глава 30 Секретные переговоры

Смеющаяся гордость рек и озер

глава 30

Секретные переговоры

Писатель: Цзинь Юн

Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин



Секретные переговоры

Лин-ху Чун повел великого наставника Фан Чжэна и даоса Чун Сюя к пику «Прозрения сущности» через перевал «Гончарной печи» и привел к Цюйпиншань – горе «Бирюзового экрана». Фан Чжэн и Чун Сюй всмотрелись, задрав головы, и увидели на отвесной стене два терема, словно созданных бесмертными небожителями – смотреть можно было бесконечно. Фан Чжэн вздохнул: «Люди, воздвигшие эти строения, своей премудростью раздвинули границы Неба, оказывается, в Поднебесной нет таких дел, которые неподвласны человеку, и боюсь, что исключением является только человеческое сердце».

Трое медленно пошли вверх, и поднялись до «Сюанькунсы» – «Висящего в пустоте» монастыря. Этот монастырь состоял из двух трехэтажных строений, возносящихся вверх на несколько десятков чжанов. Расстояние между строениями было в несколько десятков шагов, и между ними над пропастью висел мост. В монастыре имелась прислужница, она увидела Лин-ху Чуна с сопровождающими, вытаращила глаза, но ничего не сказала и не приветствовала по ритуалу. Лин-ху Чун несколько дней назад был здесь вместе с И Хэ, И Цин, И Линь и другими, знал, что прислужница глухонемая, глупая, ничего не понимает, и не стал обращать на нее внимания, повел своих спутников напрямик к висящему мосту. Висящий мост имел в ширину несколько локтей, когда обычные люди ступали на него, они испытывали потрясение – на все стороны вокруг простиралась пустота, под ногами рождались облака, люди чувствовали себя словно среди небес, у них подгибались ноги и слабели руки, но трое путников были высокими мастерами боевых искусств, они наслаждались удивительным видом. Фан Чжэн и Чун Сюй устремили свои взоры на север, там, среди зыбких облаков, то появлялись, то пропадали из виду далекие стены, зажатый меж двух гор перевала Гончарной печи, шумел поток – картина была величественной и прекрасной. Фан Чжэн произнес: «Люди древности говорили, что если один муж встанет на перевале, то десятки тысяч мужей не пройдут, эта местность именно такова».

Чун Сюй произнес: «Во времена династии Северная Сун князь Ян Лаолин удерживал три перевала, это была неприступная крепость. Увидев монастырь Сюанькунсы, будто построенный духами, изумляюсь мастерству древних, но, глядя на эту горную дорогу в пятьсот ли длиной, понимаю, что рядом с ней даже монастырь Сюанькунсы кажется ничтожным».

Лин-ху Чун изумился: «Даос-наставник, ты хочешь сказать, что этот горный проход длиной в пятьсот ли пробит людьми?» Даос Чун Сюй ответил: «В Исторических хрониках сказано, что император Северной Вэй Дао У в первый год своего царствования «Небесная радость» повелел Кэ Яню, вернуть солдат в Пинчэн, послал десятки тысяч солдат пробить в горах Хэншань тоннель, и сделать дорогу в пятьсот ли длиной, и перевал Гончарной печи как раз являлся самой северной точкой этой дороги». Фан Чжэн произнес: «Так называемый «Путь в пятьсот ли» в значительной мере был создан самой природой. Император династии Северная Вэй послал десятки тысяч солдат, только чтобы пробить тоннель под горой. Но даже и эти работы заставляют людей лишиться дара речи».

Лин-ху Чун произнес: «Неудивительно, что так много людей стремятся стать императорами. Стоит ему только слово сказать, как десятки тысяч солдат бросаются прорубать тоннели, пронзая горы». Чун Сюй произнес: «Это испытание властью с древних времен множество героев и славных рыцарей не могли преодолеть. Что говорить об императорском звании, да вот все эти раздоры и бури в воинском сообществе нашего времени восходят к этим двум иероглифам – «сила и власть»«.

Лин-ху Чун ощутил холодок в сердце: «Вот мы и подошли к главному вопросу». Вслух сказал: «Позднерожденный не понимает, просит двоих преждерожденных дать пояснения».

Фан Чжэн произнес: «Глава клана Лин-ху, сегодня господин Юэ из клана Суншань с какой целью приходил?» Лин-ху Чун ответил: «Он принес приказ главы альянса Цзо, запрещающий позднерожденному принимать пост главы клана Хэншань». Фан Чжэн спросил: «А почему глава альянса Цзо не хотел позволить тебе стать главой клана Хэншань?» Лин-ху Чун ответил: «Глава альянса Цзо хочет объединить пять кланов в один, позднерожденный постоянно мешал осуществлению его великого замысла, убил немало людей Суншани, глава альянса Цзо бещено ненавидит позднерожденного». Фан Чжэн спросил: «Но почему ты мешал осуществлению его великого замысла?»

Лин-ху Чун замер, некоторое время затруднялся с ответом, и только машинально повторил: «Почему я мешал его великим планам?»

Фан Чжен спросил: «Тебя не устраивает объединение кланов меча пяти твердынь в единую школу?»

Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный не задумывался, устраивает это его, или нет. Но клан Суншань принуждал клан Хэншань дать согласие на сотрудничество, они переоделись людьми из учения Солнца и Луны, захватили в плен учениц клана Хэншань, окружили и атаковали со всех сторон госпожу-наставницу Дин Цзин, они использовали самые подлые методы. Хорошо еще, что позднерожденный успел вмешаться в это дело, «сердцем почувствовал несправедливость, тут же пришел на подмогу». Потом клан Суншань устроил пожар в долине Отливки мечей, они хотели сжечь наставниц Дин Сянь и Дин И, это было еще более страшное зло. Позднерожденный решил, что, если бы объединение кланов было столь прекрасным делом, то отчего бы клану Суншань не провести открытые переговоры, а не действовать исподтишка?»

Чун Сюй закивал головой: «Глава клана Лин-ху говорит правильно. У Цзо Лэн-чаня амбиции непомерные, он хочет стать первым человеком в воинском сообществе. Он знает, что трудно заставить людей подчиняться, поэтому действует тайными планами». Фан Чжэн вздохнул: «Глава альянса Цзо силен в военном деле, и богат знаниями, в самом деле является выдающимся человеком в воинском сообществе, среди кланов меча Пяти твердынь изначально никто не мог с ним сравниться. Но его притязания чрезмерно велики, он хочет подавить кланы Удан и Шаолинь, и ему приходится быть несколько неразборчивым в средствах». Чун Сюй произнес: «Уже много сотен лет все считают клан Шаолинь лидером среди воинского сообщества. Вслед за Шаолинем идет Удан. За ними идут кланы Куньлунь, Эмэй, Кунтун и остальные кланы. Добродетельный младший брат Лин-ху, чтобы какой-нибудь клан создал себе славное имя, на это требуются сотни лет и несчетное количество героев и славных рыцарей, неисчислимое количества пота и крови. Нужно отрабатывать комплекс за комплексом, капля за каплей, тысячу раз перековывать и сотни раз переплавлять навыки, собирая мастерство, это не может быть делом одного дня. Кланы меча Пяти твердынь высятся в «лесу воинов», но все же это длится не более шестидесяти – семидесяти лет, хотя их взлет и прекрасен, но все же они не сравнятся с кланами Куньлунь и Эмэй, и тем более не сравнятся с богатыми знаниями и глубоким проникновением в суть семьюдесятью двумя искусствами Шаолиня». Лин-ху Чун кивнул, соглашаясь с этой мыслью.

Чун Сюй продолжил: «В каждом клане время от времени появляются один или два мудрых воителя, обладающих могучим воинским искусством, которые становятся сильнейшими бойцами своего времени. Один человек создает себе великую славу, опережая других – такое происходит часто. Но, подчинять себе другие кланы Поднебесной, опираясь лишь на силы одного человека – такого раньше не было. Цзо Лэн-чань переполнен амбициями, раз решился на такое дело. В тот год, когда он стал главой союза кланов меча Пяти твердынь, великий наставник Фан Чжэн предсказал, каковы будут последствия этого для воинского сообщества. То, что Цзо Лэн-чань проделал в последнее время, полностью подтверждает предвидение шаолиньского настоятеля». Фан Чжэн произнес: «Амидафо».

Чун Сюй продолжил: «Когда Цзо Лэн-чань стал главой союза пяти кланов – это был первый шаг. Вторым шагом становится объединение пяти кланов в один, чтобы он стал главой единого клана. После объединения его силы и влияние возрастут, и он сравнится в могуществе с Шаолинем и Уданом. После этого он предпримет шаги по поглощению кланов Куньлунь, Эмей, Кунтун и Цинчэн, присоединяя их один за другим – это будет третий шаг. После этого он развяжет войну с колдовским учением, чтобы возглавить Шаолинь и Удан. Провоцирование войны с колдовским учением будет четвертым шагом.

Лин-ху Чун почувствовал ужас в сердце, произнес: «Но это же труднейшее дело, боевое искусство Цзо Лэн-чаня вовсе не таково, что у него нет равных противников в современном мире, откуда он возьмет столько сил для осуществления своих планов?»

Чун Сюй ответил: «Человеческое сердце трудно познать. Независимо от того, насколько трудны дела этого мира, всегда найдется человек, который захочет попробовать. Взгляни – эту дорогу в пятьсот ли разве не люди проложили? Этот висящий в пустоте монастырь, разве не люди построили? Если Цзо Лэн-чань истребит колдовское учение, разве не возомнит он себя непревзойденным в этом мире, разве не захочет поглотить и Шаолинь, и Удан – тут тоже не будет ничего невозможного. Совершая эти дела, он не будет полагаться только исключительно на боевое мастерство». Фан Чжэн снова произнес слова молитвы: «Амидафо».

Лин-ху Чун произнес: «Оказывается, Цзо Лэн-чань хочет, чтобы ему повиновались все бойцы в Поднебесной». Чун Сюй произнес: «Именно так! Опасаюсь, что к этому времени он захочет стать императором, после того, как станет императором, захочет долгой жизни без старости, безграничного долголетия! Это называется «Ненасытный в желаниях человек подобен змее, пытающейся проглотить слона», так было всегда с древности и до наших дней. Среди героев и славных рыцарей только очень немногие могли преодолеть испытание властью».

Лин-ху Чун промолчал, под порывом ледяного северного ветра невольно задрожал, произнес: «Человеческая жизнь – несколько десятилетий, но жить всем нравится, к чему все эти потрясения? Цзо Лэн-чань хочет уничтожить кланы Кунтун и Куньлунь, поглотить Шаолинь и Удан, невозможно представить себе, сколько людей будет погублено, сколько же это крови прольется?»

Чун Сюй махнул руками: «Вот именно поэтому, мы трое и должны взять на себя задачу остановить Цзо Лэн-чаня, не дать ему ради его бешенного честолюбия залить кровью мир рек и озер».

Лин-ху Чун содрогнулся: «То, о чем поведал даосский наставник, бросает в дрожь. Позднерожденный не обладает глубокими знаниями, просит двоих уважаемых отдавать приказания».

Чун Сюй произнес: «В тот день, когда ты во главе множества героев напал на Шаолинь, чтобы освободить барышню Жэнь, то вы в Шаолине и бревна не тронули, травинки не шелохнули, настоятель Фан Чжэн очень хвалил твой характер». Лин-ху Чун слегка покраснел: «Позднерожденный глупо безумствовал, просто ужасно». Чун Сюй продолжил: «После того, как ты ушел, Цзо Лэн-чань и другие тоже попрощались, однако я еще на неделю остался у настоятеля, дни и ночи проводя в беседах с наставником Фан Чжэном, обсуждая непомерные амбиции Цзо Лэн-чаня. В тот день, когда Жэнь Во-син при помощи коварной уловки одержал верх на настоятелем Фан Чжэном, Цзо Лэн-чань ответил ему в его же манере, в общем-то ничего особенного, но среди воинского сообщества некоторые бойцы стали поговаривать, что Фан Чжэн не смог победить Жэнь Во-сина, а Жэнь Во-син оказался не в силах справиться с Цзо Лэн-чанем...»

Лин-ху Чун замотал головой: «Да где там, да где это видано!» Чун Сюй произнес: «Мы все знаем, что все было иначе. Однако после этих состязаний имя Цзо Лэн-чаня раструбили повсюду, и это тоже еще больше распалило его амбиции. Позже мы порознь получили известия, что ты будешь принимать полномочия главы клана Северная Хэншань, решили вместе прийти на Хэншань, во-первых, чтобы поздравить младшего братишку, во-вторых – обсудить это дело».

Лин-ху Чун произнес: «Двое уважаемых так высоко меня оценивают, я не смею».

Чун Сюй произнес: «Тот Юэ Хоу передал приказ Цзо Лэн-чаня, сказал, что в пятый день третьего месяца все пять кланов меча Пяти твердынь соберутся на горе Суншань, будут выдвигать кандидатуры главы единого клана. Именно это уже предвидел заранее великий наставник Фан Чжэн, но мы даже не ожидали, что Цзо Лэн-чань будет так торопиться.

Он говорил о выдвижении кандидатов на место главы клана Пяти Твердынь, будто объединение кланов меча Пяти твердынь в один уже стало реальностью. Но на самом деле, господин Мо Да на Южной Хэншани обладает очень эксцентричным характером, он никак не может покориться Цзо Лэн-чаню. Даосский наставник Тянь Мэнь с горы Тайшань имеет характер твердый, как сталь, его не заставить подчиняться другим. Твой наставник, господин Юэ – «снаружи круглый, внутри квадратный», очень уважает традиции клана горы Хуашань, если Цзо Лэн-чань захочет уничтожить самостоятельность Хуашани, то господин Юэ будет аргументировано отстаивать свою точку зрения. Остается только клан горы Северная Хэншань, три настоятельницы которой по очереди перешли в паринирвану, толпа девушек не могла бы сопротивляться Цзо Лэн-чаню, и, возможно, могли подчиниться. Но кто ожидал, что Дин Сянь сможет нарушить традицию, и передаст бразды правления кланом братишке! Когда мы с братом-настоятелем обсуждали эту прозорливость госпожи-наставницы Дин Сянь, то не было предела нашему восхищению. Она была на грани смерти, страдала от ран, но смогла придумать такой удивительный ход. Видно было, что Дин Сянь обладала великим умением постигать истину, на пороге смерти сохранила удивительную ясность духа. Нужно только, чтобы четыре клана – Южная Хэншань, Тайшань, Хуашань и Северная Хэншань стояли заодно, не соглашались на объединение, и тогда тайные коварные планы Цзо Лэн-чаня, сулящие великие бедствия на реках и озерах, не будут осуществлены».

Лин-ху Чун произнес: «Однако, судя по тому, как сегодня Юэ Хоу описывал эту ситуацию, Тайшань, Южная Хэншань и Хуашань – все три клана выразили покорность Цзо Лэн-чаню». Чун Сюй кивнул головой: «Именно так. Логику мыслей твоего наставника, господина Юэ, нынешний наставник монастыря Шаолинь и убогий даос постигнуть не в состоянии.

Говорят, что твой учитель принял одного нового ученика, это некий юноша из семейства Линь, из города Фучжоу, так или нет?» Лин-ху Чун ответил: «Именно так. Этого юношу зовут Линь Пин-чжи». Чун Сюй произнес: «В его семье от предков передавался трактат о мече, Отвергающем зло, слухи об этом давно ходили среди рек и озер, все говорили, что в методах меча этого трактата скрыта великая сила, братишка наверняка об этом слышал». Лин-ху Чун ответил: «Так точно». И рассказал о том, как в городе Фучжоу в переулке Сянъян была найдена ряса, на которой был записан трактат, как люди из фракции Суншань хотели ее отобрать, как он получил раны и свалился без сознания.

