Посреди океана. Глава 109

"Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное"... Или, иначе говоря,
счастливы те, кто жизнь и душу свою посвятили делу служения Богу и людям. Прося милости у Всевышнего не материальной, а духовной, чтобы потом отдать плоды труда своего ближнему. Ибо это и есть исполнение заповеданного Единого Закона Божьего: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим... И возлюби ближнего твоего, как самого себя..."
Просить, получать, отдавать и снова просить, получать, отдавать...

Но обычно это выражение воспринимают, как призыв к смирению. Блаженны нищие
духом, ибо...смиренны? Так трактуется это изречение в церковном понимании, а
отсюда и в словарном, и в любом другом.

Церковники присвоили себе право толкования Слова Божьего. Мол, это написано для Церкви, для её служителей. И толковать-истолковывать только они право имеют.
Однако и заповеди Единого Закона Божьего, и наказы Его, и притчи - вся мудрость
Слова Божьего для всех людей предназначалась в равной степени, как и право
постигать и толковать Его по своему разумению - через собственное восприятие,
пропуская через свой собственный разум, своё сердце - дано всем. Ибо каждому заповедано одинаково возлюбить Бога, себя самого и ближнего всем сердцем, всею
душой и всем разумением. Каждый должен прийти к этому САМ, своим путём найти ИСТИНУ, толкуя-истолковывая жизнь СВОЮ, данную Богом, и всё, что ВО ВНЕ и
ВНУТРИ нас. Под Богом ходим. И равны перед Ним. И душами своими для него,
Отца нашего, ценны. В них, в душах, заключено главное наше богатство.

И присвоение служителями церковными права толкования Священного Писания  содержит
в себе лукавство; равно как и в истолкованиях, сделанных ими прежде, также
содержится лукавство в виде извлечения некоей выгоды как для Церкви, так и для
сильных мира сего.
 
Смирение... Ну не лукавство ли? Вкралось ненароком, ненавязчиво, исподтишка -
уводя людей от Бога. Ибо нет в природе людской смирения перед злом, нет
покорности, безропотной кротости перед несправедливостью, посеянной на земле.
Не Богом посеянной, но людьми...под властью сатаны оказавшимися.

Смирение страстей своих, грешных порывов своих, смирение своих слабостей, влекомых соблазнами и искушениями дьявольскими - вот о каком смирении сказано Слово Божье.
Но не о смирении перед злом и несправедливостью.
Так, подменяя одно понятие другим, лукавые толкователи склоняют головы людские
перед самим лукавым, увлекая души безропотные прямиком в сети дьявольские.

Но от чутья душ людских скрытое это лукавство не утаилось. Несогласие с ним
проявилось и  в языке, и в речи, и в творчестве народном. В сказках, сказаниях, былинах, легендах - в притчах своего рода, истолковывает народ по-своему Слово
Божье, не отрекаясь от Него, но своеобразно шифруя истинно понятый смысл.

Взять хотя бы сказку Пушкина "О попе и работнике его Балде", где поп, церковнослужитель, изображён не как пример человеческой святости, а как человек, погрязший в грехах. И народ, символом которого представлен Балда, как будто бы
в делах поповских ничего не соображающий, но трудолюбивый, смекалистый и природно-мудрый, без какого бы то ни было смирения перед злом, побеждает чертей болотных, символ воплощения зла; и жадного попа, символ греха и лукавства.

Ибо народ душою своей, нутром своим, разумел Бога правильно: перед Ним все равны
в мире этом суетном. И Балда, якобы простачок-дурачок с виду, смиренно соглашается
даром работать на попа, якобы служителя Божьего, якобы праведного и бескорыстного, якобы нищего духом - как того Бог велел. Но это только с виду. А по сути своей,
Балда - это символ Христа в народном понимании: трудолюбивого, нечванливого, покладистого и мирного; однако мудрого и не думавшего пасовать перед злом; ни в
коем случае не примирившегося с лукавством и несправедливостью... Но, в конце
концов, одерживающего верх над дьявольскими кознями.

