В центре Европы

Введение

Понятие центра Европы (здесь и далее под Европой имеется в виду Евросоюз) определить нелегко из-за крайне изрезанной формы континента. Но, даже если придерживаться чисто географического критерия, Эльзас под это понятие подпадает, поскольку  в нем, например, пересекаются линии, соединяющие периферийные точки: Дублин - с Афинами, Лиссабон – с Вильнюсом, Барселону – с Хельсинки. Кроме того, все столицы Объединенной Европы попадают в круг радиусом 1700 км с центром в Страсбурге; для Берлина этот радиус равен 2300 км; для Парижа – 2100 км.
Но если отойти от чисто геометрического подхода, и вспомнить европейскую историю, то  станет ясно, что в Эльзасе сходились силовые линии самых главных европейских противостояний – через него проходили, и граница Римской империи, и линия Мажино. Даже в Новейшей истории Эльзас четыре раза переходил от Франции к Германии, и обратно.
Теперь поясню, к чему мне понадобилось это небольшое предисловие.
Объехав Европу по ее периферии (  Олег Сенатов. «Я, Европеец,…» Эдитус, М., 1917),
 я теперь захотел побывать в самой ее середине. Поработав с картой и  глобусом, и вспомнив азы европейской истории, я пришел к выводу, что подлинным географическим и геополитическим центром Европы является Эльзас, который и посетил в начале апреля 2018 года, в самый разгар противостояния России и Запада.

Страсбург

Страсбург начинается с собора Нотр-Дам-де-Стасбург (далее Собор), чья вершина видна из любой части города, но который по-настоящему потрясает, лишь, когда впервые  его западный фасад попадает целиком в единое поле зрения – для этого на Собор надо посмотреть сбоку, - с южного направления. Из-за его асимметрии – наличия единственной – Северной - башни, и колоссальной величины  отношения высоты к ширине, он представляется могучим протуберанцем Земли, бросившей вызов Небу. Несмотря на необыкновенную красоту фасада, с его входным порталом, украшенным обильной каменной резьбой, и ажурным окном-розеткой, основное внимание зрителя притягивается к завораживающему зрелищу Северной башни, выполняющей роль колокольни. В ее втором, третьем и четвертом ярусах проделаны окна, захватывающие большую часть поверхности, которые остались не застекленными, из-за чего вся башня просвечивает насквозь. Впечатление ее ажурности необыкновенно усиливается  вертикально структурированным декором: основная роль в нем отведена группам круглых колонн, имеющим отношение высоты к диаметру, большее 100. Колонны поддерживают арочные перекрытия, над которыми возведены  треугольные фронтоны с вписанными в них кругами, увенчанные остроконечными шпилями. Применение такого приема делает колокольню похожей на вязанку каменного хвороста.
Самый высокий, четвертый ярус колокольни, выступающий над основным массивом фасада Собора, является его кульминацией, воплощая идею безудержного стремления вверх. Его периметр – такой же, как у яруса третьего, но его ограничивает не несущая конструкция башни, - высокая  восьмигранная призма, а окружающие ее четыре симметрично расставленные ажурные шестигранные башенки, просвечивающие насквозь; в них размещены лестницы, ведущие на балюстраду, обегающую башню кругом поверху. Именно лестничные башенки придают отделке колокольни характер тонкого кружева, который затем сохраняется и поддерживается в конической кровле, венчающей Собор. Вся ее поверхность составлена множеством вертикальных каменных столбиков, которые бы можно было бы сравнить со сталагмитами, если бы они наверху не  заканчивались  утолщениями, как гвозди. Кровля не сплошная, - она сквозит, и небо просвечивает  как бы сквозь каменную шерстку, образованную каменными гвоздиками, вставшую дыбом, но  не перпендикулярно к основанию, а строго вертикально. В результате силуэт колокольни на фоне неба производит впечатление рисунка пером, состоящего из тысяч не слившихся отдельных тонких линий.
Во время моего пребывания в Страсбурге  я периодически возвращался к Собору, и подолгу разглядывал декор его колокольни; на это зрелище можно смотреть, сколько у тебя есть времени, - оно не надоест никогда.
В интерьере Собора самой большой достопримечательностью считаются астрономические часы, отличающиеся особой точностью, и показывающие положение Земли относительно каждого из тел солнечной системы, но все это звучит слишком абстрактно; гораздо большее эмоциональное впечатление производят троекратное кукареканье петуха, шествие апостолов – они не просто проплывают мимо в проеме окна, но именно шествуют, двигая ногами, и зрелище скелета, отбивающего время ударами по серебряному колокольчику; зрелище Смерти всегда завораживает, как бы по-детски наивно ее ни представляли.
Меня же в интерьере Собора больше всего привлекли витражи насыщенных, ярких тонов, часть из которых относятся к времени постройки Собора – к XII - XIV векам.
Наверху западного трансепта Собора, на высоте 66 метров, находится смотровая площадка, с которой вся  Соборная площадь видна, как на ладони – одним взглядом можно охватить и Роанский дворец, и дом Каммерцеля XV века, как бы облицованный плитками темного шоколада, и черепичные крыши Старого города, и реку Иль. В отдалении светлым пятном выделяется Европейский квартал, в центре которого высится цилиндр Европарламента; выступающие с его поверхности лопасти придают ему сходство с поставленным на-попа пароходным гребным колесом.
Спускаясь с Собора вниз, можно осмотреть детали его внешнего декора вблизи, - например, горгулий, которые, в отличие от своих сестер с Нотр-Дам-де-Пари, - никакие не химеры, а обыкновенные собаки, что для современного человека, пожалуй, пострашней. 
Прежде чем продолжить рассказ о Старом городе, следует упомянуть, что он располагается на острове образованном рекой Иль и каналом Фосс-дю-Фо-Рампар (Fosse du Faux Rempart – «ров обманного укрепления»).
На западной оконечности острова река Иль разветвляется на четыре русла. На образовавшихся в результате трех островках разместился микрорайон под названием Пети-Франс (Маленькая Франция). Раньше дорога через Пети-Франс шла по трем деревянным крытым мостам над руслами Иля, соединявшим три фортификационные башни. В XIX веке крытые мосты были заменены на обычные каменные, но название и башни остались, так что проходящая по дороге улица называется Понт-Куверт (Крытые Мосты). Такое наименование тем более оправдано, что с запада район замыкает плотина Вобана, на которой сооружен двухэтажный павильон, что делает ее похожей на крытый мост.