Даос Чун Сюй размышлял некоторое время, наконец, произнес: «Исходя из логики, твой прежний наставник должен был вернуть рясу своему ученику Линь Пин-чжи».

Лин-ху Чун произнес: «Точно. Но впоследствии младшая сестра-наставница догнала меня с требованием вернуть трактат о мече Бисе. Я никак не мог доказать ей, что не брал рясу. Позднерожденного уже давно подозревают, он не берет это в голову, но что из себя представляют. в конце концов, эти методы меча, отвергающего зло? Прошу двух преждерожденных дать пояснения.».

Чун Сюй обменялся взглядами с Фан Чжэном: «Настоятель, прошу тебя разъяснить братишке Лин-ху все подробности этого дела».

Фан Чжэн покивал головой: «Глава клана Лин-ху, слыхал ли ты когда-нибудь о «Драгоценном тратате Подсолничника» – «Куйхуа баодянь»?»

Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный уже слышал это название. Мой прежний наставник упоминал, что Куйхуа баодянь – непревзойденный в воинском сообществе тайный трактат, но его передача утеряна, и неизвестно, куда он пропал. Потом позднерожденный слышал от Жэнь Во-сина, что этот трактат был передан Непобедимому Востоку, и сейчас он находится в руках учения Солнца и Луны». Фан Чжэн покачал головой: «То, что находится в руках колдовского учения – это неполный трактат с искажениями текста, это вовсе не исходный документ». Лин-ху Чун ответил: «Да». Он подумал, что самые тайные и важные секреты воинского сообщества, если не известны этим двоим – значит, о них не знает никто, а наставник Фан Чжэн может объяснить любое событие в мире боевых искусств.

Фан Чжэн поднял голову, глядя на свободно плывущие белые облака, произнес: «В те годы клан горы Хуашань был разделен на направление энергии и направление меча – единый клан распался на два потока. Из-за этого старейшины клана встали на путь взаимного истребления, начали уничтожать друг друга, ты знаешь об этом?! Лин-ху Чун ответил: «Да. Однако, мой шифу подробно это не разъяснял». Фан Чжэн кивнул головой: «Когда под одной крышей каждый точит оружие против другого, в этом нет ничего хорошего, неудивительно, что господин Юэ не любил об этом рассказывать. Но, как говорят, это разделение клана Хуашань на направление энергии и направление меча, как раз и произошло из-за этого трактата Подсолнечника, Куйхуа баодянь».

Он помедлил, и медленно продолжил: «Все говорят, что этот «Трактат Подсолнечника» был составлен при прошлой династии, в императорском дворце его написал некий хуангуань». Лин-ху Чун спросил: «Хуангуань – дворцовый чиновник?» Фан Чжэн произнес: «Хуангуань значит тоже самое, что и Тайгун – «великий канцлер» – евнух». Лин-ху Чун кивнул головой. Фан Чжэн произнес: «Имя этого достигшего Небес преждерожденного в наше время уже невозможно установить. Почему этот великий боец стал евнухом во дворце императора, тем более невозможно понять, но изложенное им в «драгоценном трактате» боевое искусство было настолько глубоким и утонченным, что за триста лет никто не смог им овладеть. Сто лет назад эта книга попала в филиал монастыря Шаолинь в провинции Фуцзянь, в городе Путянь. В те годы настоятелем Путяньского Шаолиня был чаньский наставник Хун Е – «Красный лист», он обладал великой мудростью и обширными знаниями, в соответствии с его восприимчивостью к боевым искусствам, он должен был бы овладеть искусством, изложенным в этом трактате. Однако, опираясь на рассказы его учеников, он вовсе не сумел им овладеть. И еще люди рассказывали, что чаньский наставник Хун Е исследовал этот трактат очень долго, вплоть до самой кончины, но так и не овладел этим сокровенным боевым искусством».

Лин-ху Чун произнес: «Возможно, чаньское прозвище этого монаха содержит ключ к загадке, намек на то, что человек уровня знания наставника Хун Е сможет умом понять содержащееся в книге знание, но в руки его не возьмет».

Великий наставник Фан Чжэн кивнул головой: «Это тоже очень возможно. Старый монах с даосским наставником Чун Сюем не удостоились предопределения увидеть текст драгоценного трактата, иначе, пусть даже не овладели этим искусством, но хоть прочитали, что там, в конце концов, за тайны описаны – и то было бы хорошо».

Чун Сюй усмехнулся: «Великий наставник однако, затронул мирские помыслы. Мы, люди, изучающие боевое искусство, не видели драгоценного трактата – да и ладно, если бы увидели, разумеется, могли забыть и о еде, и о сне, в результате не только бы потеряли покой, но и стали бы раздражительными. Не попалась нам эта книга – так это наоборот – счастливое предопределение».

Фан Чжэн расхохотался, произнес: «Брат-даос говорит верно, старый монах не отринул полностью мирскую пыль, очень стыдно» Он обернул голову к Лин-ху Чуну: «Передают, что в клане горы Хуашань было два брата-наставника, которые прибыли в путяньский Шаолинь. Непонятно каким предопределением, но им удалось прочесть этот «Драгоценный трактат Подсолнечника» «.

Лин-ху Чун подумал: «Раз этому трактату «Куйхуа баодянь» придавали такое важное значение, то в путяньском Шаолине его просто так не показывали. Единственным способом для двух учеников клана Хуашань увидеть этот трактат, наверняка было чтение украдкой. Великий наставник Фан Чжэн очень вежлив, слово «воровски» не упоминает».

Фан Чжэн продолжил: «Времени у них было в обрез и оба не могли успеть прочесть трактат целиком. Так что они разделились, и каждый прочел половину трактата, потом, вернувшись на Хуашань, стали вместе восстанавливать смысл. Но кто ожидал, что, когда они начнут соединять прочитанное в книге, получится, что к «голове коровы приделали рот лошади», общего смысла понять не удавалось. Каждый из них решил, что второй неправильно прочитал книгу, и только его записи являются верными. Но на основании только собственных записей можно было восстановить только половину текста, и для тренировки это не годилось. Изначально они оба были как родственники, даже ближе, чем родные братья, вышедшие из единой утробы и имеющие одинаковые кости и плоть, но после этого исполнились подозрений друг к другу. Разделение клана Хуашань на направление энергии и направление меча пошло именно с этого момента».

Лин-ху Чун произнес: «Эти двое преждерожденных, не иначе как двое Хуашаньских наставников старшего поколения Юэ Су и Цай Цзы-фэн?»
Юэ Су был патриархом направления энергии в клане Хуашань, а Цай Цзы-фэн как раз был патриархом направления меча. Разделение клана Хуашань на эти два направления было уже делом очень давних лет. Фан Чжэн произнес: «Именно так. То, что Юэ и Цай тайно прочитали трактат «Куйхуа баодянь», чаньский наставник Хун Е обнаружил достаточно быстро. Он с высоты своих лет понимал, что в этом трактате по боевому искусству сведения не только глубокие и утонченные, но и предельно опасные. Говорили, что самым трудным было первое препятствие, как только это первое препятствие преодолевалось, то дальше все было совсем просто. В Поднебесной боевые искусства обычно рассчитаны на последовательный и постепенный прогресс, и чем дальше, тем труднее продвигаться. Но в этом трактате самым трудным был первый шаг, во время отработки одна ошибка могла привести если не к смерти, так к тяжелому ранению. Поэтому он тут же послал за ними своего лучшего ученика по имени Ду Юань-чань на гору Хуашань, предостеречь этих двоих ни в коем случае не пытаться отрабатывать изложенное в этом трактате воинское умение».

Лин-ху Чун произнес: «Раз в этой школе самым трудным был первый этап, и никто не мог дать разъяснений, то изучать искусство по книге было, в самом деле, предельно опасно. Но, похоже, что преждерожденные Юэ и Цай вовсе не послушались». Фан Чжэн произнес: «На самом деле, в этом их тоже обвинить нельзя. На мой взгляд человека, всю жизнь проведшего в изучении боевых искусств, раз уж тайком подглядели сокровенные тайны боевого искусства, как удержаться от того, чтобы их не освоить? Старый монах, отказавшийся от мира, соблюдающий десятки запретов, и то, едва заговорил о драгоценном трактате, так им сразу овладели мирские помыслы, брат-даос Чун Сюй только что из-за этого надо мной посмеялся. Что говорить о мирянах, изучающих боевое искусство? Но кто ожидал, что из-за того, что Ду Юань-чань отправился вслед за ними, возникнут новые проблемы». Лин-ху Чун произнес: «Неужели Юэ и Цай непочтительно обошлись с чаньским наставником Ду Юань-чанем?»

Фан Чжэн покачал головой: «Как раз наоборот. Когда наставник Ду Юань-чань взошел на гору Хуашань, Юэ и Цай встретили его со всей почтительностью, признались, что тайком прочитали «Куйхуа баодянь», с одной стороны – принесли глубочайшие извинения, но в то же время попросили его дать разъяснения по содержащемуся в трактате боевому учению. Мало кто знал, что Ду Юань-чань, хотя и был учеником, воплотившим все ожидания наставника Хун Е, но он, однако, не удостоился получить передачу боевого искусства этого драгоценного трактата. Наставник Хун Е сам не до конца разобрался с этим учением, как он мог передать его ученику? Но Юэ и Цай предполагали, что он наверняка целиком познал все тонкости этого учения, откуда им было знать, что тут были совсем другие причины? В тот момент Ду Юань-чань совершенно ничего не знал, но, едва услышал, как они начали декламировать текст трактата по памяти, тут же начал давать пояснения, одновременно запоминая в сердце текст трактата. Ду Юань-чань имел высочайшее боевое искусство, в то же время он был необычайно мудрым и находчивым, услыхав только одну фразу, тут же самостоятельно решил загадку, дал пояснения, кто бы мог подумать, что он начнет убедительно разъяснять фразу за фразой».

Лин-ху Чун произнес: «Получается, что Ду Юань-чань наоборот, получил текст трактата от этих двоих – Юэ и Цая?» Фан Чжэн кивнул головой: «Именно так. Однако Юэ и Цай запомнили трактат не полностью, а пересказывая, неизбежно допускали ошибки. Говорят, что Ду Юань-чань провел на горе Хуашань восемь дней, и только тогда отбыл, но с той поры он больше не возвращался в путяньский Шаолинь». Лин-ху Чун удивился: «Он не вернулся? Но куда же он отправился?» Фан Чжэн произнес: «В то время об этом так никто и не узнал. Но скоро чаньский наставник Хун Е получил от Ду Юань-чаня письмо, он сообщал, что не сумел обуздать мирские желания, твердо решил вернуться к жизни мирянина, и не может лично проститься с шифу». Лин-ху Чун пришел в изумление.

Фан Чжэн произнес: «Из-за этого дела между фракцией Хуашань и монастырем Шаолинь произошел разлад, к тому же получилось, что ученики фракции Хуашань не просто подсмотрели тайком «трактат Подсолнечника», но и дали ему просочиться вовне. И довольно скоро гору Хуашань атаковали десять старейшин колдовского учения.


Лин-ху Чун тут же вспомнил о скелетах в дальней пещере на скале размышлений, о вырезанных на скале рисунках с изображением приемов меча, и невольно воскликнул: «А!»
Фан Чжэн спросил: «В чем дело?» Лин-ху Чун покраснел, произнес: «Перебил рассказ настоятеля, прошу простить вину».
   
Фан Чжэн покивал головой: «В то время твой отец-наставник еще не появился на свет. Десять старейшин колдовского учения напали на Хуашань, стремясь завладеть трактатом «Куйхуа баодянь», к этому времени клан горы Хуашань уже заключил союз с кланами Тайшань, Суншань, Северная Хэншань и Южная Хэншань, и остальные четыре клана срочно пришли на помощь. У подножия горы Хуашань разгорелась битва, десять старейшин колдовского учения, получив множество тяжелых ранений, «улетели с подбитыми крыльями», но Юэ Су и Цай Цзы-Фэн оба погибли в этой битве, и написанный ими неполный, и содержащий ошибки текст трактата «Куйхуа баодянь» был захвачен колдовским учением, так что трудно судить, кто в этой битве оказался победителем, а кто – побежденным.
Через десять лет колдовское учение «вздымая пыль, возвратилось». На этот раз десять старейшин колдовского учения хорошо подготовились, и нашли слабые места во всех приемах кланов меча Пяти твердынь. Брат-даос Чун Сюй и дряхлый монах припоминают, что, хотя боевое искусство десяти старейшин колдовского учения и было высоким, они всего за пять лет смогли разобрать все приемы школ меча пяти твердынь, и найти контрприемы, и также могли понять содержащееся в трактате Подсолнечника боевое искусство. Во второй битве кланы Пяти твердынь потерпели ужасный конфуз, множество старых мастеров погибло, и прервалась передача множества изумительных приемов меча. Но и десяти старейшинам колдовского учения не посчастливилось живыми уйти с Хуашани. Должно быть, это была необыкновенно лютая битва.

Лин-ху Чун произнес: «Позднерожденный нашел на горе Хуашань, на скале Сыгуоя каменную пещеру, видел там останки десяти старейшин колдовского учения, и видел иероглифы, выбитые на скале». Чун Сюй удивился: «В самом деле? И что там было написано?» Лин-ху Чун ответил: «Там было шестнадцать больших иероглифов, написано было:
– Кланы меча Пяти твердынь, бесстыжие подонки, не победили в битве, погубили людей тайными кознями.
Под этим было множество мелких иероглифов, ругавших кланы Пяти твердынь за подлость, нахальство, потерю лица, и все в таком роде».

Даос Чун Сюй изрек: «Как клан горы Хуашань мог оставить на стене такие клеветнические иероглифы, вот удивительно». Лин-ху Чун произнес: «Эту пещеру позднерожденный случайно обнаружил, больше никто об этом не знает». И он рассказал, как нашел эту пещеру, также рассказал, как человек с топорами прорубил из нее ход длиной в сотню чжанов, но всего одного локтя ему не хватило, чтобы пробиться наружу, и он умер от истощения, его воля была восхитительной, но злая судьба обрекла его на гибель.

Великий наставник Фан Чжэн произнес: «Использовавший топоры? Неужели это был «Могучий дух-оборотень» Фань Сун, один из десяти старейшин колдовского учения?» Лин-ху Чун подтвердил: «Именно так! На каменной стене была одна надпись:
– Вот так Фань Сун и Чжао Хэ разбили приемы меча клана Северная Хэншань».
Фан Чжэн произнес: «Чжао Хэ? Это же был «Летящий в небесах могучий дух-оборотень» Чжао Хэ, тоже из десяти старейшин колдовского учения. Он использовал» Громовые щиты»?» Лин-ху Чун ответил: «Этого позднерожденный не знает, но в той пещере действительно был один «Громовой щит».

Позднерожденный помнит, что на той стене были иероглифы, относящиеся к методам меча клана Хуашань, там было двое по фамилии Чжан, их звали что-то вроде Чжан Чэн Фэн – «Оседлавший ветер», и Чжан Чэн Юнь – «О седлавший облако». Фан Чжэн произнес: «Тогда нет ошибки, «Золотая обезьяна дух-оборотень» Чжан Чэн-фэн, и «Белая обезьяна дух-оборотень» Чжан Чэн-юнь, они были побратимы, их оружием были шесты из кованой бронзы. Лин-ху Чун ответил: «Именно так. На картинке на стене пещеры приемы меча нашего клана Хуашань были побеждены шестом, это было удивительно и невероятно».

