Свидания на Малой Арнаутской или Лохушка 4 роман

СВИДАНИЯ НА МАЛОЙ АРНАУТСКОЙ или ЛОХУШКА № 4
роман
Глава 1
ЗНАКОМСТВО

Как только Ольга стала неторопливо снимать кольца, продавщица, женщина лет пятидесяти с темными, похожими на вишни глазами, предупредительно поставила перед ней пустой футляр. На его бархатно-красную ткань Ольга положила два кольца с бриллиантами. Их, как и все свои драгоценности, она купила в этом ювелирном магазине. Ей нравилось здесь бывать: огни, тихая музыка, продавцы, которые священнодействовали над драгоценностями, как жрецы над ритуальными сосудами в храме. Повинуясь царящей вокруг атмосфере, покупатели тоже говорили вполголоса.
Продавщицу звали Викторией Юрьевной – это было написано на бейджике, приколотым к черной шелковой блузке. Ольга редко слышала ее голос. На желтоватом лице Виктории Юрьевны, какие бывают у смуглянок, редко загорающих на солнце, играла сдержанная почтительная улыбка. Иногда из-под её тяжелых век, как будто против воли, вырывался восхищенный взгляд. Сегодня продавщица была с Ольгой особенно предупредительной. Ещё с порога намётанным взглядом она заметила и горделиво вскинутую голову, и снисходительную улыбку, и величаво- небрежную походку клиентки. «Я – хозяйка жизни, и вы все будете служить мне!», – говорили все её манеры. И чем дольше Ольга тянула интригу, тем больше Виктория Юрьевна убеждалась, что она пришла с деньгами.
Ольга надела на средний палец кольцо с бриллиантом в платиновой оправе и долго любовалась им, вытянув руку. На левой оно было несколько великовато. В мягком свете
 




софитов драгоценные камни мерцали неуловимо и загадочно. Заранее решив купить кольцо с тремя небольшими, расположенными по диагонали бриллиантами, которое присмотрела неделю назад, Ольга не торопилась, а примеривала одно за другим кольца, которые ей услужливо предлагали. Она любила приходить сюда, но настоящим праздником для нее была возможность купить понравившуюся вещь. Даже при ее приличных доходах, такие праздники случались редко. В последний раз она была здесь перед Рождеством и приобрела серьги с бриллиантами. Они посверкивали в мочках ее маленьких, слегка оттопыренных ушей.
Когда Ольга забрела сюда впервые, а случилось это лет двенадцать назад, Виктория Юрьевна взглянула на нее невидящими глазами, точно так же, как сейчас смотрела на девчонок в ярких топиках, которые, переговариваясь быстрым шепотком, глазели на витрину. Наконец, они решились и попросили колечко. Продавщица посмотрела на них. Взгляд из невидящего превратился в слегка удивленный, он будто вопрошал: « Колечко? На что оно вам?»
– Которое? За семь тысяч? – спросила Виктория Юрьевна после долгой паузы, от которой девчонки совершенно стушевались.
– Нет-нет, – залопотала одна из девочек, с пирсингом над голым пупком, – Вот это за две двести.
«Смелые, – подумала Ольга. – Когда я была здесь в первый раз, то не решилась спросить что-либо, а лишь молча любовалась драгоценностями». Тогда, двенадцать лет назад, она только начала раскручиваться – ездила в Турцию с двумя багажными полосатыми сумками – и лишь с тех пор, когда стала возить товар контейнерами, стала в этом магазине желанным гостем.
– Одну минутку, – Виктория Юрьевна сделала знак, и у    прилавка    появилась    другая    продавщица,    молодая
 




девушка, тихая, чинная, в позолоченных очёчках на курносеньком носике и бейджиком, на котором было написано коротко и мило: «Анечка».
Наблюдая за рокировкой у прилавка, Ольга не заметила, как рядом с ней выросла импозантная фигура молодого мужчины. С легким иностранным акцентом незнакомец произнес:
– Очень красиво, и руки чудо как хороши.
Ольга обернулась. У мужчины было симпатичное лицо со слегка выступающим вперед подбородком. Густые светло – русые волосы, остриженные руками хорошего стилиста, каскадом распадались от центра головы, но были так густы, что скрывали пробор. Зеленоватые глаза улыбались приветливо. На вид ему было не более тридцати лет. Ольга полюбовалась своими руками со свежим маникюром – они были и впрямь хороши. Незнакомцу она ничего не ответила, а уплатила заранее приготовленными деньгами. Пока Виктория Юрьевна пересчитывала стопочку сотенных купюр, Ольга надела свои кольца.
– Все верно. Я принесу вам чек, – сказала продавщица, удаляясь.
– О, да, – сказал незнакомец. – Чек – это разумно. У нас, в Германии, драгоценности страхуют на случай потери или похищения. Чтобы … как сказать, – мужчина щелкнул пальцами, – производить оценку, нужен чек.
Мужчина присел на вращающийся стул рядом с Ольгой.
– Вы немец? – спросила она.
– О, ja. Генрих Ленц, – мужчина слегка поклонился. –
Позвольте узнать ваше имя, прекрасная незнакомка.
– Ольга.
– Какое красивое имя! Мой друг Курт привез из Петербурга жену – ее тоже звали Ольга. Такая же хорошенькая блондинка. Ему все завидовали. Мне не повезло: я в Одессе уже  полгода,  но  приходилось много
 




работать – на личную жизнь времени не оставалось. Командировка закончилась сегодня, и я первый день свободен, а через два дня лечу в Берлин.
– Вы хорошо говорите по-русски, – похвалила Ольга. Она украдкой посмотрела на руки мужчины – они были чистые, с аккуратно подстриженными ногтями. Обручального кольца на безымянном пальце правой руки не было.
– В ГДР русский преподавали в школах, и потом, как я уже говорил вам, у меня был в течение полугода в Одессе практикум по разговорной речи.
– Вот ваш чек, – сказала Виктория Юрьевна. Она вернулась минуту назад, но тактично ожидала в двух шагах, пока ее заметят. – Благодарю за покупку. Всегда рады видеть вас, – произнесла она с самой любезной улыбкой, предназначенной для клиентов, покупающих ювелирные изделия стоимостью в несколько тысяч.
– Хотел купить подарок сестре, но так ничего не выбрал. В другой раз, – сказал Ленц.
Ольга надела приобретенное кольцо на средний палец левой руки, чек положила в пустой футляр и, кивнув на прощание продавщице, поднялась с вращающегося стула. Девчонки проводили ее завистливыми взглядами.
В кафе, куда они зашли продолжить знакомство, немец угощал Ольгу мороженым и шампанским. Он сказал, что работает в крупном торговом представительстве Германии в Украине. Живет в Берлине.
– Мой отец коммерсант, мама занимается домашним хозяйством, управляет штатом прислуги, горничными, кухарками, садовниками, посещает тренажерный зал и женский клуб, – охотно рассказывал Ленц. – Он достал из портмоне фотографию белобрысой смеющейся девушки у куста диковинных цветов. – А это майне швестер Марта.
Услышав  раскатистое  русское  р-р,  Ольга  подумала:
«Да,   мой   милый,   имитируешь   немца   ты   неплохо,   но
 




немецкому ты учился не в Берлине, а где-нибудь на Молдаванке, причём у скверного учителя». Ее учительница немецкого, Лия Александровна, насмерть билась за чистоту произношения. Она чуть не ногами топала, когда слышала на уроке немецкого языка русское р-р. «Поднимите кончик языка к нёбу и произнесите: р – р». Она демонстративно поднимала язык к нёбу так, что видны были две синие прожилки у его корня. Получаемый звук был совершенно непохож на русское эр. Чтобы научить произносить the – phe с придыханием, то, что русским дается с трудом, Лия Александровна заставляла комкать четвертинки тетрадных листков, класть их на парту перед собой и произносить эти сложно дающиеся слоги так, чтобы бумажные шарики двигались вперед силой дыхания.
Ольга вслух сказала:
– У меня в школе была замечательная учительница, большая поклонница немецкой поэзии. Она знала наизусть всю поэму Генриха Гейне «Германия. Зимняя сказка». Все годы, а она вела у нас немецкий с пятого класса, я имела у нее пятерки, но в десятом классе, к весне, учеба пошла по боку: мы с подружками стали ходить на танцы, появились первые кавалеры, а в журнале тройки. «Если не сдашь мне три темы, Кострова, получишь тройку в аттестат», – сказала мне Лия Александровна. Я хорошо проштудировала одну тему, другую – с пятого на десятое, а вместо третьей – выучила наизусть стихотворение ее любимого Гейне. Я его помню по сей день:
Uber allen Gipfeln Ist Ruh,
In allen Wipfeln Spurest du
Kaum einer Hauh:
Die Vogelein schweigen im Walde. Warte nur, balde
Ruhest du auch.
 




Ольга ошиблась намеренно – это было стихотворение Гёте. Любой немец, даже серый троечник знает его. Выпускник Берлинского университета Генрих Ленц,  если он тот, за которого себя выдает, должен был ее поправить. Однако Ленц сказал:
– О, да, Гейне – великий поэт! Я его тоже очень люблю. Учительница, наверное, поставила вам пятерку.
– Да. Пятерку на уроке, и четвёрку за год.
Познания собеседницы в немецком языке, похоже, Ленца не обрадовали, Ольга поймала его встревоженный взгляд и еле сдержала улыбку: «Боится,  небось,  что мне захочется попрактиковаться в немецком». И верно: собеседник тотчас же перевел разговор на другую тему.
«Ловок, – усмехнулась Ольга про себя. – Ну, что ж, продолжим». Игра захватила её. По своей натуре Ольга была авантюристкой и обожала всякие рискованные штуки. Снисходительно улыбаясь, она наблюдала за полётом фантазии мнимого немца, глядела, как растет и надувается радужный пузырь его вранья. Ольгу забавляла мысль о том, что одного слабого движения ее пальчика достаточно, чтобы пузырь лопнул, щёлкнув лгуна по носу и оставив от него мокрое место.
– Расскажите о себе: вы замужем? – спросил Ленц.
– Два года назад развелась с мужем. Одна воспитываю шестнадцатилетнего сына. С бывшим не общаюсь.
– Русские женщины очень самостоятельные. – Ленц улыбался одними губами. – В Германии при разводе фрау первым делом решает вопрос о содержании себя и ребенка.
– А у нас мужчины смотрят, как бы за счет женщин прожить.
Ленц рассмеялся. «Чего смеешься? Над собой смеешься! – разозлилась Ольга. – Уж не затем ли ты сыплешь комплиментами, чтобы разжиться за мой  счет? Что ты там задумал: снять с меня драгоценности, обчистить квартиру или устроиться на моей шее и кататься как сыр в
 




масле, предоставляя мне гнуть на тебя спину? Ничего у тебя не получиться – или я не я буду!»
Ольга встала, чтоб попрощаться.
– Как,  вы  уже  уходите?!  –  воскликнул   Ленц.  –
Побудьте еще немного.
– Нет, мне пора.
– Тогда позвольте проводить вас. Меня, в отличие от вас, ждет пустой гостиничный номер и холодная постель, – он просящее заглянул Ольге в глаза.
– До автостоянки, – сказала Ольга вежливо, но твердо. Она пожалела, что сегодня не смена Наташи Захарченко, одноклассницы. Пусть бы обзавидовалась, увидев рядом с ней такого кавалера. Хотя, можно придти с ним  сюда  в  другой  день  –  он  ведь  не  понял,  что  его разоблачили. Ольга скосила на него ироничный взгляд: он был смешон, как актёр, который отыграв роль в комедии Мольера, забыл смыть грим и снять костюм, и как был, в парике, камзоле и атласных штанах, прыгнул в троллейбус.
Недолго  думая,  Ольга  согласилась  придти  на  свидание завтра в семь часов вечера.
На стоянке, окинув взглядом знатока сияющий, отполированный Ситроен ярко красного цвета, Ленц похвалил ее вкус:
– Только женщина могла купить такую красивую машину. Или вам ее подарил супруг?
Ольга рассмеялась.


Глава 2
НЕВЕЗУЧИЙ ДРЁМОВ

В Ольгином мире, где все занимались бизнесом, меняли, продавали и перепродавали, муж сантехник с мизерной зарплатой, ленивый и сонный малый, был рудиментом советских, давно ушедших времен, таким же,
 




как выбитая под потолком брокерской конторы надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», оставленная прежним хозяином, профсоюзным комитетом швейной фабрики «Большевичка».
По диплому профтехучилища Коля, муж Ольги, был сварщиком. По окончании ПТУ он работал на судоремонтном заводе. Через неделю бригадир сварщиков взмолился начальнику цеха: «Уберите от меня этого безрукого недоросля, а то недалеко до греха». Со скрипом Коле удалось продержаться на заводе год – срок, оговоренный соглашением между училищем и предприятием, затем ему предложили уйти по собственному желанию. После этого Коля долго сидел дома, пока мать не устроила его сантехником в Жэке. Работа здесь была несложная, парень освоил ее без особого труда, но делал всё так медленно и небрежно, что мастер Семен Михайлович часто ругал его последними словами:  «Колян, чего ты там на…чил?! Валька Хмырь с бодуна – и то лучше сделает!» Коля слушал с совершенным спокойствием, а, когда красноречие мастера истощалось, и он, сморкаясь в замусоленный носовой платок, махал рукой: иди, мол, невозмутимо и неторопливо шел переделывать. Глядя на его покатые плечи, толстые ноги, ленивую косолапую походку, Семен Михайлович всякий раз впадал в тоску: « Дрёмов он и есть Дрёмов. И от фамилии смертельной скукой несёт».
Мастер был немало удивлен, когда однажды его вызвал начальник Жэка и сказал:
– Михайлыч, тут у меня был Коля Дрёмов с заявлением на отпуск с 14 по 16 января включительно по случаю свадьбы. Леня Ковтун будет у него свидетелем и тоже берет два дня. Я заявления подписал, а ты подумай, как без них организовать работу.
Михайлыч сделал круглые глаза:
– Это Дрёмов-то женится?
 