Пети-Франс является уникальным примером средневековой застройки, пронизанной водой, которая не похожа на Венецию. Все три острова, соединяющие их плотины, и прилегающие к ним набережные Иля плотно застроены фахверковыми трех- четырехэтажными домами, тесно обступающими узкие протоки с быстро текущей водой. Часть из них построены в XVI – XVII веках; здания очень декоративны, и придают этому кварталу неповторимый облик, что привлекает сюда множество народа, особенно вечером. Все свободные площадки, а также террасы и балконы стоящих у воды домов  заставлены столиками кафе и ресторанов, заполненных публикой; раздаются оживленный разговор, смех, гремит музыка, - повсюду царит атмосфера веселья и беззаботности, и совсем не верится, что над миром нависла угроза всеобщей катастрофы.
Название «Маленькая Франция» не случайно, так как Страсбург, на протяжении своей истории много раз менявший подданство, сложился, как город немецко-французский (по-немецки он звучит «Штрасбург»). Так, к востоку от Старого города,  располагается «Немецкий город»  центром которого является поздняя, но довольно выразительная церковь Сен-Поль.
Еще одним районом, пронизанным германским имперским духом, является площадь Республики (бывшая Кайзерплатц), и на которую выходят несколько величественных зданий, построенных в период Прусского господства (1870-1914 годах) в стиле историзма: Рейнский дворец, впечатляющий своим крутолобым куполом, Национальный театр и Университетская библиотека. На площади разбит великолепный парк, в центре которого располагается монумент в память солдат, погибших в Индокитае и Африке (памятники жертвам колониальных войн – большая редкость). Поблизости расположился еще один монумент, сооруженный в 2000 году: на фоне отрезка аркады, сложенного из кирпича, стоит металлическая мужская голова, частично (ниже линии губ) погруженная в землю. Что хотел сказать автор по поводу миллениума, осталось для меня неясным.
Тут уместно вспомнить, что Немецкий город, включающий, также, огромное и помпезное здание Университета, является частью Нового города, поэтому, завершив этот экскурс, вернемся в Старый город по мосту, обрамленному четырьмя колоннами, на которых в вызывающих позах восседают худющие львы–подростки весьма хулиганского, шпанистого вида.
И тотчас мое внимание привлек тонкий высокий шпиль купоросного цвета, пронзающий небо над контуром городских крыш. Устремившись к нему, я вскоре вышел к церкви Сен-Пьер-лё-Жён (протестантской), которая меня привлекла своим эклектическим обликом. По своей композиции она отвечает готическому канону, но по стилю церковь не похожа на храмы Готического Возрождения, которых так много построили в XIX веке, - она обнаруживает влияние архитектуры XX века. Это влияние проявляется в необычности башни, перекрытой крутой двускатной кровлей, ориентированной поперек оси храма, так, что ее фронтон вторит фронтону трансепта, над которым на тонкой ножке возведен еще один дополнительный шпиль. Из кровли колокольни выступает тонкая башенка прямоугольного сечения, имеющая наверху по два окошка с каждой стороны. Сразу над этими окошками начинается очень высокий  и необыкновенно острый шпиль, который и привлек мое внимание к храму. Все эти  особенности превращают храм  в изысканное зрительное развлечение для прохожего-эстета.
Двигаясь дальше по направлению к центру острова, попадаешь на площадь Брогли, на которую выходит Страсбургская опера и на которой расположена целая роща деревьев, превращенных в экспрессионистские скульптуры – в таких масштабах этого феномена нигде, кроме Страсбурга, мне еще видеть не доводилось. Используя какие-то специальные приемы обрезки, деревья самых разных пород полностью лишают кроны, оставляя лишь несколько крупных веток, на концах которых образуются огромные шишковатые наросты. В результате каждое такое дерево напоминает  человека, угрожающего небу руками, сжатыми в кулаки. Если бы в Европе, наряду с обществами защиты животных, имелись общества защиты растений от жестокого обращения,  практика уродования несчастных деревьев была бы исключена.
От площади Брогли по улице Мезанс можно дойти до площади Ль-Ом-де-Фер, («Железного человека»), названной так в честь скульптуры облаченного в доспехи рыцаря, размещенной на фасаде одного из зданий. Она является узловой для линий Страсбургского трамвая (здесь используется сверхсовременный подвижной состав – длинные, прижатые к мостовой многоячеистые гибкие поезда, - быстрые, бесшумные, и очень комфортабельные;  я уже с ними встречался в нескольких европейских городах, и могу констатировать – эти трамваи заметным образом меняют облик Европы). Над площадью сооружен кольцеобразный навес, сильно ее  осовременивший. Этому же способствует расположенное поблизости здание универмага «Прентан», которое своим постмодернистским видом вполне бы подошло для поселка на Луне или на Марсе. Это единственное вкрапление современной архитектуры в Старом городе, состоящем из густой сети узких и изогнутых средневековых улочек и переулков.
Отсюда я перешел на самую просторную площадь Старого города – пляс Клебер, на которой доминирует здание Обетт, построенное в XVIII веке Жаком-Франсуа Блонделем. Оно знаменито тем, что в 1929 году Жан Арп, Софи Тойбер-Арп и Тео ван Дуйсбург декорировали в нем часть помещений в кубистском стиле, претенциозно назвав их «Сикстинской капеллой абстрактного искусства». Сейчас эти интерьеры воспринимаются, всего лишь как памятник эпохе, в которую они были созданы.
На площади Клебер я целый час провел на книжном развале, поистине грандиозном, и очень дешевом: здесь мне повезло купить книжку – Franz Kafka. Erz;hlungen  ( Франц Кафка. Рассказы.) – по смехотворной цене два евро.
С юго-восточного угла пляс Клебер я перетек в широкую Рю-де-Гран-Аркад, по которой, минуя довольно удачную стилизацию под Югендштиль – здание Макдональдс – дошел до площади Гутенберга, в центре которой, контрастом к легкомысленной карусели, с ее белыми лошадками, стоит памятник первопечатнику, с гордостью демонстрирующему прохожим свое выдающееся достижение – отпечатанный лист ин-фолио. В юго-восточном углу площади Гутенберга взор притягивает самый красивый фахверковый дом Страсбурга; его отличает изысканность графического решения, и прихотливый дизайн односкатной кровли. Не остается незамеченным интересное здание Нойбау, построенное в конце XVIII века, в котором некогда располагалась Палата Коммерции и Индустрии; в нем пророчески предвидены некоторые черты архитектуры XX века.
Свернув на Рю-де-Серрюрье, я добрался до второго по своей важности после Страсбургского Собора памятника архитектуры Страсбурга – церкви Сен-Тома. Строившаяся в течение 350 лет, она несет в себе черты Романского стиля и Готики, однако в его экстерьере явно преобладают крупные и простые романские формы. Строгостью своего внешнего облика церковь спорит с буйством эстетической фантазии и декоративной избыточностью Страсбургского собора; нет, она не рвется в небо, но твердо и основательно стоит на земле; возможно, что именно поэтому в церкви разместился не католический, а лютеранский храм.