Душа людская, она ведь чует - интуитивно, чутко различает подвох и притворство, как
в жизни реальной, так и в истолковании Божьей мудрости, заповеданной Творцом
человеку, творению своему любимому, по собственному образу и подобию созданному.

И конечно же, человек чуткий душой своей, не способен примириться с безбожной несправедливостью и злом. Потому в разные времена в гуще народной вспыхивал
"русский бунт - бессмысленный и беспощадный". Народ никогда не желал осознавать
себя безмолвным, безропотным быдлом. Однако и церковники со своим "смиренным" толкованием Бога, и цари, и помещики, сохраняя крепостничество и эксплуатацию
человека человеком, уводили детей Божьих от их Отца. Уводили в логово к сатане, в обитель зла и смерти.

Блаженны - нищие - нищие духом - смиренны - смирение - покорность - безропотность.

Все эти слова и понятия, что по отдельности, что вместе, воспринимались "простым" народом однозначно, по-своему, а не так как втолковывали им церковники.

Блаженный (Даль В.И.) - (пск., тверск., пенз.)- блажной, шалун, повеса,
проказник; (владим., вологодск., арх.ниж.) - калека, уродливый, юродивый, божий человек, малоумный дурачок.
Другими словами, данные понятия, истолкованные церковью как смирение, равносильное счастью, которое будет вознаграждено Богом потом, после смерти, за народное долготерпение зла и несправедливости в этой земной жизни, у простого люда воспринимались либо как притворство и шалости, либо как обделенность умом.
Мол, дурачок, Богом обиженный на этом свете, уж на том свете сразу за эту
обделенность угодит прямо в рай, в Царствие Небесное. Или по-другому: стоит лишь притвориться, что смирился со всем на этом свете, хотя в душе этого вовсе и нет, и будешь счастлив, окажешься на вершине блаженства.
Но как же так? Стань покорным, смиренным - хоть по недоумию, хоть по притворству - плыви по течению, не противься, покорись, смирись со всем, пусть даже и со злом,
и... будешь счастлив? Обретешь вечное блаженство. За что? За бездумную овечью покорность?

Но такое смирение - это, скорее, от лукавого, а не от Бога. Смириться, превратиться
в послушный скот, чтобы любой пастух мог подчинить это стадо своей воле и погнать,
куда ему вздумается...

Нет в Писании ни наказа такого, ни завета. Есть лишь неверное истолкование символов, зашифрованных изречений и притч, скрывающих в себе истинный смысл под тайнами текстов.
 
Почему же Слово Божье превращено в некую тайнопись? Почему смысл не лежит на поверхности? Почему бы не написать просто и ясно, чтобы любому и каждому стало всё сразу понятно, о чём речь?  Зачем надо так глубого прятать истинную суть написанного
под загадочностью каждого слова? Зачем до истинного смысла надо так долго и трудно докапываться, по-разному толкуя-истолковывая его?

Потому что путь к пониманию, к Истине, у каждого свой.
Изначально нужно только верить. А истинные знания приходят через раздумья, сомнения, ошибки. Человек должен дойти до всего САМ.
Ибо за ручку водит лишь лукавый - манит, соблазняет, смущает, диктует: против разумения, против воли, против ясности душевной, не давая ни возможности, ни
времени раздумывать.
Однако к чему-то настоящему силком не тянут, не приманивают, не увлекают.
К Богу одна дорога, хотя и у каждого своя. Не гладкая, не ровная, но тернистая;
дорога испытаний и преодолений, предопределенная грехами, накопленными в душе
ранее.
 

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

"Соловьи" просидели у нас до самого обеда и, говоря словами Анзора, "баланду
травили". Вернее, травил один Чёрный, Беленький присутствовал в качестве
безмолвного и восторженного приложения.

Для начала Колька подарил нам с Анютой на память свои фотографии, где он позировал
в моей дублёнке. А потом принялся рассказывать о своих приключениях, преследовавших его на каждом шагу не только здесь, но и на берегу.

