Забыть не могу. 13 Вера

Мама сидела на полу в мастерской и разбирала свои карандашные наброски. Она разложила их вокруг себя, брала то один, то другой, и долго рассматривала, перекладывая и группируя в только ей понятном порядке. Вера застыла на пороге, наблюдая за ней. С самого ее детства мама рисовала, даже в ущерб общению и играм с ней. Бывало, придет с Верой на детскую площадку, сядет на лавочку с блоком бумаги и рисует все подряд — детей, собак и кошек, голубей, цветы, железные качели, песочницу с забытыми ведерками и совками... А соседские мамочки шепчутся за спиной: «Малевич». Подругами она так и не обзавелась, осталась для всех чужой — «приезжая».
Вера подошла и села рядом с матерью на пол. Она вытянула первый попавшийся рисунок из пухлой картонной папки с матерчатыми тесемками — отец со спины с трубкой еще дискового телефона, прижатой к уху, и почему-то в клетчатой плиссированной юбке, как у японских школьниц.
— Мам, — Вера протянула рисунок матери, — а если бы папа не приехал тогда в Евпаторию, вы бы и не познакомились.
— Он бы приехал в следующий раз.
— А ты уже тогда знала, что вы будете вместе?
— В тринадцать я все знала наверняка, — мать шумно выдохнула. — В шестнадцать — думала, что ничего не получится, что он забыл давно. В восемнадцать я даже встречалась с другим парнем. А в двадцать три я вязала Эду свитер.
— А сейчас?
— А сейчас полночь... — мать посмотрела умоляюще.
— Ты все еще хранишь его письма?
Она улыбнулась и закивала:
— Он был хорошим мальчиком, любознательным, строил планы... — мать погладила Веру по руке.
— Планы?
— Он хотел больше всех, и больше всех получил — все, как планировал. Мы с тобой тоже часть его плана.
— Что ты собираешься делать с рисунками? — Вера силилась разглядеть запечатленные матерью моменты, но слезы отчего-то застили обзор, приятно холодя уголки глаз.
— Это все нужно сжечь, — сказала мать спокойно.
— Нет... Ты же не серьезно?
— Поможешь мне? — она подала Вере зажженную зажигалку. — Давай вместе, это весело!
Завибрировал телефон. Вера сморгнула и вдруг оказалась в темноте. Она механически протянула руку вверх и нащупала телефон на прикроватном столике, включила и проверила — ни входящих звонков, ни сообщений. Зоркий проснулся и начал облизывать ей щеку. Она погладила его и спустила в коробку у кровати. В глубине квартиры слышались какие-то шорохи. Вера встала и пошла посмотреть. Дверь в комнату матери, которую принято было называть мастерской, оказалась чуть приоткрыта. Там горел свет. Вере стало холодно и неуютно. Она толкнула дверь. Мать сидела на полу и перебирала свои рисунки.
— Ты чего не спишь? — спросила она, оглянувшись.
Вера молча наблюдала за ней, пытаясь сообразить, спит ли она сейчас, или спала до этого.
— Это я тебя, наверно, разбудила, — мать отложила набросок, на котором отец говорил с кем-то по телефону. Выглядел он как обычно, в брючном костюме с расстёгнутой верхней пуговицей рубашки и неровно свисающим галстуком.
— А ты тут чего делаешь? — спросила Вера хриплым со сна голосом.
— Да вот решила немного убраться. Уснуть не могу. Папа сегодня опять не пришел. Ты в порядке? Голова не болит?
В голове было ясно, и это пугало Веру сильнее приступа. Мать заметила ее замешательство и быстро поднялась.
— Я просто думала, уже утро, — спохватилась Вера. — Пойду досыпать. Завтра в школу.
Вера еще долго лежала в кровати без сна, припоминая каждую деталь странного видения. Ощущения были слишком реальными — цвета, детали, ее собственные мысли логичные и стройные. Таких снов не бывает. Хотя мама, конечно, никогда бы не предложила устроить дома пожар. Или?.. Больше всего Веру смутило, что, войдя в мастерскую, она обнаружила мать, сидящей в той же позе, что и во сне. Она рассматривала свои работы, и взгляд ее в первую секунду показался почти безумным, будто опять предлагал: «Давай вместе, это весело!»
……
Половина класса отсутствовала. На уроке истории попросили самостоятельно прочитать параграф и письменно ответить на вопросы из учебника, но в конце занятия никто не потрудился собрать листки с ответами. Всеобщее уныние обволакивало, саднило в легких, как едкий дым. Вера решила уйти с уроков. На лестнице ее догнал староста Селиверстов. Накануне, в церкви Вера его не заметила, хотя, обычно, тот никаких общественных мероприятий не пропускал. Если похороны вообще можно было назвать «общественным мероприятием». Вере стало стыдно за такие мысли, а еще за то, что она невольно подумала о Селиверстове, как о слабаке. Ведь она и сама решилась в последний момент, опоздала, пришла не одна, как все, а с папой. А староста все эти дни ходит с таким лицом, будто и его приговорили. Что у парня на душе, никому дела нет. Ведь на месте Стаса в тот злополучный день на спортивной площадке мог оказаться любой парень из их класса, и хоронили бы теперь его.