С пиететом осмотрев орган – на нем играл Моцарт, - я вышел из церкви Сен-Тома, и по одноименному мосту перешел на южный берег Иля, где Старый город издавна обеспечил для себя значительный плацдарм.
Здесь внимание привлекает постройка XVI века - гостиница Кур-дю-Корбо («Вороний двор»). Это – крохотный дворик, окруженный фахверковыми домами, к стенам которых лепятся три яруса галерей, сделанных из потемневшего от времени дерева, между собой соединенных крытыми деревянными мостиками. По общему от него впечатлению в Кур-дю-Корбо наблюдается некоторое сходство со Старым Тифлисом.
Кроме того, мне очень понравилась выходящая на Кэ-де-Пешёр очаровательная церковь Сен-Гильом, как будто сошедшая с картины Утрилло.
Самым удаленным форпостом Старого города является парк  Де-ля-Ситадель, разбитый на территории фортификационных сооружений, построенных Вобаном в 1681 году для защиты Страсбурга с Востока. Ныне верхние площадки обширных бастионов образуют второй ярус парка, множеством каменных лестниц соединенный с ярусом первым, - уютными лужайками, защищенными замшелыми стенами, среди  которых тут и там небо смотрится в меланхолические пруды, в которые превращены крепостные рвы. Такая, двухъярусная структура парка придает ему видимость сильно пересеченной местности, а камень стен и крепостных откосов создает аллюзию на природные скалы. Ранней весной, когда деревья были еще черны и голы, а лужайки уже ярко зеленели, парк Де-ля-Ситадель, ранним утром совершенно свободный от посетителей, выглядел изысканно-романтически, своею атмосферой напоминая пейзажи Каспара Давида Фридриха.
В отличие от южного берега острова Гранд-Иль, где Старый город, форсировав реку, значительно потеснил Новый город, этот последний, наступая с Севера, вышел на левый  берег канала Фосс-дю-Фо-Рампар, и там закрепился. В этой части Нового города осталось лишь несколько старых церквей, например, Сен-Жан, привлекающая взгляд благодаря своей благородной простоте и удачной смотровой очке на мосту Кюсс.
В северной части Нового города тоже есть много, на что посмотреть, например, Египетский дом на улице Женераль-Рапп, 10. Это доходный дом эпохи Югендштиля; в мозаичном панно, охватывающем все пять этажей его фасада, использованы образы древнеегипетского искусства: плоская человеческая фигура, развернутая боком в положении ходьбы, а также стебли, листья и цветы лотоса. Меня же больше всего восхитили крупные черные металлические жуки-скарабеи, украшающие перила каждого из множества балконов, выходящих на улицу. Когда я фотографировал балкон третьего этажа, дверь отворилась, и на него вышел обитатель Египетского дома с ноутбуком в руках, у уселся за маленьким столиком, чтобы подышать свежим воздухом. Он сразу увидел направленный на него объектив, и было очень заметно, что ему приятно быть жильцом дома, являющегося туристической достопримечательностью, – о, вечное человеческое тщеславие! (А ты-то сам лучше что ли?)
В трех минутах ходьбы от уже упоминавшегося моста Кюсс расположена привокзальная площадь. Стометровый стеклянный павильон железнодорожного вокзала Страсбурга, если смотреть на него с юга,  напоминает гигантскую ртутную каплю, растекшуюся в направлении запад - восток; - его закругленные  стены имеют форму менисков.
Еще одним замечательным сооружением современной архитектуры Нового города является здание Музея Современного искусства (Musee d’Art Moderne et Contemporaine de Strasbourg), построенное французским архитектором Адрианом Фэнзильбером на берегу реки, рядом с плотиной Вобана.
Центром композиции является длинный высокой стеклянный павильон с односкатной стеклянной крышей. К нему слева примыкает одноэтажное строение, вмещающее постоянную коллекцию и входной холл. На его крыше стоит изумительная в своей выразительности скульптура – стилизованная фигурка лошади – бесхвостая, на тонюсеньких ножках, с могучей шеей и маленькой точеной головой.
Музей меня поразил своим неожиданным богатством. Здесь можно увидеть: богатейшее собрание уроженца здешних мест скульптора Жана Арпа, скульптуру «Мадам Рекамье Давида» Рене Магрита (напоминаю: на этой скульптуре мадам Рекамье лежит на козетке в закрытом гробу, скроенным под позу, которую его обитательница приняла на картине Давида), музыкальную комнату Кандинского с мозаичными панно, украшающими три ее стены, полотна Гончаровой, Камуана, скульптуры Сент-Фалль, и Макса Эрнста, объект Лавье (пианино, обмазанное акрилом), видео Жана Дезвиля «Макс Эрнст. Неделя Доброты» (вы, наверное, догадываетесь, что добротою там и не пахнет; скорее наоборот).
В залах, предназначенных для искусства конца XX века, меня очень развлекла  инсталляция Анетт Мессаже “Sans legende” («Без легенды»). На полу огромного зала размещены многочисленные (не менее сотни) разнообразных предметов, изготовленных из черненого алюминия. Среди них белеют подушки, которые периодически раздуваются нагнетаемым в них воздухом, потом плавно опадают. Если окинуть инсталляцию общим взглядом, она собой представляет хаотическую композицию черных пятен на светлом фоне. Меня восхитил подбор смотрителя для этого зала; это был очень худой негр с кожей такого черного цвета, что на фоне его лица даже черный костюм, в который он был одет, и его черная рубашка казались недостаточно черными. В результате его черная фигурка, тонкими линиями прорисованная на фоне белой стены, явилась завершением и кульминацией всей этой замечательной инсталляции.
Чтобы покончить с музейной темой, я здесь же кратко остановлюсь на посещении Музея Изобразительного искусства, находящегося в замке Рохан, что располагается на Соборной площади. Его собрание старых мастеров – совсем небольшое, но оно состоит из первоклассных картин. Прежде всего – это жемчужина коллекции  - великолепный Джотто; далее - две малоизвестные картины: одна – Боттичелли, другая – Эль-Греко, и одна из «Данай» Тициана. Есть еще два портрета кисти Сурбарана, и кое-что из Мурильо.
Теперь, наконец, перехожу к самому главному, что меня и привело в Страсбург – к Европейскому кварталу, расположенному в нескольких километрах к северо-востоку от Старого города. В этот район я добрался пешком, следуя набережными Иля, но его описание я начну из центральной точки – места пересечения реки Иль с каналом Марна-Рейн, к которому сошлись все три ветви евросоюзовской власти: законодательная, исполнительная и судебная.
