет!
Подобные женихи не перевелись и в наше время! Только называют их иначе. Но это будут уже новые истории с другими рассказчиками.