Фан Чжэн произнес: «Исходя из того, что ты увидел, десять старейшин колдовского учения попали в ловушку кланов меча Пяти твердынь, их завели в горную пещеру, и заперли там без шанса выбраться». Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный тоже так думает, догадывается, что эти люди были так разъярены, и поэтому оставили на стене позорящие кланы Пяти твердынь надписи, и так же процарапали рисунки с раскрытием уязвимостей в приемах меча пяти школ, чтобы потомки узнали, что они вовсе не были побеждены, а попались в ловушку. Вырезанные на стене приемы клана Хуашань в самом деле необычайно хитрые, похоже, что даже моим шифу и шинян они неизвестны. О причинах случившегося там позднерожденный никак не мог догадаться, но сейчас услышал рассказ настоятеля, и узнал, что в этой смуте погибли мастера старшего поколения горы Хуашань, и традиция передачи этих приемов была прервана. Мне кажется, что в кланах Северная Хэншань, Суншань и остальных четырех школах – такая же ситуация». Даос Чун Сюй произнес: «Именно так».

Лин-ху Чун произнес: «Рядом со скелетами десяти старейшин колдовского учения лежали около десятка мечей – они, без сомнения, принадлежали к оружию кланов меча Пяти твердынь.

Фан Чжэн задумался, произнес: «Об этом трудно делать предположения, возможно, эти мечи они захватили в качестве трофеев. Ты никому не рассказывал об этой дальней пещере?» Лин-ху Чун произнес: «После того, как позднерожденный обнаружил эту пещеру, на него беды посыпались одна за другой, не было возможности рассказать шифу об этом деле. Но дядюшка-великий наставник Фэн уже давно знал об этом».

Фан Чжэн покивал головой: «Мой младший брат-наставник Фан Шэн когда-то много раз встречался со старым господином Фэном, получил от него великие милости. Фан Шэн шиди рассказывал, что твои методы меча определенно переданы тебе преждерожденным Фэном. Мы знали только, что после того, как на горе Хуашань направления меча и энергии начали враждовать, преждерожденный Фэн ушел в подвижничество, оказывается, он жив и здравствует, вот в самом деле радость».

Чун Сюй произнес: «В то время среди рек и озер ходили слухи, что во время, когда между направлением меча и направлением энергии вспыхнула смертельная схватка, старый господин Фэн находился в Цзяннани по делам женитьбы, поспешил обратно на Хуашань, но к этому времени все мастера направления меча уже были побеждены и расстались с жизнью. Так как его искусство меча было утонченным, то, если бы он принял участие в битве, то направлению энергии не удалось бы так легко добиться победы. И тогда же господин Фэн узнал, что вся его женитьба в Цзяннани была грандиозным обманом. На самом деле, человек, которого он принимал за тестя, получил тайный приказ от направления энергии фракции Хуашань, купил гетеру, которая выдала себя за его дочь, и велел ей завлечь его в Цзяннань. Когда старый господин Фэн вернулся в Хэнань, оказалось, что никакой семьи его поддельного тестя на месте уже нет – все разбежались неведомо куда. На реках и озерах поговаривали, что господин Фэн рассвирепел, почувствовал себя опозоренным, и решил покончить с собой».

Фан Чжэн выразительно взглянул на него, призывая замолчать, но Чун Сюй притворился, что не понимает его знаков, и добавил: «Глава фракции Лин-ху, убогий даос преисполнен почтения к старому господину Фэну, вовсе не хотел касаться его личных проблем былых дней. Все это я сегодня рассказал только ради одного – чтобы ты ясно понял, что беды героя связаны с прелестными женщинами, Великий муж может временно попасть под чары красоток – это еще не большая беда, главное – не увязать в этом все глубже и глубже».

Лин-ху Чун понимал, что он имеет в виду Ин-ин, этой аллегорией он желал ему блага, тяжело вздохнул, и смолчал, размышляя: «Все эти годы дядюшка-великий наставник Фэн скрывался в отшельничестве на утесе Сыгуоя, оказывается, все это было из-за его сожалений о прошлом. Он боялся осуждения воинского сообщества, поэтому не велел мне раскрывать тайну его пребывания, и из-за этого не хотел общаться ни с кем из фракции Хуашань. Он всю жизнь провел в этом несчастии, прожил десятки лет в одиночестве, ни с кем не разговаривая. Он так много для меня сделал, мне следует подняться к нему на скалу размышлений, развеять его одиночество. Теперь я больше не принадлежу к фракции Хуашань, могу прийти к нему с поклоном, хоть он и запрещал мне это делать».

Они уже довольно много времени провели за разговорами, солнце уже стало клониться за гору, окрашивая половину неба в красные тона. Фан Чжэн произнес: «Хуашаньские Юэ Су и Цай Цзы-Фэн не долго владели драгоценным трактатом Подсолнечника, и вскоре были убиты десятью старейшинами колдовского учения, они двое не успели отработать утонченных техник этого трактата, и книга попала в учение Солнца и Луны. Поэтому ученики Хуашани даже самой малости этой техники не смогли выучить. Но эти двое не сходились во взглядах на трактовку текста трактата, один придавал большое значение техникам меча, другой – управлению энергией, и каждый тщательно обсуждал эти вопросы со своими учениками. Так клан Хуашань разделился на направление меча и направление энергии, именно поэтому между ними началась вражда. Можно сказать без всякого преувеличения, что этот драгоценный трактат – вещь, приносящая несчастья».

Чун Сюй закивал головой: «Пять цветов ослепляют человека, пять звуков оглушают уши, вот глубочайший смысл этого». Фан Чжэн произнес: «Колдовское учение получило трактат, который переписали Юэ Су и Цай Цзы-Фэн, со всеми их ошибками, боюсь, что это тоже не привело ни к чему хорошему. Десять старейшин колдовского учения сгинули на горе Хуашань, тут и говорить не о чем. Глава клана Лин-ху поведал, что глава учения Жэнь передал этот трактат Непобедимому Востоку. Между ними двумя возникла вражда – опасаюсь, рукопись «Куйхуа баодянь» имеет к этому прямое отношение. Эта рукопись неполна и имеет искажения, опасаюсь, она не достигает уровня того, до чего догадался Линь Юань-ту».
Лин-ху Чун спросил: «Кто такой этот Линь Юань-ту?» Фан Чжэн ответил: «Линь Юань-ту как раз и есть предок твоего брата-наставника Линя, основатель охранного бюро «Фу Вэй», перед техникой семидесяти двух дорожек «меча, отвергающего зло» которого трепетали подлецы – это он как раз и был». Лин-ху Чун спросил: «Этот преждерожденный мастер Линь тоже читал трактат «Куйхуа Баодянь?» Фан Чжэн ответил: «Это и был наставник Ду Юань-чань, ученик чаньского наставника Хун Е!» Лин-ху Чун был поражен: «Вот оно как, оказывается». Фан Чжэн произнес: «Изначально фамилия наставника Ду Юань-чаня была Линь, вернувшись к мирской жизни, он вновь взял себе эту фамилию».
Лин-ху Чун произнес: «Оказывается, мастер Линь, создавший потрясающие реки и озера семьдесят две дорожки меча, отвергающего зло, на самом деле и есть тот самый Ду Юань-чань, кто бы мог подумать». У него перед глазами вновь пронесся тот вечер на окраинах города Хэншань, старый храм, и последние слова Линь Чжэнь-наня. Фан Чжэн произнес: «Ду Юань как раз то же самое, что и Ту юань. Все это имеет смысл «дальние планы». Чаньский наставник, вернувшись к мирской жизни, вернул себе прежнюю фамилию, а монашеское имя перефразировал, взял имя Юань-ту, потом женился, основал охранное бюро, и начал свое знаменитое дело среди рек и озер. Он был очень справедливым, хоть и питался от ремесла охранника, но поведение имел рыцарское, помогал попавшим в беду. Хоть он и покинул буддийскую школу, но в поведении продолжал придерживаться норм буддизма. Лишь бы у человека было доброе сердце, это и есть сердце Будды, а покинул он семью, или остался мирянином – разница не велика. Скоро его наставник Хун Е узнал, что охранник Линь и есть его бывший лучший ученик, но, говорят, их связь учителя и ученика с тех пор так и не восстановилась».
Лин-ху Чун спросил: «Преждерожденный мастер Линь на горе Хуашань беседовал с хуашаньскими наставниками Юэ и Цаем, разъясняя им «трактат Подсолнечника», неужели он создал «меч, отвергающий зло», на основе этого трактата? Или этот комплекс меча изначально передавался в семье Линь, и не был так известен?»
Фан Чжэн произнес: «Меч Бисе был создан на основе этого трактата Подсолнечника, содержащего ошибки и пробелы. Их происхождение общее, но оба они – только часть изначального трактата». Он повернул голову к даосу Чун Сюю: «Брат даос, в технике меча ты разбираешься намного лучше меня, расскажи об этом молодому рыцарю Лин-ху».
Чун Сюй рассмеялся: «Если бы я тебя не знал так много лет, то решил бы, что ты потешаешься надо мной. Но в сегодняшней ситуации в мире меча, кроме старого мастера Фэн Цин-яна, кто может превзойти молодого рыцаря Лин-ху?». Фан Чжэн ответил: «Хотя искусство меча у молодого рыцаря Лин-ху и утонченное, но в понимании Пути меча он уступает тебе. Мы все свои люди, давайте говорить без утайки, к чему лишние церемонии».

Чун Сюй вздохнул: «На самом деле знания старого даоса о Пути меча, напоминают пелену тумана над огромным колышущимся морем, одно зернышко в огромном амбаре. Я мечтаю когда-нибудь встретиться со старым наставником Фэн Цин-яном, получить у него разъяснения трудных вопросов», – и затем он повернулся к Лин-ху Чуну: «Нынешнее искусство меча, отвергающего зло семейства Линь просто и неудивительно, но в прежние времена старый мастер Линь Юань-ту потрясал этим искусством мир Цзянху, и это не пустые домыслы. В те годы даже настоятель клана Цинчэн Чан Цин-цзы, по прозвищу «Лучшая техника меча к западу от Трех Ущелий» потерпел поражение от руки мастера Линя. Сегодня техника меча фракции Цинчэн намного мощнее искусства семьи Линь, но на самом деле тут есть и другие причины. Старый даос долго размышлял над этим, да и все мастера меча Поднебесной обдумывали эту проблему».
Лин-ху Чун произнес: «Семейство Линь истреблено, люди погибли, его родители мертвы, и все это из-за этих непонятных загадок?»

Чун Сюй произнес: «Именно так. Меч, отвергающий зло, имел великую репутацию, но боевое искусство Линь Чжэнь-наня было предельно низким. Эта разница само собой, заставляла посторонних людей думать, что Линь Чжэнь-нань просто туп, и не смог выучить передаваемое в его семье искусство меча. Вторым шагом размышлений, каждый полагал, что, если бы трактат о мече попал ему в руки, то он бы, само собой, сумел бы овладеть блестящим искусством фехтования предка Линь Юань-ту. Братишка, сто лет назад не только у одного Линь Юань-ту было великое искусство меча. Но в кланах Шаолинь, Удан, Эмей, Дяньцан, Цинчэн и в кланах пяти твердынь последующие поколения имели преемников, и у посторонних не возникало и мысли напасть на них. Только из-за того, что у Линь Чжэнь-наня боевое искусство было предельно низким, он был похож на трехлетнего дитя, держащего в ручонках кусок золота, вышедшего на оживленную улицу – кто угодно мог его обокрасть.

Лин-ху Чун произнес: «Этот предок Линь был лучшим учеником шаолиньского мастера Хун Е, он еще в путяньском филиале Шаолиня выучил неподражаемое боевое искусство, может быть, он просто слегка видоизменил шаолиньские приемы, и назвал их мечом Бисе, вряд ли в самом деле был еще какой-то трактат о мече?»

Чун Сюй произнес: «Так тоже многие думали. Тем не менее, техника меча Бисе совсем не похожа на технику Шаолиня, все мастера меча, едва взглянув, сразу отмечали это. Ха-ха, хоть желающих отобрать «трактат о мече отвергающем зло», было множество, но коротышка из клана Цинчэн оказался самым бесстыжим, и первым начал активно действовать. Но коротышка Юй, хоть и был бесстыжим, а умом обделен, и нынешний наставник клана Хуашань Юэ, не пошевелив и пальцем, получил огромную выгоду».
Лин-ху Чун изменился в лице, произнес: «Ты… ты о чем говоришь?»
Чун Сюй улыбнулся: «Тот Линь Пин-чжи вошел в клан Хуашань, а значит, и трактат о мече пришел вместе с ним. Говорят, господин Юэ имеет единственную дочь, и хочет выдать ее за ученика Линя, так или нет? Оказывается, это был заранее разработанный план».
Поначалу, слушая, как Чун Сюй позорит его учителя, рассказывая, что «наставник клана Хуашань Юэ, не пошевелив и пальцем, получил огромную выгоду», Лин-ху Чун пришел в бешенство, но, услыхав слова про «заранее разработанный план», внезапно вспомнил, как в те дни шифу отправил второго старшего брата Лао Дэ-нуо, изменив обличье, и взяв с собой сяошимэй, открыть винный кабачок в окресностях Фучжоу. Поначалу он не придавал этому значения, но теперь было ясно, что это было проявление интереса к делам охранного бюро Фувэй. Если боевое искусство Линь Чжэнь-наня было предельно низким, то ради чего еще, кроме трактата о мече, был разработан этот план? Просто методы шифу были более утонченными, чем у Юй Цан-хая и Му Гао-фэна. И он тут же снова подумал: «Сяошимэй – незамужняя девушка, отчего же шифу сунул ее в кабачок торговать вином?» Подумав об этом, почувствовал холод в сердце, внезапно осознав: «Шифу хотел, чтобы они с братом Линем увиделись, потому что заранее спланировал выдать ее за Линь Пин-чжи».

Фан Чжэн и Чун Сюй видели как меняется от противоположных чувств его лицо, будто «ясная погода меняется мглой», это было печальное зрелище. Они знали, как глубоко он уважает своего отца-наставника, а эти слова убивали его репутацию. Фан Чжэн произнес: «Все сказанное, не более, чем досужие разговоры убогого монаха и даоса Чун Сюя, поспешные умозаключения. Уважаемый учитель известен честностью и прямотой, в воинском сообществе именуется Благородным мужем. Боюсь, что мы судили Благородного мужа мерками ничтожных людишек». Чун Сюй едва заметно улыбнулся.