– Чему ты удивляешься? Справку из ЗАГСа он принес.
После работы мастер зазвал в контору Леню Ковтуна и спросил его шепотом:
– Леня, а ты невесту Дрёмова видел?
– Ну да – мы ее засватали месяц назад. А что?
– Хотелось бы посмотреть на ту, которая за него идёт замуж.
– Нет ничего проще – я фоток наделал море, Коле отдал большую часть, но немного оставил себе на память, – он достал из кармана куртки несколько фотографий.
Со снимка улыбалась тоненькая блондиночка с коротко стрижеными волосами и косой челкой. Близко посаженные маленькие глаза, длинный птичий нос, острый подбородок.
– Ну и как её зовут? – поинтересовался мастер.
– Ольгой. На фотографиях она не очень, – протянул Леня, – а в жизни трохи покрасивше, – и, хихикнув, добавил: – особенно со спины.
Михайлыч тихо рассмеялся.
Свадьба Николая Дрёмова была назначена на 14 января. В ночь перед свадьбой нападало много снега – сугробы чуть не по пояс. Как только жених переступил порог квартиры невесты, тесть, Сан Саныч, вручил ему лопату:
– Надо откопать гараж. Ты помнишь, где это? Шестой по правому ряду.
– Ну да – мы же там были, – заверил его Коля, беря лопату.
– Да поторопись: через два часа надо быть в ЗАГСе! Через час с лопатой на плече он вернулся и доложил:
– Готово!
Когда тесть пришел за своей машиной, то схватился за голову: был раскопан соседний гараж, а его – засыпан горой снега. Сан Саныч уже собрался бежать домой за лопатой, как  вдруг  заметил  в  конце  ряда  открытый  гараж.  Сосед
 




выручил и одолжил лопату, а когда узнал по какому поводу такая спешка, то даже помог раскапываться.
Домой Сан Саныч прибежал весь взмыленный и, не стесняясь присутствием зятя, крикнул дочери:
– Где ты этого олуха нашла? Он что: до шести считать не умеет?
Коля, когда понял, что случилось, обреченно махнул рукой:
– Вечно мне не везет.
И верно – несчастья преследовали Дрёмова всю жизнь. Он жил на окраине Одессы в небольшом одноэтажном доме барачного типа. Дрёмовы занимали в нем одну из четырех квартир. Дом, как и все остальные на улице, был признан аварийным жильем и подлежал сносу. Пол-улицы, вплоть до 25 номера, было уже снесено. Дрёмовы жили в тридцать первом доме и год от года ждали переселения в новостройки.
Когда, за неделю до свадьбы, Ольга в первый раз переступила порог дома, её поразила запущенность и ветхость жилья. Семен Платоныч, будущий свекор, словно извиняясь, сказал:
– Ничего не ремонтируем – всё одно снесут.
За дверью, на старой облезлой табуретке стояло жестяное ведро с питьевой водой и ковшик с отбитой ручкой. Чуть не половину маленькой кухни занимала большая печь, подбеленная известью, а на припечке громоздилась закопченные кастрюли, чугунки и чайник. У Ольги вытянулось лицо, когда она представила, что здесь ей придётся готовить еду. Коля, опасаясь, что невеста передумает выходить за него замуж, стал уверять, что скоро они вселятся в новую квартиру.
Подруги посоветовали Ольге прописаться у мужа, а жить, пока не дадут квартиру, у своих родителей. Но Олин отец, живой, азартный Алексашка Костров, заядлый рыбак и охотник, невзлюбил зятя и не позволил молодым поселиться в своей квартире.
 



Мать  Ольги,  зная  вспыльчивый  нрав  мужа,  решила  не вмешиваться.
Топить печку Ольге не пришлось – на кухне управлялась свекровь, лишь иногда она просила невестку начистить картошки или перебрать крупу. Поначалу Ольга немного робела перед ней и, заглядывая в ее красноватое то ли от печного жара, то ли от жаркого одесского  солнца лицо, пыталась ей понравиться, но вскоре поняла, что свекровь приняла ее, не рассуждая, не раздумывая, уже потому, что она жена сына. Перед свадьбой Ольга с ужасом думала, как она будет звать матерью чужую тетку, но не прошло и недели, как в ответ на сердечное «дочка», оброненное однажды свекровью, совершенно непринужденно назвала свекровь мамой.
Когда у Дрёмовых околела старая собака, новую решили не заводить. Будка стояла пустая, и Лидия Васильевна, свекровь, смахивала слезу, вспоминая верного песика Фильку. Платоныч решил, что будку надо разобрать на дрова: сухие доски пригодятся на растопку, да и жена быстрее успокоится. Особым трудолюбием Семен Платоныч тоже не отличался, потому решил переложить дело на сына. Уходя на дежурство, он велел Коле разобрать будку.
После завтрака Дрёмов-младший, поковыривая спичкой в зубах, вышел на крыльцо и взглянул с тоской на будку: «Вот старый хрыч, просидел сиднем два выходных дня – и до будки не было дела, а тут – разбирай! – обругал он в сердцах родителя. – Ну да ладно – еще целый день впереди». – И пошел в дом. После обеда Коля вздремнул маленько, посмотрел по телевизору футбольный матч и снова вышел на крыльцо: «Ишь как крепко сбита – без зубила не обойдешься. И чего ее ломать – дров накупили полный сарай».
Отмахиваясь от мух, Колька поплелся к почтовому ящику.    Там    лежали    газеты    «Правда»    и    «Труд».
 




Прислонившись к забору, он раскрыл «Правду» на последней странице. Окинул глазами заголовки, остановился взглядом на карикатуре, изображающей пьяндыгу с бутылкой водки. « Ты одна, одна виновата, что я до сих пор не женат», – было написано внизу. Коля развернул «Труд» – там рисунков не было, а лишь несколько статей да все мелким шрифтом… скучно. Он положил газеты назад в почтовый ящик – кому надо, пусть достают. Впрочем, в доме никто газет не читал – их выписывали все больше для хозяйственных целей: растапливать печь, завернуть завтрак.
Облокотившись на забор, Коля некоторое время созерцал улицу, как вдруг его осенила идея. Соседи, съезжая на новые квартиры, выставляли на улицу перед домами ненужные вещи: этажерки, комоды, сундуки – все тут же подбиралось теми, кто оставался жить. Недолго думая, Дрёмов выволок будку за ворота.
Ночью, пока Коля спал в объятьях молодой жены, одна из бродячих собак, а их там бегала целая стая, перенесла в будку выводок из пяти слепых, рожденных накануне, щенят.
Утром Коля вышел за ворота и остолбенел при виде счастливого собачьего семейства.  Рыжая,  довольно большая, но страшно худая собака вылезла из будки и радостно завиляла хвостом, признавая в Дрёмове нового хозяина. В предчувствии выволочки от отца, Коля почесал в затылке. Времени разбираться не было, и он поплелся на работу.
Около восьми утра с дежурства вернулся Платоныч, но к воротам его не подпустила собака, которая охраняла дом, где ей предоставили жилплощадь. На шум выскочили Ольга со свекровью. Васильевна первой поняла, что случилось. Она сбегала в дом, налила миску супа, покрошила в него ломоть хлеба и вынесла собаке. Пока та,
 




вздрагивая худыми боками, жадно ела, Платоныч пробрался к калитке.
– Чертов лодырь, – ругал он сына, – заставлю его собственными руками топить щенят!
« Ишь, чего в голову взбрело старому дурню? – подумала Васильевна, – молодые дитя ждут – можно ли губить живые души, хоть и собачьи?»
Между тем вокруг собрались зеваки.
– С прибавлением тебя, Васильевна! – дед Герасим по прозвищу Козырь хохотал во весь щербатый рот, в котором одиноко торчал желтый пенек.
Васильевна вскипела, но сдержалась – без Козыря здесь не обойдешься. Она проворно сбегала домой, достала припрятанные пол-литра домашнего самогона. Лишь только Козырь увидел горлышко бутылки, то сразу понял, что надо делать. Васильевна отправила Ольгу в дом, а сама зазвала собаку в летнюю кухню. Пока бродяжка поедала добавку, Козырь унес себе во двор щенков и утопил их в ведре с водой. Когда он вернулся за платой, Васильевна велела ему втащить будку обратно во двор. Сжалившись над бедной собакой, хозяйка позволила ей пока остаться.
Собачонка заскочила в будку и, не найдя там щенят метнулась к калитке – она была заперта. Потрусила вдоль забора и, тихо поскуливая, подошла к Васильевне. Та, избегая ее просящего взгляда, пошла в летнюю кухню за водой и вскоре вернулась с полной чашкой. Собака, не отрываясь, вылакала воду до капли.
Пока хозяйка вычесывала репейник и вырезала ножницами колтуны свалявшейся шерсти, она стояла смирно: очевидно, собака была домашней и процедура ухода была ей известна.
– Как же тебя назвать? – спросила Васильевна вслух.
– Ее Жулькой зовут, – услышала она мальчишеский высокий голосок.
 




Васильевна обернулась. Занятая своим делом, она не заметила, что за ней наблюдает пара детских глаз.
– А ты откуда знаешь? – спросила она белобрысого вихрастого мальчугана лет двенадцати.
– Это собака Зеликов, что жили в восьмом доме. Я с Олегом Зеликом дружил, пока они не съехали на новую квартиру. Жулькиной матерью была шотландская овчарка, она погуляла с соседской дворнягой, потому щенков бесплатно раздавали. Она умная, дрессированная.
– Ну, вот мы и узнали, какого ты рода-племени. Так говоришь, тебя Жулькой зовут?
Собачка радостно завиляла хвостом, узнав свою кличку, которой ее давно уже никто не называл. Жулька была действительно неглупой собакой. В палисадник, где у Васильевны росли тюльпаны, ирисы и астры, она не ступала ни одной лапой, в дом без спросу не забегала, ела, что дают. Через месяц в ней едва ли можно было узнать грязную, тощую бродяжку: гладкая, с блестящей на солнце рыжей шерстью, с вытянутой длинной мордочкой и висячими ушками, Жулька стала очень симпатичной собакой. Новые хозяева полюбили ее за ласковый и веселый нрав, а когда, через год, Дрёмовы получили квартиру в новостройках, решено было взять Жульку с собой. Заартачился один Платоныч:
– С ума ты сошла, Лида! Тащить на этажи беспородную дворнягу! А выгуливать ее кто будет?
– Я и буду, – ответила Васильевна.
– Знаю я тебя: ты вечно занята – собаку на меня повесишь. Люди держат собак и в квартирах, но не таких же! Одни со своими бульдогами и болонками будут гулять, а мы с дворнягой круги нарезать.
Ольга в споры не вступала. Она купила поводок, ошейник, специальную щетку и шампунь от блох, вымыла Жульку, тщательно вычесала и надела новый ошейник. Собака выглядела очень прилично.
 




– Я сама с ней гулять буду. Поможете мне выносить коляску, а дальше уж я сама.
Каждый день поутру свекор выносил коляску, Ольга несла сына Юрку на руках, Жулька бежала рядом. Платоныч, однако, домой не торопился – погода стояла жаркая, и на этажах было невыносимо душно. В негустой тени молодых кленов, каштанов и рябин, обдуваемых ветерком, было прохладнее. Вопреки ожиданиям, над собакой никто не смеялся. Напротив, новые соседи, взглянув на хорошенькую Жулькину  мордашку, восклицали:
– Ой, какая симпатичная собачка! Как ее зовут? А что это за порода?
– Ее Жулькой зовут. Мать ее шотландская овчарка, отец пожелал остаться неизвестным, – шутила Ольга.
– Негодный алименщик! – смеялись соседи и трепали Жульку по шелковистой холке. Глядя в карие собачьи глаза, никто и подумать не мог, что эта веселая ласковая собачка может укусить.
Благодаря собаке, Платоныч подружился с профессором-океанологом Эдуардом  Евгеньевичем, который в свободное от лекций в университете время выгуливал степенного ротвейлера Блитц-Ратмира. Профессор был собачником и сразу определил, что Жулька беспородная, но одобрил хозяев, которые взяли ее с собой, а не бросили пропадать.
– Да как ее такую бросишь? – Платоныч ронял на колени тяжелые, похожие на совковые лопаты руки.
Эдуард Евгеньевич вместе со своим питомцем, оба солидные и степенные, удалялись в профессорские апартаменты, а на скамейке рядом с Платонычем располагался Гоша Деревянко, щупленький мужичек в клетчатой рубашке навыпуск и серенькой кепке. Он раскладывал шашки на доску и, подмигивая, спрашивал Платоныча:
 




– Партийку сыграем?
С ним Платоныч любил поговорить «за жизнь»:
– Всем хороша новая квартира: стены ровные, ванная, клозет, а все равно, вспоминаю старый дом, лавочку под яблоней, цветы. А какая там тишина, особенно по вечерам, сверчки стрекочут, а по весне соловей на ветку сядет и заливается, подлец. – Платоныч мечтательно  закрывал глаза, молчал какое-то время, а потом продолжал с досадой:
– А здесь, как в скворечнике, ни днём, ни ночью покоя нет: то дверьми хлопают, то кричат. Дом большой – у кого пьянка, у кого гулянка, а у кого скандал с дракой.
– Тут я с тобой, Платоныч, согласен лишь частично, – отвечал Гоша, он достал из зубов замусоленную разжеванную спичку. – Летом-то оно, может, и лучше, а зимой? Утром проснулся, а печка перетухла – холод собачий, зуб на зуб не попадает. Надо одеваться, да бежать за углем и дровами. Вода, опять же, на улице – иди к колонке с ведром. А, ну их, эти бараки!
Платоныч смущенно откашливался и замолкал: топила печку, таскала из сарая уголь и дрова его жена. Чтобы быть поближе к дому, она устроилась приемщицей стеклотары при магазине, что находился в пятистах метрах от ее дома, на Кооперативной улице. Когда клиентов не было, она спешила домой подбросить в печь, покормить кур и выпроводить Кольку в школу. Весь обратный путь Васильевна бежала бегом, лишь свернув за угол, откуда был виден магазин, переходила на скорый шаг. Собравшиеся за это время клиенты, топтались возле железного гаража, приспособленного под пункт приема, и нетерпеливо стучали мелочью в железные стены.
– Я вам постучу, – грозила Васильевна – и все замолкали. Сердить приемщицу не стоило, а то начнет придираться к бутылкам. К тому же она была так нужна, когда поутру «горят трубы», а в магазине до одиннадцати не   купишь   ни   водки,   ни,   даже   бутылки   паршивого
 




«Солнцедара». Васильевна, добрая душа, за небольшую мзду выносила из черного хода магазина пол-литру, завернутую в газетку.