Самой амбициозной из них явилась власть Законодательная – колоссальное здание Европейского парламента подошло почти вплотную к воде, следуя линии берега (осталась лишь небольшая полоска земли, на которой растут сакуры, которые в это время как раз расцвели). Эта грандиозная постройка, носящая имя Главной Европейской Женщины – Луизы Вайсс, - доминирует над ландшафтом благодаря своему масштабу, а также чистоте и простоте формы. Это – гладкая стеклянная стена, изогнутая по форме стрелки при слиянии двух водных потоков, плавно переходящая в две стеклянные плоскости, длительно сопровождающие Иль и канал, причем ее высота постепенно уменьшается от середины (где стена – пятнадцатиэтажная) к ее краям, что, усиливая эффект перспективы, зрительно увеличивает здание.
Из левой стены Европарламента выдвигается остекленный мост, переброшенный через реку Иль. Следуя вдоль него взглядом, упираешься в комплекс зданий разнообразной архитектуры, в которых, как свидетельствует надпись, выведенная  на берегу белым по голубому, размещается власть Исполнительная – Совет Европы. Прежде всего, обращаешь внимание на очень необычное здание  со стенами, наклоненными внутрь. Оно имеет форму сильно усеченной неравнобедренной пирамиды (а еще оно похоже на торт). Это – Дворец Европы (архитектор Анри Бернар; время постройки -1977 год). Справа от него располагается группа зданий темно-коричневого цвета, характеризующихся сложным, сильно изрезанным внешним контуром стен. Как я впоследствии разузнал, эти постройки, предназначенные для Совета Европы, носят имена Уинстона Черчилля, Сальвадора Мадарьяти и Пьера Пфлимлена. Наконец, обернувшись кругом, я увидел постройку весьма затейливой архитектуры – резиденцию Европейского суда по правам человека, к которому я вернусь несколько позже, - давайте сначала вместе с вами обойдем Европейский парламент с севера.
Здание, стену которого я уже описал выше, имеет в плане треугольную форму, и стоит завернуть за его северный угол, как перед тобой открывается его западный фасад, середину которого занимает 60-метровая цилиндрическая башня со стеклянными стенами, на полкорпуса выступающая за пределы треугольника. Особую пикантность башне придают радиальные лопасти, выступающие из стен эквидистантно, и плоские кольца, окружающие ее на разных этажах (они аллюдируют на кольца Сатурна).
В башне находится Главный вход в Европарламент, к которому ведет аллея, осененная знаменем Евросоюза и знаменами всех его 28 членов (пока еще включая и Юнион Джек). Как только я направился к входу, мне наперерез вышел полицейский, известивший меня, что допуск посетителей осуществляется только по пятницам и субботам, и только по заявке, размещаемой через Интернет (я и сам считал, что меня сюда не пустят, - ну и пусть!)
Отдав должное этому знаковому сооружению (Architecture Studio Europe, 1999), я повернул назад, к дворцу Прав Человека, сооруженному Ричардом Роджерсом в 1991 – 1994 годах.
Его фасад образован двумя симметричными цилиндрическими башнями, чьи кровли образованы секущими плоскостями, наклоненными под тридцать градусов к горизонту. Каждый из цилиндров обегает по периметру сплошная линия окон. Башни подняты над землей посредством массивных коротких колонн круглого сечения; башни между собой соединены двухэтажным павильоном со стеклянной стеной. Такая композиция сочетает визуальную оригинальность со строгостью, приличествующей такой институции, как суд. Эти особенности, также, проявляются во втором здании, предназначенном для Европейского суда по правам человека, находящемся справа от шедевра Ричарда Роджерса. Оно отличается карнизом в «японском» духе, и совершенно великолепным угловым крыльцом, кровля которого поддерживается тремя тонкими колоннами, поставленными так, что вместе они образуют римскую цифру VI.
Особый характер данного места подчеркивают многочисленные жалобы на нарушения прав человека, напечатанные крупным шрифтом на плакатах, развешанных на металлических перилах ограждений. Если им верить, то получается, что хуже всего дело с правами человека обстоит в Великобритании. «Англия перерезала мне горло»; «Британия и этот Суд мне отказали. Хуже, чем в Северной Корее» - вот некоторые из десятков заявлений.
Перейдя канал по мосту, я вышел на парадную Авеню-дель-Эроп, по правую сторону которой стоит Дворец Европы, - я его теперь мог хорошенько рассмотреть, - а слева – парк д’Оранжери, где стоит скульптура мэра Страсбурга, которому выпало на долю размещение в городе европейских институций.
Перед входом во Дворец Европы, где проходят заседания Парламентской Ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), наряду с флагами государств-участников, поставлена многофигурная скульптурная композиция; часть изображений людей – предельно реалистические; с ними перемешаны весьма условные фигуры без лиц, -  как я ни пытался найти хоть какую-нибудь трактовку такого представления населения Европы, мне это не удалось.
Мои мысли сместились в сторону обобщения всего мною увиденного в Европейском квартале. Да, это великолепное воплощение идеи Единой Европы, - подлинный градостроительный архитектурный шедевр. Но меня поразило, что здесь нет биения жизни; здесь не клокочет людской поток, который я наблюдал в дублере столицы Евросоюза – в Брюсселе. Бюрократия объединенной Европы манкирует Страсбургом, отдав предпочтение одной из первостепенных мировых столиц. Если бы не группы школьников, которых сюда приводят на экскурсии, около всех этих великолепных сооружений вообще никого бы не было. Нет, сколько не размещай на  трамваях лозунгов: «Страсбург – европейская столица», этим сложившемуся положению дел не поможешь! Страсбург остается провинциальным городом, очень своеобразным и необыкновенно колоритным, городом, к которому прикипаешь душой.

Кольмар

В Эльзасе вторым после Страсбурга по всемирной известности городом является Кольмар – именно его выбрал Вольтер, как место временного проживания, возвращаясь из Пруссии в Париж.
Прибыв поутру, я полтора часа побродил по его узким средневековым улочкам, стараясь проникнуться его духом, и вот какое общее впечатление я о нем вынес.
Если в Страсбурге эльзасская специфика частично размыта даже в пределах Старого города в результате реконструкций XIX – XX веков, то в историческом центре Кольмара она предстает перед туристом в концентрированном виде, так, что аж от зубов отскакивает! Так, 90% всех домов в центре города – фахверковые, что, казалось бы, неплохо, так как экзотично, но самые красочные из них (они расположены в квартале Таннёр - красильщиков) так тщательно отреставрированы, что вызывают подозрения на новодел. Одним словом, в противоречии с достоверностью, основательностью и благородством облика Страсбурга, Кольмар выглядит то ли, как киностудийная декорация, то ли, как уголок Диснейленда. Это почувствовал падкий на китч европейский турист, и эта публика в изобилии толчется на улицах и площадях центра Кольмара.