В сердце и мыслях Лин-ху Чуна был полный хаос, он всей душой желал, чтобы слова Чун Сюя оказались неправдой, но в самой глубине сердца он понимал, что каждое его слово предельно точно отражает ситуацию. Вдруг он снова задумался: «Выходит, что старый мастер Линь Юань-ту изначально был хэшаном, и по этой причине в его старом особняке в переулке Сянъян был зал Будды, и тот трактат о мече был написан на буддийской рясе. Догадываюсь, что он на горе Хуашань, беседуя с Юэ Су и Цай Цзы-фэном, запоминал в уме текст трактата слово за словом, а вечером записал его на своей рясе, чтобы не забыть».
Чун Сюй произнес: «На сегодняшний день содержащееся в трактате Подсолнечника удивительное и загадочное искусство имеется как в колдовском учении, так и у твоего прежнего наставника, господина Юэ. С тех пор, как твой младший брат-наставник Линь поклонился учителю, вошел во врата школы Хуашань, Цзо Лэн-чань тысячью способов и сотней уловок досаждает господину Юэ. Тут имеется два резона: во-первых, он хочет убить господина Юэ, и присоединить его клан во фракцию Меча пяти твердынь; во-вторых, он хочет отобрать для себя трактат о мече, отвергающем зло».
Лин-ху Чун непрерывно кивал головой, потом произнес: «Умозаключения даосского наставника верны. Но ведь исходный трактат Подсолнечника хранится в путяньском филиале Шаолиня, если Цзо Лэн-чань об этом узнает, на монастырь обрушатся бедствия».
Фан Чжэн улыбнулся: «Имевшийся в путяньском Шаолине драгоценный трактат Подсолнечника уже давно уничтожен». Лин-ху Чун изумился: «Уничтожен?» Фан Чжэн ответил: «Незадолго до смерти чаньский наставник Хун Е собрал своих учеников, рассказал им о происхождении трактата Куйхуа баодянь, и о том, какие последствия он вызвал в мире. Вслед за этим он разжег печь, и уничтожил трактат в огне, сказав:
– Этот тайный трактат по боевому искусству изумителен и загадочен, но в нем есть множество преград, составитель этого трактата не раскрыл полностью все трудности. Но первое препятствие пройти очень сложно, не только сложно пройти, но просто невозможно пройти, ни в коем случае нельзя проходить. Продолжать его передачу в этом мире – это не принесет счастья воинскому сообществу.
Он тут же написал подробный отчет настоятелю главного монастыря Шаолинь на горе Суншань, в котором изложил все подробности этого дела».
Лин-ху Чун вздохнул: «Этот чаньский наставник Хун Е был необычайно прозорлив. Если бы этого трактата вообще не было в этом мире, то великое множество несчастий тоже не смогло бы произойти». И он тут же подумал: «Если бы не существовало трактата Куйхуа баодянь, то не было бы и «меча, отвергающего зло», шифу не разработал бы план выдать сяошимэй за младшего брата-наставника Линя, он бы не вступил в школу горы Хуашань, и не увлекся бы сяошимэй». Но тут он подумал иначе: «Но ведь у меня, Лин-ху Чуна характер неподобающий, если я сдружился с бойцами из боковых врат, левых школ, какое отношение это имеет к трактату Подсолничника?
Хороший китайский парень, Великий Муж, сам сеет семена, сам пожинает плоды, не сердится на веления Неба, и поступки других людей».
Чун Сюй произнес: «Пятнадцатого числа следующего месяца, Цзо Лэн-чань собирает на горе Суншань собрание, посвященное выдвижению кандидатов на пост главы клана меча Пяти твердынь, каковы высокие взгляды молодого рыцаря Лин-ху?»
Лин-ху Чун улыбнулся: «Да что там выдвигать? Ясно же, что место главы клана достанется Цзо Лэн-чаню». Чун Сюй произнес: «Молодой рыцарь Лин-ху не будет против?» Лин-ху Чун ответил: «Их кланы Суншань, Тайшань, Южная Хэншань и Хуашань уже обо всем договорились, мой клан Северная Хэншань будет в одиночестве, «одной ладонью не хлопнешь», даже если и воспротивлюсь, все будет напрасно».

Чун Сюй покачал головой: «На взгляд старого монаха, если молодой рыцарь воспротивится идее объединения со строгостью и прямотой, то фракции Суншань не легко будет привести все пять кланов к повиновению. Если же все же решение об объединении будет принято, то циновка настоятеля достанется тому, у кого будет самый высокий уровень боевого искусства. Если молодой рыцарь приложит все свои силы, и в поединке на мечах одолеет Цзо Лэн-чаня, то место главы клана меча Пяти твердынь попадет в его руки».
Лин-ху Чун пришел в волнение: «Я… я… как я смогу это сделать? Это никак невозможно!»
Чун Сюй произнес: «Настоятель со старым даосом очень долго обсуждали это, и решили, что братишка – человек прямой и честный, без жестких правил, для него нет ничего невозможного, к тому же у него множество друзей в колдовском учении и школах левого пути, если ты станешь главой клана Пяти твердынь, то, сказать по правде, то наверняка ослабишь жесткие правила в клане Пяти твердынь, ученикам дашь послабления, это точно будет счастьем для воинского сообщества...»
Лин-ху Чун расхохотался: «Даосский наставник говорит действительно верно, если позднерожденный будет управлять всеми этими людьми, то «верхняя балка искривилась – и нижние прямыми не будут» – ведь Лин-ху Чун сам негодный бездельник и пьяница».
Чун Сюй произнес: «Непутевый повеса – от этого людям вред невелик, любитель вина – это людям ущерба не принесет, а вот алчный до власти – от такого бед будет очень много. Если братишка станет главой клана Пяти твердынь, во-первых, не будет унижать преждерожденных мастеров, которые станут его учениками, во-вторых – не развяжет войну с колдовским учением, не будет присоединять Шаолинь, Удан; в-третьих – не захочет поглощать Эмэй, Куньлунь и другие кланы». Фан Чжэн улыбнулся: «Брат-даос Чун Сюй и старый монах так рассчитали, хоть и говорим, что все это для блага всего воинского сообщества, но наполовину тут чисто шкурный интерес». Чун Сюй произнес: «Если «широко распахнуть небесное окно», говорить начистоту, то старый хэшан и старый даос прибыли на гору Южная Хэншань во-первых, чтобы поддержать братишку, а во-вторых – чтобы спасти жизни и честным людям, и последователям неправедного пути». Фан Чжэн сложил ладони перед грудью: «Амидафо, если Цзо Лэн-чань станет главой клана Пяти твердынь, то он начнет истребление, и неизвестно, до чего все это дойдет».
Лин-ху Чун глубоко вздохнул: «Если двое уважаемых дают такой приказ, позднерожденный не может отказываться. Но прошу совета преждерожденных, позднерожденный очень молод, глуп и неспособен, только что стал настоятелем клана Северная Хэншань – тут уже ничего не поделаешь, но если он еще станет и главой клана Пяти твердынь, то герои рек и озер от смеха зубы потеряют. Позднерожденный прекрасно понимает свои возможности. Таким образом, позднерожденный обязательно прибудет на гору Суншань и учинит там переполох, не даст Цзо Лэн-чаню стать предводителем клана Пяти твердынь. Лин-ху Чун не выполнит задание до конца, но приведет их замыслы в хаос, и этого будет достаточно.
Чун Сюй произнес: «Устроить беспорядок – это не последнее слово. Придет время, и тебя вынудят принять место главы клана, и ты не сможешь отказаться». Лин-ху Чун покачал головой.

Чун Сюй произнес: «Если ты не отнимешь место у Цзо Лэн-чаня, то само собой, главой станет он. К этому времени пять кланов сольются в один, и Цзо Лэн-чань получит власть над жизнью и смертью, и первым, кого он распорядится убить – будешь ты». Лин-ху Чун помолчал, тяжело вздохнул: «Ну, тут уж ничего не поделаешь». Чун Сюй произнес: «Даже если ты уйдешь, и он не сможет тебя найти, то так Цзо Лэн-чань разделается с ученицами клана Северная Хэншань, снисхождения не будет. Госпожа-наставница Дин Сянь предала учениц под твое управление, и ты просто дашь их на растерзание Цзо Лэн-чаню?» Лин-ху Чун хлопнул ладонью по перилам, громко произнес: «Не могу!» Чун Сюй снова спросил: «Придет время, и Цзо Лэн-чань решит разделаться с твоим шифу, шинян, шимэй. За несколько лет он изведет их одного за другим, ты будешь это терпеть?»

Лин-ху Чун ощутил ледяной холод в сердце, он весь покрылся мурашками, отступил на два шага, и совершил глубокий поклон со сложением рук: «Премного обязан двум наставникам за указания, если Лин-ху Чун не приложит все силы, то подведет множество людей».

Фан Чжэн и Чун Сюй ответили по ритуалу. Фан Чжэн произнес: «Пятнадцатый день следующего месяца старый монах и брат даос во главе своих учеников явятся на гору Суншань для поддержки молодого рыцаря Лин-ху». Чун Сюй произнес: «Если клан Суншань замыслит какую-нибудь подлость, то наши кланы Шаолинь и Удан смогут его остановить».

Лин-ху Чун очень обрадовался: «Если двое уважаемых преждерожденных будете руководить собранием, полагаю, что Цзо Лэн-чань не осмелится бесчинствовать». Трое составили план, и, хоть и предполагали, что впереди будет еще множество трудностей, но, раз план выработан, то все почувствовали некоторое облегчение. Чун Сюй рассмеялся: «Давайте вернемся! Новый глава клана в сопровождении старого хэшана и старого даоса исчезли неизвестно куда, все уже наверняка беспокоятся».

Трое повернулись, прошли шагов семь-восемь, и вдруг одновременно остановились. Лин-ху Чун крикнул: «Кто здесь?» Он почувствовал на той стороне моста дыхание нескольких человек – значит, на левой части Висящего в пустоте монастыря – в тереме Священной Черепахи появились люди. Едва он это прокричал, послышался стук – в тереме Священной Черепахи стали распахиваться створки окон, и из окон показались наконечники стрел, нацеленные на троих людей.

Фан Чжэн, Чун Сюй и Лин-ху Чун были высочайшими мастерами своего времени, пусть на них были нацелены мощные луки и тугие арбалеты, они, хоть и не имели большого опыта против луков, к тому же, целившиеся вряд ли были незаурядными бойцами, и они втроем уж как нибудь справились бы с ними. Да только Небесный мост между двумя флигелями был тесным – всего несколько локтей в ширину, а под ним была пропасть в десять тысяч саженей. Спрыгнуть было нельзя, свободного места для уклонения не было, к тому же у них при себе не было оружия, попав в такую ситуацию, невольно испугались.

Лин-ху Чун являлся тут хозяином, он метнулся вперед перед двумя спутниками, и крикнул: «Осмелели, мышиное отродье, что е показываетесь?»

Тут раздался крик: «Стреляй!» И тут же из окон вылетело семнадцать - восемнадцать «водяных стрел». Оказывается, самострелы не были заряжены оперенными стрелами, а представляли собой механизмы, извергающие потоки воды. Потоки воды густо-черного цвета полетели в небо, в последних лучах заходящего солнца это было странное зрелище.

Лин-ху Чун и остальные тут же почувствовали, как ужасная вонь ударила им в ноздри, запах был как от разлагающихся трупов, гнилой рыбы и крабов, их едва не стошнило. Струи ушли в небо, рассыпались дождем, и полились вниз. несколько капель упали на деревянные перила, и в дереве тут же появились крохотные отверстия. Фан Чжэн и Чун Сюй, хоть и обладали обширными познаниями, но с ядом такого типа столкнулись впервые. Если бы это были простые оперенные стрелы, или тайно мтательное оружие, то трое, пусть и без оружия, могли бы сбивать их рукавами одежды. Но такой яд, если бы хоть капля попала на тело – очевидно, разъела бы до самых костей. Двое переглянулись, и зменились в лице, почувствовав ужас. Раз уж двое руководителей кланов не сдержали выражения страха на лицах – значит, ситуация и в самом деле была критическая.

Когда первый порыв ядовитой жидкости рассеялся, из окна снова донесся громкий голос: «Сейчас мы стреляли имимо, а если бы мы выстрелили в троих уважаемых, как бы вам понравилось?» Арбалеты понемногу изменили прицел, опускаясь ниже и поворачиваясь на уровень троих людей. Длина Небесного моста всего несколько десятков саженей, на левой стороне расположен флигель Священной Черепахи, на правой стороне – флигель Священной Змеи, в обоих флигелях приготовлены механизмы с ядовитой жидкостью, если выстрелят с двух сторон – при всем мастерстве троих было бы трудно спасти жизнь.

Лин-ху Чун услыхал звук голоса этого человека, слегка задумался, тут же припомнил: «Глава учения Дунфан отправил людей с подарками, хороши же эти подарки оказались!»

Тот человек во флигеле Священной Черепахи и впрямь оказался посланным Дунфан Бубаем с подарками и поздравлениями Цзя Бу – «Почтенный желтолицый».


Цзя Бу расхохотался: «Княжич Лин-ху очень сообразительный, узнал ничтожного по говору. Раз уж ничтожный применил такой подлый план, добился превосходства, умный человек не будет унижаться, не лучше ли княжичу Лин-ху достойно принять поражение?» Он сам признал свой план подлым, чтобы избавиться от укоров Лин-ху Чуна.


Лин-ху Чун собрал энергию в киноварном поле, и громко расхохотался, так что эхо отозвалось в горных долинах, а потом произнес: «Я с наставниками Шаолиня и Удана сейчас здесь беседовал, мы считали что все пришедшие сегодня на гору являются хорошими друзьями, не приняли мер безопасности, чтобы не обидеть друзей. Сейчас не признать поражение тоже не получается».



Цзя Бу произнес: «Вот и отлично. Дунфан Бубай давно является почитаемым преждерожденным из мира боевых искусств, внимательно следит за выдающимся молодым рыцарем. К тому же барышня Жэнь с детства выросла на глазах у главы учения Дунфана, так что мы не посмеем быть непочтительными с княжичем Лин-ху».


Лин-ху Чун хмыкнул, но отвечать ничего не стал.

Пока Лин-ху Чун беседовал с Цзя Бу, Фан Чжэн и Чун Сюй внимательно исследовали окружающую обстановку, изыскивая малейшую возможность рискнуть, но видели, что спереди исзади плотно стоят устройства для выстреливания ядовитого зелья, если буддист и даос ринутся уничтожать водометы, то это ни к чему не приведет – даже если выстрелит только один из них, то все трое погибнут от яда. буддист и даос переглянулись, и прочли во взглядах друг друга: «Ни в коем случае нельзя действовать опрометчиво».


Тут Цзя Бу продолжил: «Раз уж княжич Лин-ху соизволил признать поражение, то обе стороны не нанесут ущерба дружеским чувствам, что очень по сердцу ничтожному. Я и брат Шан-гуань, когда спускались с горы, получили приказ главы учения Дунфана пригласить рыцаря Лин-ху, настоятеля монастыря Шаолинь и главу фракции Удан прибыть на утес Черного Дерева, побыть несколько дней у жертвенника убогого учения. Сейчас все трое как раз в сборе, прекрасная возможность, так мы прямо сейчас и отправимся, как вам такое?»



Лин-ху Чун снова хмыкнул, подумав, что разве могут быть в Поднебесной такие простенькие вещи, ведь, едва они втроем выйдут с моста, как справиться с Цзя Бу, Шан-гуань Юнем и иих подручными будет проще простого. И в самом деле, Цзя Бу продолжил: «Да только боевое искусство у трех уважаемых очень высокое, если на полдороге внезапно измените свое мнение, не захотите идти на Хэймуя, мы с заданием не справимся, оправдаться не сможем, поэтому прошу троих уважаемых передать нам три правые руки». Лин-ху Чун переспросил: «Передать три правые руки?» Цзя Бу подтвердил: «Именно так, прошу трех уважаемых самим отрубить себе три правые руки, так нам будет гораздо спокойнее».



Лин-ху Чун расхохотался: «Вот оно как, оказывается. Дунфан Бубай боится, что у нас троих есть мастерство меча, поэтому придумал такую ловушку. Если мы отрубим себе правые руки, то не сможем владеть оружием, и тогда Дунфан Бубай сможет беззаботно отдыхать на высокой подушке. Цзя Бу произнес: «Отдыхать на высокой подушке – это чересчур сильно сказано. Жэнь Во-син лишиться мощной поддержки княжича, и это ослабит его положение». Лин-ху Чун произнес: «Ваше превосходительство в самом деле очень откровенно говорите».