***

Платоныч прожил в новой квартире чуть больше года. Однажды в подъезде сломался лифт, и чинить его, похоже, не торопились. Платоныч просидел безвылазно на восьмом этаже целые сутки, а на следующий день, ругая последними словами коммунальщиков, потащился вниз по лестнице. Гоша Деревянко, увидев его, обрадовался и стал расставлять на доске шашки:
– Не вынесла душа поэта,  –  пошутил он.
– Тоскливо стало в такой хороший день с балкона на людей смотреть. Сколько можно сидеть в четырех стенах? – сказал Платоныч, устраиваясь рядом.
До самого вечера Платоныч надеялся, что у коммунальщиков проснется совесть, и они починят- таки лифт, но выяснилось, что полетела дорогостоящая деталь, и в ближайшее время лифт будет бездействовать. Платоныч полез наверх. Он поднимался долго, отдыхая на каждом этаже. На шестом этаже левая нога совсем перестала сгибаться, а под коленом нестерпимо болело. Жулька, которая не покидала хозяина в этом последнем для него переходе, понеслась вверх, к дверям квартиры, призывая помощь отчаянным лаем.
Васильевна с Ольгой еле доволокли Платоныча до кровати, он лег, чтобы уже никогда не подниматься. В тот же вечер его парализовало и отняло речь. Больной пытался что-то рассказать домашним, которые в ужасе стояли возле него, но никто его не понимал, потому что из его рта доносилось нечленораздельное мычание. Он безнадежно махнул рукой, и из глаз его потекли слезы. Платоныч вытирал их рукой, а они текли и текли. Жулька, поскуливая,
 




слизывала соленые слезы с рук хозяина и с тоской глядела в его глаза. Три дня собака просидела возле постели больного, почти ничего не ела и лишь шумно лакала воду из миски. Раз в день она просилась на двор, быстро сбегала вниз по лестнице, мчалась в кусты, а через минуту-две осторожно скреблась в дверь квартиры.
Васильевна и Ольга по очереди дежурили у постели больного. Врач, которого вызвали в первый же день, предположил, что в ноге у больного оторвался тромб. Больного надо срочно госпитализировать, сказал он и добавил: «Скорее всего, понадобится операция. Обратитесь к хорошему врачу, – он написал на листке фамилию. – И ещё, не советую вам идти к нему с пустыми руками». Васильевна переговорила с хирургом, напрямую спросила, сколько будет стоить операция. Обежав всех друзей и родственников, ей удалось найти нужную сумму. На следующий день должен был приехать племянник и отвезти больного на своей машине в больницу.
Платоныч умер перед рассветом. Ольга дремала в кресле рядом. Последнее, что Платоныч увидал на этом свете – были жалостливые, полные слез собачьи глаза. Жулька стояла на задних лапах, положив передние на кровать больного, и тихо скулила. «Жу…» – попытался сказать Платоныч. Рука, которой он хотел погладить собаку по голове, упала бессильно.
Ольга с Васильевной проснулись от Жулькиного воя. Ольга, опасаясь, что собака разбудит ребёнка, выпроводила её во двор. Собака поплелась вниз по лестнице. Она сидела у подъезда и печально глядела на окна восьмого этажа. По её пришибленному виду соседка по лестничной площадке, которая шла домой после ночной смены, сразу все поняла:
– Что, Жулька, Платоныч умер?
– У-у – у, – жаловалась ей собака.
– Никак Платоныч умер! – догадалась подошедшая дворничиха баба Дуся, и, глядя в печальные собачьи глаза,
 




сокрушалась: –   Надо же? Умер-таки. А собака-то, даром, что животина, а все понимает. Ишь, жалеет, как человек!
Той же осенью Жулька убежала с собачьей свадьбой – и пропала без вести. Баба Дуся слыхала, что ее съели бомжи. «Чтоб их разорвало, подлых тварей. Ну как можно было такую животину убить? Она ж доверчивая, ласковая, всех любила…». Баба Дуся прятала глаза от Васильевны, которая ходила по дворам и искала собаку. Дворничиха понимала, что надо сказать ей правду, но язык не поворачивался.



Глава 3
СВОЕ ДЕЛО

Когда Юрке исполнилось полтора года,  Ольга оставила его на попечение свекрови, которая к  тому времени вышла на пенсию, а сама вернулась на работу. Утром в понедельник она ехала в переполненном троллейбусе и с нетерпением считала остановки до галантерейного магазина. С беспокойством поглядывая на маленькие позолоченные часики – подарок отца к свадьбе – она думала: «Не хватало опоздать на работу в первый, такой долгожданный день». Ольга всегда удивлялась женщинам, которым нравиться сидеть дома в декретных отпусках настолько, что они готовы родить двоих, а то и троих детей. Она же, наоборот, была счастлива вернуться к активной жизни и вырваться из затхлого семейного закутка. Когда она со счастливыми глазами быстро шла по тротуару, весело постукивая каблучками, то прохожие, наверное, думали, что девушка торопиться на свидание, назначенное каким-то чудаком в этакую рань.
Коллеги встретили Ольгу радостно, нашли её пополневшей и похорошевшей.
 




– Как малыш, спать даёт?- спросила Люся, белокурая востроносенькая женщина, давняя приятельница, которая недавно получила квартиру в соседнем с Ольгой доме.
– Спит – не добудишься, с готовностью отвечала Ольга.
И это было правдой – Юрка хорошо спал, много ел, а плакал лишь тогда, когда Ольга пыталась его растормошить и поиграть с ним. Она спрашивала детского врача, почему ребёнок такой заторможенный, но та ответила, что у мальчика нормальное развитие, «он малоактивный – такое бывает».
– На кого  похож ребёнок, на маму  или на папу?  –
поинтересовалась Нина, новенькая.
Пока Ольга раздумывала, что бы ответить, Люся выпалила:
– Вылитый Колька!

Ребёнок был действительно похож на отца, но Ольгу это совсем не радовало: такие же неопределённого цвета круглые глаза с коротенькими ресницами, сильно развитая нижняя челюсть, руки с широкой ладонью и короткими пальцами, которые напоминали ей лапки Чебурашки, и даже в поведении он копировал отца. Ольгу всегда раздражало, как Дрёмов спал – он валился мешком, который сбросили чьи-то неведомые руки, и сразу же отключался, часто в неудобной позе и поверх одеяла. Если бы она не знала, что супруг редкий лентяй, то могла бы подумать, что он смертельно устал. Так же, тюфячком, засыпал Юрка, то посреди комнаты, то в песочнице, и это сходство с отцом приводило Ольгу в отчаяние.
Прикуривая сигарету в подсобке, Люся со смехом говорила Нине:
– Видала, как Ольку перекосило, когда я сказала, что мальчишка похож на её мужика? – она затянулась и спрятала зажигалку в карман тесных джинсов. – Не-е, не
 




любит Олька своего. Оно и понятно – поглядела бы ты на этого Дрёмова! Лупоглазый, косолапый! Тюха-тюхой!
– Зачем же она вышла за него? – робко спросила Нина, неумело затягиваясь и тут же выпуская дым изо рта.
– Олька, конечно, девка хорошая, но некрасивая. На танцах всё больше возле стеночки стояла, сумки подруг сторожила. Небось, была рада, что хоть какой-нибудь посватался.

***

Подходил к концу 1992 год. Жизнь стремительно дорожала, Двух небольших зарплат и одной пенсии едва хватало даже на скромную еду. На завтраки Ольга брала из дому напеченные Васильевной пирожки или плюшки. Коллеги Ольги по работе ели картошку в мундирах и рыбные котлеты из бычков. Прилавки продуктовых магазинов пустели, и в галантерейном тоже прекратилось поступление товаров. У Ольги, которая продавала нижнее бельё, на прилавке осталось несколько лифчиков нулевого размера и подростковые гипюровые трусики. Когда подходили дородные женщины, она только разводила руками. Иногда Ольга вспоминала первый после декретного отпуска день, когда она счастливая бежала на работу, и удивлялась своей наивности. У неё было такое ощущение, что её обманули. Без работы день длился немыслимо долго, а иной раз хотелось плюнуть на всё и уйти домой.
Какое-то время продавцы сидели у пустых прилавков, а затем, кто пошустрее, стали наведываться на оптовые рынки, куда хлынул поток товаров из Турции и Китая. Заведующая смотрела сквозь пальцы, на то, что продавцы подкладывают на прилавки свой товар, ведь в конце месяца каждая приносила в кабинет мзду. Ольга колебалась недолго, она подсобрала денег, прихватила большую багажную сумку и отправилась на оптовый рынок.
 




Возле контейнеров шла оживленная торговля, цыгане толпами бродили между покупателями, выпрашивая милостыню и таская с прилавков у зазевавшихся продавцов. Ольга еле отвязалась от гитаны с немытыми волосами, которая настойчиво предлагала погадать и «сказать всю правду, про то, что было и что будет». Подозрительные личности терлись около покупателей, на Ольгиных глазах один тип залез женщине в карман. Не дожидаясь, чем кончится дело, Ольга быстро ушла. Она долго ходила между контейнерами с нижним бельём, время от времени нащупывая во внутреннем кармане пиджака небольшую пачечку денег, приколотую изнутри булавкой. Там была её зарплата, а также сбережения свекрови – их нельзя потерять или потратить впустую. Надо было выбрать такое, что непременно и очень быстро продастся. Прежде чем Ольга достала их, в уме было подсчитано до копейки, чего и сколько она приобретет: «Обязательно купить вот этих лифчиков чёрного цвета – практичные небогатые женщины предпочитают немаркие, чтобы реже стирать, – рассуждала она, – и вот этих телесного цвета – на них всегда спрос, а ещё несколько штук белоснежных на косточках. Стоит, пожалуй, рискнуть и прихватить кружевной гарнитур красного цвета». – Ольга надеялась продать его долговязой девахе с чёрным конским хвостом, которая утром по пути домой из портового кабака захаживала в галантерейный магазин. Расчёт её оправдался – девка с хвостом купила его, расплатившись долларами.
Целый день у Ольгиного прилавка толпились покупательницы, и в конце дня собралась неплохая выручка, эти деньги не надо было сдавать в кассу – они были ее собственными. Всё, что она привезла, разошлось в четыре дня, и Ольга с нетерпением ждала выходного, чтобы снова отправиться на оптовый рынок. С каждой «ходкой» сумки становились все увесистее, а выручка в конце дня все больше. Ольга стала привозить под заказ свадебные платья,
 




корсеты, дорогое нижнее белье. Вскоре у нее появились богатые клиентки, которых она снабжала модной одеждой. К ним она приезжала домой. Для этих целей Ольга купила подержанные Жигули пятой модели. Вообще-то она могла себе позволить машину и посолиднее, но, привыкшая экономить, Ольга считала такие траты преждевременными – надо, чтобы бизнес набрал хорошие обороты. Она экономила на всем и, торгуя роскошным, дорогим бельем, на себя надевала лишь то, что безнадежно завалялось в сумках, домой покупала самое необходимое. Впрочем, никто из домашних не ставил это ей в вину: Дрёмовы никогда хорошо не жили, а Васильевна, коренная одесситка, помнила и немецкую оккупацию, и  страшный послевоенный голод. Свекровь никогда не выбрасывала хлеб на помойку, рассыпанные крошки на полу не подметала, а собирала в руку и выносила на корм птицам. Когда в 90-е, после относительно сытых советских лет, все жаловались  на  трудные  времена,  Васильевна  говорила:
«Нечего Бога гневить – бывало и хуже».
Несколько успешно работающих отделов не могли спасти весь магазин – в начале 95 его закрыли, а в освободившемся помещении открылся косметический салон. Ольга не унывала, а, собрав сумки и коробки со своими товарами, переехала на Привоз. Работать с нижним бельем под открытым небом было намного сложнее: вещи, особенно белые, пылились и пачкались. Каждые  два-три дня приходилось их стирать – Ольга замучилась таскать домой вороха белья и решила сменить товар. Всё, что можно было продать, она распродала по сходной цене и накупила женской одежды: блузок, юбок, платьев. Обороты увеличились. Ещё через год она перебралась на большой оптовый рынок в семи километрах от Одессы и стала торговать оптом.
Товар Ольга хранила в большом железном контейнере, рядом   с   ним,   на   раскладушке,   лежали   образцы.   У
 




раскрытых дверей контейнера стояли два манекена в женских платьях, они служили ориентиром для торговцев женской одеждой, которые таскали свои тележки нескончаемыми торговыми рядами. Из громкоговорителей неслась музыка, перекричать которую старались торговцы вразнос: «Чай, кофе», «блинчики с мясом», « хот-дог». Дюжие грузчики катили нагруженные доверху тачки, освобождая себе дорогу криками. «Поберегись!», – предупреждал  один,  «Краску  несу!»,     –     врал  другой,
«Берегите  свои  окорочка», – шутил  третий,  и  все,  с улыбками поворачивались к юмористу, освобождая проход. Это был целый город со своей жизнью, понятиями и законами. Торговые ряды здесь назывались улицами: Главная, Зеленая, Удачная, Веселая. Чуть в стороне была порошочная  площадка,  где  продавали  мыло,  шампуни  и стиральные порошки. Рядом с автостоянками располагались так называемые шалманы – в них шла розничная торговля. Коммерсанты, возвращаясь домой, могли приобрести здесь одежду,   обувь,   гостинцы   семье.   Здесь   же   в   великом множестве располагались шашлычные, чебуречные, пирожковые.  Множество  закусочных  было  разбросано  и посреди  торговых  рядов.  Ольга  торговала  на  Фортовой улице. Если дул восточный ветер, то до ее носа долетал запах плова, который варили трое узбеков на углу Фортовой и Зеленой улиц. Если ветер был с запада, то пахло шаурмой корейцев с шалмана. Ни повара, ни разносчики не сидели без работы – людской поток сметал все. Огромный рынок, который  разросся  в  ширину  до  нескольких  километров, торговал  круглые  сутки.  Сюда  со  всех  концов  Украины, Белоруссии, Молдовы съезжались машины, автобусы, газели   с   коммерсантами.   Стоянки   тянулись   на   сотни метров,  а  людской  поток  днём  и  ночью  двигался  взад-
вперед.
Особенно  оживленной  была  ночная  торговля.  Вся огромная  площадь  рынка  была  освещена  прожекторами.
 