Развспоминался, как на третий день после собственной женитьбы провожал на вокзале  друга в Москву, приезжавшего к нему на свадьбу. И как-то так случилось, что провожающий укатил вместе с провожаемым.
Друг по прибытии на место куда-то исчез, а Колька, оказавшись в Москве с одним
только комсомольским билетом в кармане, три дня шатался без денег, голодный и холодный -  дело было ранней осенью.
Потом тот злополучный друг каким-то чудесным образом отыскал несчастного
молодожёна на Белорусском вокзале и отправил домой.
И что за друг такой ненормальный? Воистину, скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты!
Привёз и бросил человека одного, без документов и без денег, в чужом городе...
И этот тоже хорош - взял и укатил от молодой жены, чёрт знает куда и чёрт знает
зачем!

- А дома жена с тёщей уже заживо меня похоронили, - с довольной миной похвастался рассказчик. - Наплёл им, что в Советске в милиции сидел. За вином, мол, поехали,
а  там ни за что, ни про что замели. Если бы правду рассказал, всё равно бы не поверили.

После рассказа о злоключениях в Москве, Чёрный решил сделать мне приятное и со
всеми подробностями изложил, как ему довелось гудеть в моём родном городе, в
"Ёлочке": ресторан у нас такой есть. Затем воспоминания его коснулись ещё некоторых российских городов. Но все они были связаны, в основном, с грандиозными попойками.

- А как-то раз ехал с женой в Курск, к её родне. И от поезда в Каунасе отстал.
Выскочил пива попить. И пока с этим пивом разбирался, поезд - тю-тю, укатил! А я,  как был в трико и в тапочках, так и остался. Хорошо ещё, что не один я такой
оказался, - Колька весело сверкнул глазами. - Ещё двое курсантиков тоже, как и я,
пивка попили.
И один первый помощник бежал за своим вагоном с бутылкой вина и коробкой конфет,
да заскочить не успел. Денег ни у кого из четверых больше не осталось. Да, у Первого ещё два конца колбасы было. "Не пропадем!"- говорит. А одеты все как попало. Не только я в трико и в тапочках. Что делать? Пошли на вокзал. - Он тяжело вздохнул. - Посадили нас на товарняк. Прямо в тамбуре расположились. Сидим: уголь сыплется со
всех щелей  на нас. Ну, не уголь, а эта, угольная пыль. Чёрные сделались. Вокруг
глаз, как тушью намазано. Сначала весело было: вино пили, колбасу с конфетами ели, песни орали. Пока ехали, нормально было. А потом путь перекрыли. И поезд наш остановился. Стоял, стоял... Какой-то рабочий железнодорожный шёл мимо. Увидел
нас и посоветовал на другой товарняк пересесть, тот раньше должен был тронуться. Так
мы потом несколько поездов сменили. Перелезали из одного состава в другой, пока до места не добрались. - Он обвёл нас смеющимися глазами. - Приехали мы на
Белорусский вокзал. Чёрные, страшные! На лицах только глаза и зубы сверкают: что
тебе те негры! Жена, как оказалось, целые сутки просидела на вокзале, ждала меня.
Я сразу пошёл в туалет. Помылся - и в ресторан. Голодный! Посмотрел в меню, и
готов был всё меню сожрать.
Официанты на меня вот такими глазами смотрят, как на дикаря какого...

Если бы не пришло время идти накрывать столы к обеду, то неизвестно, сколько бы
ещё нас "соловьи" баснями кормили. Ушли они из нашей каюты очень неохотно.


Я быстро накрыла столы и, пока не повалил народ, решила пообедать. А так как я продолжаю согревать себя надеждой похудеть, то к составлению собственного меню отношусь с определённой долей строгости. Сегодня в обед я позволила себе съесть
только одну котлету. И попросила у Пашки второе без гарнира.
Тот сразу закочевряжился: "Да я не буду! Да мне некогда!"

- Ну и чёрт с тобой и с твоей дурацкой котлетой!