Цзя Бу произнес: «Ничтожный в самом деле просто маленький человек». Он повысил голос: «Настоятель, даосский наставник – двое уважаемых предпочитают отказаться от руки или расстаться здесь с жизнью?»







Чун Сюй произнес: «Хорошо! Дунфан Бубай желает наши руки, так мы их ему отдадим. Да только у нас при себе нет оружия, отрезать руки – тут есть некоторая трудность».



Едва он произнес это слово «трудность», как в одном из окон блеснул холодный луч, и оттуда вылетел стальной обруч. Этот обруч имел острую заточку по краю, а в середине проходила поперечина, используемая, как рукоятка, это было неканоническое короткое оружие, если бы к ней было парное, то они бы составили «кольца Цянь-кунь» – относились бы к этому виду оружия. Лин-ху Чун стоял впереди, он ловко подхватил это кольцо, и невольно горько рассмеялся, подумав, что этот Цзя Бу очень рассчетлив: этим острым кольцом ничего не стоило отсечь руку, но, какая бы скорость не была, таким коротким оружием бывло абсолютно невозможно отбиваться от «водяных стрел».



Цзя Бу произнес строгим голосом: «Раз уж согласился, так действуй быстрее! Не затягивай время, ожидая подмоги. Я сосчитаю до трех, если не отрубишь руку – стреляю ядом! Раз!»


Лин-ху Чун прошептал: «Я брошусь вперед, двое уважаемых держитесь у меня за спиной!» Чун Сюй произнес: «Не годится!»



Цзя Бу произнес: «Два!» Лин-ху Чун переложил кольцо в левую руку, замахнулся, а сам подумал: «Великий наставник Фан Чжэн и даосский наставник Чун Сюй являются моими гостями на горе Хэншань, как не говори, а нельзя допустить, чтобы они пострадали. Как только он скажет «три», я метну стальное кольцо, начну вращать рукавами, чтобы прикрыть двоих уважаемых – у них будет шанс спастись. Тут раздался голос Цзя Бу: «Всем приготовиться, я готовлюсь сказать «три»!»



Тут с крыши терема Священной Черепахи раздался чистый девичий голос: «Прошу подождать!», – и вслед за этим будто облако черных волос раскрылось и полетело с крыши вниз, встав, прикрывая Лин-ху Чуна. Конечно же, это была Ин-ин.



Лин-ху Чун торопливо вскричал: «Ин-ин, отступай за меня!» Ин-ин отвела левую руку назад, и сзади покачала ему ладошкой, а вслух произнесла: «Дядюшка Цзя, имя Желтолицего Почтенного всегда вызывало уважение на реках и озерах, что это ты сюда пришел такие подлые ловушки устраивать!» Цзя Бу произнес: «Это... барышня, ты ...отступи, не смешивайся с этими мерзавцами». Ин-ин произнесла: «Чем ты здесь занимаешься? Дядюшка Дунфан поручил тебе и дядюшке Шан-гуаню передать для меня подарки, как ты мог принять взятку от Цзо Лэн-чаня, чтобы быть таким невежливым с настоятелем клана Хэншань?» Цзя Бу произнес: «Кто сказал, что я получил взятку от Цзо Лэн-чаня? У меня тайный приказ от главы учения Дунфана, поймать Лин-ху Чуна и привести его к главному алтарю».





Ин-ин произнесла: «Ты ерунду говоришь. Приказ главы учения со скалы Черного Дерева здесь. Глава учения приказал: «Цзя Бу тайно замыслил неподчинение, всем схватить его и убить на месте, всем будут награждения!» Говоря, высоко подняла руку, показывая бирку приказа Черного Дерева.



Цзя Бу возмутился, заорал: «Стреляй!» Ин-ин произнесла: «Глава учения Дунфан велел тебе меня убивать?» Цзя Бу закричал: «Ты отказываешься подчиняться приказу главы учения...» Ин-ин произнесла: «Дядюшка Шан-гань, если ты захватишь Цзя Бу, то возвысишься до главы Зала Зеленого Дракона».


Шан-гуань Юнь считал свое боевое мастерство более высоким, чем у Цзя Бу, имел больше заслуг и раньше вступил в учение, однако Цзя Бу был главой зала Зеленого Дракона, а он сам был главой зала Белого Тигра, из-за этого он уже давно завидовал Цзя Бу, услыхав призыв Ин-ин, невольно заколебался. Ин-ин была дочерью прежнего главы учения Жэнь Во-сина, теперь Жэнь Во-син снова вернулся на реки и озера, решил вернуть себе трон; если раньше глава учения Дунфан крайне почтительно относился к Ин-ин, то теперь его оношение не могло не измениться, но давать команду подчиненным стрелять в барышню Жэнь – это было абсолютно невозможно.



Цзя Бу снова закричал: «Выпускай стрелы!», но все его подчиненные относились к барышне жэнь как к небесной фее, да к тому же видели, что у нее в руках амулет приказа Хэйму, как можно было осмелиться быть непочтительным?



И вдруг в этот самый момент на нижних этажах терема священной Черепахи кто-то закричал: «Пожар, пожар!» Заметались языки пламени, повалил черный дым – здание в самом деле уже горело. Ин-ин громко вскричала: «Цзя Бу, какая подлость, решил своих же товарищей сжечь?» Цзя Бу разозлился: «Что за чушь...»

Ин-ин вскричала: «На вечность, на тысчи лет, объединим мир цзянху! Последователи учения Солнца и Луны, глава учения Дунфан отдал приказ: Быстрее вниз тушить огонь!» Говоря это, стремительно ринулась вперед. Лин-ху Чун, Фан Чжэн и Чун Сюй помчались за ней. Слова, которые прокричала Ин-ин, были паролем в их учении, к тому же снизу поднимался огонь, в этой суматохе все остолбенели, за это время Лин-ху Чун и остальные трое пересекли половину «летящего моста», выбивая окошки, прыгнули внутрь терема.


Внутри помещения они были уже в безопасности от арбалетов. Лин-ху Чун метнулся к статуе Духа Севера – императора истиных боевых искусств, подхватил подсвечник. тряхнул его, так что свечи вылетели. Он знал, что яд в водометах очень опасен, достаточно одной капле попасть на кожу, так бед не оберешься, он увидел, что настоятель и даос изготовились биться врукопашную, не было похоже, что они настроены щадить противников, и тут же расправились не то с семью, не то с восемью противниками. Он использовал подсвечник, как меч, вонзил в горло ближайшему врагу и в один миг убил шестерых.


Цзя Бу и Шан-гуань Юнь прибыли на Хэншань, имея при себе сорок больших сундуков, каждый сундук несли два носильщика. Все эти восемьдесят человек были из колдовского учения, с весьма хорошим уровнем боевого искусства. Сорок человек расположилшись вокруг монастыря Суанькунсы, оставшиеся сорок собрали из спрятанных на теле деталей арбалеты, и заняли терем Священной Черепахи и терем Священной Змеи. Лин-ху Чун и остальные трое в один миг разделались с двадцатью подчиненными Цзя Бу, а механизмы сбросили в пропасть.


Цзя Бу бился парными «кистями вынесения приговора», и очень мощно сопротивлялся Ин-ин, вооруженной парными мечами – коротким и длинным.


Лин-ху Чун и Ин-ин переглянулись, раньше он только слышал шум, а не видел, когда она билась при нем с Фан Чжэном и учениками Шаолиня, он смотрел на тень, и не смел глядеть на ее фигуру. Вплоть до этого времени он не видел своими глазами, как она бьется. Сейчас он увидел, что она подвижна. как божество, мечется туда-сюда, короткий и длинный мечи мелькают в атаке. движения причудливые, короткий и длинный меч взаимодействуют как пустое и полное, истиное и ложное, в высшей степени быстро. Хотя она несомненно находилась у него прямо перед глазами, но ее размытый силуэт словно реял в клубах тумана.



«Кисти вынесения приговора» у Цзя Бу были очень тяжелые, плясали в его руках, свистя подобно железным плетям, но парные мечи Ин-ин с начала боя так и не столкнулись с его тяжелым оружием. Цзя Бу каждым приемом норовил запечатать точки Ин-ин, но это ему так и не удалось.
Фан Чжэн да ши вскричал: «Подлец, почему до сих пор не бросил оружие?»



Цзя Бу увидел, что обстановка безнадежная, и шансов спастись нет, сложил парные кисти вместе и нанес пронзающий укол в горло Ин-ин. Лин-ху Чун вздрогнул, боясь, что Ин-ин не сумеет уклониться от этого приема, нанес тычок своим подсвечником, раздался двойной хруст – он попал по запястьям Цзя Бу. Пальцы Цзя Бу ослабели. и он выронил оружие, подняв ладони, бросился на Лин-ху Чуна.



Фан Чжэн ринулся наперерез, и обоими руками схватил запястья. Цзя Бу задергался изо всех сил, не в силах освободиться от захвата. размахнулся левой ногой ногой. и и пнул Фан Чжэна в пах – весьма подлый прием. Фан Чжен отвел руки для защиты. Цзя би отпрыгнул, и через дверь выпрыгнул наружу. Послышался его отчаянный крик – он свалился в пропасть, и его голос звучал все дальше и дальше в глубине долины горы  Бирюзового Экрана – Цуйпиншань.



Лин-ху Чун расхохотался. поблагодарил Ин-ин: «Вовремя подоспела с подмогой!»


Ин-ин улыбнулась: «Худо-бедно. но в последний момент успела!» И тут же прокричала: «Тушите огонь!» С нижних этажей донеслось: «Слушаемся!» Оказывается, внизу горели камыши, пропитанные серой и селитрой, они применялись. чтобы посеять панику и отвлечь Цзя Бу, поджога вовсе не было. Ин-ин подошла к окну, и прокричала к противоположному терему Священной Змеи: «Дядюшка Шан-гуань, Цзя Бу сопротивлялся приказам, сам навлек на себя беду. Ты прикажи своим подчиненным спуститься из терема, я не буду тебя наказывать». Шан-гуань Юнь ответил: «Ты можешь нам дать гарантии?» Ин-ин ответила: «Я клянусь нашим волшебным учением, если Шан-гуань юнь будет слушаться моих приказов, то я не буду ему вредить. если нарушу эту клятву, то пусть я умру от яда Трех трупов – пусть трупный червь сожрет мой мозг».


 Это была самая страшная клятва в колдовском учении, едва Шан-гуань Юнь ее услышал, сразу успокоился, и вот главе двадцати подчиненных спустился с терема. Лин-ху Чун и остальные четверо спустились с терема священной Черепахи, и увидали Лао Тоу-цзы, Цзу Цянь-цю и еще около десятка собравшихся внизу. Лин-ху Чун спросил у Ин-ин: «Откуда ты узнала, что Цзя Бу готовит предательский удар?» Ин-ин ответила: ««Когда это Дунфан Бубай был таким добрым, чтобы тебе подарки дарить? Сначала я подозревала, что что-то спрятано в сундуках, потом увидела, как Цзя Бу тайком ведет людей сюда, я заподозрила опасность, привела сюда господина Лао и остальных осуществлять наблюдение. Эти дармоеды не знали, что я лично спустилась с горы, и их коварный план быстро раскрылся – из-под платья показались лошадиные копыта». Лао Тоу-цзы и другие разом рассмеялись. Шан Гуань-юнь опустил голову


Лин-ху Ун вздохнул: «Я только первый день, как стал руководителем фракции Хэншань,и а тоже «показал свои лошадиные копыта» – обнаружил полное невежество и глупость. Ведь ясно же было, что не с добром Дунфан Бубай подарки прислал, а я не принял никаких мер предосторожности. Сам бы погиб – беда не велика, да ведь великий наставник Фан Чжэн и даосский наставник Чун Сюй – они... Эх!» Говоря, непрестанно покачивал головой.


Ин-ин произнесла: «Дядюшка Шан-гуань, ты теперь со мной, или по-прежнему с Дунфан Бубаем?» Шан Гуань Юнь изменился в лице, в этот момент ему предстояло предать главу учения Дунфана, на это нелегко было решиться. Ин-ин произнесла: «Из десяти старейшин волшебного учения уже шестеро покорились моему батюшки и приняли от нас «пилюлю трех трупов». Ты примешь эту пилюлю?» Говоря, протянула ладонь – на ней каталась пилюля темно-красного цвета. Шан-гуан Юй дрожащим голосом произнес: «Барышня, ты говоришь, что из десяти старейшин нашего учения уже шестеро... уже шестеро...» Ин-ин произнесла: «Ошибки нет, ты прежде никогда не изменял моему батюшке, эти несколько лет следовал за Непобедимым Востоком, это вовсе е считается предательством моего отца. Если ты сможешь отринуть тьму и обратиться к свету, я разумеется, приму тебя, да и батюшка будет относиться к тебе с особым уважением».



Шан-гуань Юнь осмотрелся вокруг, подумал: «Если я не подчинюсь, то прямо сейчас расстанусь с жизнью, раз уж шестеро старейшин покорились главе учения Жэню, то это меняет ситуацию, я не могу в одиночестве хранить верность Непобедимому Востоку». Он тут же шагнул вперед, с ладони Ин-ин принял пилюлю «трех трупов», и проглотил ее, а затем сказал: «Шан-гуань Юнь снискл милость Божественной Девы, она пощадила его жизнь, с этого момента буду повиноваться приказам и не дерзну ослушаться». Говоря, непрерывно совершал глубокие поклоны. Ин-ин рассмеялась: «Теперь мы все свои люди, не нужно так много церемоний. А эти братишки, твои подчиненные, они тоже присоединяются?»



Шан-гуань Юнь обернулся и посмотрел на своих подчиненных. Они видели, что их предводитель уже сдался, к тому же принял «пилюлю трех трупов», тут же бросились ниц перед Ин-ин: «Желаем исполнять приказы Божественной Девы, ради нее пойдем на тысячи смертей».



В это время герои уже затушили огонь, увидели, что Шан-гуань Юнь уже покорился Ин-ин – все очень обрадовались. Шан гуань Юнь занимал уважаемое положение в учении Солнца и Луны, его боевое искусство было высоким, раз он сдался Ин-ин – хзначит, возвращение трона Жэнь Во-сином было уже не за горами.



Фан Чжэн и Чун Сюй увидели, что дело завершилось миром, и тут же попрощались. Лин-ху Чун провожал их несколько ли, только тогда, после взаимных заверений в уважении, расстались. Лин-ху Чун медленно поднимался обратно на «пик Созерцания Сущности» Цзяньсин Фэн плечом к плечу с Ин-ин, она произнесла: «Ты теперь собственными глазами видел, как опасен и коварен Дунфан Бубай. Сейчас батюшка и большой старший брат Сян повсюду вербуют сторонников, беседуют со старыми друзьями, убеждая их вернуться обратно к прежнему господину. Кто добровольно соглашается – это прекрасно, кто отказывается подчиниться – того одного за другим убирают, так что сила и влияние Дунфан Бубая постоянно слабеют. Но и он принял ответные меры – послал Цзя Бу и Шакн Гуань Юня разделаться с тобой – убрать с доски нашего ферзя. Батюшка и брат Сян надежно прятали следы своего пребывания, Дунфан Бубай не мог их обнаружить, и ему осталось только разделаться с тобой, я... я...сказав это, она слегка покраснела, и отвернулась в сторону.