Большинство оптовиков торговали лишь ночью, а днем отсыпались дома. Ольга пропадала на рынке круглыми сутками. Отторговав ночь, она запиралась в контейнере и спала там несколько часов на тюках с бракованным и лежалым товаром. Часов в десять утра Ольга выпивала чашку кофе с коньяком, съедала пару чебуреков и вновь открывала контейнер. Если торговля была вялой, то она закрывалась в полдень и ехала домой, а если хорошей, то пропадала на рынке по нескольку дней без выходных. Случалось, что привезенный на целый сезон контейнер с товаром, удавалось продать недели за две. Смертельно усталая, Ольга обещала себе, что будет отсыпаться дома целый месяц, однако, одной ночи в своей постели, ей было вполне достаточно, и уже наутро она заказывала билет в Турцию.
С  каждым  годом  капитал  Ольги  увеличивался,  что безмерно ее  радовало. Перед  поездкой она меняла пачки
«тугриков», так она звала гривны, на  доллары. Пересчитывая увесистую пачку зеленых купюр с изображениями американских президентов, Ольга чувствовала себя хозяйкой жизни. За эти деньги она могла позволить себе много такого, о чем другим оставалось только мечтать. Она открыла счет в банке и уже подумывала о расширении дела. Вскоре ей удалось арендовать на выгодных для себя условиях ещё один контейнер и нанять продавца, которого называла, как теперь было принято, реализатором. В последнее время в обиходе появилось много иностранных слов, но нечестность, матерщина, хамство были своими, доморощенными, и, так же, как бывало во все времена, после каждого торгового дня на асфальте валялись горы мусора. Ветер носил взад-вперед прозрачные пластиковые стаканчики, пустые бутылки из- под кока колы и окурки. Иной раз Ольга вспоминала свою прежнюю нищую жизнь, и ей казалось, что все это было не с ней, а она всегда жила на углу Фортовой и Зеленой.
 




В контейнере напротив торговали джинсами, соседи слева – мужскими рубашками и галстуками, справа, продавали мягкие детские игрушки. Хозяйкой контейнера была Белла Самуиловна, пожилая грузная женщина, в прошлом редактор детского издательства, а продавцом – разбитная, часто хмельная бабёнка средних лет по прозвищу Масяня.
– Женщина,   купите   медвежонка   своим   деткам   –
Кирюша зовут! – кричала она вдогонку прохожей.
Та останавливалась:
– Почему Кирюша?
– Кирюша! А то, как же? Может, вам девочку? Вот у меня есть зайка Бианка! – она хватала с прилавка за уши зайца. – Смотрите, какая симпатяга! – и целовала зайца в нос. – Отдам по оптовой цене, – обещала она, вытирая отпечаток жирно намазанных губ с заячьей морды.
Поутру Белла Самуиловна приходила за выручкой и, видя осоловевшие глаза продавщицы, говорила укоризненно:
– Ты бы меньше квасила, Масяня.
– Кто ж в такую погоду квасит? Такую стужу разве что водчёнки выпить. Ее, родимую, и употребляем, – откровенно сознавалась продавщица, комично вытирая нос рукой в грязной перчатке без пальцев.
– Одевайся теплее.
– Куда ж еще одеваться? И так накуталась, как фриц под Cталинградом, а все одно – холодно.
– А разворуют товар – что делать будешь?
– Пусть только попробуют!
Масяня доставала из-под раскладушки увесистый железный прут.
– Масяня, будешь пить – уволю, – грозила Белла Самуиловна на прощание.
– Больше – не буду, – обещала Масяня, – и, подождав, когда хозяйка скроется из виду, добавляла: – но и меньше – тоже.
 




Пьяная продавщица никого не шокировала – ее покупатели сами иной раз дышали крепким перегаром. Даже женщины почтенного возраста подходили к ларькам и
«киряли» 100-150 граммов водки. В холодную погоду, продрогнув до костей, Ольга и сама выпивала рюмку коньяку. Возвращаясь домой, она старалась перебить запах алкоголя мятным «Стиморолом». Боялась она не гаишников
– респектабельную женщину за рулем дорогой иномарки останавливали очень редко, тем более, что ездила она осторожно, правил не нарушала. Ольге и в голову не приходило, что её заставят дышать в трубку, а вот свекровь не брала в рот спиртного и часто говаривала: « Женщине пить – последнее дело». Ещё совсем недавно так думали практически все, но за последние несколько лет вся жизнь перевернулась с ног на голову и понеслась вскачь, теряя на ходу разное, иной раз, весьма важное.
В конце сезона оставались тюки нераспроданного, бракованного или потерявшего вид товара, именуемых в среде торговцев «зависаловом», однако Ольга всегда была в прибыли. Она уже подумывала, не открыть ли где-нибудь в городе магазин женской одежды. Недаром серьёзные люди говорят, что рынок – явление временное, а будущее – за магазинами. Однажды в интернете Ольга наткнулась на объявление о сдаче в аренду отдела в торговом центре. В тот же день она отправилась на него посмотреть. Помещение было небольшое, но в хорошем месте, на первом этаже бывшего универмага. И хоть Ольга насчитала в нём девять торговых точек с женской одеждой, она арендовала помещение. На следующий же день нанятые ею рабочие устраивали примерочную, ставили манекены и оформляли витрину.
Ольга, возлагавшая на магазин большие надежды, была здорово разочарована мизерностью выторга. По сравнению с рынком торговля здесь шла очень вяло, и нанятая ею продавщица зевала, стоя за прилавком. Цены
 




здесь были выше, чем на рынке, поэтому покупали мало, но продавать дешевле было нельзя, ведь в стоимость товара входили расходы на аренду, налоги, зарплату продавцу. Первые два месяца показали, что предприятие едва покрывало расходы на своё содержание. Ольга, которая поначалу подолгу пропадала в универмаге, вернулась на рынок – там от неё было больше толку, а в магазин приходила к закрытию, чтобы забрать выручку. «Поистине, нет ничего более постоянного, чем временное, – вспомнилось ей высказывание неизвестного философа. – Во всяком случае, у нас, в России, то есть на Украине…» В своём сознании Ольга никак не могла сжать понятие «моя страна» до одной Украины. Ей были чужими и жёлто- голубой флаг (такие развевались и на площадях Вены) и трезубец, который напоминал вилку. Хотя, впрочем, какая разница, где живёшь? Лишь бы жилось хорошо! Не в её привычках было сушить мозги по всяким пустякам.
В период межсезонья многие контейнеры закрывались, а торговцы отправлялись в вынужденные отпуска. Ольга, как истинный трудоголик, расслабляться и отдыхать не умела. Она маялась от вынужденного безделья, пыталась торговать, но в этот период это занятие приносило скорее убытки, чем прибыль. В отчаянии она готова была бросить все и закатиться на отдых куда-нибудь в санаторий или пансионат, но тут же вставала проблема: ехать одной или с семьей? Отправиться на отдых в одиночку было как- то неудобно, но не тащить же туда Дрёмова!
Про себя Ольга давно уже называла мужа исключительно по фамилии. Успешной, работящей Ольге давно надоел ленивый и вечно сонный муж. Посматривая на его потертые треники, с висящей чуть не до колен мотней, брюшко, небритую физиономию, пустые глаза, Ольга думала: что этот субъект делает в ее жизни? И не находила ответа. Они с мужем давно уже ни о чем не говорили – не было общих тем. Иной раз Ольга спрашивала себя: «Почему
 




он так изменился? И сама же отвечала: «Нет, скорее всего, изменилась я». Из обычной женщины, скромной продавщицы галантерейного магазина с окладом в 80 рублей, она превратилась в бизнес вумэн, с дорогим Ситроеном и солидным счетом в банке.
Пока Ольга думала, как избавиться от надоевшего супруга, он сам дал ей повод для развода.
Однажды соседка, вездесущая баба Галя, шепнула Ольге, что муж в ее отсутствие любезничал с молодой соседкой из третьего подъезда Анькой Скоковой и пару раз заходил к ней домой. Ольга заперлась с Дрёмовым на кухне и устроила дознание. Тот не стал отпираться, но попытался всю вину свалить на Аньку: мол, она заманила его обманом
– после празднования дня рождения у неё в холодильнике осталась бутылка коньяку и много всякой вкусной снеди.
«Не знаю, как она меня в койку затащила, – оправдывался простодушный Дрёмов. – После «этого» Анька стала просить модную кофточку. Ну, я и купил в магазине ей какую-то в магазине».
Ольга неистовствовала:
– Чего тебе не хватало? – Ольга распахнула холодильник: – Колбаса копченая, сыр, балык! Даже бутылка коньяка с Пасхи стоит! Чего тебе надо?! Я работаю день и ночь, а ты мои деньги шлюхам носишь!
– Оленька, прости меня – это было в первый и последний раз, – умолял Дрёмов.
– То, что в последний – не сомневаюсь! Я ухожу!
Взбешенная, Ольга вылетела их кухни. Коля остался сидеть, понурив голову. В спальне она с грохотом распахнула створки платяного шкафа и стала выбрасывать на кровать свои вещи.
В комнату робко вошла свекровь. Остановившись у двери, она скорбно глядела, как невестка собирает вещи. Стараясь не смотреть в Ольгино лицо, ставшее враз чужим, Васильевна сказала:
 




– Доченька, куда же ты на ночь глядя? Будто гонит кто. Утро вечера мудренее – завтра всё и решишь.
Васильевна знала, что невестка вспыльчива, но отходчива, глядишь, до утра её гнев и перегорит.  Ольга тоже этого боялась, потому и стремилась обрубить концы по горячему: запала злости не хватит на два дня. Супружеская верность была одной из химер, которые она без сожаления оставила в прошлой жизни. Ей, однако, не хотелось, чтобы свекровь догадалась об истинной причине развода. Ольга опасалась зря: свекрови и в голову не пришло, что невестка использовала измену как повод. Васильевна была дочерью погибшего на войне моряка и помнила, с какой завистью смотрели вдовы на женщин, у которых мужья вернулись с войны. Даже безрукий или безногий считался большим счастьем. Когда подруги подсмеивались над её Платонычем, отвечала: «Какой ни есть муж, а свой собственный».
Ольга втащила чемодан на кровать и стала яростно запихивать туда вещи. Набив его доверху, тщетно пыталась закрыть створки, нажимая на крышку обеими руками. Под напором дюжих рук один за другим замки закрылись.
– Вон какие мускулы накачала, как у доброго мужика,
– неодобрительно заметила свекровь. – Разве женское это дело сумки да тачки таскать? Мужика надо было впрягать – он должен семью содержать. Я тебе сколько раз говорила…
– От Кольки на рынке толку, как от козла  молока, –
перебила ее невестка.
– А ты бы его научила…
Застегнув чемодан, Ольга резко выпрямилась:
– Скажите, мама, можно Кольку на акробата выучить?
– Смеешься ты – какой из него акробат?
– Такой же, как коммерсант! Я пыталась научить, чтоб он присматривал за продавцом, пока я в поездках, так Коля вместо этого, чтобы вникать в дело, глядел, где по рынку котлеты  носят.  А  потом,  когда  продавщица  сбежала  с
 




кассой, спрашивал меня, почему не предупредила. Да я ему говорила, но он чебуреками запихивался и ничего не слышал. Вальке моих двадцати тысяч на полтора года хватит жить припеваючи. Казалось – чего  проще? Скопилось в кассе пять тысяч, изыми и положи в нагрудный карман. Там они целее будут. А он сосиски пивом запивал и с Валькой запанибрата балагурил, а она наторговала двадцать тысяч, сунула их в карман и пошла якобы в туалет. До сих пор ищут! Мне, чтоб заработать эти деньги, надо месяц работать, спины не разгибая.
– Я защищать Кольку не буду, но скажу одно: все мужики одинаковы. Им бы поесть, поспать, да баб повалять, а остальное – трын-трава.
– Э-э, мама, не скажите! Со мной начинали заниматься бизнесом много людей, но только двое мужчин раскрутились по-настоящему. Да вы видели одного из них – это Костя Ратушняк, что был у меня на именинах в прошлом году. Начинал он тоже с нуля, но как только увидел, что дело пошло по-настоящему, то взял кредит в банке под залог квартиры. Вначале жена не соглашалась, а теща кричала: «через мой труп!». Он обеих уломал. Банк дал ему кредит в сто тысяч зеленых. С такими деньгами Костя всех конкурентов обставил. Теперь у него магазин в центре города, да акции гостиницы. Другой наш знакомый, сын вашей подруги – Олег Панарин, раскрутился, торгуя джинсами. Он тоже рискнул взять кредит, а я вот не решилась из страха оставить своего ребенка на улице, без жилья. Мужчины свободны от таких слабостей, потому и добиваются большего. Мужчина не дрожит над своим ребенком, потому что знает: если у него будут деньги, то будут и женщины, и дети. Недавно встретила Костика у налоговой инспекции – и не узнала! Кто это, думаю, подкатил на «Тайоте Кароле»? Гляжу, а это он…
Васильевна поняла, что Ольга влезла на своего конька, и решилась ее перебить:
 




– Такие мужчины – редкость. Этот Костя, с магазинами и акциями, на тебе не жениться. Он найдет себе молодую, красивую и без детей. Ты, конечно, женщина толковая, работящая, но кто это способен оценить? Лодырь, который сам работать не хочет. Для такого ты – находка. Много сейчас мужчин по свету мыкается, но не у всех получается заработать на нормальную жизнь. Один искал, но не нашел, а другой – и не искал, но каждый из них знает, что женщина любая, даже самая умная и сильная, падкая на ласковое слово. Так- то они нас ими не балуют, но ежели надо, то – пожалуйста. Языком трепать – не  мешки ворочать. Будешь черта нетруженного содержать, как твоя подруга Таня Лещинская. Колька-то тебя не за деньги полюбил. Когда вы познакомились, ты еще в техникуме училась. Колька звезд с неба не хватает, но он не бездельник и не пьяница. Оля, скрепи сердце и прости его. Как женщина женщину я тебя прекрасно понимаю. Его отец спал на ходу, а туда же, – Васильевна заморгала белесыми ресницами. – Заразил меня дурной болезнью.
– Платоныч-то! – Ольга прыснула со смеху.
– Да я своим ушам не поверила, когда врач сказала. А уж как обидно было. Чего уж там, – Васильевна махнула рукой, – не буду плохо о покойнике. Ты его, Оля, ради сына прости – мальчонке отец нужен.
Ольга фыркнула про себя: «Что я сама не смогу прокормить и одеть-обуть ре6ёнка? Я и так содержу всю семью! Что этот Дрёмов зарабатывает? Копейки!».
Юрка семейным конфликтом не интересовался. В то время как мать, гремя створками шкафов, собирала вещи, а бабушка металась между сыном и невесткой, пытаясь их примирить, Юрка спокойно сидел за компьютером и резался в «стрелялки»; когда ему надоели шум и возня в доме, надел наушники. Приближалось время ужина, но есть никто не звал. Тогда Юрка поднял от стула довольно объемный   для   четырнадцатилетнего   подростка   зад   и
 