Я решила вообще пропустить обед. Ничего плохого ни для себя, ни для своего здоровья
я  в этом не видела. Не очень-то мне и хотелось этой несчастной котлеты! Но Пашка
меня потом весь обед ею донимал.

- Инга, иди котлетку положу! А то отощаешь и в люмитру улетишь! - верещал он.

И поэтому я с особым удовольствием доложила ему, шеф-повару недоделаному, что "дОбыча" от супа наотрез отказывается, так как он воняет чем-то противным. И
требуют вместо него по две порции второго.
Пашке пришлось требованиям добытчиков уступить. Но доставать меня своей идиотской котлетой он всё же не перестал.

Отходов после сегодняшнего обеда было больше, чем всегда. Мне пришлось с помойным ведром три ходки к трубе делать. Ох, нелёгкая это работа, я вам скажу. Почти такая
же, как "из болота тащить бегемота". В шторм, конечно, неприятно работать.
Но зато красота такая - просто гибель!
Волны перекатываются за бортом, будто горы, огромные и величественные, с белыми перистыми шапками. И солнце светит! Океан под солнцем изумрудно-голубой. И морские птицы мечутся в пенистых брызгах, как безвольные белые тряпки.
Всё-таки шторм - это здорово! Не знаю, как у кого, а у меня, глядя на всю эту
картину, подъём какой-то необъяснимый в душе нарастает. Кажется, так бы и запела
во всю мощь своего голоса, если б умела.


На полдник был салат из свежих помидоров и огурцов.
Валерка предложил положить нам с Анютой двойные порции. Но я его остановила.

- Зачем же? Нам больше остальных не надо. Мы под себя не гребем, как некоторые.
А  то ещё не хватит кому-нибудь.

Валерка удивлённо взглянул на меня и проворчал:
- Под себя гребем! От себя, если хочешь знать, гребет только мокрая курица и
бульдозер.

Да уж, камбузные работники совсем не стеснялись грести под себя и трескали всего от пуза. Сдаётся мне, что они уже обожрались этих, дефицитных здесь, овощей. Впрок
ведь всё равно не наешься. А пузо, оно хоть и растягивается, но не беспредельно же.

Когда мы с Анютой полдникали, в салон притащился Колька Чёрный. Он сел к нам за  стол и трепался о всякой ерунде. А потом что-то там возле Анютиного стула
закопошился. Она поела и хотела встать. Но не тут-то было - он концы её фартука к
стулу привязал, и бедная Анюта едва не грохнулась, вырываясь из непонятного ей плена.
А сообразив в чём дело, она разозлилась не на шутку.

- Тебе что, делать нечего? От безделья мучаешься? - Она чуть не плакала, разоряясь
на этого болвана Кольку.

- Я же пошутил, - стал оправдываться он.

- От таких шуток некоторые с катушек съезжают, чтоб ты знал! - заявила она, гневно сверкая своими кошачьими глазищами.

- Здесь и так все психованные. А ты ещё со своими глупыми шуточками, - неожиданно вступился за Анюту Валерка. Он сегодня что-то уж очень добрый.

Полдник был как полдник. И всё было бы ничего, если бы не маленький инцидент,
опять же с прачкой. Она слопала свою порцию; поняла, что салат ей пришёлся по
вкусу и  пошла к Валерке просить добавки. Уловив это, я сочла своим долгом
предупредить повара, что ещё целая бригада добытчиков не ела: бригада Румына
отдыхала после трудовой вахты и не встала на полдник; приходили только Коряга и
сам тралмастер.
После моего заявления Валерка прачке в добавке отказал. Та разозлилась и набросилась
на меня со своими негодующими причитаниями.

- Ты зачем, негодница, так меня подвела! Зачем ты влезла с этой несчастной бригадой?
Тебя что, за язык кто-то тянул? Тебе что, больше всех надо? Да у них на камбузе,
если ты хочешь знать, ещё целых две кастрюли в запасе!

Я не сочла необходимым вступать с прачкой в полемику. И она так расстроилась, что
даже чаю пить не стала; покинула салон, вскипая от ярости.