Селиверстов виновато посмотрел на Веру. Его красный, опухший от частых сморканий нос, шелушился.
— Ты еще не сдавала? — спросил он тихо.
— На что? — удивилась Вера.
Похороны прошли. Праздники еще не скоро, да и какие теперь праздники?
— На подогрев, — пропищал староста и оглянулся.
— А это что за фигня такая? — Веру бросило в жар. Она вспомнила странное сообщение с угрозами в социальной сети.
— Я просто собираю, я тут ни при чем, — плаксиво проблеял староста. Вера заметила, что дужка его очков сломана и перемотана прозрачным скотчем, а на шее, возле уха алое пятно. Отчетливое понимание происходящего обрушилось на Веру разом.
— Это ты украл деньги из учительской? — спросила она, стараясь избежать обвинительных интонаций.
Селиверстов дернул подбородком, сорвался и побежал вниз по лестнице.
Вера достала телефон и запустила мессенджер. Сообщение висело в топе. Вера перечитала его еще раз. На принятие решения ушло несколько минут.
«Каковы могут быть последствия? А как ты думаешь?» — спрашивала она себя. Вчера они похоронили Стаса, а завтра, если староста не соберет достаточно денег, хоронить, возможно, будут его. А, может быть, даже ее, если она сейчас пойдет и расскажет все директрисе. Та наверняка вызовет полицию, будет громкое разбирательство, соберут родителей, будут долго обсуждать. А чем поможет это Селиверстову? А всем остальным ребятам? Они тоже в опасности. Но ведь у взрослых должны быть какие-то способы повлиять на ситуацию. Мама всегда говорила, если у нее, Веры, возникнут серьезные проблемы, она не должна бояться поговорить с ней. Что бы ни было, мама постарается понять, принять и помочь, пусть это будет самый гнусный и мерзкий проступок, Вера не должна боятся попросить помощи, потому что «взрослые на то и взрослые, чтобы решать проблемы детей». Так она и сказала.
Вера спустилась на первый этаж и решительно постучала в кабинет директора. Секретарь пустила ее к Рите Алексеевне без лишних вопросов. Вере Лиц в такой малости не отказывали.
— Верочка, как твои дела? Как самочувствствие? — всегдашняя любезная настороженность директрисы раздражала.
— Все в порядке, спасибо, — ответила Вера сухо. — Рита Алексеевна, я бы хотела сообщить об одном инциденте, — она достала телефон и быстро открыла мессенджер с сообщением.
— Что такое? — наигранно заволновалась директриса.
— Вот, посмотрите.
Рита Алексеевна взяла протянутый телефон. Ее зрачки, привыкшие к скорочтению, метнулись по строчкам с угрозами.
— Это, должно быт, чья-то глупая шутка, — она вернула телефон, слащаво улыбаясь. — От кого это сообщение?
— Я не знаю. Никакой информации о пользователе нет. Видно, кто-то специально завел.
— Верочка, я понимаю, — директриса сложила руки в замок на столе, демонстрируя, что ради Веры, а точнее ее отца, она готова проявить терпение, —  сейчас все мы переживаем непростые времена. Вас испугали эти глупости...
— Глупости?
— Ну, конечно! Подростки бывают жестокими, вы и сами это прекрасно знаете, — она изобразила страдающую мину.
— Рита Алексеевна, это все не шутки. Учитывая, что случилось со Стасом...
— Верочка... — директриса встала, подошла к Вере и усадила ее рядом с собой в конце длинного стола для совещаний. — Стас оказался в нашей школе совершенно случайно, — заговорила она доверительно. — Семья не самая благополучная. Учился неважно. Дружил непонятно с кем. Мне говорили, что он знал этих ребят, которые на него напали. Видно, там был конфликт. Но мы такого больше в наших стенах не допустим. У нашей школы совсем другая репутация. На этой недели мы устанавливаем на входе в школу турникет. Все учащиеся и педагоги получат именные пропуска. Я выбила в администрации ставку для еще одного охранника, а если будут спонсоры...
— Я считаю, что Стас оказался случайной жертвой, — Вера тяжело сглотнула, чувствуя тошноту. Ее голос задрожал. —  На его месте мог оказаться каждый. Я была в тот день на трибунах и лично видела, как все происходило.
— Да, если бы хоть кто-нибудь догадался вовремя вызвать полицию, трагедии можно было избежать, — вздохнула Рита Алексеевна, уперев взгляд в стену.
 Вере перестало хватать воздуха от возмущения.
— Селиверстов попросил у меня сегодня сдать деньги на подогрев. Мне кажется его избили. Я боюсь, что с ним могут обойтись, как... — заикаясь и чувствуя, что сейчас расплачется, проговорила Вера.