Но с прохладцей относясь к общему облику Кольмара, нельзя не обратить внимание на несколько его подлинных жемчужин.
На самой просторной, Соборной площади, стоит  церковь Коллежиале Сен-Мартэн, своей массивностью, крупными формами, и строгостью внешнего убранства вызывающая аллюзию на крепостное сооружение. Ее особенностью, также, является большая ширина оконных проемов, что не характерно для Готики, царившей в период ее постройки (1235 – 1400 г.г.). Выразительная в своей простоте колокольная башня, видная отовсюду, собирает город вокруг себя.
Необыкновенно привлекательна церковь Доминиканцев, выходящая на рыночную площадь своим длинным и узким нефом, единственным украшением которого являются узкие и высокие окна, разделенные ребрами контрфорсов. У здания нет ни хоров, обозначенных снаружи ни трансепта, ни колокольни; в ее середине лишь поставлена изящная декоративная башенка, без которой облик церкви был бы монотонным.
Среди гражданских построек интересны два здания: дом Пфистера XVI века и Коифхюс (политико-деловой центр XV века). Главным украшением каждого из них служит восьмигранная лестничная башенка с фахверковой надстройкой наверху, подведенной под шлемовидный купол.
Весьма романтичные виды открываются по обе стороны моста через реку Лаух на улице Тюренн – этот уголок называют Маленькой Венецией, хотя по своему духу он скорее бюргерски-немецкий, нежели венецианский.
Подлинным отличием Кольмара является богатство его живописного наследия, поистине несоизмеримое со скромным масштабом города. Здесь находятся два шедевра мирового уровня, делающих Кольмар всемирно известным.
В музее Унтерлинден, вобравшем в себя  здание бывшего монастыря Доминиканок хранится первый из них, Изенгеймский алтарь – творение Матиаса Готарта Нитарта, именуемого Грюневальдом – выдающимся мастером немецкого Возрождения.
В музее алтарь представлен в виде трех композиций.
Я остановлюсь на главной из них, - на тетраптихе: Святой Себастьян, Распятие, Святой Антоний, Оплакивание Христа.
Распятие и Оплакивание Христа являются изображением физических и духовных страданий, которому по выразительности  нет равных  в истории мировой живописи. Тело Спасителя, изуродованное гвоздями, покрытое язвами, тронутое тлением, – повергают зрителя в ужас созерцания насильственной смерти; особенно потрясают пригвожденные к кресту руки, сведенные судорогой нечеловеческой боли. Позы и лица Богоматери и Марии Магдалины пронизаны столь глубокой скорбью, что вызываемые ею у зрителя эмоции ставят под сомнение возможность смотреть на картину с чисто эстетической точки зрения.
Грюневальд считается одним из предтеч живописи XX века, а именно - немецкого экспрессионизма 1910 – 1930х годов.
Другие семь картин Изенгеймского алтаря, выполненные тем же мастером, уже лишены той эмоциональной силы, которая так потрясает зрителя в Распятии и Оплакивании Христа, хотя это – великолепная живопись, как сюжетно, так и колористически, причем в Вознесении можно предвидеть появление Тернера.
Музей Унтерлинден, между тем, продолжал меня удивлять своим богатством. Помимо старых мастеров – Мартина Шонгауэра, Лукаса Кранаха и Ханса Гольбейна-Младшего, в нем имеется богатейшая коллекция искусства XX, на которое  Грюневальд оказал столь большое влияние. Мне особенно понравились работы Пьера Сулажа, Вилли Баумайстера, Виктора Браунера, редкого в музеях, а также точная копия «Герники» Пикассо, выполненной методом ковроткачества художницей Жаклин де ля Боме.
Особняком стоит небольшая картина Ренуара «Потрет Жозефа Лекёра», которую я никогда не видел в репродукциях, и которая впечатляет изображением человеческой хрупкости и незащищенности.
Второй из живописных шедевров Кольмара мирового значения хранится в церкви Доминиканцев – это алтарная икона «Мадонна Розового сада» Мартина Шонгауэра. Она так названа потому, что Мадонна с младенцем в ней изображена на фоне садовой изгороди, увитой штамбовыми розами. Картина замечательна не только совершенством своей композиции, и изобразительной роскошью – от великолепия складок тоги до красочной передачи природы, - но и выражением лица Богородицы, в тревоге пытающейся провидеть будущее.
Так Кольмар и останется в моей памяти, как особая точка пространства бытования гениальной живописи.

Саверн

О том, что Саверн не может сравниться ни со Страсбургом, ни с Кольмаром по богатству памятников культуры, я, конечно же, знал. Но, так как целью моей поездки был не Страсбург, а все-таки Эльзас, Саверн меня заинтересовал именно, как его «глубинка», - ведь он расположен в сельскохозяйственном районе в 50 км к западу от Страсбурга, у подножья Вогезов.
Комфортабельный поезд, покинув Страсбург, живо помчался по плоской равнине, на которой, тесно прижавшись друг к другу, разместились многочисленные поля, сады и виноградники, мимо деревенек и ферм, близ которых расхаживали стайки гусей – сырья для будущих «нетленных» страсбургских пирогов .(  А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»).
Но вот в пейзаже появились заросшие лесом холмы, и поезд остановился в Саверне. Это совсем небольшой городок (население - 10000 чел.), чья историческая часть состоит из одной площади и одной улицы, но каких! Их не тронули ни реконструкция, ни интенсивная реставрация, и они остались такими же, как сто лет назад, вполне сохранив свой патриархальный вид.
Центральная площадь – Линкорн (Единорога) расположена на правом берегу канала Марна-Рейн; помните, - того же самого, на котором стоит Европейский квартал Страсбурга. В ее центре – в небольшом палисаднике стоит скульптура Единорога, являющегося символом Саверна. На северо-восток от него, упершись боком в канал, широким фронтом раскинулся дворец Рохан – величественная постройка XVIII века, некогда служившая резиденцией епископа Страсбурга, где сейчас разместился местный музей. К юго-западу от Единорога, из-за тесно прижавшихся плечами друг к другу двух,- трехэтажных домиков  выглядывают абсида и увенчанная шлемом башенка церкви монастыря Реколетт (секта ордена Доминиканцев), к которой пристроен уютный клуатр. Если, стоя на площади Линкорн, посмотреть на восток, то в створе переулка открывается вид на массивную башню церкви Нотр-Дам-де-Нативите XV века.
В юго-восточном направлении  от центральной площади в горку поднимается главная улица города – Гран-Рю, выглядящая очаровательно благодаря разнообразию фасадов выходящих на нее маленьких домиков. В них отсутствует стилевое единство; – несколько зданий – фахверковые, а остальные дома их хозяева оформили, - кто во что горазд. Эта эклектичность оставляет впечатление какой-то особенной, легкомысленной праздничности, которая сменяется серьезностью только один раз – когда улица разрывается площадью Дель-Эглиз, на которую выходит величественный западный фасад церкви Нотр-Дам-де-Нативите, снабженной часами с золотыми цифрами и стрелками, которые ей очень к лицу.