В это время вечерние сумерки уже сгустились, вечерний ветерок дунул на ее мягкие волосы, и они взлетели, поднимаясь вокруг ее головы. Лин-ху Чун увидел снежно-белую кожу ее шеи, его сердце екнуло, он подумал: «Она так любит меня, об этом знает вся Поднебесная, даже Дунфан Бубай тоже хотел захватить меня, чтобы через меня надавить на нее, а через нее надавить на ее отца. Только что в храме Сюанькунсы на Небесном мосту она прекрасно знала о том, какой смертельный там яд, но встала передо мной, боясь, чтобы я не был ранен. Иметь такую жену – о чем еще Лин-ху Чун может мечтать?» Он протянул руки и обнял ее за талию.



Ин-ин усмехнулась, уклонилась корпусом, и руки Лин-ху Чуна обняли лишь пустоту. Хотя его искусство меча было тончайшим. а внутренняя сила обильной, однако в рукопашном бое и искусстве захватов, гунфу легкости, и многих других навыках ему было далеко до высоких мастеров. Ин-ин рассмеялась: «Уважаемый наставник, глава клана, отчего же сам не соблюдает собственные правила?» Лин-ху Чун рассмеялся: «Во всей Поднебесной, среди всех руководителей кланов только в клане северная Хэншань есть такой не пойми какой настоятель, всеобщее посмешище».


Ин-ин произнесла серьезным тоном: «Отчего ты так говоришь? Даже настоятель Шаолиня, глава клана Удан, так тебя уважают, кто осмелится смотреть на тебя свысока? Твой учитель выгнал тебя из клана Хуашань, а ты до сих пор не выбросишь это старое дело из своих мыслей, до сих пор чувствуешь свою вину перед людьми».


Слова Ин-ин попали ему в самое сердце. хоть его характер всегда был открытый и широкий, но происшествие с изгнанием из школы сильно ранило его сердце, он и переживал, и стыдился этого, невольно тяжело вздохнул, и опустил голову.



Ин-ин взяла его за руку: «Ты теперь глава фракции Хэншань, перед героями Поднебесной должен держаться гордо и непринужденно. Хэншань и Хушань стоят на одном уровне, неужели быть настоятелем клана Хэншань хуже, чем учеником Хуашани?» Лин-ху Чун произнес: «Премного благодарен за наставления. Да только я чувствую себя предводителем монашек – и стыд, и смех». Ин-ин произнесла: «Сейчас множество героев Поднебесной вступили в твой клан Хэншань, среди пяти кланов меча Пяти твердынь, по силам и могуществу с тобой может сравниться только клан Суншань, а кланы Тайшань, Южная Хэншань и Хуашань разве могут сравниться с тобой?»



Лин-ху Чун произнес: «За это великое дело, я все еще тебя не поблагодарил».


Ин-ин улыбнулась: «Благодарить за что?» Лин-ху Чун произнес: «Ты боялось, что я буду главой монашек, и это не слишком поднимет мою репутацию, поэтому приказала своим подчиненным вступать в клан Северная Хэншань. Если не Шэнгу отдала такой приказ, [Шэнгу - Божественная Дева, титул Ин-ин в иерархии учения Солнца и Луны] то как бы еще эти развязные парни, дерзкие и непокорные молодцы вступили в один клан с монашками, и послушно приняли наши ограничения?»


Ин-ин сжала губы, пряча смех, и произнесла: «Ну, это тоже не наверняка. Ты возглавлял их союз, вел на штурм Шаолиня, так что все ребята тебе очень верны».


Двое развлекались беседой, и так добрались до главного скита, стали слышны шуточки и смех толпы героев. Ин-ин замедлила шаги: «Мы сейчас временно разлучимся, после того, как батюшка осуществит великое дело, я вновь приду увидеться с тобой».

Лин-ху Чуну жар ударил в грудь: «Ты идешь на утес Хэйму?» Ин-ин ответила: «Да».

Лин-ху Чун произнес: «Я иду вместе с тобой».


Глаза Ин-ин просияли радостью, но она медленно покачала головой, отказываясь от его предложения.


Лин-ху Чун спросил: «Ты не хочешь, чтобы я шел с тобой?» Ин-ин ответила: «Ты только сегодня стал настоятелем клана Хэншань, и тут же уйдешь со мной заниматься делами учения Солнца и Луны. Хоть и говорят, что в своих поступках новый настоятель клана Хэншань неизмерим и непознаваем, но, если он поступит таким образом, не будет ли это чересчур?» Лин-ху Чун ответил: «Расправиться с Дунфан Бубаем – это крайне опасное дело, неужели я смогу наблюдать со стороны, терпеть, когда ты будешь в такой опасности?» Ин-ин произнесла: «А вот все эти молодцы, живущие на внешнем дворе клана Хэншань, неужели они удержатся, чтобы не докучать монашкам?» Лин-ху Чун ответил: «Да ты их только припугни, и никто не дерзнет».


Ин-ин произнесла: «Хорошо, ты решил идти вместе со мной, благодарю тебя от имени батюшки». Лин-ху Чун рассмеялся: «Да нас тут всего двое, будем друг друга благодарить, к чему все эти церемонии?» Ин-ин кокетливо рассмеялась: «Хорошо, я впредь буду бесцеремонной, так что не обижайся».


Прошли немного, Ин-ин произнесла: «Мой батюшка говорил, что ты отказался вступать в колдовское учение, когда он пойдет возвращать себе место главы учения, он вряд ли захочет твоей помощи, но... но...» И тут краска бросилась ей в лицо. Лин-ху Чун произнес: «Хоть я и не вступил в колдовское учение, но для тебя я не посторонний. Даже если твой батюшка и увидит меня, и захочет выгнать, я как-нибудь стерплю, и переживу позор». Ин-ин рассмеялась: «Если мой батюшка получит твою поддержку, то в сердце своем навенрняка обрадуется».

Они поднялись на вершину Цзяньсинфэн, и, по-отдельности отдали приказы ученикам. Лин-ху Чун сообщил ученицам, что собирается проводить Ин-ин, и вернуться после того, как поможет ей в важном деле. Также велел в его отсутствие прилежно тренироваться в воинском искусстве. Ин-ин строго запретила своим молодцам подниматься на пик Цзянсинфэн. Если кто ступит туда левой ногой – отрубит левую ногу, ступит правой ногой – отрубит правую, а если обоими ногами ступит – так отрубит тому обе ноги.


На рассвете следующего дня Лин-ху Чун и Ин-ин попрощались, и в сопровождении Шан-гуань Юня и его двадцати подчиненных из колдовского учения отправились на Хэймуя - утес Черного Дерева. Утес Хэйму находится в провинции Хэбэй, восточнее горы Хэншань, не за один день, но все же добрались до уезда Пиндин. Лин-ху Чун и Ин-ин ехали раздельно в двух больших повозках, шторки были опущены, чтобы Дунфан Бубай не получил сведений. Этим вечером они собирались заночевать в городе Пиндин на постоялом дворе. Это место распологалось совсем недалеко от главного алтаря учения Солнца и Луны, и и множество людей из этого места сновало туда-сюда. Шан-гуань Юнь выделил четырех способных учеников, чтобы охраняли трактир, и не позволяли посторонним шататься поблизости. Вечером Ин-ин вместе с Лин-ху Чуном пригубила вина. Жаровня пылала, освещая ее алыми отблесками, и в ее свете лицо Ин-ин казалось еще прекраснее.


Лин-ху Чун выпил несколько чарок вина, произнес: «Твой батюшка тогда в Шаолине говорил, что в этом мире среди всех героев восхищается тремя с половиной людьми, и главный среди них – это Дунфан Бубай. Раз этот человек сумел отобрать трон у твоего батюшки, то он, несомненно, высочайший талант в мире боевых искусств. На реках и озерах всегда говорили, что Дунфан Бубай первый среди воинов, не знаю, так это, или нет?»



Ин-ин произнесла: «Непобедимый Восток – этот подлец предельно коварен, об этом и говорить нечего. А вот какой у него уровень боевого искусства – этого я четко не знаю, в последние несколько лет я с ним мало виделась.»


Лин-ху Чун покивал головой: «Последние несколько лет ты жила в Лояне в переулке Зеленого Бамбука, разумеется, редко его видела». Ин-ин ответила: «Не только в этом дело. Хотя я и жила в Лояне, но каждый год раз или два возвращалась на утес Хэйму, но никогда не могла увидеть Непобедимого Востока. По словам старейшин учения, на протяжении всех этих лет, с каждым годом все труднее было получить аудиенцию главы учения».


Лин-ху Чун произнес: «Люди высокого положения постоянно прикидываются недоступными духами, чтобы подчеркнуть свою обособленность от обычных людей». Ин-ин ответила: «Это само собой. Но я подозреваю что тут есть и другая причина – он упорно тренирует боевое искусство по трактату Подсолнечника, и не хочет, чтобы проблемы учения Солнца и Луны отвлекали его концентрацию».


Лин-ху Чун удивился: «Твой батюшка когда-то рассказывал, что в прошлом он дни и ночи упорно размышлял над проблемами «Великого метода звездного дыхания», решая проблему преобразования разнородных видов энергии, и не обращал внимания на дела учения Солнца и Луны, и только поэтому Дунфан Бубаю удалось отобрать у него власть и положение. Неужели Дунфан Бубай тоже поехал по той же колее?»


Ин-ин ответила: «С тех пор, как Дунфан Бубай захватил власть, он все дела учения передал в единоличное управление этому подлецу по фамилии Ян. Этот малец Ян уж точно не отнимет его власть, так что он точно не поехал по той же колее». Лин-ху Чун спросил: «Малец по фамилии Ян? Это кто? Почему я о нем раньше ничего не слышал?» Ин-ин смутилась, на ее лице появилось выражение стыда, она слабо улыбнулась: «Да уж лучше молчать, чтобы рот не осквернить. Те, кто хорошо осведомлен о делах учения, предпочитают эту тему не поднимать, а кто не входит в учение – тот вообще ничего не знает».



Лин-ху Чуну стало очень интересно: «Добрая сестричка, ну скажи же мне». Ин-ин ответила: «Этого Яна зовут Лянь-тин «Лотосовый Павильон», ему всего двадцать лет, боевое искусство крайне низкое, к делам управления талантов никаких нет, но в последнее время Дунфан Бубай ему безгранично доверяет – черт знает что такое». Сказав это, она покраснела, уголки рта скривились, явно показывая отвращение.


Лин-ху Чун вдруг прозрел: «А, этот Ян – любимчик Дунфан Бубая, оказывается, Непобедимый Восток, хоть и является славным героем-рыцарем, а вот охоч до... охоч до красивых мальчиков».



Ин-ин произнесла: «И не говори, я понять не могу, что за черт в него вселился. Он все дела передал этому Ян Лянь-тину, множество братьев в волшебном учении страдают от этого Ян Лянь-тина, чтобы он уж сдох...»


И вдруг за окном кто-то рассмеялся: «А вот это неправильно, мы должны быть весьма признательны Ян Лань-тину».

Ин-ин обрадовалась: «Батюшка!», – и стремглав выскочила за двери.


Жэнь Во-син и Сян Вэнь-тянь вошли в помещение. Они были одеты в крестьянское платье, на головах были шляпы с широкими полями, закрывающими половину лица. Если бы не звук голоса, то их даже вблизи было бы трудно узнать. Лин-ху Чун вышел с поклоном, распорядился, чтобы трактирный слуга сменил палочки расставил чарки, добавил вина и закусок. Жэнь Во-син был воодушевлен: «Все эти дни мы с братом Сяном налаживали старые связи с друзьями по учению. Это оказалось неожиданно легко – из десяти восемь с радостью к нам присоединялись. Оказывается, все последние годы Дунфан Бубай делал все наперекор общему мнению, от него «друзья отвернулись, и родственники разбежались» – он оказался в полной изоляции. К тому же, Ян Лань-тин изначально был незначительной пешкой в нашем учении, только и умел подлизываться к Непобедимому Востоку. Получив полную власть, он стал самодуром, карал и мировал по своему усмотрению, стал помыкать заслуженными чиновниками – кого разжалует, а кого и казнит.



Если бы не строгие правила нашего учения, то уже давно вспыхнуло бы восстание. Ян Лань-тин сделал за нас основную работу – разве мы не должны быть ему за это благодарны?


Ин-ин согласилась: «Именно так. Батюшка, но как же ты нас здесь нашел?»


Жэнь Во-син рассмеялся: «Брат Сян подрался с Шан-гуань Юнем, потом узнал, что он уже сдался тебе». Ин-ин забеспокоилась: «Дядюшка Сян, надеюсь, ты его не ранил?» Сян Вэнь-тянь рассмеялся: «Ранить рыцаря-орла Шан-гуаня не так-то легко».



Едва он это сказал, как с улицы раздались заливистые свистки. Громкий свист среди ночной тишины звучал пугающе, так, что невольно волосы вставали дыбом. Ин-ин произнесла: «Неужели Дунфан Бубай нас обнаружил?»


Она пояснила Лин-ху Чуну: «Таким свистом в нашем учении дают сигнал, что обнаружен убийца или мятежник, услышав сигнал, все должны собраться, и принять участие в захвате».



Прошло немного времени, и по улице промчались четверо верховых, громко крича: «Глава учения издал приказ: Старейшина «Зала Бури» Тун Бай-сюн
[старейшина зала Бури (Дословно использованы иероглифы «Ветер-гром») - это должность, как старейшина зала Белого Тигра и прочие.]
вступил в сговор с врагами, собирался поднять бунт, захватить его и доставить к главному алтарю, при сопротивлении – убить на месте».



Ин-ин не выдержала: «Дядюшка Тун! Как это возможно?» Но топот копыт уносился все дальше, всадник продолжал выкрикивать приказ. Судя по этому крику, учение Солнца и Луны здесь открыто осуществляло свое управление, не считаясь с официальными чиновниками.


Жэнь Во-син произнес: «Дунфан Бубай очень быстро получает сведения, мы только позавчера виделись со старейшиной Туном». Ин-ин вздохнула: «Дядюшка Тун тоже согласился помогать нам?» Жэнь Во-син покачал головой: «Как он мог осмелиться предать Непобедимого Востока? Мы с братом Сяном ему полдня доказывали все плюсы и минусы, тщательно разбирали ситуацию, но в конце концов, старейшина Дун произнес:
– Я всю жизнь дружен с братом Дунфаном, вы двое не можете не знать, сегодня вы мне все это сказали, совершенно очевидно, что вы не уважаете Белого Медведя Туна, предлагаете мне продать товарища. Глава учения Дунфан снискал расположение низких людишек, наделал немало ошибок. Даже если он будет полностью разбит и потеряет всех сторонников, я не буду идти против него. Человеек по фамилии Тун не двурушничает, хотите – убивайте, хотите – казните – прошу, начинайте.
Этот старина Тун оказался подобен имбирю – чем старше, тем острей».


Лин-ху Чун похвалил: «Отличный китаец!»

Ин-ин спросила: «Раз он не стал помогать нам, почему же Дунфан Бубай решил его схватить?»


Сян Вэнь-тянь ответил: «А вот это как раз и называется «делать все наоборот». Дунфан Бубай годами еще не стар, а в делах у него полный беспорядок. Где еще во всей Поднебесной он мог найти такого верного друга, как старейшина Тун?»


Жэнь Во-син хлопнул в ладоши и рассмеялся: «Дадже таких личностей, как старейшина Тун, Дунфан Бубай сумел подвергнуть немилости, наше дело обречено на успех! Давайте, поднимем по чарке!», – и четверо выпили до дна.