А между тем, салату Валерка настрогал предостаточно. Я посчитала тех, кто не
приходил  на полдник, оставила семь порций к ужину и пошла на камбуз, попросила
у Валерки ещё четыре порции.

- А остальное можете есть, - не удержалась я от насмешливого напутствия.

- Ничего себе, так прямо и режет: можете есть! - восхитился камбузник.

- А что, разве не так? - удивилась я. - Или вы что-то другое будете делать с  оставшимся салатом?

Или они там на камбузе действительно уже все отъелись помидоров с огурцами, или  совесть их заела, или ещё что... Но только Валерка вдруг принёс в мойку, кроме тех порций, что я заказывала оставить к ужину, ещё целую миску салата для нас с Анютой.


Когда матросы, не приходившие на полдник, получив в ужин свои порции витаминного салата, благодарили меня, я была довольна ничуть не меньше, чем они сами.

- Вот Инга - человек! - заявил Руслан.
И остальные добытчики охотно его поддержали.

Всё-таки приятно, чёрт побери, когда о тебе так отзываются. Это даже приятнее, чем комплименты про красоту и всё такое прочее.

Сивая Чёлка, тоже проспавший полдник и не ожидавший от меня к ужину такого
подарка, растаял, заманерничал и с видом таким: мол, посмотри, какой я зайчик!..принялся вдруг рассказывать про свои школьные годы чудесные.

- Я хорошо учился только до четвёртого класса. А потом, пошло-поехало! - Он
обречённо махнул рукой. - Меня в классе так и прозвали - Красно Солнышко. Раз в неделю в школе появлялся. Поэтому и неудивительно, что я в моря пошёл.

Вообще-то мне пришлось побегать в ужин прилично. Да к тому же шторм этот в восемь балов, если верить рулевым. Передвижение по салону затруднено качкой. А тут ещё
смотри в оба, чтобы не пролить что-нибудь, не уронить... Швыряет ведь из стороны
в сторону совсем не слабо.
Молдова, глядя на меня, посочувствовал:
- Вон Инга как устала - даже пот на лбу выступил.

Я и в самом деле устала. Но усталость эта была для меня не обременительна; на душе моей царил такой подъём, как те высокие штормовые волны, громадившиеся сейчас за бортом. Я ощущала в себе прилив сил и великодушия. Мне хотелось быть доброй и снисходительной ко всем людям. Меня даже подколы "камбуза" не трогали.

Камбузник ещё до начала ужина донимал:
- Инга, иди съешь котлетку, с обеда ещё осталась. А то Паша сам всё съест.

А после ужина запричитал:
- Инга, иди порубай макароны. А то Паша опять завтра поесть не даст.

Но я обращала внимания на реплики камбузника не больше, чем на скрип переборок. Доброта, великодушие и снисходительность переполняли меня сегодня.
Видимо, заметив это, или по какой другой причине, пекарь с многозначительным видом произнёс:
- Инга в попечителях не нуждается.

Что он этим хотел сказать? Ну да Бог с ним.


Вынесла ведра, хотя это стоило мне немалых усилий. И на миг залюбовалась,
очарованная видом могущественной стихии. Боже, как это здорово, как это мощно - штормовой океан!
Всю шлюпочную палубу окатило огромной волной, и она меня достала, когда я была
уже   у трапа. Если бы я была в этот момент возле трубы, то смыло бы наверняка.

Я вернулась в салон мокрая до нитки. Но тем не менее, ощущение счастья не покидало меня.
Кажется, у Валерки сегодня тоже было какое-то особое настроение. Мне захотелось поделиться с ним своими чувствами, и я мечтательно произнесла:

- Всё-таки шторм - это здорово! Вот бы разыгрался посильнее. Чтобы баллов этак  двенадцать!

- Ты что?! Да ты проклянешь этот день! Особенно ночью ужасно. Что это за сон,
когда тебя то на голову, то на ноги переворачивает?!

- Так ночью и без того переворачивает и качает твою люльку разбуянившийся
океан-батюшка, будь здоров как! Что уж там за сон...