По Гран-Рю не ходят туристы – они сюда не приезжают; здесь расположен крестьянский рынок, на котором местные жители, которые все друг с другом знакомы, делают повседневные покупки. Здесь мое внимание привлекла торговая точка одного окрестного фермера, которому для того, чтобы разложить привезенный товар, понадобился лоток длиной метров двадцать. Чего здесь только не было! Любые овощи, что здесь произрастают, салат и прочная зелень (вместе с землею), клубничная рассада, все виды цветов (с корнями и землею), в том числе – изумительные Анютины глазки, которые так и хочется расцеловать в их уморительные рожицы!
В надвинувшихся на Саверн Вогезах  находятся руины нескольких средневековых замков, и я поспешил покинуть город, чтобы направиться к самому знаменитому из них – замку О-Барр.
Мой путь лежал по асфальтированной дороге, серпантином взбиравшейся на вершину холма через густой смешанный лес, еще по-зимнему голый, за исключением здешних елей, заметно отличающихся от наших более светлым оттенком зеленого цвета, формой иголок (они – плоские) и размещением иголок на ветках (они располагаются в плоскостях, параллельных земной поверхности, - как листья на стеблях папоротников). Издали - елка, как елка, а ближе подойдешь, – вроде, какое-то другое растение.
По мере моего подъема город постепенно отступал в долину, превращаясь в россыпь мелких домиков,  а меня со всех сторон обступали высокие пологие холмы, сплошь покрытые густым лесом, который весной оставался преимущественно черным, оправдывая свое имя – Шварцвальд.
 Но вот подъем закончился, и я вышел на вершину, и мне предстало удивительное зрелище: цепочка выветренных  скал причудливой формы, напоминающих объеденные с краев куски слоеного пирога; были они того же розового цвета, что и Страсбургский собор – это был тот самый песчаник, из которого здесь сложены все храмы. На плоских вершинах этих скал виднелись фрагменты стены, руины башен и прочих крепостных построек замка О-Барр; к ним вели крутые лестницы, с которых можно окинуть взглядом живописные окрестности, - северные предгорья Вогезов. Да и сам замок отсюда представляет интересное зрелище; его, правда, основательно опошлил построенный в скалах роскошный ресторан.
Поэтому, чтобы подправить впечатление, я направившись к замку Герольдштек, который заявил о себе посредством крепостной башни, выступающей из леса на вершине соседнего холма.
По дороге мне попалась станция оптического телеграфа (сообщения передавались по принципу семафора, - знаками, которые считывались на аналогичной станции, расположенной в десятках километров отсюда, в пределах прямой видимости, являлись положения металлических рычагов наверху круглых башен). Работа этого предшественника электрического телеграфа описана в романе Дюма «Граф Монтекристо».
Взойдя по тропинке, пробирающейся через густой лес, я вскоре вышел к руинам замка Герольдштек, имеющим естественный, не испорченный реставрацией вид. Его стены, сложенные из  грубо отесанных камней, и полуразрушенные башни великолепно смотрелись на фоне замшелых скал. Здесь, я, наконец, почувствовал медленность Времени, и понял значение слов «древние камни Европы».
На обратном пути меня охватило ощущение, что я нахожусь в самом средоточии Эльзаса, и, таким образом, в самом сердце Европы, - оно находится не в ее космополитических мегаполисах, а здесь – в Вогезских лесах, где сохранились живая природа, и где, как можно вообразить, сельское население еще не забыло старые обычаи. Я, таки, достиг цели своей поездки - Центра Европы!
Эта догадка подтвердилась, когда я посетил музей Саверна, размещенный в замке Рохан. Вся его экспозиция состоит из архива Главной Европейской Женщины – Луизы Вайсс, - выдающегося политика, журналистки, видной представительницы феминистского движения, чьим именем названо здание Европейского парламента. Хотя она родилась в Аррасе, все документы о своей яркой и продолжительной жизни, охватившей не одну эпоху Новейшей истории, она завещала Саверну, где лежат корни ее семьи, и это говорит о том, что она поняла выдающееся значение это места, ставшего знаковым для истинного европейца, и это смог почувствовать даже я – европеец периферийный.
Когда день подходил к концу, я вспомнил, что, помимо Страсбургского собора, в архитектуре Эльзаса первостепенная ценность придается церкви Аббатства Мармутье XI века, и решил посетить одноименный городок, расположенный в десяти километрах от Саверна. То, что я увидел, превзошло мои ожидания; - церковь является подлинным шедевром романской архитектуры. Мысленно сравнив ее с самым знаменитым романским храмом – Майнцским собором, я в ней нашел ряд сравнительных достоинств. Значительно уступая своему старшему собрату в масштабе и величии – собор в Майнце напоминает целый город – церковь в Мармутье выигрывает в изяществе и совершенстве формы. Ее западный фасад, осененный тремя башнями – две маленькие восьмигранные глухие - на первом плане, и большая четырехгранная, отступившая назад, глазастая (с ее фасада на тебя смотрят четыре выстроившихся в ряд, больших внимательных окна),– это настоящая поэма в камне. Полтора часа, что я прождал обратного автобусного рейса, я провел в созерцании храма, и он отпечатался в моей памяти, как образ совершенства.

Фрайбург

Учитывая маргинальное положение Эльзаса, где сложно взаимодействовали две европейские культуры, мне захотелось его сравнить с юго-западным уголком Баден-Вюртемберга ФРГ, лежащим по другую сторону Рейна (раньше мне там побывать не доводилось). Мой выбор пал на университетский город Фрайбург, ведущий свою историю из Средневековья, богатый памятниками архитектуры, и расположенный всего в 18 километрах от французско-германской границы.
Раньше Фрайбург был соединен с Кольмаром тридцатикилометровым участком железной дороги, но во время войны мост через Рейн был разрушен, и не восстановлен до сих пор, поэтому, чтобы попасть из Страсбурга во Фрайбург, переехав через Рейн, нужно сделать пересадку в Оффенбурге; - там я сел на поезд назначением в Базель. За окном пробегала тщательно возделанная равнина, - такая же, как в сельскохозяйственных районах Эльзаса, разве что плотность населения здесь была намного выше.