Ин-ин обратилась к Лин-ху Чуну: «Этот дядюшка Тун был одним из старейших патриархов нашего учения, у него было множество заслуг, его уважали все в учении. С батюшкой он не дружил, очень дорожил отношениями с Дунфан Бубаем. Сказать начистоту, если бы он совершил любую другую оплошность, Дунфан бубай все равно бы его не пощадил».


Жэнь Во-син пришел в восторг: «Дунфан Бубай захватил Тун Бай-сюна, разумеется, на утесе Черного Дерева сейчас будет переполох, мы воспользуемся этим моментом, чтобы подняться на утес, это прекрасный случай». Сян Вэнь-тянь произнес: «Давайте-ка обсудим это вместе с братом Шан-гуанем». Жэнь Во-син кивнул головой: «Очень хорошо». Сян Вэнь-тянь развернулся и вышел, потом вернулся вместе с Шан-гуань Юнем».


Шан-гуань Юнь, увидев Жэнь Во-сина, согнулся в глубоком поклоне: «Подчиненный Шан-гуань Юнь, пришел встретиться с главой учения, главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху».
[Цяньцю ван цзай и тун Цзянху - речевка в клане Солнца и Луны. Цзянху - мир рек и озер, смотри комментарии выше и предисловие]
Жэнь Во-син рассмеялся: «Брат Шан-гуань, говорят, что раньше ты был молчуном с твердым характером, отчего же сейчас ты, в первый раз меня увидев, начал говорить такие слова?» Шан-гуань Юнь остолбенел, вымолвил: «Подчиненный не понимает, прошу главу учения дать указания».



Ин-ин произнесла: «Батюшка, ты услыхал, как Шан-гуань Юнь произнес:
– Главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху
Подумал, что это необдуманные слова, так, или нет?» Жэнь Во-син ответил: «Что за «Главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху», я вам Циньшихуан, что ли?»



Ин-ин улыбнулась: «Это Дунфан Бубай выдумал такую забаву, он пожелал, чтобы, когда подчиненные его увидят, то должны говорить эти слова. Даже если его нет, то братья по учению при встрече друг с другом, тоже должны так говорить. Эта мода была введена не так давно. Дядюшка Шан-гуань привык так говорить, вот и к тебе так обратился».


Жэнь-во Син покивал головой: «Вот как, оказывается. Главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху, это же прекрасно! Но я же не бессмертный, слыханое ли это дело – прожить несколько тысяч лет? Брат Шан-гуань, говорят, Дунфан Бубай издал указ поймать старейшину Дуна, предполагаю, что на Хэймуя будет суматоха, мы этим вечером проникнем на утес, как тебе такое?»



Шан-гуань Юнь ответил: «Глава учения издал указ, гениально продуманный, без единой неточности, озаряющий Поднебесную, приносящую благо всем народам, неизбежно приводящий к победе, исполненный силы. Подчиненный принимает этот приказ, храня верность хозяину, пойдет на десять тысяч смертей».



Жэнь Во-син про себя подумал: «Да ведь все же на реках и озерах говорили, что Орел-рыцарь Шан-гуань Юнь человек прямой и непреклонный, что же это он несет такую фальшивую лесть, избитые фразы, неужели он в самом деле бесстыжее ничтожество? неужели слухи на реках и озерах так искажают исходную информацию, а н просто ничтожная пустышка?» Подумав так, невольно нахмурил бровь.



Ин-ин рассмеялась: «Батюшка, нам придется отправиться на Хэймуя, затесавшись в толпе. Во-первых, мы должны изменить облик и одежду, чтобы не выделяться среди других. Но так же очень важно выучить профессиональный жаргон, иначе, едва ты слово произнесешь, как случится беда». Жэнь Во-син произнес: «Какой еще профессиональный жаргон утеса Черного дерева?» Ин-ин ответила: «А вот то, что сейчас говорил дядюшка Шан-гуань, все эти «Глава учения издал указ, гениально продуманный, без единой неточности, озаряющий Поднебесную, приносящую благо всем народам, неизбежно приводящий к победе, исполненный силы. Подчиненный принимает этот приказ, храня верность хозяину, пойдет на десять тысяч смертей», и прочее, все это – заведенные в последнее время на утесе Хэйму профессиональные обороты речи. Все это придумал Ян Лань-тин, чтобы подольститься к Дунфан Бубаю. Он, чем больше слушает, тем больше ему нравится, а если кто-то не скажет таких слов, то это считается мятежом и преступлением, или если скажет без должного почтения, то тут же казнят такого лютой казнью». Жэнь Во-син спросил: «Когда ты виделась с Дунфан Бубаем, тоже это дерьмо собачье говорила?» Ин-ин ответила: «Находясь на утесе Хэйму, разве можно этого не сказать? Дочка, когда жила в городе Лоян, этих вызывающих у людей раздражение слов обычно не слышала».



Жэнь Во-син произнес: «Брат Шан-гуань, при нас всего этого не говори». Шан-гуань ответил: «Да. Глава учения издал такое ясное указание, пройдут годы, оно не состарится, будет верно тысячи веков, светлое, как лучи солнца и луны, наполняет всю Поднебесную, подчиненный будет выполнять с предельным почтением».



Ин-ин сжала губы, сдерживаясь от смеха.


Жэнь Во-син спросил: «Ты скажи, как нам лучше всего попасть на утес Хэйму?» Шан-гуань Юнь ответил: «Глава учения имеет ясный план, расчеты его тончайшие, в этом мире никто не превосходит его. Глава учения восседает впереди, подчиненный как может поучать его?» Жэнь Во-син нахмурился: «Когда Дунфан Бубай обсуждает дела с подчиненными, что никто не смеет и слова сказать?» Ин-ин ответила: «Таланты Дунфан Бубая выделяются среди многих, посторонние не могут проникнуть в его замыслы, даже если кто-то и додумается что-то сказать, то никто не осмелится перечить, чтобы не навлечь на себя бедствие».



Жэнь Во-син произнес: «Вот оно как. Так это прекрасно, замечательно! Брат Шан-гуань Юнь, Дунфан Бубай послал тебя изловить Лин-ху Чуна, какие дал указания?» Шан-гуан Юнь ответил: «Он сказал, что поймавший великого рыцаря Лин-ху получит множество наград, если не выйдет поймать, прийти за повторными указаниями». Жэнь Во-син рассмеялся: «Так вяжи Лин-ху Чуна, и ступай получать награду».



Шан-гуань Юнь отступил на шаг, лицо его выдало ужас: «Великий рыцарь Лин-ху является вашим любимым генералом, у него множество заслуг перед данным учением, как подчиненный может осмелиться на такое?» Жэнь Во-син рассмеялся: «Попасть к месту расположения Дунфан Бубая крайне затруднительно, если ты доставишь к нему связанного Лин-ху Чуна. то он непременно явится посмотреть».



Ин-ин рассмеялась: «Этот план очень искусен, мы переоденемся в подчиненных Шан-гуань Юня, и вместе отправимся на аудиенцию к Непобедимому Востоку. Нам бы только его увидеть, выхватим оружие, пусть его боевое искусство и высочайшее, но двумя кулаками трудно отбиться от четырех рук». Сян Вэнь-тянь предложил: «Лучше всего сделать вид, что брат Лин-ху получил тяжелые раны, перевяжем ему руки и ноги, обольем кровью, мы его понесем на носилках, во-первых, чтобы Дунфан Бубай не принял мер к защите, во-вторых, в носилках можно спрятать оружие». Жэнь Во-син похвалил: «Очень хорошо, очень хорошо».

Тут на улице снова послышался конский топот, кто-то кричал: «Изловили главу Зала Бури, изловили главу Зала Бури!» Ин-ин махнула рукой Лин-ху Чуну. Они подошли к воротам трактира, увидели несколько десятков конных, высоко держащих факелы, ведущих с собой дюжего старейшину на быстро скачущем коне. Старейшина был сед, все его лицо было залито кровью, было видно, что брали его с боем. Обе его руки были связаны за спиной, глаза сверкали, будто горели огнем, было очевидно, что он полон обиды и гнева. Ин-ин прошептала: «Лет пять-шесть назад, когда Дунфан Бубай видел дядюшку Туна, то был с ним необычайно приветлив – брат Тун туда, брат Тун сюда, кто мог предположить, что сегодня он так изменит свое отношение».

Прошло немного времени, Шан-гуань Юнь принес носилки и все необходимое. Ин-ин перевязала руки Лин-ху Чуна белыми повязками, перевязала шею, зарезала барана, и облила его всего бараньей кровью. Жэнь Во-син с сян Вэнь-тяном переоделись в одежду учения Солнца и Луны, Ин-ин переоделась в мужскую одежду, и зачернила себе лицо. Каждый наелся досыта, они взяли подчиненных Шан-гуань Юня, и отправились на Утес Черного дерева.


Прошли на несколько ли к северо-западу от города Пиньдин, стали попадаться скалы темно-красного цвета, пошла длинная отмель с быстрой рекой, это была знаменитая отмель Синсинтань. Пошли дальше на север, по краям дороги стали подниматься отвесные горные стены, между ними шла тропинка приблизительно в пять локтей ширины. По всей длине дорогу строго стерегли люди из учения Солнца и Луны, но, едва видели Шан-гуань Юня, становились предельно почтительны. Прошли три участка горной дороги, достигли отмели горной реки, Шан-гуань Юнь запустил поющую стрелу, с противоположного берега отчалили три маленьких кораблика, приняли людей для переправы. Лин-ху Чун втайне подумал:


«Учение Солнца и Луны ведет свои дела сотни лет, оказывается, на него нельзя смотреть свысока. Если бы с нами не оказалось Шан-гуань Юня, мы бы решились на штурм, разве это было бы легким делом?»

На другом берегу начался непрерывный подъем вверх, дорога стала очень обрывистой. Шан-гуань Юнь и другие оставили лошадей, Горящими сосновыми ветками освещали себе каждый шаг по склону. Ин-ин защищала носилки, шла наискосок впереди, держа в руках парные мечи, пристально вглядываясь вперед. Эта дорога вверх шла по крайне опасному рельефу, и носильщики могли, спасая свои жизни, бросить носилки с Лин-ху Чуном в глубокую пропасть, так, что эта ночь могла оказаться для него последней.

Когда добрались до главного алтаря, небо еще не посветлело, Шан-гуань Юнь велел людям доложить Непобедимому Востоку, что его приказ выполнен, и они с победой вернулись обратно. Прошло некоторое время, и сверху раздался звук, звонкий, как серебряный колокольчик, Шан-гуань Юнь тут же вскочил на ноги, и замер в глубочайшей почтительности.

Ин-ин потянула Жэнь Во-сина, прошептав: «Глава учения отдал приказ, скорее вставай». Жэнь Во-син тут же поднялся, огляделся кругом, и увидел, что все люди вокруг главного алтаря вскочили и замерли без движения, будто зачарованные злым духом.


Звук колокольчика наверху стих, сразу вышел последователь учения в желтом парадном облачении, развернул свиток желтой бумаги, и зачитал: «Глава учения Солнца и Луны, успешный в гражданской грамотности и имеющий военные заслуги, обладающий гуманностью и справедливостью, знаменитый герой Дунфан Бубай отдал приказ: «Цзя Бу, Шан-гуань Юнь с почтением приняли задание, в высшей степени похвально выполнили его, привели с собой пленника, поднимутся на скалу для аудиенции».

Шан-гуань Юнь согнулся в поклоне: «Главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху».

Лин-ху Чуну эта ситуация показалась смешной: «Разве это не театральное представление о том, как главный канцлер читает указ?»

Шан-гуань Юнь громко произнес: «Глава учения даровал аудиенцию,  великая милость, великое благодеяние, подчиненный не посмеет забыть». Его подчиненные в один голос подхватили:

«Глава учения даровал подчиненным аудиенцию, великое добро, великая милость». Жэнь Во-син, Сян Вэнь-тян, и другие кривили рты, изображая, что орут вместе со всеми, а внутри себя втайне ругались.


Путники стали подниматься по каменным ступеням на скалу, прошли трое железных ворот. Перед каждыми вратами у них спрашивали пароль, и проверяли бирки. Они подошли к большим каменным воротам, на боковых поверхностях которых были два ряда больших иероглифов. Справа было написано: «Совершенство в гражданском начале и воинской добродетели», слева – «человеколюбие, справедливость, гениальность», а на верху красовалась поперечная надпись: «Сияние солнца и Луны» – четыре больших иероглифа, написанных красной краской.

Прошли каменные ворота, и увидели, как сверху спускается большая бамбуковая корзина, в которую можно было бы нагрузить более десяти больших каменных валунов. Шан-гуань Юнь прокричал команду: «Заноси пленника!» Он взялся за носилки вместе с Жэнь Во-сином, Сян Вэнь-тянем, и Ин-ин, они, согнувшись, занесли носилки в корзину.


Трижды ударил гонг, и корзина медленно поплыла вверх. На ней была укреплена веревка, которую тянул вращающийся подъемный механизм наверху.


Корзина безостановочно поднималась, Лин-ху Чун приподнял голову, и увидел только несколько искр высоко вверху – этот утес был необычайно высоким. Ин-ин вытянула правую руку, и пожала его левую руку. В черной ночи еще можно было заметить несколько белых облачков, плывущих над их головами, но прошло некоторое время, и они вползли в полосу тумана. Теперь внизу уже ничего нельзя было разглядеть, даже огоньки факелов не были заметны.


Прошло довольно много времени, и наконец, корзина остановилась. Шан-гуань Юнь и остальные выскочили из корзины, прошли несколько шагов, и загрузились в другую. Оказывается, утес был очень высоким, и только четвертая лебедка поднимала корзину на самый верх. Лин-ху Чун подумал: «Дунфан Бубай живет так высоко, неудивительно, что подчиненным столь трудно получить аудиенцию».


Когда добрались до вершины, солнце уже поднялось довольно высоко. Лучи его искрились на востоке, беломраморные ворота с надписью из золотых иероглифов: «Дарует благо всем живущим».  Иероглифы сияли в лучах солнца, внушая благоговение.


Лин-ху Чун подумал: «У Непобедимого Востока такая роскошь, никто в воинском сообществе не может его превзойти. Шаолинь и Суншань с ним не сравнятся, что и говорить о Хуашани и Северной Хэншани. Даже самые образованные и утонченные герои рядом с ним – просто бойцы из захолустья». Жэнь Во-син прочел иероглифы на воротах, и хмыкнул.


Шан-гуань Юнь громко прокричал: «Подчиненный Шан-гуань Юнь, глава зала Белого Тигра, исполнил указ главы учения, явился на аудиенцию».


Из маленькой каменной сторожки справа вышли четверо в пурпурных одеждах. Тот, что шел впереди, произнес: «Поздравляю старейшину Шан-гуаня, ты совершил великий подвиг, а где же старейшина Цзя?» Шан-гуань Юнь ответил: «Старейшина Цзя пожертвовал жизнью за милости и благодеяния главы учения». Тот человек ответил:



Раз так, то значит, старейшина Шан-гуань Юнь прямо сейчас получит повышение».

Шан-гуань Юнь произнес: «Раз удостоился милости от главы учения, никогда не забуду поддержку старого брата». Тот человек услышал в его ответе обещание взятки, и обрадовался:


«Сначала мы тебя должны отблагодарить!» Он вгляделся в Лин-ху Чуна, и рассмеялся: «И чего это барышня Жэнь нашла в этом мальце? Я думал, что он обликом будет подобен Пань Аню и Сун Юю,
[Пань Ань (литератор времен Западная Цзинь (247-300 гг.), олицетворение мужской красоты) Сун Юй (китайский поэт, 290(?) — 222(?) до н. э.)]