поплелся на кухню. В эмалированной глубокой миске, накрытой чистым вафельным полотенцем, лежали напеченные бабушкой ватрушки. Юрка взял одну и пошел к компьютеру. Увидев в прихожей чемоданы, мальчишка остановился, как вкопанный, и перестал жевать. Он и не предполагал, что семейная ссора закончится разводом.
Васильевна очень страдала из-за развода сына. Она ругала Кольку на чем свет стоит и даже отвесила подзатыльник. К Аньке Скоковой Васильевна колотила в дверь с криками: «Я тебя со света сживу, проститутка! Съезжай с квартиры – я тебе всё равно житья не дам!» Соседи выходили на лестничную площадку, не веря своим ушам. Никто не знал, что Васильевна может так ругаться. Унять ее удалось лишь с помощью участкового. Соседка, рассказывая Ольге о происшествии, давилась от смеха. Ольга из вежливости улыбнулась, но на душе скребли кошки: ей было жаль свекровь. За пятнадцать лет она привязалась к ней, как к родной матери.
Из дома мужа Ольга забрала только личные вещи свои и сына, а также компьютер, пожить она решила пока в родительской квартире. Отец умер три года назад, простудившись на зимней рыбалке, мать с ранней весны до поздней осени жила на даче, но у Ольги были ключи от родительской квартиры – все годы замужества она носила их на общей связке. Юрку она устроила в своей бывшей комнате. Первым делом водрузила на письменный стол компьютер, чтобы сын не путался под ногами. Юрка, который от семейных передряг впал в лёгкий ступор, со вздохом облегчения включил компьютер и уже через пять минут забыл про всё на свете. Ольга тем временем сбегала в продуктовый магазин и наполнила холодильник разной едой. Дома она нашла большую эмалированную миску, наподобие той, что была у свекрови, и наполнила её купленными в кондитерской слойками. Затем она нашла чистое вафельное полотенце, накрыла миску и поставила на
 




обеденный стол. «Примерно так», – подумала она, довольно потирая руки. Ей показалось, что сын не очень переживал из-за развода родителей, в его жизни особых перемен не произошло, лишь в школу приходилось ехать на три остановки больше. Дома он также просиживал все вечера за компьютером, время от времени ходил кухню за слойкой. Ольга тоже не заметила, что чего-то лишилась. Как-то в шутку она сказала своей подруге Тане Лещинской: «Дела пошли лучше, когда я избавилась от дремотной фамилии и вновь стала Костровой». «Как назовёшь корабль, так он и поплывёт», – согласилась Таня.

Глава 4
СВИДАНИЯ НА МАЛОЙ АРНАУТСКОЙ

Собираясь на свидание, Ольга примеряла одно за другим юбки, блузки, сарафаны. Она хорошо выглядела в свободных, в мелкую сборку платьях. При ходьбе, а передвигалась она очень быстро, стремительно,  легкая ткань крутилась вокруг ее стройных бедер. Однако, от сарафанов и маек ей пришлось отказаться из-за несколько обвисших мускул на предплечьях – теперь, когда ей уже не нужно было таскать тяжести, мышцы одрябли. Ольга была в отчаянии: «Ну что это за безобразный холодец? Мне, что теперь качать мышцы на тренажерах, как культуристке?» Ольга выбрала светлое шифоновое платье с рукавами до локтя. Бриллиантами она решила не рисковать, а надела очень эффектное, но недорогое ожерелье из янтаря. Придирчиво осмотрев себя в зеркале, она осталась довольна своим внешним видом и улыбнулась своему отражению.
Все, знавшие её, сходились во мнении, что с годами она стала выглядеть лучше. Что же изменилось? Как будто бы ничего, сущий пустяк, мелочь, но эта мелочь, сотворила с её лицом чудо и сделала прежнюю дурнушку весьма привлекательной    женщиной.    Ум,    посверкивающий    в
 




маленьких,   глубоко   посаженных   глазах,   смелая,   почти дерзкая усмешка, гордо посаженная голова на длинной шее
– всё это появилось в последние несколько лет и сделало её весьма хорошенькой.
По дороге на свидание она пыталась предугадать дальнейшие шаги Ленца: пригласит ли в кафе или  сразу предложит свидание тет-а-тет? Домой она его не поведет – там безвылазно сидит Юрка. Интересно, а что если сказать с невинным видом: «Пойдемте к вам, в гостиницу», – Ольга засмеялась, прикрыв рот руками, и покосилась на дверь, за которой сын играл на компьютере в какую-то шумную игру. У него, наверное, сразу найдутся неотложные дела. Нет, сначала она обязательно прогуляется с ним по Потемкинской лестнице. Там работал фотограф Володя, с которым у Ольги был роман, закончившийся неожиданно быстро: два свидания в ресторане и одно – у Володьки дома. Потом кавалер проводил Ольгу до машины и обещал позвонить, когда выдастся свободная минутка. Ольга ждала две недели, но так и не дождалась. То ли свободной минутки не было, то ли Ольга не произвела на Володьку впечатления.
На Театральную площадь, где было назначено свидание, Ольга пришла чуть раньше Ленца и с удовольствием наблюдала за праздной толпой, гуляющей у театра, постояла у сувенирного лотка, торгующего фигурками Дюка, шкатулками, медальонами, наборами открыток. Упитанные голуби пили воду, стоя прямо в чаше фонтана, солнце отражалось на их перламутровых шейках, а текучая вода заливала лапки. Туристы фотографировались на фоне театра и знаменитых одесских платанов, с причудливо изогнутыми узловатыми ветвями. Вдали, на башне Городской думы, часы заиграли мелодию Дунаевского – было ровно семь. А вот и её кавалер идёт к ней торопливым шагом. Ленц извинился за минуту опоздания     и     галантно     поцеловал     Ольгину     руку.
 




Прогуливаясь, они пошли в сторону Приморского бульвара. У памятника Пушкину экскурсовод говорила окружавшей её группе о романах поэта с местными красавицами и читала нараспев:
Прощай, письмо любви, прощай! Она велела… Как долго медлил я, как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал: гори, письмо любви.
Дюк Ришелье со своего каменного постамента простирал руку к морю, а на его плече, облаченном в римскую тогу, горделиво посматривая вокруг, восседала чайка. Блеск моря, шум деревьев, разноязыкая толпа туристов – вокруг расстилалась причудливая и неповторимая, открытая всем ветрам Одесса. Мимо прогулочным шагом проехала пара серых в яблоках лошадей, запряженных в открытую коляску. На цоканье копыт, забытую музыку старинных городов, повернул голову всяк на площади стоящий, и проводил глазами и кучера в бархатном камзоле, важно восседавшего на козлах, и счастливо улыбающихся туристов на малиновых бархатных сиденьях.
Володька Ольгу, конечно же, увидел, но, надвинув на глаза сомбреро, сделал вид, что старательно отсчитывает сдачу клиенту. Однако она заметила внимательный взгляд, которым Володька проводил ее и Ленца. Впрочем, торжество было недолгим, потому что секунду спустя Володька ринулся навстречу новому клиенту, долговязому старику в шортах. Это, по-видимому, был иностранец – нашему деду не придет в голову выставить напоказ худые волосатые ноги.
Ленц взял Ольгу под локоть и ускорил шаг – сниматься на память у него не было ни малейшего желания. Ольга с кавалером медленно спускались по Потёмкинской лестнице. Впереди расстилалось, сколько видел глаз синее, поблёскивающее  на  солнце,  море.  Невозможно  оторвать
 




глаз от его бескрайней голубизны, золотых чешуек волн и стоящих на якорях кораблей. Множество чаек с криками кружили у причала.
Внизу, у ларька с сувенирами, Ольга заметила привязанную к фонарю за поводок лохматую чёрную дворняжку. Худющий, загоревший дочерна одессит в рваной тельняшке, остановил смешливую рыжеволосую туристку и говорил ей, указывая на собаку:
– Мадам, я дико извиняюсь, вы видите эту собачку? Её оставил   мне   один   богатый   человек.   Он   сказал   мне:
«Ухаживай за ней, и ты всегда будешь есть хорошую колбаску». – Собака, чувствуя, что говорят о ней, поглядывала на людей, но сидела смирно. – Он уехал в Турцию по делам, и, представьте себе, мадам, умер. Ума не приложу, что могло случиться с молодым человеком!? – одессит картинно развёл руками. – И вот эта собачка осталась у меня. И что вы думаете, мадам, – когда-то я ел её колбаску, а теперь-таки она ест мою! Но, мадам, она ведь не хочет «собачьей радости», она привыкла к хорошему питанию, к «Краковской», отварной рыбке с «Привоза», к творогу и кефиру. Помогите по силе возможности.
Женщина положила в шляпу, лежащую рядом с дворняжкой, полтинник.
– Благодарю покорно. – Глаза мужчины лукаво улыбались – и разве поймёшь этого малого: правду он говорит или врёт? И над кем смеётся бандитская рожа: над своей ловкой выдумкой или над доверчивой публикой.
Старуха в белых брюках, из которых, как карандаши из перевёрнутого стакана, торчали сухие ноги в сандалиях, кивая на собаку, спросила его о чём-то по-английски. Одессит, очевидно, не понял ни слова, но выпалил:
– Дэр гунд хочет ням-ням, мэм, – и, довольный своими познаниями в языках, осклабился.
Старуха тоже улыбнулась. Её костлявая голова качалась    на    дряблой    шее.    Вставная    челюсть    из
 




великолепных белых зубов, работа иностранных дантистов, смотрелась во рту этой живой мумии довольно несуразно. Одессит с помощью жестов начал рассказывать свою жалостливую историю о собачке, оставшейся без кормильца.
– Джентльмен толстый, – мужчина руками показывал воображаемый живот, – оставил мне этот дэр гунд.
Старуха хлопала глазами, ничего не понимая. «Что же вы, господин Ленц, не хотите помочь бедняге заработать пару евро? – ехидно подумала Ольга. – Разве вы не знаете английского?» Но Ленц вместо этого взял её под локоть и повёл в другую сторону.
– Одесса – очень красивый город, – сказал он. – Я понимаю, что вы хотите его мне показать, но я завтра улетаю, – Ленц заглянул в ее глаза. – Мне бы очень хотелось побыть с вами наедине. Вы не хотите пригласить меня к себе на чашечку чая?
– Сегодня ко мне нельзя – сын дома и уходить не собирался. Пойдемте к вам.
Ленц замялся:
– О, это неплохая идея, – согласился он. – Я поймаю такси. – Он поднял руку, но машины проносились мимо.
– Извините, Ольга, мне звонят. – Он достал из кармана телефон, отошел на несколько шагов и поднес его к уху.
«А сейчас его вызовут на работу», – Ольга с усмешкой наблюдала, как Ленц « разговаривает» по телефону. Наконец, он сунул трубку в карман и подошел к  Ольге. Лицо его выражало настоящее отчаяние:
– Ольга, мой друг попал в неприятную историю и просит меня приехать. Вы не представляете, как я огорчен.
«Вот, где талант пропадает», – подумала Ольга про себя, изо всех сил стараясь быть серьезной.
Ленц взял ее за руку и заглянул в глаза:
– Давайте увидимся завтра. Я решил сдать билет и остаться.
 




Свидание оказалось слишком коротким, и Ольга пожалела о своем опрометчивом поступке. «Дольше собиралась», – подумала она с досадой. Ольга молчала, раздумывая: ей нравилось, что за ней ухаживает такой красивый, импозантный кавалер и задевало, то, что делает он это, по-видимому, не потому, что она ему понравилась, а с корыстной целью. Рука Ольги дрогнула, ей захотелось вырвать ее немедленно и дать понять, что не столь глупа, как кому-то кажется. Ленц понял это по-своему, подумав, что женщина колеблется, готова уступить и усилил нажим. Он стал нежно перебирать ее пальцы, приблизился почти вплотную, магнетизируя взглядом. Ольга смотрела на его высокий лоб, длинные ресницы, гладко выбритый подбородок и думала, что такого красивого мужчины у нее никогда не было и вряд ли будет. Наконец, она сказала:
– Хорошо. Завтра в это же время. – И после некоторого раздумья добавила: – Кстати, я собираюсь полить цветы в маминой квартире. Это недалеко, на Малой Арнаутской. Если дела не задержат вас надолго, то застанете меня там. Она записала адрес на листке блокнота и протянула Ленцу.
– О, я постараюсь уладить всё как можно быстрее, –
обрадовался он.
По дороге в родительский дом Ольга заехала на заправочную. Пока парень в фирменном комбинезоне откручивал крышку бензобака, она вышла из машины размяться.
– Двадцать литров девяносто пятого, – крикнул парень кассиру.
Струя горючего с шумом заполняла  бензобак. Боковым зрением Ольга увидела, как парень с интересом рассматривал её прикид, потянул носом запах французских духов. И уже отъезжая, Ольга увидела, как он провожает ее машину завистливым мечтательным взглядом. В таком авто ему было бы за счастье покататься хоть на пассажирском
 




месте, думала Ольга. Может, Ленц альфонс? Но зачем же тогда эта комедия с ломанием языка? Возможно, тут тоже расчет: такому, как парень с бензоколонки, одна цена, а немцу – другая? Нет, она не будет платить деньги за любовь, из принципа.
Проезжая мимо гастронома, Ольга вначале притормозила, но потом нажала на газ: « Нет, угощать гостя я не буду – он будет угощать меня собой». То, что Ленц будет у нее сегодня же, Ольга ничуть не сомневалась.
Если она долго не появлялась на квартире, то мать звонила ей на мобильный и осторожно напоминала: «Ты не забываешь поливать цветы?» – и Ольга знала, что какая-то из старых калош, соседок, уже накапала матери.
Проходя мимо лавочки, она поздоровалась с соседками,  те  ответили  ей  дружно  и  с  улыбками.  Ольгу всегда передергивало от лицемерия. Она-то знала, что ее ненавидят,  как  и  всех  коммерсантов:  ничего,  мол,  не делают, а лишь продают и перепродают. Впрочем, Глеба из соседнего  подъезда  ненавидят  не  меньше,  хоть  он  и  не коммерсант,  а  владеет  небольшой  фирмой  по  ремонту квартир. Когда он, офицер-десантник, уволился из армии, а нэзалэжна дэржава зажилила его денежное довольствие за несколько  лет,  его  жалели.  Когда  он,  сколотив  артель, работал с утра до ночи, ему сочувствовали, но стоило ему въехать  во  двор  на  собственном  джиппе,  возмущению соседей не было предела: «Миллионеры наставили своих иномарок, а бедному человеку не за что купить себе хлеба». Эти  «бедные»  работать  не  хотят,  думала  Ольга.  По рынку ходят бабульки с пирожками постарше этих горластых  теток.  У  каждого  человека  есть  выбор:  один предпочитает   работать   и   жить   обеспеченно,   другой   – жаловаться  на  жизнь,  завидовать  и  ненавидеть  тех,  чей достаток кажется им бог весть каким богатством. Между
теми и другими пролегла настоящая пропасть.
 




