Амедео Модильяни. Воспоминания Мишель Жорж Мишеля

Полный текст очерка с иллюстрациями можно найти на моем сайте (см. адрес на первой странице)


Амедео Модильяни (из воспоминаний Мишель Жорж Мишеля)
Как-то раз в полдень, когда я собрался уходить из студии Лео Бакста, известного тем, что предсказал великое будущее Марку Шагалу. Он меня задержал, сказав: «Подождите, не уходите. Я ожидаю кого-то, кто действительно «Кто-то» - итальянский художник и скульптор Модильяни из Ливорно. Он работает над моим портретом. Вот рисунок, который он успел сделать для портрета. Посмотрите на тщательность прорисовки. Все особенности моего лица выписаны будто иглой без единой корректировки. Это действительно «Кто-то», я вас заверяю. 
Шел 1919 год, и я работал над романом. Об этом стоит упоминуть только потому, что главный герой был никем иным как самим Модильяни, по крайней мере многие факты его неугомонной жизни были мною использованы.
В середине прошлого столетия Анри Мюрже придумал определение для эксцентричного образа жизни, названного им богемным (Henry Murger Vie de Boheme). Но я открыл новый вид богемы в более свободном и бесконечно широком значении в Монпарнасском квартале, в котором собирались художники, скульпторы и интелектуалы со всего мира, приносившие свои новые неожиданые идеи. Здесь в любом кафе можно было столкнуться с последователями любых идей и убеждений – даже  с Троцким и Лениным. Последний проводил ночи за игрой в шахматы, и, как сказал мне зять скульптора Бурделя, даже рассматривал возможность получения работы модели на юге Франции, но отказался от этой скромной амбиции, с грустью осознав, что слишком мал ростом. 
На полном страстей Монпарнасе я искал героя, который мог бы представлять новую богему, а также борьбу и устремления его обитателей.
Я спрашивал совета у многих знакомых и каждый говорил – Модильяни. И я поверил им и сделал своим героем, изменив имя на Modrulleau, а имя его подруги изменив с Noix-de-Coco на Haricot-Rouge.
 
Jeanne H;buterne, Haricot-Rougein Les Montparnos
Таким образом ожил мой “Montparnos”. Такова сила печатного слова, что даже сейчас (от переводчика - 1950-е годы) некоторые журналисты, которые никогда не читали книг, но которые хотят возродить «героический» период Монпарнаса, говорят о Haricot-Rouge как о реальном человеке.
Таким образом Бакст собирался представить меня живому воплощению героя, созданного моим воображением.
Наконец в студию гибкой пружинистой походкой индейца с Анд вошел высокий, стройный молодой человек. На нем были легкие испанские туфли эспадриллес и плотно-сидящий свитер. На его бледном, оттеняемом копной толстых волос лице, под тяжлыми бровями горели глаза. Впоследствии я узнал, что этот напряженный взгляд, сосредоточенный на некоем отдаленном предмете, был, к сожалению, всего лишь следствием наркотиков.

Модильяни прошел через формальности знакомства так быстро, будто лихорадочно стремился заняться работой. Чай, который Бакст для него приготовил, остыл нетронутым.
Он накладывал краску на холст медленно, но крепко, все мускулы на его щеках, челюсти, руке были напряжены. Он отвечал кратко, но вежливо на наши вопросы, но все внимание было сосредоточено на работе. Помимо работы, он не проявлял никакого интереса ни к чему, пока Бакст не заговорил с ним об Утрилло. На мой случайный вопрос почему Утрилло пишет только мрачные сюжеты, Модильяни ответил скорее со злостью, чем с горечью:
«Вы должны писать то, что видите. Дайте художнику какое-нибудь иное место для жизни, кроме трущоб. Как бывают шокированы коллекционеры и арт дилеры, когда мы приносим им сцены ужасных пригородов, с кривыми деревьями, изогнутыми как козлобородник  и черными от сажи и копоти. Или какие-нибудь реалии домашнего устройства, где столовая соседствует с уборной! И поскольку мы вынуждены жить как старьевщики на окраинах города, мы просто пишем то, что видим. Каждое время получает художников и поэтов, которых заслуживает, вместе с предметами, которые сопутствуют жизни, которою они ведут. Во времена Ренессанса художники жили в дворцах, носили вельвет и наслаждались солнечным светом.  Когда же вы сталкиваетесь с той нищетой, в которой живет художник Утрилло и видите в каком количестве госпиталей он побывал от Picpus до Fontenay, вы не станете спрашивать почему он пишет только стены, покрытые испражнениями насекомых, прокаженные улицы и бесконечные рельсы!»
  Модильяни был очень нежен с Утрилло. Их первая встреча была по своему живописна. Они начали с того, что в знак взаимного обожания, обменялись пальто. Затем один сказал другому
«Ты величайший в мире художник.»
«Нет. Это ты величайший в мире художник.»
«Я тебе запрещаю противоречить мне.»
«Я тебе запрещаю запрещать мне!»
«Если ты это скажешь снова, я ударю тебя!»
«Самый великий в мире...»
Бах, бац! Так началась драка. Все закончилось в ближайшем бистро. Здесь они выпили громадное количество бутылок вина и обменялись пальто еще несколько раз. Затем они вышли.
«Ты величайший в мире художник, не так ли?»
«Нет. Ты.»
Бах, бац! Еще один сильный удар! И они начали снова, закончив драку в канаве, где и уснули, а проснувшись на заре обнаружили, что ограблены.

***
Когда недавно я побывал в Соединенных Штатах, то увидел в Pennsylvania Museum некоторые полотна Модильяни, которые некогда прошли через мои руки. Люди с придыханием сообщали мне цены картин, а один посетитель даже в восторге поделился, что каждая стоит $60 тыс. В саду крупного промышленника в Ривьере, я увидел несколько замечательных статуй Модильяни, и в числе прочих выполненное им собственноручно надгробие для себя и своей жены, которая в соответствии с хорошо известной историей, выбросилась в окно, узнав о его смерти.

***
В заключение, я должен поделиться историей о художнике, которая лучше любого комментария показывает глубину влияния Модильяни на других людей даже на подсознательном уровне.
Когда в романе я подошел к сцене смерти моего героя, интуиция подсказала мне изобразить умирающего, произносящим с последним вздохом слово «Рим».
Несколько позже я встретил баскского художника Ортиза де Зарате (Ortiz de Zarate), который был с Модильяни в его последние моменты жизни и случайно унаследовал студию покойного.
«Не помнишь ли ты какие были его последние слова?» спросил я.
«Да», сказал он. «Он умер в Charity Hospital. В той же самой постели, в которой умер Jarry*. И я слышал, как он еле слышно прошептал “Cara Italia!” (Дорогая Италия)»

*Alfred Jarry (1873-1907). Основоположник театра абсурда.