а оказывается – ничего особенного. Старейшина зала Зеленого Дракона Шан-гуань, прошу проходить».

Шан-гуань Юнь произнес: «Глава учения еще не утвердил меня в этом звании, не будет ли это преждевременным, если дойдет до ушей главы учения и управителя Яна, не оказаться бы виноватым». Тот человек от удивления язык вытянул, пошел вперед дорогу показывать.

Через мемориальную арку с надписью прошли к главным воротам, дорога была прямая, как стрела. мощеная каменными плитами. После того, как вошли в главные ворота, двое людей в фиолетовых одеждах повели их пятерых в задний зал: «С вами хочет увидиться главный управитель Ян, ожидайте здесь».

Шан-гуань Юнь ответил: «Слушаюсь!», – и встал навытяжку.

Прошло довольно много времени, а этот «главный управитель Ян» так и не появился, Шан-гуань Юнь все время так и стоял прямо, не смея присесть. Лин-ху Чун подумал: «Этот старейшина Шан-гуань в учении стоит не на самом низком ранге, днако, поднявшись на скалу, оказался в таком положении, что его никто в упор не замечает, словно он какой челядинец, или прислуга при кухне – тех и то больше уважают. Что за человек этот главный управитель Ян? Скорее всего, это и есть тот самый Ян лянь-тин, даже если он и управляет чем-то, так это отдает мелкие приказания слугам по ничтожным делам, а в это время уважаемый глава зала Белого Тигра смиренно ждет его, вытянувшись в струнку. Дунфан Бубай в самом деле чересчур притесняет людей!»


Прошло еще много времени, и наконец послышались шаги, судя по звуку этих шагов, у человека нижний уровень тела был не наполнен силой, он явно не утруждал себя тренировками внутренней энергии. Послышался тихий скрип, отворилась ширма, и к ним вышел человек. Лин-ху Чун искоса взглянул на него – человеку не было еще и тридцати лет, он был богатырского телосложения, с курчавой бородой, румяным цветом лица, весьма бравого вида. На нем был парчовый халат цвета красного финика.

Лин-ху Чун подумал: «Ин-ин говорила, что этот человек – любимчик Дунфан Бубая, и между ними есть некие темные дела. Я ожидал увидеть красавчика. подобного девушке, кто мог предположить, что это будет такой богатырь, это совершенно выходит за все предположения. Неужели это не Ян Лань-тин?»

Тут этот человек произнес: «Старейшина Шан-гуань, ты совершил великий подвиг, захватил Лин-ху Чуна, глава учения необычайно доволен». Его голос был низким, и очень приятным на слух. Шан-гуань Юнь согнулся в глубоком поклоне: «Это все произошло благодаря удаче главы учения, главный управляющий Ян дал детальные указания. подчиненный просто выполнял указания главы учения, и не более того».


Лин-ху Чун втайне подумал: «Оказывается, этот человек в самом деле Ян Лянь-тин!»

Ян Лань-тин приблизился к носилкам, и вгляделся в лицо Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун рассредоточил свой взгляд, приоткрыл рот, придав себе выражение, будто после тяжелого ранения потерял способность осознавать окружающее. Ян Лянь-тин спросил: «Этот человек на грани смерти, он в самом деле Лин-ху Чун, ты не ошибся?»

Шан-гуань Юнь произнес: «Подчиненный собственными глазами видел, как он вступал в управление кланом Хэншань, ошибки быть не может. Он всего лишь получил три тяжелых удара по точкам от старейшины Цзя, также от подчиненного получил два тяжелых удара ладонью, боюсь, за полгода не восстановится».  Ян Лянь-тин рассмеялся: «Ты так преобразил человека, дорогого сердцу барышни Жэнь, берегись, она тебя может не пощадить». Шан-гуань Юнь ответил: «Подчиненный предан главе учения, любовь и ненависть посторонних в расчет не принимаются. Умереть за главу учения является заветной мечтой подчиненного, чтобы получить его расположение».


Ян Лянь-тин произнес: «Очень хорошо, очень хорошо. Ты такой преданный, я обязательно сообщу об этом главе учения, глава учения наверняка похвалит тебя. Глава зала Бури восстал против главы учения, поднял мятеж, ты уже об этом знаешь?» Шан-гуань Юнь ответил: «Подчиненный ничего об этом не знает, как раз хотел просить главного управителя дать указания. Если глава учения и главный управитель дадут указания, подчиненный выполнит приказ, войдет в кипящую воду, и открытое пламя, не пожалеет, хоть десять тысяч раз умереть».

Ян Лянь-тин уселся на стуле, вздохнул, и произнес: «Этот старик Тун Бай-сюн, в обычное время прльзовался благосклонностью главы учения, все время упирал на свою старость, никого авторитетом не признавал. В последние годы он втайне создал свою клику, кустроил заговор, возхнамерился бунтовать против главы учения. Я давно разгадал его его измену, но кто знал, что он будет чем дальше, тем хуже – не убоится ни законов, ни велений Неба, свяжется с великим изменником Жэнь Во-сином, это уже вообще черт знает что».



Шан Гуань-юнь спросил: «Он в самом деле связался с этим... с этим по фамилии Жэнь?» – его голос дрожал, выдавая ужас.


Ян Лянь-тин ответил: «Старейшина Шан-гуань, что это ты так испугался? У этого Жэнь Во-сина не три головы и не шесть рук, глава учения когда-то давно разделался с ним одним хлопком ладони, быстро привел его к полной покорности. Только по причине высокого милосердия он оставил его в живых. Он не явится на Хэймуя – и ладно, а если вдруг придет сюда, то убить его будет так же легко, как зарезать курицу».


Шан-гуань Юнь согласился: «Да, Да. Только не знаю, как это старейшина Тун вступил с ним в тайный сговор?» Ян Лянь-тин произнес: «Тун Бай-сюн и Жэнь Во-син вступили в тайные сношения, вели переговоры несколько ночей подряд, при них также был изменник Сян Вэнь-тянь. Это кое-кто видел собственными глазами. О чем хорошем можно разговаривать с такими бунтовщиками, как Жэнь Во-син и Сян Вэнь-тянь? Разумеется, это были тайные переговоры о измене главе учения. Тун бай-сюн вернулся на Утес Черного  Дерева, я его об этом деле спросил, он разумеется, тут же признался!»


Шан Гуань-юнь произнес: «Раз он собственными устами подтвердил, значит, обвинение не напрасно».



Ян Лянь-тин произнес: «Я спросил его, почему не доложил главе учения о том, что виделся с Жэнь Во-сином? Он ответил:
– Брат Жэнь пришел увидеться со мной, говорил с предельным почтением. Я полагал, что мы являемся друзьями, друзья поговорили между собой, что тут необычного?
Я его спросил:
– Жэнь Во-син вернулся на реки и озера, чтобы восстать против главы учения, об этом-то ты знаешь, или нет? Раз он провинился перед главой учения, как можешь ты считать его своим другом?
И тут он ответил мне еще более дерзкими словами, мать его, этот старикан взял, да говорит:
– Боюсь только, что это глава учения провинился перед людьми, а не этот человек провинился перед главой учения!»


Шан-гуань Юнь произнес: «Этот старик чушь говорит! Справедливость главы учения простирается до Небес, он всегда был благосклонен к старым друзьям, как он может провиниться перед этим человеком? Это называется отплатить злом за добро, этот человек повинился перед главой учения!» Слушая эти слова, Ян Лянь-тин, разумеется, полагал, что под «главой учения» подразумевается Дунфан Бубай, но Лин-ху Чун и другие догадывались, что в виду имеется Жэнь Во-син. Тут Шан-гуань юнь продолжил: «Раз уж подчиненный решил служить верой и правдой главе учения, то разве смеет какой-либо крысеныш быть к нему хоть немного непочтительным, я с таким лично готов расправиться!»


Этими словами он на самом деле, ругал Ян Лянь-тина, но как тот мог об этом догадаться, рассмеялся: «Очень хорошо! Если бы в нашем учении все были такими, как старейшина Шан-гуань Юнь, хранили такую верность главе учения, то с каким бы великим делом мы тогда не справились? Ты утомился, так что отправляйся отдохнуть».


Шан-гуань Юнь вздрогнул: «Подчиненный очень хотел встретиться с главой учения. Каждая встреча с главой учения великий почет для подчиненного, чувствуется воодушевление, прибавляются дополнительные силы, все тело разогревается, будто на десять лет вперед добавилось силы».


Ян Лянь-тин слегка усмехнулся: «Глава учения очень занят, боюсь, у него нет времени с тобой встретиться».


Шан-гунь Юнь сунул руку за пазуху, и вынул оттуда более десятка крупных жемчужин, подошел на несколько шагов, и тихо сказал: «Главный управляющий Ян, подчиненный в этот раз раздобыл восемнадцать крупных жемчужин, с почтением преподносит полным числом, только и надеется, что сможет увидеться с главой учения. Если глава учения будет рад, может быть, даст мне повышение, тогда непременно еще раз как следует отблагодарю».


Ян Лянь-тин рассмеялся притворным смехом: «Да мы же свои братья, к чему столько церемоний? Все же премного благодарен». Он понизил голос: «Глава учения сам все решает, я же всеми силами хвалил тебя, советовал ему повысить тебя до главы зала Зеленого дракона».



Шан-гуань Юнь несколько раз поклонился со сложением рук, промолвил: «Если это дело завершиться успехом, то Шан-гуань Юнь вовек не забудет великой милости главы учения и главного управляющего». Ян Лянь-тин произнес: «Оставайся здесь, подожди, когда глава учения освободится, и пригласит тебя». Шан-гуань Юнь ответил: «Слушаюсь, слушаюсь, слушаюсь!» Пересыпал жемчужины ему в руки, глубоко поклонившись, отступил назад. Ян Лянь-ти поднялся, с важным видом пошел во внутренние покои.


Снова прошло много времени, вошел служитель в фиолетовой рубашке, встал по центру зала, громко произнес: ««Глава учения Солнца и Луны, успешный в гражданской грамотности и имеющий военные заслуги, обладающий гуманностью и справедливостью, знаменитый герой Дунфан Бубай отдал приказ: «глава зала Белого Тигра старейшина Шан-гуань Юнь вместе с пленником приглашается для аудиенции».


Шан-гуань Юнь произнес: «Премного благнодарен главе учения за милость, желаю главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху». Махнул левой рукой, и пошел за человеком в фиолетовой рубахе. Жэнь Во-син с Сян Вэнь-тянем и Ин-ин, неся Лин-ху Чуна, отправились следом.


Внутри прошли через длинную галерею, где стояли бойцы дворцовой охраны с алебардами, прошли три ряда железных дверей, и вошли в длинный коридор, в котором стояли сотни бойцов, держащих поднятые вверх длинные сабли, которые скрещивались над головами идущих.


Шан-гуань Юнь и другие. согнувшись в пояснице, и опустив головы, пошли под рядами сабель. Если бы хоть одна из сабель вдруг внезапно опустилась, то неизбежно бы разрубила человека, или отсекла ему голову. Жэнь Во-син, сян Вэнь-тянь и другие прошли через сотни боев, они не принимали в расчет все это множество бойцов, как достойных противников, но то, что перед аудиенцией непобедимого Востока им пришлось столкнуться с таким унижением, наполняло их сердца гневом. Лин-ху Чун подумал: «Дунфан Бубай так неучтив с подчиненными, как может рассчитывать, что люди будут ему верны? Если они все еще не восстали, то только из-за жесткого устрашения, не осмеливаются действовать неосмотрительно. Непобедимый Восток презирает доблестных рыцарей, как он может быть непобедимым?»


Прошли строй сабель, подошли к дверям, перед которыми был тяжелый полог. Шан-гуань Юнь протянул руку, и отдернул его, проходя внутрь. В этот момент что-то блеснуло холодным сиянием – четыре копья промелькнули у него перед грудью, и еще четыре позади спины, пройдя в считанных вершках от тела.


Лин-ху Чун ясно увидел это, вздрогнул, протянув руку, нащупал спрятанный в ногах меч, но увидел, что Шан-гуань Юнь стоит, не шелохнувшись, и громко докладывает: «Подчиненный Шан-гуань Юнь, глава зала Белого Тигра, пришел увидеть известного своей ученостью и воинскими добродетелями, гуманного и справедливого блестящего героя, главу учения!»


Человек внутри произнес: «Прошу входить!» Восемь копьеносцев отступили назад, и встали по сторонам. Лин-ху Чун только теперь догадался, что эти восемь копий пугали людей для проверки. Если бы входящий имел намерения бунтовать, то, увидев удар копий, мог бы выхватить меч или саблю, отбить удар – это бы выдало его бунтарские намерения.


Они вошли в зал, и Лин-ху Чун не смог сдержать восторга: «Какой огромный дворец!»


Палаты имели в ширину не более тридцати локтей, а в глубину уходили локтей на триста, на возвышении в конце зала сидел длиннобородый старец, это наверняка был Дунфан Бубай. В зале не было окон, в середине зала ярким светом горело множество свечей, но рядом с человеком на возвышении только две свечи мерцали неясным светом.



Шан-гуань Юнь вышел вперед и пал на колени: «Глава учения известен своей ученостью и воинскими добродетелями, гуманный и справедливый блестящего героя,возродил волшебное учение, дарит милостью всех живущих, подчиненныйц глава зала белого Тигра Шан-гуань Юнь на коленях приветствует главу учения».


Стоящий рядом с Непобедимым Востоком человек в фиолетовой одежде прокричал: «Вы, мелкие подчиненные, увидев главу учения, почему не пали на колени?» Жэнь Во-син подумал: «Время еще не пришло, так что опущусь на колени, что тут такого? Погоди, я тебе все ребра вырву, кожу с тебя сдеру». И тут же упал на колени. Сян Вэнь-тянь и Ин-ин увидели, что он опустился на колени, и последовали его примеру.



Шан-гуань Юнь произнес: «Эти несколько мелких посыльных подчиненного так мечтали увидеть золотое лицо главы учения, сегодня их мечта сбылась, в самом деле, это плод заслуг добродетели восемнадцати поколений, едва увидели главу учения, от радости задрожали. забыли упасть на колени, прошу главу учения простить вину».


Ян Лянь-тин встал рядом с главой учения, произнес: «Объясни главе учения, как пожертвовал жизнью старейшина Цзя».


Шан-гуань Юнь произнес: «Старейшина Цзя и подчиненный получили приказ, мы вдвоем много лет получали милости от главы учения, трудно вернуть долг этих милостей. На этот раз это великое дело было доверено нам двоим, указания были исчерпывающими, мы вдвоем решили, не щадя своей крови, выполнить задание, захватить Лин-ху Чуна, это задание не могло не закончиться успехом, опираясь на милость главы учения, мы двое чувствовали непревзойденную заботу...»


Лин-ху Чун лежал на носилках, и в сердце своем непрерывно ругался: «Отвратительно, отвратительно! У этого Шан-гуаня в прозвище ведь есть иероглиф «рыцарь», а он говорит все это, и у него щеки не покраснеют, уши не заалеют, не знаю, есть ли люди более бесстыжие, чем он».

В этот момент позади них послышался громкий крик: «Брат Дунфан, ты в самом деле послал людей изловить меня?» Голос был старческим, но внутренняя сила была огромной, голос еще не затих а от потолка зала вернулось громовое эхо. Было очевидно, что этот могучий человек как раз и был главоа зала Бури Тун Бай-сюн.