Ольге врезался в память разговор, услышанный в начале 90-х годов в турецкой гостинице. Спорили Костя Ратушняк, тогда еще начинающий коммерсант, и один парень, тоже торговец. Костя называл его Дуче – тот, впрочем, не обижался на прозвище. Ольга не любила политических споров, но слушала от нечего делать. Дуче говорил, что у нас не любят ни богатых, ни талантливых – лишь серость и посредственность чувствует себя превосходно. Революция победила, потому что ее поддержало сельское население. И, хоть землю по Столыпинской реформе разделили практически поровну, но не прошло и десяти лет, как на селе произошло сильнейшее расслоение: усердные работники вывели свои хозяйства вперед и стали скупать наделы пьяниц и лодырей. Их богатство резало глаза голытьбе. Так же как и сейчас, завистливые односельчане жгли фермерам  амбары, калечили племенной скот. Революцию поддержала прежде всего голытьба, имея целью отобрать и переделить имущество богатых. Отобрали, поделили! Тут же проели и пропили – и что же? Разбогатели!? Большевики дали им землю, как обещали, не сказали только, что отнимут все, что вырастет на этой земле, и что заставят крестьян работать хуже крепостных. И поделом им! Кто был никем, тот стал ничем!

Будучи женой Дрёмова, Ольга не любила, когда в доме собирались родственники, особенно, младший брат Семена Платоновича Аркадий с женой и дочерью. Ольга чувствовала невообразимую скуку, слушая бесконечные жалобы на высокие цены и маленькие пенсии. Когда разговор переходил на прежние хорошие времена,  Ольга еле сдерживалась. Васильевна осаживала ее взглядом: Аркадий и его жена обижались, когда с ними спорили. Васильевна всегда поддакивала гостям.
 




– Колбаса была по два двадцать за килограмм, а сейчас самая дешевая двенадцать и больше, – сокрушался Аркадий Платоныч.
– Да-да, Господи помилуй, – подхватывала Васильевна, хотя такую колбасу она покупала разве что бездомным собакам, что крутились возле подъезда. С тех пор, как пропала Жулька, Васильевна кормила хвостатых бродяжек, надеясь, что кто-нибудь покормит и её Жульку.
Ольга не испытывала ностальгии по временам
«гарантированной нищеты». Ей вспоминалась мизерная зарплата, обеды в столовке за один рубль, заштопанные колготки, пустые прилавки продуктовых магазинов, дефицит самых элементарных вещей. Теперь в магазинах было всё, что душа пожелает. Тот, кто не ленится работать, имеет и необходимое, и, даже, может позволить себе кое- какие прихоти. Уже не существовало планки, которая бьёт по головам людей с выдающимися способностями, не стрижёт всех под одну гребёнку. Любой человек, обладающий талантом, энергией, деловой хваткой, может достигнуть известного успеха.
Дверь, которую Ольга по привычке распахнула, мягко упёрлась в коробку со старым пылесосом и тут же отпрянула назад. Ей вспомнился отец, которого всегда приводило в бешенство барахло по углам: «Что ты тут, курица, накуёвдила?! – кричал он неистово, прибавляя пару-тройку крепких ругательств. – Немедленно убери, не то я выкину всё с балкона!» Теперь, свалки старья мешали Ольге, и ей хотелось выругаться да устроить расправу хламу.
Квартира не отпиралась дней пять, из-за жаркой погоды цветы пожухли, а нижние листья на геранях вообще засохли. Сухая земля жадно впитывала воду. Следующие две недели цветы блаженствовали: из темного угла их вернули на подоконник и каждый день с пяти до восьми вечера они дышали воздухом из открытой балконной двери.
 




Ольга приходила чуть раньше своего любовника и, в предвкушении свидания, нежила и холила цветы, замирая всякий раз, когда на лестничной площадке раздавались чьи- то шаги. И вот, наконец, он! Сильные руки обнимали ее, а дверь отгораживала от всего мира.
Ольга забыла о всякой осторожности. Ласки любовника уносили ее под небеса, потоки нежных слов опутывали, как липкая лента – она чувствовала это и не могла противиться. Иногда тревожным звоночком врывалась мысль, что где-то совсем близко может быть подвох, но в это ей не хотелось верить. Ну, с чего она взяла, что Ленц мошенник? Одет он неплохо, на свидания приносит то бутылку шампанского, то коробку конфет, то фрукты. Он не немец – это понятно, но многие мужчины любят пускать пыль в глаза. В прежние времена, швартуясь у одиноких женщин, мужчины представлялись капитанами дальнего плавания, нынче – коммерсантами. Здравый смысл подсказывал Ольге, что сейчас никто не станет ломать комедию бескорыстно – иное время, но ей не хотелось рассуждать. Чего заморачиваться раньше времени? Пока её всё устраивало. Иной раз Ольга замечала жадные, оценивающие, взгляды, которые бросает Ленц на её бриллианты. Она догадывалась, что недалёк день, когда возлюбленный попросит денег. Всё чаще и чаще Ольгину голову стала посещать эта мысль, но она уже не вызывала возмущения. Сэ ля ви, как говорят французы. За всё надо платить.
В свое время она посмеивалась над приятельницей Таней Лещинской, которая содержала молодого любовника. Рудольф был сыном крупного чиновника. Отец его не вписался в поворот и потерпел крах: с высокой должности его выперли. Семья, привыкшая к роскоши, испытала при этом настоящий шок. Спортивная машина Рудольфа стояла в гараже – отец не давал денег на бензин, давая понять, что сыну  в  свои  двадцать  восемь  лет  пора  бы  зарабатывать
 




самому. Имея диплом экономиста, Рудольф попытался устроиться на работу, но сразу выяснилось, что кроме диплома надо иметь знания, а молодой человек о том, что придется работать, никогда не думал. В студенческие годы он жил очень весело, неделями пропадал в женском общежитии или на квартирах подруг, а проблемы с успеваемостью решались за папины деньги. Таня была старше его на двенадцать лет, но разве это беда, когда в бензобак полилось топливо, продлен абонемент в фитнес- клубе, появились деньги на рестораны. Ольга часто видела их вместе. Со стороны пара выглядела довольно странно. Он – мачо, красивый и стройный, она – немолодая и некрасивая женщина, дорого, но безвкусно одетая, ревниво косится на каждую проходящую мимо хорошенькую женщину.
Теперь Oльга смотрела на все по иному: почему женщина не может купить себе то, что хочет? Мужчины ведь покупают молодых любовниц и не потому, что без денег они никому не нужны. У Кости Ратушняка была жена: толстая, с огромным двойным подбородком и маленькими свиными глазками. Вылезшая из грязи в князи, она изводила капризами стилистов и портних. Костя бросил ее, назначив грошовое содержание, а приобрел себе модель на конкурсе красоты «Мисс Одесса». Модель – как удачно найдено слово! – презрительно хмыкнула Ольга.  Модель она и есть! Разве можно назвать женщинами заводных кукол, которые шествуют по подиуму в откровенных нарядах, а то и полуголые в одних купальниках. Как на собачьей выставке! Не хватает лишь ошейника с надписью:
« Сучонка ищет хозяина». А хозяева высматривают их из зрительного зала. Тогда, на конкурсе, победительница стала собственностью магната, владельца сети бензоколонок. Косте же, в соответствии с возможностями его кошелька, досталась далеко не призерша, но он и ею очень гордился, одевал  в  модных  магазинах,  увешивал  драгоценностями.
 




Иметь содержанку с «подиума» было очень круто, как есть черную икру из ведёрка. А Костя любил пускать пыль в глаза, не боясь сорить деньгами, даже когда дела шли не лучшим образом.
Ольга вспомнила, как год назад он пригласил её на день рожденья. Для торжества был арендован конференц- зал дорогой гостиницы. Гостей было не менее полусотни. Именинник встречал их у входа, его подружка, разукрашенная, как кукла, дарила всем патентованные, одинаковые улыбки. Хотя, нет, самые сладчайшие были предназначены маленькому кругленькому мужчине с отвисающей нижней губой и коротенькими кривыми ножками, окруженному со всех сторон здоровенными бритыми охранниками. Ольге шепнули, что это владелец контрольного пакета акций крупного банка. Очевидно, Костя имел к нему дело, потому и понесся навстречу, едва тот появился в фойе, оборвав разговор с Ольгой на полуслове. Она не обиделась: цену дружескому расположению Костика она знала давно. После развода с мужем она обратилась к нему с просьбой одолжить ей денег на покупку квартиры. Костя, богач, миллионер, который одно время был ее любовником, заявил, что свободных денег у него нет. Потом, глядя в расстроенное Ольгино лицо, смягчился и сказал, что готов выступить за нее поручителем. Тут же, не откладывая дело в долгий ящик, он позвонил своему другу, владельцу агентства недвижимости, после чего заверил Ольгу, что ей продадут квартиру в рассрочку на три года. Ольга была рада и этому. Может, и лучше, что она никому ничем не обязана. Без особого напряжения она расплатилась с агентством за полтора года.
Все продается и все покупается, знала Ольга. Почему же не купить, когда имеются деньги и те, кто за них готов продаваться. Боятся людского суда? Вот ещё! Да и кого стеснятся? Со своими новыми соседями Ольга познакомиться не удосужилась, мать в ее дела никогда не
 




совалась, о Дрёмове она думала не больше, чем о прошлогоднем снеге. Иногда, правда, ей вспоминалось предсказание  бывшей свекрови,  что  будет она  содержать
«нетруженного чёрта», тогда она с досадой встряхивала головой, стараясь отогнать неприятную мысль.  Что смотреть на этих стариков? Они жили в другое время и в другой стране, а сейчас любовь на корыстной основе уже никого не удивляла. Ольга отбросила мысль о всяких принципах (стоит переживать из-за всякой ерунды?) и стала прикидывать в уме, во сколько обойдется содержание молодого любовника.

Глава 5
СТАРЛЕЙ ДАНИЛЕНКО

Сентябрь не принёс облегчения – было по-прежнему жарко. Солнце сияло в голубом небе раскалённой сковородкой, грозя поджарить всё, что не сгорело за лето. Ветер носил скрученные от жары листья клёнов по асфальту, и они издавали при торможении металлический сухой скрежет. Сидя в кресле родительской квартиры, Ольга обмахивалась платочком и поглядывала с нежностью на журнальный столик, где в тени гвоздик, подаренных Генрихом накануне, стояли бутылка французского красного вина, два хрустальных бокала, вазочки с миндальными пирожными и шоколадными конфетами. Тонкая кисейная занавеска пузырилась, ветерок нежно подул на  голые ступни женщины, шевельнул край шифонового платья, где- то под самой крышей ворковали голуби. Всё как двадцать лет назад, будто и не было ничего: неудачного замужества, нескольких лет тяжёлого труда, а она, молодая и свободная, вновь в родных стенах – и вся жизнь впереди. Ольга блаженно зажмурилась. Её мечтания прервал резкий звонок мобильного телефона. Наверное, Генрих, подумала она, однако номер был незнакомым, голос – тоже:
 




– Ну что, ждешь своего милого? А он у нас! Если до завтрашнего дня не выдашь нам двадцать тысяч зеленых, то своего немца не увидишь, как собственных ушей без зеркала.
Тень улыбки ещё лежала на губах, но уже стремительно линяла. Ольгу будто разбудили от сладкого утреннего сна, плеснув в лицо холодной воды. Вот, значит, для чего были нежные слова и жаркие ласки! На несколько секунд Ольга закрыла рукой глаза, и скорбная гримаса исказила её лицо, но она тут же взяла себя в руки, снова став практичной женщиной, лишь сердце в груди тревожно сжималось и покалывало, да комок горечи подкатил к горлу. Судорожно глотнув, она встала и подошла к окну, зачем-то задернула занавеску:
– Где я возьму такую сумму? Все деньги в деле.
– Найдешь! На тебе брюликов тыщ на двадцать! В ломбард заложи, у друзей займи. Да не вздумай бежать к ментам – иначе секир башка твоему хахалю!
– Хорошо, я постараюсь.
– Да уж постарайся! Завтра, когда соберешь деньги, приходи сюда в это же время и жди звонка. Да, смотри мне! Без фокусов!
В трубке послышались короткие гудки.

Недолго думая, Ольга стала искать в записной книжке телефон знакомого опера Максима Даниленко. Найдя его, тут же набрала номер. «Абонэнт нэ можэ прыйняты ваш дзвинок», – услышала она. «Наверное, потерял телефон или сменил номер», – подумала Ольга.
Она познакомилась с Максимом лет пять назад, когда продавщица Валька сбежала с выручкой. Обратиться к нему посоветовала одноклассница, когда узнала о случившемся.
«Он хороший парень даром, что мент, – сказала она, – Очень внимателен к людям, и особенно, к друзьям, одноклассникам,  соседям.  Таких  людей  сейчас  уже  и  не
 




встретишь. В прошлом году он нашел грабителя, который у нашей дочки отобрал телефон».
Максим и Ольга учились в одной школе. Стоило ей упомянуть об этом, как все остальные дела были отложены на потом. Максим сделал больше, чем в таких случаях делает милиция, он даже съездил на электричке в Савельевку, село, где жили родные беглянки, и наладил контакт с местным участковым. Но Валька в родном селе так и не появилась, она знала, что Ольга не спустит дела просто так, и ее ищут.
В школьные годы личность Максима Даниленко была известна всем – он являлся заводилой в школьных компаниях. За то, что он посадил молодой химичке в колбу живую мышь, его чуть было не выгнали из школы. Хорошая трепка, полученная от отца, вправила мальчишке мозги, он вполне успешно закончил школу, и немало удивил всех знакомых, когда, после службы в армии, поступил в школу милиции.
Рядом с номером мобильного телефона был и служебный. Ольга посмотрела на часы – было без четверти шесть – и наудачу набрала номер. К ее счастью, трубку тотчас же подняли:
– Слушаю.
– Максим, ты? – обрадовалась Ольга, услышав знакомый голос.
– Я. Здравствуй, Оля. Тебе повезло: я уже на пороге был – домой собрался.
– Прости, но у меня к тебе срочное дело. Давай встретимся на нейтральной территории – тебе нельзя ко мне, а мне нельзя в милицию.
– Понял. Я тут за квартирой присматриваю. – Он продиктовал адрес, – Я буду там через двадцать минут, забегу по дороге в гастроном.
 