Через полчаса езды поезд сделал остановку во Фрайбурге; сразу по выходе из вокзала я оказался в его историческом центре, втянувшись в густую сеть узких средневековых улиц, застроенных фахверковыми домами, хорошо знакомых по Эльзасу. Однако, в отличие от Страсбурга, здесь они выглядели новенькими с иголочки, что объясняется очень просто: во время войны город был разрушен англо-американской авиацией до щебня, и все его постройки, кроме чудом сохранившегося собора, – это новодел, но очень качественный. Именно поэтому и каменные мостовые, и каждый дом – все ровненькое, аккуратное, умытое, сверкающее свежей покраской, свеженькое, как огурчик, веселенькое и радующееся жизни, в отличие от Страсбурга, на котором отчетливо видна облагораживающая его патина прошедших веков.
 Как и города Эльзаса, Фрайбург стоит на реке – притоке Рейна Драйзаме. Кроме того, через город протекает узкий канал, частично забранный в подземный туннель. Но, посчитав, что Фрайбургу этой воды недостаточно, городские власти создали систему мелких канавок с быстро бегущей водой, проложенных вдоль центральных улиц на уровне мостовых. Конечно же, эти рукотворные ручейки выполняют лишь декоративную функцию, но некоторые обитатели Фрайбурга их приспосабливают для собственных нужд. Например, пока хозяин обедал за столиком кафе, выставленном на центральной площади, его рыженький песик, чтобы ему не было жарко на солнцепеке, коротал время, наслаждаясь прохладой воды в протекавшем рядом арыке – он в нее обмакнул свой хвост.
Приглядываясь к публике на улицах Фрайбурга, и сравнивая ее с эльзасцами, я неизменно убеждался, что это – один этнос. Светлые волосы, голубые или серые глаза, круглые, серьезные лица; одним словом, и те, и другие – это одна из разновидностей немцев (немцы, населяющие Пруссию, не похожи на этих). Хотя при переезде через Рейн немецкий язык резко сменяется французским, это – сравнительно новое явление: еще двадцать лет назад подавляющая часть эльзасцев говорили на диалекте немецкого языка. Сейчас такого не услышишь: агрессивная политика правительства по продвижению французского языка привела к тому, что немецкий в Эльзасе сохраняется только в топонимике (названия населенных пунктов пишутся на двух языках), и в фамилиях его жителей – они по преимуществу немецкие.
Продолжая сравнения Эльзаса и юго-западной части Баден-Вюртемберга, следует заметить, что, несмотря на то, что и Страсбург, и Фрайбург – университетские города, их население выглядит провинциальным. Это проявляется и в темпе жизни, выглядящем замедленным по сравнению со столицами, и в бурных проявлениях чувств, которыми сопровождаются встречи родственников и знакомых (кажется, что все со всеми знакомы), и в слабой, если сравнивать  с космополитическим Франкфуртом, распространенности знания английского языка. С этим я столкнулся в Страсбурге уже при вселении в гостиницу: девушка, встретившая меня на рисепшене, знала лишь одну-две английских фразы; дальше – ни бум-бум. Когда я убедился, что это – скорее правило, чем исключение, (даже в Макдональдсе), - пришлось мне перейти на свой корявый французский. То же самое - во Фрайбурге: на обращенную к ним английскую речь энергично отрицательно крутили головой не только прохожие, но даже и смотритель музея Современного искусства! Приходилось прибегать к моему чудовищному немецкому.
Эти особенности населения двух соседних регионов я объясняю тем, что оно урбанизировано сравнительно недавно, и в нем слишком еще сильны крестьянские корни. Как-то, приобретя себе на обед в маленьком магазинчике большой французский сэндвич (он эквивалентен нормальному обеду), я поинтересовался у продавщицы – женщины с лицом шонгауэровской мадонны, принято ли в Страсбурге есть бутерброды на ходу, - или это считается неприличным? Как было видно по лицу моей визави, она в моих словах, видимо, подозревала какой-то подвох, и с чисто крестьянской упрямой уклончивостью глядя мне в глаза, так ничего и не ответила. В предельно урбанизированной, бойкой на язык Европе, такое поведение - редкость.
Провинциальный характер Фрайбурга обнаружился в такой уличной сценке: в пешеходной зоне одной из центральных площадей легковой автомобиль не уступил дорогу мужчине старших средних лет, и он стал громко, на всю округу, поносить ее водителя. Водитель, молодая женщина, выйдя из машины, вступила со стариканом в перепалку, соревнуясь с ним в громкости голоса и силе выражений. Так они развлекались минут десять, пока не надоело; я пожалел, что плохо понимаю разговорный немецкий – в этом обмене репликами наверняка было, что послушать!
Как в Страсбурге, так и во Фрайбурге, - много чернокожих мигрантов, кроме того, в первом – заметно представлены арабы (они обращают на себя внимание благодаря традиционной мусульманской женской одежде).
Попутно с этнографическими наблюдениями я знакомился архитектурой Фрайбурга, которая в первую очередь представлена собором  XIII – XV веков – Мюнстером. Он уступает Страсбургскому собору в том, что касается масштаба и богатства внешнего декора, но в верхних ярусах его колокольни обнаруживается благородство и красота силуэта, подчеркнутые их прозрачностью на просвет – и восьмигранная башня, и венчающий ее высокой шатер - выполнены из тончайшего каменного кружева.
Алтарные иконы, выполненные Хансом Бальдунгом Грином, великолепно вписаны в храмовый интерьер. Собор хорошо освещен через большие окна с красочными витражами, некоторые из которых датированы XIV веком.
На Соборную площадь выходят еще несколько исторических зданий, среди которых - барочный Архиепископский дворец, и Кауфхаус - ярко-красное здание постройки XVI века, где некогда размещалась торговая гильдия. Благодаря галерее, идущей вдоль его фасада, двум эркерам, подведенным под  ошпиленные конические кровли, расположенным по его углам, фигурам рыцарей на его фасаде, а также крутой односкатной крыше, Кауфхаус вносит в визуальный облик площади элемент веселой игры. а Альте Вахе (Старая Караульня), напротив, пленяет зрителя своим чинным видом.
Помимо Соборной площади, многочисленных туристов (Фрайберг – центр внутреннего туризма) привлекает  Ратушная площадь, на которой стоят две ратуши (Старая и Новая), церковь Мартинскирхе XIII века, и Хаус-цум-Валфиш (Китовый Дом), в котором в 1529 – 1531 годах, после его изгнания из Базеля, жил Эразм Роттердамский, (провидчески  написавший «Похвалу глупости»).
