Договор

- Это слишком тяжелая ноша для такого человека, как я, - устало сказал Густав, глядя куда-то поверх старого Альфреда, сидящего напротив него, - я больше не хочу этим заниматься.

Альфред громко закашлялся, сплюнул в темный угол комнаты, сделал большой глоток пива и вдруг произнес тонким, не вязавшимся с его рыхлой морщинистой фигурой, голосом:

- Только псы Господни могут устоять перед Нечистым. Бог не дает нам больше, чем мы можем вынести. Ты и сам знаешь, тут надо, чтоб душа была тверда, а страх не должен подавать совета.

- Да взять хоть последнее дело, - продолжал Густав, - она же совсем девочка. Ей же и десяти лет не было! Худенькая, рыжая, из крестьянских. Пусть в этот раз все можно было утверждать с уверенностью: и признание, и пятно на спине, и падеж скота.

- Падеж скота? – Альфред удивленно приподнял брови.

- Конечно. Это всем известно. Где дьявол, там гибнет и скот, и человек. Аббат Йозеф говорит, что и чуму принес Он. Слуги Его обернулись в женщин, и разнесли мор по свету.

- Так, с этим понятно, - Альфред толстой рукой пригладил бороду, - а призналась эта ведьма в чем?

- Известное дело, в сношениях с нечистым… Так ведь это всегда так, все в этом признаются, чуть не слово в слово. Видно, и вправду, не за горами уже закат мира… Ну и как все обстояло, рыжая эта призналась, да еще и поддакивала всему.

- Поддакивала?

- Ну да. Я спрашиваю: «Нечистый в виде пса приходил?» Да, отвечает. «Христа отвергнуть приказал?» - приказал. И так на все вопросы. А как в подвал церкви ее бросили, костра дожидаться, так она расплакалась, кричать стала, что все выдумала.

- Зачем бы ей выдумывать? Это, верно, ей Враг нашептал, чтоб спасти из огня душу ее. Для себя приберегает.

- Вот, и я так подумал! – Густав замолчал, и уставился на стену, где плясали тени в неверном пламени свечи. Ранние морщины разрезали желтоватое лицо, похожее на старый пергамент.

Скрип старого кресла под грузным телом Альфреда вернул Густава назад.

- Осталось последнее доказательство, - продолжил он, - нужно было найти договор с Нечистым. Без него суд мог мне не поверить, и  я не спас бы эту грешную душу. Ты пойми! – Густав почти кричал, глядя прямо в глаза собеседнику, - я нисколько не сомневался! Ведь все признаки на лицо.

Альфред  тихо кивал, поглаживая бороду. Его лицо ничего не выражало.

- Ты знаешь, - вдруг изменившимся голосом сказал Густав, - она ведь не первая из той деревушки. У них там и женщин то почти не осталось. Лет пять назад, известное дело было. Дюжина ведьм, из которых самой младшей было четыре года, а самой старшей – шестьдесят два, были уличены в сговоре с Сатаной и сожжены на площади. Их мужья и отцы сами загнали несчастных в амбар и послали гонца за Верховным Обвинителем. В том амбаре была и мать этой девки.

- Так получается, мать перед гибелью на костре успела передать дочери свои черные силы! Поцеловала ее, и тем вверила душу дитя дьяволу! Я слышал, так бывает.

- Да, может и так. А может и нет… Так вот, - спохватился Густав, - я рассказывал про последнее доказательство. Сколько я не искал, а все не мог его найти.

- Может, отец ее сжег, чтобы спасти?

- Нет, что ты! Он как узнал, что его дочь ведьма, так проклял сразу! Если он к костру жены факел подносил, что уж про дочь говорить. Проклятый договор как сквозь землю канул! И мне ничего не оставалось…

- Стой! – крикнул Альфред, вставая из-за стола. Обшлатом рукава он задел кружку с остатками пива, опрокинув ее, и кислый неприятный запах ударил в нос. - Я знаю, что ты мне сейчас скажешь. Но лучше замолчи.

- Я не могу больше молчать, - горько усмехнулся Густав. - Как ты и понял, я сам написал этот договор. Подпись Дьявола мне не раз доводилось видеть на предыдущих судах, и подделать ее не составило труда. Только теперь вместо крови ведьмы, была моя кровь. Как ты понимаешь, договор оказался фальшивым, и теперь меня мучат сомнения.

- Несчастный, - на ходу бросил Альфред, - договор настоящий. Дьявол был в ту минуту там, за твоим левым плечом.

Скрипнула дверь, и широкий силуэт шагнул в ледяную темноту, проглотившую его. Сквозь дверной проем с тихим присвистом ворвался апервинд, и пламя свечи, сплясав недолгую хорею, погасло. В свете утренней звезды глаза Густава бледно светились на недвижном лице. Казалось, им овладела какая-то трудная мысль, которую он силится понять, но все никак не может.

Через три дня его сожгли на главной площади по самооговору как слугу Люцифера.