***

В квартире стоял тот особый запах, который бывает в жилище, когда там долго никто не живет. По углам паук свил паутину, а угодившая в сеть муха, жужжала и отчаянно билась, пытаясь из неё вырваться.
– Ты здесь тоже цветы поливаешь? – спросила Ольга, осматриваясь.
– Бог миловал. Это квартира друзей, они уехали работать в пансионат на все лето, а меня просили присматривать, – сказал Максим, доедая булку и вытирая усы от кефира.
Пока он ушёл на кухню вымыть стакан, Ольга окинула взглядом комнату. Обстановка квартиры была более чем скромной: старая, советских времен, мебель, пыльные книги на этажерке, колченогие стулья, телевизор «Витязь» 80-х годов выпуска. Она поискала глазами, что тут можно было украсть, но так и не нашла. В комнате было сумрачно, Ольга захотела было немного отодвинуть штору и впустить в комнату немного света, но штора была такой пыльной, что ей пришлось отказаться от своего намерения.
– Присаживайся, – сказал Максим, вернувшись из кухни. Он подождал, пока Ольга села в кресло, и расположился напротив, на диване. – Говори, я ведь понимаю, что с милицией так просто встреч не ищут.
Пока женщина рассказывала, Максим внимательно слушал. Наконец, он сказал:
– Хорошо, что ты вовремя поняла, что имеешь дело с мошенниками. Мне доводилось заниматься брачными аферистами, но, судя по твоему описанию, этот персонаж мне незнаком. Тот, кто тебе звонил, с ним в сговоре. Мы вот что сделаем: занимайся своими делами, а днем, часа в три тебе принесут пакет с пачками бумаги, так называемыми
«куклами». С ними ты поедешь в родительскую квартиру и будешь ждать звонка. Как обычно делается в таких случаях,
 




преступники по телефону будут указывать дорогу до того места, где тебе предстоит оставить пакет с выкупом. Мы потихоньку, не привлекая внимания, будем следовать за тобой. За рулем будет женщина, наш сотрудник, а я сяду на заднее сиденье. Встречу, скорее всего, назначат в таком месте, где можно схватить пакет и быстро смыться. Поняла?
– Аякжеж, я шо – кына нэ бачыла? – попыталась пошутить Ольга, хотя ей было немного страшно.
– Молодец! Твое дело – оставить пакет там, где скажут, а наше – перехватить их раньше, чем они успеют скрыться. Бояться их нечего – они тебя не тронут. Их интересуют деньги: удалось их выманить – хорошо, не удалось – они исчезнут из твоей жизни.

***

Ночью Ольге долго не спалось – она думала о предстоящей операции и беспокойно ворочалась в постели, сожалея, что в доме нет снотворного. В голове толпились, вытесняя одна другую множество мыслей, и чем больше Ольга рассуждала, тем страшнее ей становилось. Привычный рисковать своей жизнью, Даниленко, не задумываясь, рискует и её, Ольгиной, жизнью. Кто знает, что у этих двоих на уме, и кто сказал, что их двое? Под утро ей приснился какой-то кошмар, но, проснувшись, она не могла его вспомнить – снов Ольга не запоминала. Заварив себе крепкого кофе, она позвонила продавщице, рассеянно выслушала отчет о ночной торговле, но пропустила мимо ушей сумму выручки. Переспрашивать не стала – продавцы не должны знать, что у нее неприятности, чтобы не появился соблазн под шумок нагреть руки на хозяйских деньгах.
Светлана оказалась высокой плотной блондинкой, с россыпью веснушек на широкой переносице, с волосами, коротко остриженными сзади и падающей на глаза длинной чёлкой. Карие глаза на широком скуластом лице были расположены довольно далеко друг от друга, будто природа, видя, что есть где разгуляться, мало заботилась о пропорциях. Светлана откинула рукой волосы назад и  негромко сказала:
-Я от Макса.
     Ольга впустила ее в дом. Из пестрого пакета, который гостья держала в руках, она извлекла другой поменьше и протянула его Ольге. На первый взгляд это были деньги. Ольга достала одну пачку, перевязанную поперек бумажной лентой, и увидела, что в середине была чистая бумага – это была грубо сработанная «кукла».
– А если он захочет убедиться, что там деньги?
– Ему будет некогда деньги рассматривать. Он схватит пакет и будет уносить ноги, – сказала Светлана. – Все будет по ранее разработанному плану.
– Вы в милиции работаете? – робко спросила Ольга –
ей не хотелось оставаться одной со своими мыслями.
– Да, – нехотя ответила Светлана, и Ольга поняла, что никакие праздные вопросы сейчас неуместны.
Светлана внимательно посмотрела Ольге в  глаза, будто желая удостовериться, что та готова сделать, порученное ей дело, затем одобрительно кивнула. Ольга, доверяя ее интуиции, поверила, что все будет хорошо.
Ольге позвонили раньше, чем она доехала до материного дома.
– Ну что – достала денег?
– Да.
– Ну вот, а говорила, что денег нет. – Мужчина глумливо хмыкнул.
«Хорошее настроение, – злорадно подумала Ольга, –
небось, и не сомневается, что я везу им мешок баксов».
– Ты где?
– Подъезжаю к Малой Арнаутской.
– Неча тебе там делать. Разворачивайся.
Следуя его указаниям, Ольга ехала к окраине города. Ей велели остановиться у входа в парк. Раньше она здесь никогда не была. Спокойствия ей придавало лишь то, что вслед за ее Ситроеном следовали темные Жигули, за рулем которых была Светлана.
 




 

парк.
 
– Поставь машину на стоянку, возьми деньги и иди в

С трубкой у уха Ольга шла по главной аллее, следуя
 
приказу, свернула на боковую. Место было довольно безлюдным, лишь на лужайке в двухстах метрах подростки дрессировали черного добермана. Их задорные голоса вместе с собачьим лаем разносились далеко по парку. Ольге было немного не по себе, и она незаметно оглянулась – Максим со Светланой шли на расстоянии тридцати метров.
– Видишь   лавочку?   Положи   пакет   под   нее,   –
скомандовал голос из мобильного телефона.
Ольга невольно ускорила шаги – ей хотелось, чтобы все закончилось как можно скорее. Она положила пакет под лавку и оглянулась.
– Иди домой – вечером твой милый вернется.
В трубке послышались короткие гудки. Макс со Светланой медленно шли навстречу. Он обнимал ее талию и шептал что-то на ухо. Светлана хрустела чипсами, которые доставала из пакетика. Парочка медленно, не взглянув на Ольгу, прошла мимо.
Ольга дошла почти до конца аллеи и украдкой обернулась. То, что она увидела, произошло почти молниеносно: из ближайших кустов  выскочил черноволосый мужчина очень маленького роста, с виду цыган, схватил пакет и кинулся наутек. В тот же миг Макс со Светланой, которые миновали лавочку с лежащим под ней пакетом, развернулись как по команде, и уже неслись ему наперерез. На тротуаре остался лежать пакетик с чипсами. Мужчина пытался спастись бегством, но его сбили с ног, и надели наручники. Пока на помощь подбежали двое мужчин в штатском, Максим и Светлана уже волокли задержанного по аллее.
 




***

Подставные, два дюжих молодца, сидели, безучастно уставившись в стену. Ольга едва успела на них посмотреть, как Ленц перехватил её взгляд, устремив в них поток безмолвной мольбы. Ольгино сердце ёкнуло и отчаянно забилось. Как загипнотизированная, женщина смотрела на своего возлюбленного. Волосы, которые она так любила ерошить, торчали в беспорядке, около губ застыла горькая складка. На руках были следы от только что снятых наручников. А эти глаза… Они молили о пощаде. Один из подставных покосился на неё удивлённо, и Ольга поняла, что дознание слишком затянулось. Она  заметалась.  В голову пришла мысль: что если сказать, что все эти люди ей незнакомы? Но тут она обернулась и встретилась глазами с Максимом. Он отрицательно покачал головой, и Ольга поняла, что дело надо доводить до конца. «Тот, кто сидит посередине», – сказала она, не глядя на Ленца. И уже стоя в коридоре, Ольга проклинала свой авантюризм:  « Доигралась, дурища! Поняла, что тебя разводят – уйди! Не доводи до греха! А теперь что?».
Что теперь делать Ольга не знала, снова на ум пришла мысль, не забрать ли заявление, тем самым прекратив дело. Макс вышел из допросной и, увидев её, растерянно стоящую посреди коридора, взял под локоть и повёл в свой кабинет.
От его пристального взгляда Ольга грустно опустила голову. Максим вздохнул, открыл черную папку, которую принес из допросной:
– Не хотел я тебе это показывать, но, видать, придется. Он выложил перед ней блокнот. На первой странице мелким почерком, без знаков препинания, и с множеством
грамматических ошибок было написано следующее:
ЛОХУШКА № 1 – Любаша –  хозяйка парикмахерской.
 




Заплатила 20 тыс. Надо было просить больше – эта конченая дура дала бы.
ЛОХУШКА №2  – Танька – закройщица. Вешается каждому на шею – хочет замуж. Дала 15 тыс. Зажала, сволочь, 5 тонн.
ЛОХУШКА № 3 Юлька, хозяйка кафе. Крученая баба. Заплатила 12 тыс, отложенные на машину. Клялась,
что больше нет.
ЛОХУШКА № 4 Олька – базарная торговка с 7-го километра.
Страшненькая, но вся в брюликах. 20 тыс. для нее не проблема – не уступать ни копейки.

– Извини, Оля, что я тебе дал это прочесть, но, я думаю, тебе будет полезно.
– Это он писал? – тихо спросила Ольга.
– Он! Он! А то кто же? Женщин лохушками называет, но и сам не семи пядей во лбу. Умные люди все это носят в голове, – Максим потряс блокнотом и положил его назад в папку. –   Зачем давать следствию такую улику? У этого
«писателя», кстати, его Владимиром Блошко зовут, восемь классов образования и две судимости. В первый раз он отбывал за квартирные кражи. Из трех лет отсидел полтора. Дело было в середине 90-х – у страны не было средств кормить зэков и их выпускали по амнистии. Во второй раз ему дали два года за мошенничество. Как ты думаешь, Оля, чем наш Володя будет заниматься, если ему сейчас удастся вывернуться? Ведь он в свои 32 года ни одного дня не работал. В своих рученьках Володя наш ничего тяжелей ложки и рюмки не держал! И не будет, ты уж мне поверь, – я на эту публику насмотрелся. Подельник Володин ему под стать: Василий Остапенко с двумя судимостями за мошенничество. Сдал своего дружка сразу – за незаконное лишение свободы другая статья и срок совсем другой. Взяли Володю тепленьким – он брился в ванной, напевая
 




себе под нос. На стуле костюмчик отглаженный висел – Вова с Васей собирались вечером гульнуть за твои денежки. Блошко, наш герой-любовник пока в глухом отказе, а вот у Васи мы обнаружили больное место, и он нам, как на духу рассказал все и о себе, и о своем подельнике. Идея принадлежала Блошко, он после второй отсидки некоторое время жил с богатой женщиной, дамочка изводила его своими капризами и ревностью, Володе быстро надоело пресмыкаться и питаться крохами с чужого стола – он решил покончить с карьерой альфонса, ведь гораздо лучше получать все и сразу. Без подельника в таком случае никак не обойдешься. Вот тут-то Володя и вспомнил про одного дружка с Пересыпи, с которым вместе топтали зону. Схема была примерно такова: Блошко высматривал богатых женщин в дорогих бутиках и ювелирных магазинах, старался познакомиться, затем втирался в доверие, обещал жениться и увезти в Германию. Судя по всему, везло ему не со всеми. Многие женщины, особенно такие, как ты, которые сами заработали свой капитал, довольно неглупы и быстро его разоблачали, но средств от простушек, которые попались на его удочку, хватало и на безбедное существование, и на представительские расходы. Дело они обставляли довольно правдоподобно, и вот уже полтора года оставались безнаказанными. К женщине, которая давала деньги якобы на выкуп, Володя возвращался, благодарил слезно, жил денек-другой, а потом ему звонили из Берлина и сообщали, что заболела любимая мутер. Господин Ленц, понятное дело, спешил к родительнице, клятвенно уверяя, что вернется. Дальше ты, я думаю, поняла.
– Может, найти этих женщин, ведь они потерпевшие,
– робко сказала Ольга. – У них выманили немалые деньги.
– Бесполезно, – перебил ее Макс. – Спустя время женщины догадывались, наверное, что их развели, но выставлять свою глупость напоказ никто ведь не захочет.
 