Осмотрев эту площадь, я отказался от восхождения на гору Шлоссберг, надвинувшуюся на Фрайбург с востока, а приступил к детальному изучению Альтштадта (Старого города), руководствуясь экскурсионной картой. И тут для меня возникло неожиданное препятствие: многие улицы были перекрыты в связи с проведением массового городского забега. Люди разного возраста – от молодых людей до глубоких старцев, одетые в самые разнообразные спортивные костюмы, бежали с сосредоточенным видом, как будто исполняя важный общественный долг. К груди каждого был прикреплен номер (самое большое число, которое я увидел, было около 25 тысяч – довольно много для города с населением 200 тысяч человек). Пересекающие беговую трассу улицы были перекрыты переносными металлическими загородками, около которых стояли полицейские, одетые в куртки салатного цвета. Они следили за тем, чтобы обычные, вроде меня, прохожие не смели перебегать дорогу перед участниками кросса. Это было оправдано, пока они еще бежали сплошным потоком, но представители власти продолжали чинить нам препятствия, когда поток уже превратился  в тоненькую, прерывистую струйку, и даже тогда, когда от него остались отдельные, еле-еле трюхавшие, запыхавшиеся бегуны, каждого из которых полицейские встречали громкими аплодисментами, знаками приглашая последовать их примеру собравшихся на тротуарах зевак. Кроме отмобилизованных полицейских, для поднятия духа участников кросса во многих местах маршрута использовались джаз-оркестры, от чьей громогласной игры аж закладывало уши.
Да, единство этноса в этом уголке Европы - очевидно, но культуры-то по обе стороны границы - разные! И когда я сравнивал Францию  и Германию, мне все больше приходило на ум, что свободолюбивые французы никогда бы не согласились на такой коллективизм, на такую упертость, какие продемонстрировали немцы хоть бы на примере городского кросса. Но и в других отношениях, как мне показалось, во Франции обнаруживается большая широта натуры, чем в Германии.
Зато в Германии порядка больше. Во Фрайбурге за ним смотрят много полицейских, тогда как на улицах Страсбурга я их вообще не видел. Силы правопорядка в центре последнего были представлены солдатами в боевой экипировке, расхаживающими группами по два-три человека, держа наготове автоматы, с дулами, приспущенными к земле. Если всмотреться в убитые скукой лица этих молодых парней, многие из которых – чернокожие, становится не по себе от мысли: что будет, если этот вооруженный до зубов юнец вдруг потеряет самообладание!
Несмотря на то, что Фрайбург был повсюду перегорожен, все же мне удалось осмотреть его главные достопримечательности: сторожевые крепостные башни - мощную Мартинстор и элегантную Швабентор; старейшую в Германии гостиницу Цум-Ротен-Бэрен (У Красного Медведя), чей фасад розового цвета украшен геометрическим рисунком; экспрессионистский монумент всадника на площади Бертольдсбрюннен; здание музея Аугустинер; Старый Университет с Университетской церковью, чей патриархальный вид контрастирует с постмодернистской Университетской библиотекой, напоминающей кусок антрацита; городской театр – памятник Югендштиля; Археологический музей, занимающий ложно-готический Коломбишлоссле, похожий на венецианские дворцы; здание Старого суда; Карнавальный музей, разместившийся в старейшем жилом доме, построенном в 1303 году.
Оставшегося после этого времени мне хватило только на посещение фрайбургского музея Современного искусства, которой, не в пример такому же музею в Страсбурге, выставил совсем небольшую экспозицию живописи XX века – по одному полотну Макса Эрнста, Кокошки и Пехштайна, два – Макке, и три – Аккермана (правда, все они – отличного качества). Кроме того, здесь демонстрировали видеоарт (его название и автора я не записал) на актуальную тему – о двух конкурирующих группах террористов, пытающихся захватить фуникулер, и все это предсказуемо кончается катастрофой. Мое появление вызвало небольшой переполох – видимо, я в тот день был первым (и единственным) посетителем, и вокруг меня суетилась вся смена из шести музейных сотрудников. Мне это так понравилось, что я никак не хотел уходить. В результате, полагая Фрайбург маленьким городком, я просчитался, едва не опоздав на поезд, которым собирался вернуться в Страсбург – я уже по нему успел соскучиться. Пришлось передвигаться почти бегом, через каждые пять минут взывая к прохожим: “Entschuldigung, bitte, wie man geht zum Hauptbahnhof?” ( «Извините пожалуйста, как пройти к вокзалу?» (нем.))  Откуда что берется: когда приспичит, то и по-немецки заговоришь! А главное, - меня ведь понимали, охотно отвечая: “Gehe geradeaus!”  («Идите прямо!» (нем.))

Заключение

Подводя итог своей поездке в Эльзас, я хочу затронуть вопрос об отношении к русским на фоне антироссийской кампании, развязанной на Западе в 2017 – 2018 годах. (Первую вспышку враждебности по отношению к себе, как россиянину, я наблюдал сразу после украинских событий 2014 года в Италии, Швеции и Норвегии).
На этот раз я ничего подобного не заметил. Конечно, реакция на сообщение о стране моего происхождения была не такая, как если бы я сказал: «Я – аргентинец», или: «Я – серб», но за мимолетным замешательством следовало подчеркнутое проявление приветливости: “You are welcome!”   ( «Мы вам рады!» (англ.)).
Иногда я сам провоцировал своих визави. «Я – ужасный русский, кого никто не любит!» - отрекомендовался я как-то в железнодорожной кассе. «Ну, что Вы!» – был ответ – «Вы же – не Путин!» Притом меня ни разу не спросили о моем отношении к Путину, как если бы они об этом были хорошо осведомлены сами.
Несмотря на показное дружелюбие, в глубине души я в нем, видимо, все же сомневался, что не могло однажды не вылезти наружу.
В Страсбурге я жил в трехзвездочном отеле Apart’City Strasbourg, расположенном в самом центре, рядом с музеем Современного искусства. В мое распоряжение была предоставлена большая комната с полностью оборудованной кухней, включая комплект посуды и ножей-вилок, по цене крохотного номера в Лондоне (да еще с удобствами в коридоре). Своей гостиницей я был очень доволен, - вот только в моей комнате не проводили уборку ни в первый, ни во второй, ни в третий день проживания. Мне это было безразлично, пока я вдруг не заподозрил, что в гостинице решили: - мол, русский и без уборки обойдется! Мне стало обидно за державу, и я пошел на рисепшн выяснять отношения. Там сидел молодой парень, хорошо говоривший по-английски.
- Видите ли, мой номер уже третий день не убирают – пожаловался я
- Таковы наши правила – сказал рисепшенист – мы проводим уборку только один раз в неделю.
- Поймите меня правильно – сказал я с облегчением от того, что отпала необходимость качать права – меня такой порядок даже устраивает, так как никто не заходит в мое временное жилище, нарушая его приватность; просто за долгие годы моих путешествий я в первый раз сталкиваюсь со случаем, когда ежедневная уборка номера исключена. Вы – первооткрыватели нового гостиничного ноу-хау.
Мой визави рассмеялся весело и добродушно. Мы с ним расстались в отличном настроении; очередной конфликт между Россией и Западом не состоялся.

                Апрель 2018 г.