Логика тут примерно такова: я попалась, так пусть и другие попадутся. Неприятно чувствовать себя последней дурой. Денег своих все равно не вернешь – они у наших героев долго не держаться – спускают моментально, а посади его в тюрьму, он и там работать не будет. Такие, как Вася с Володей, не работают ни в тюрьме, ни на воле. Оля, только ты можешь их остановить, иначе они и дальше будут смеяться над женщинами. Они ведь надругались над святыми чувствами: стремлением женщины любить и быть любимой! Плюнули, подлецы, в самую душу. Была б моя воля, я бы в их рученьки нежные дал лопаты, кайла и заставил прокладывать дороги, корчевать лес под посевы. Тех, кто посмел отказаться, не кормил бы вовсе и посылки из дому тунеядцам не давал, а то им тюрьма – дом родной.
– А ведь ты прав.
Максим безнадежно махнул рукой:
– Прав, сто пудов, но так не будет никогда – слишком много судейских и адвокатов возле этой системы кормится, а зачастую – и сама милиция с прокуратурой. Трогать ее нельзя – монолит. Это, как с вилами – на паровоз. Я, было, раскрыл рот – и сразу лишился звездочки на погонах. Год назад мы раскрыли аферистов, которые лишали стариков жилья. Присматривают одинокого старика и обманным путем получают подпись под договором купли – продажи. Представляешь, звонит к старику в квартиру пожилая тетка, с виду активистка. Ну, знаешь, которым все всегда больше всех надо, и говорит: « Я из второго подъезда, подписи собираю, чтоб лифты починили. Распишитесь здесь и здесь». Люди сейчас не знают соседей по лестничной площадке, не то, что в другом подъезде, и ей верят. Пальтишко потертое, шапочка мохеровая, сапоги стоптанные – на нее и не подумаешь, что аферистка. В подъезде темно, бумага мелким шрифтом напечатана. Человек подписал, ни сном, ни духом не зная, что свою квартиру продал. Через некоторое время приходят к нему
 




новые хозяева и говорят: «выметайся». Одна потерпевшая умерла от инфаркта, а другой, ветеран войны, ходил правды добивался, орденами и медалями тряс. Невдомек ему, что сейчас этим никого не проймёшь. Ходил ветеран в мэрию, в прокуратуру – и пропал бесследно. Квартиры в Одессе дорогие. За такие деньги так зароют, что ни одна собака не сыщет. Мы аферистов долго разрабатывали, передали дело в суд, а они наняли дорогого адвоката (гонорары берет сногсшибательные, но за последние десять лет не проиграл ни одного дела), тот дело развалил и представил негодяев белыми и пушистыми.
Выходит адвокат из зала суда вместе с нашими подследственными довольный, морда толстая аж лоснится. Костюмчик от Версаччи на животе едва сходится, раскланивается во все стороны, поздравления принимает, а тут я к нему с вопросом: «Господин адвокат, вы, наверное, и Чикатило выгородили бы за определенную мзду?» Оскорбился – не знаю только на что. Написал адвокатишка жалобу – мне объявили строгий выговор с занесением в личное дело. Оказалось, что он зять судьи апелляционного суда. Я ждал тогда очередное звание, уже и приказ был. Отменили, – Макс замолчал, но вдруг, взъерошив короткие волосы пятерней, махнул рукой: – А, знаешь, Оля, я не жалею, что сказал ему правду в глаза. Если б чаще такое говорили, он, может, опасался бы защищать негодяев, на которых клейма ставить некуда.
Восхищённая, Ольга смотрела на него во все глаза. Ей казалось, что правдолюбы бывают лишь в книжках и кино. Основную массу составляют люди, подобные ее Дрёмову: они не задавались вопросами смысла жизни – лишь бы день до вечера. Стоило заговорить с Колей о чем-либо, не касающемся еды, денег или обыденных забот, как он начинал отчаянно зевать до слез на глазах. На тумбочке возле кровати лежала книга Чехова. Если Коле не спалось, он  прочитывал  из  нее  пару  абзацев.  На  вопрос  жены:
 




«почему Чехов?», Дрёмов ответил: «самый скучный». Были среди Ольгиных знакомых люди активные, целеустремленные, но, как правило, их усилия были направлены на достижение личного благосостояния или карьеры. Среди них не было ни одного человека, готового вступиться за обиженных, добиваться справедливости для других в ущерб себе. Ольга устыдилась своего намерения забрать заявление: «Целое отделение милиции гонялось за вымогателями, поймали их, а теперь что? Отбой? Денег за причиненное беспокойство этот, пожалуй, не возьмет… Точно не возьмет. А он молодец, этот старлей Даниленко. Подумать только: за зарплату в полторы тысячи гривен можно самоотверженно работать!».
– Ты меня убедил. Все остается в силе.
– Вот и молодец! Я знал, что ты классная девчонка, –
обрадовался Максим.
Он запер в сейф папку с документами и пистолет.
– Не нравится мне твое настроение, Оля. Давай я провожу тебя домой.

Когда они вышли из кабинета, часы  показывали десять. Даниленко махнул на прощанье рукой дежурному, тот, оторвавшись от газеты, кивнул ему вслед. На улице шел дождь, но Макс не обратил на него внимания и шагнул на тротуар. Ей ничего не оставалось, как идти за ним.
– Думаешь, я не понимаю тебя? Еще как понимаю – сам такой! Да и все мы одинаковы: пожалели, приласкали – и размяк. Рассудок подсказывает, что не надо соваться: беды не оберешься, но кто его слушает? Дело прошлое, но лет семь назад со мной приключилась одна история.
Макс покосился на автобусную остановку, где несколько человек прятались от дождя, и понизил голос. Ольга хотела остановиться и подождать маршрутку, но не стала его перебивать. Кофточка ее намокла и неприятно прилипла к телу.
 




– Однажды возвращался я вечером со службы мимо ресторана. Гляжу – парень бьет девушку наотмашь по лицу и пытается затолкать на заднее сиденье машины. Она кричит, упирается и даже пытается дать ему сдачи. Мимо люди идут (было около восьми вечера), но никто не обращает внимания. Я подбегаю, хватаю парня за шею и пытаюсь оттащить его от девушки. Сцепились мы. Он был на полголовы выше меня, здоровый, сильный. Макарова своего я оставил в сейфе, а без него силы были явно неравными. После этой драки я неделю фонарями светил.
Ольга окинула взглядом фигуру Максима. Он был среднего роста, строен, подтянут, мускулист. В вечернем свете его лицо было даже симпатичным. Ольге понравилась откровенность, с которой Максим рассказывал эту историю. Она подумала, что так честно и безо всякой рисовки мог говорить о себе только по-настоящему сильный и смелый человек, а те, которые любят бахвалиться своими подвигами, как правило, трусы.
– Не знаю чем бы дело кончилось, если бы знакомая официантка не вызвала мне подмогу. Приехали ребята из нашего отделения, навтыкали Роме (оказалось, что это бывший парень потерпевшей), долго помнить будет. Я взял такси и отвез девушку домой. Познакомились мы, она зазвала меня к себе в гости и отблагодарила, да так, что я ни о чем больше думать не мог, как только о ней.
– Она красива? – робко спросила Ольга.
– Не столько красива, как эффектна: копна медно- рыжих волос, глаза зеленые, лицо необычное, как в милиции говорят, запоминающееся. Один раз увидишь, запомнишь на всю жизнь.
– Как ее звали?
– Лиза. Подруги и кавалеры звали Элиза или Элизабет
– и верно: простое имя Таня или Ира ей не подошло бы. У нее таких романов было несть числа, а у меня в первый раз. Не то, чтобы я не знал женщин, но все мои ментовские
 




связи... Поесть некогда – ешь на ходу, что придется. Так и в любви: времени на нормальные отношения нет, вот и перехватываешь, кого попало на бегу. Но с ней было все по- другому. – Максим смахнул капли, висевшие над глазами. – Я от службы увиливал, выгадывая свободную минутку, чтобы с ней встретиться. Умом я понимал, что ничего путного из нашей любви не выйдет, но потянуло меня к ней с такой неистовой силой, что не мог я, да и нее хотел противиться. Она все хохотала и называла меня правильным, а однажды сказала, что из таких получаются хорошие мужья. Я это принял, как руководство к действию и, недолго думая, сделал предложение. Знаешь, Оля, бывает, что за женщиной, хоть в омут с головой. Так и у меня было. Она сначала смеялась, говорила, что пошутила, а потом подумала – и согласилась. Решила новую жизнь начать, но желания этого ей хватило ненадолго. – Он вздохнул: – У нас в школе милиции был хороший преподаватель по психологии, большой поклонник Фрейда,
– продолжал Максим. – Так вот: Фрейд сравнивает наши желания и страсти с конем, а разум – с всадником. Мне по долгу службы часто приходилось сталкиваться с людьми, у которых большая проблема с управлением. То ли конь слишком норовистый, то ли всадник никудышный. Пожениться мы так и не успели: у Лизы не было паспорта. Пока мы его восстанавливали, пока заявление в ЗАГС подали, случилась одна история, о которой я рассказывать не буду. Короче, решил я, что с этим надо завязывать, иначе недалеко до беды: я или ее убью или сам вздернусь. Когда, спустя годы, все это отболело и немного забылось, я стал поступок свой считать победой над собой и, даже – стыдно вспомнить – уважать себя стал за волю и разум! А недавно встретил я ее … Лучше бы мне не ехать в тот день трассой. Скатилась моя Элизабет до плечевой шлюхи, которых дальнобойщики берут с собой в рейс. Надоела – высадят где-нибудь  на  трассе,  а  другие  подберут.  Истасканная,
 




передних зубов нет, полиняла, постарела. Упала мне на грудь, плачет пьяными слезами. Понял я тогда, что себя- то я спас, а ее погубил.
– Что было дальше? – робко спросила Ольга.
– Позвали меня – был с опергруппой. Прости меня, что я тебя проблемами своими загружаю, но, веришь, больше поделиться не с кем. Со мной служат отличные ребята, но, если им рассказать эту историю, то вместо человеческого участия услышишь в ответ лишь жеребячий хохот.
Дождь давно закончился и люди стали покидать свои укрытия. Двое юношей, один с волосами ниже плеч, другой, бритый наголо, увлеченно обсуждая концерт Земфиры, прошли мимо. Между тем, Максим довел Ольгу до дома.
– Вот ты и дома, – сказал он с некоторым сожалением.
– А я зайду заодно в магазин, а то в моем холодильнике последняя мышь с голоду повесилась.
– Время половина одиннадцатого, – заметила Ольга.
– Тут за углом недавно открылся круглосуточный. Ольге не хотелось расставаться, Максиму – тоже.
– Пойдем ко мне – у меня дома есть борщ и на второе что-нибудь придумаю.
– От борща не откажусь – давно не ел, – обрадовался Макс. – Только в магазин все равно зайдем: я не привык ходить в гости с пустыми руками.
– Брось ты, у меня дома все есть.
– Не командуй – я не привык, чтобы меня женщины кормили.
– Ты один живешь? – спросила Ольга.
– После смерти отца один. Кому нужен муж, который за мизерную зарплату пропадает на работе сутками?
«Муж из тебя был бы незавидный», – подумала Ольга, но тут же поймала себя на том, что, скребущие душу кошки, куда-то исчезли вместе с сосущим чувством унижения. Вместо него в душе появилось захватывающее ощущение
 




новизны, которое обычно появлялось перед новой влюбленностью.

На весь магазин была одна продавщица, да и та любезничала с немолодым хорошо одетым мужчиной, который опершись брюшком на прилавок, говорил ей что- то вкрадчивым голосом. С сожалением оторвавшись от разговора, продавщица подошла к Максиму. Он выгреб всё из кармана, попросил сначала бутылку шампанского и пачку пельменей, а на оставшиеся деньги купил коробку заварных пирожных.
Спускаясь со ступенек, Максим предложил спутнице руку, она протянула ему холодную влажную ладонь.
– Да ты замерзла совсем. Вот же я бревно бесчувственное, заставил женщину мокнуть под дождем! Прости меня ради бога.
Он сгреб Ольгу в объятья. Она, пряча улыбку, уткнулась в его плечо.
– Какие у тебя приятные духи, – сказал Макс.
– Ты ее и сейчас любишь? – спросила Ольга.
– Кого? Лизу, что ли? Нет, Оля, все это давно забыто.
Просто жаль ее, глупую.
Ольга подумала: «Зря он мучает себя из-за конченой бабы – каждый сам кузнец своего счастья», – но вслух ничего не сказала.
Уже у самого подъезда в кармане Максима раздался резкий звонок мобильного телефона.
– Как ты мне дорог, Сергеич! Ты знаешь, что я с шести утра на ногах? А где Гвоздев? – Максим предпринимал слабые попытки уклониться от внеочередного задания, но понял, что делать нечего, вздохнул и сказал: – Буду через десять минут.
– Оля, прости, но меня срочно вызывают на службу. Там нашему ключицу сломали при задержании – придётся подменить. Давай перенесём обед на завтра. Ты как?
 




Дома Ольга положила пельмени в холодильник. Подержала, раздумывая, пакет с брюшками сёмги. «Денёк выдался, как будто прокатилась на американских горках», – подумалось ей и так же, как после аттракциона, внутри подташнивало. Ольга попыталась вспомнить, когда она сегодня ела и ела ли вообще. Она закрыла холодильник и пошла к себе, по пути заглянула в комнату сына, но Юрка, похоже, уже спал.
Сидя у туалетного столика, Ольга долго разглядывала себя в зеркале. «Страшненькая, вся в брюликах», – вспомнилось написанное её недавним любовником. И хоть она знала, что это обычная зависть лентяя и неудачника, но ей всё равно было обидно, да так, что запершило в горле от сдерживаемых слёз. Зеркало отражало унылое, осунувшееся лицо, но в маленьком твёрдом подбородке, в своенравном разлёте энергичных бровей затаилось упрямство. «А ты заработай себе!», – ответила она неизвестно кому. Из шкатулки Ольга достала кольцо, кулон на тоненькой цепочке,  серёжки  с  бриллиантами  и  надела  все  на  себя.
«Завтра же пойду в ювелирный и куплю колье», – решила она. Выражение лица изменилось мгновенно, в глазах появился победный блеск – она уже представила себя на Костиных именинах в банкетном зале.
В туалетном бачке заурчала вода, наверное, Юрка встал в туалет. И верно, в двери появилась сонная физиономия сына:
– Мам, сегодня бабушка звонила. Говорит, что отец заболел, в больнице лежит.
– Ну, а мне-то что до этого?
– Отчего ты не спросишь, что с ним?
– И что же?
– Проблемы с сердцем. Между прочим, после развода начались.
Ольга резко обернулась:
– Не хочешь ли ты сказать, что в этом я виновата?
 




– Это же ты его бросила, а он вовсе и неплохой был.
– Меньше надо было по чужим девкам бегать!
– Что ему было делать, если ты его не замечала? Ты вообще ничего не видишь, кроме денег и своих побрякушек!
– Вот это да! Я, значит, кормлю его, пою…
– Ага … одеваю, обуваю, – издеваясь закончил сын, и, будто не замечая, что мать замерла с открытым ртом, пошёл к себе. И уже у самой двери в свою комнату, спросил: – Так мы съездим к нему завтра?
– Съездим, – ответила Ольга глухим голосом.
Не глядя на себя в зеркало, она сняла драгоценности и сложила их в шкатулку: «Не заморачиваться, – убеждала она себя. – Не за-мо-ра-чиваться…».