— Что за подогрев? — в интонациях Риты Алексеевны не слышалось и толики сострадания.
— Его заставляют. Наверняка угрожают...
— Верочка, не волнуйтесь, вам вредно. А с Селиверстовым я разберусь. Поверьте, здесь вам ничего не угрожает, — директриса встала и пошла на свое место во главе стола. —  Возвращайтесь на урок.
Из глаз Веры покатились слезы. Ей хотелось кричать и топать ногами, перевернуть стул и разметать ворох бумаг на столе у Риты Алексеевны. Она сжала кулаки.
— Наташа, — позвала директриса, нажимая кнопку селектора, — проводите Веру в класс.
…...
Ни в какой класс Вера не пошла. Ее душила такая лютая злоба, что она не удержалась и позвонила отцу.
— Забери мои документы! — кричала она бессвязно в трубку. — Плевала я на вашу репутацию!
Отец не понимал, просил не волноваться, пытался добиться, где она сейчас и требовал идти домой. Обещал во всем разобраться. В трубке слышались потрескивания и странное шуршание. Потом незнакомый женский голос глухо и недовольно сказал: «Эдик, ну, что опять?» Вера сбросила вызов. У нее разболелась голова, она чувствовала, что приближается очередной приступ.
Вера вышла из школы и, пошатываясь, отправилась домой, но ее окликнули. Сзади в распахнутой куртке и без шапки стоял Селиверстов, его щеки на холоде раскраснелись.
— Я не хотел... — он умоляюще посмотрел на Веру.
Вера порывисто вернулась, вытащила из карманов все деньги, даже мелочь, что была с собой, и отдала ему. Егор Селиверстов стоял с протянутыми рукам, с ладонями полными мелких купюр и монет, и дрожал всем телом.
— Прости, — пролепетала Вера и обняла его. — Прости!
…...
Приступ случился дома, при маме. Та крепко держала Веру, гладила по голове, давала лекарство. Когда все закончилось, вернулся отец. Мать с порога отвесила ему звонкую пощечину, а потом разрыдалась.
— Что-то случилось в школе. Пришла сама не своя... — доносились всхлипывания мамы. — Кто-то обидел, и сразу приступ. Нужно отвезти в больницу.
На ходу скидывая пальто и не разуваясь, отец прошел в комнату к Вере. Она, услышав стук его каблуков по паркету, отвернулась к стене и закрыла глаза. Эдуард Рудольфович сел на край кровати, мягко дотронулся до плеча дочери. Вера отдернулась, поздно сообразив, что теперь не получится притвориться спящей.
— Ну, может, расскажешь, какие документы нужно забрать, и при чем тут репутация? — тихо спросил он.
Вера попросила подать ей телефон. Она отыскала сообщение с угрозами и показала отцу со словами:
— Я сообщила Рите Алексеевне, хотела помочь... А вместо этого получился донос, — в уголки глаз опять набежали слезы. — Она сказала, что разберется с Егором. Его избивают, вымогают деньги! — Вера приподнялась на подушке.
Отец сдержал ее, заставил лечь. Пожевывая затвердевшими, напряженными губами, он внимательно прочитал сообщение, потом порывисто встал и вышел из комнаты, забрав Верин телефон с собой. Было слышно, как он выхаживает по кабинету за стеной и говорит что-то быстро, эмоционально, но неразборчиво. Вера надеялась, отец позвонил в школу и этот его выговаривающий тон предназначается директрисе.
«Пусть эта тварь с дорогим маникюром и загаром из солярия запихает свою репутацию в одно место!» — злорадствовала она.
Но потом отец заговорил громче, и Вера поняла, что месть ее не осуществилась. На том конце была явно не Рита Алексеевна.
— Что значит отказывается! Надавите, пообещайте сделку. Пацану тринадцать! Ну, конечно, косвенные… А какие еще?! Сёма теперь в законе и руки свои давно не пачкает. Зачем ему, когда можно шпану науськать? Он их болевые точки знает.
В кабинете вдруг стало тихо. Через несколько секунд отец появился на пороге Вериной комнаты с выражением ошалелого недоумения на лице.
— Откуда это у тебя? — он протянул Вере телефон.
На экране — та самая фотография, которой интересовался Иван накануне. Видно, отец решил покопаться в ее телефоне основательно. Вера растерялась, не зная, как проще объяснить отцу. Она уже и позабыла, что собиралась пораспрашивать его о молодости и старых приятелях.
— Это фотография моего друга, он спрашивал…
— Того самого! — перебил отец.
— Ну да. Тут его родители, и вы, кажется, были знакомы. Его отец погиб и…
— Сколько они хотят?
— В смысле?
Руки Эдуарда Рудольфовича заходили ходуном.
— Я просил тебя не общаться с этим парнем, — процедил он.
Вера молчала.
— Я просил, или нет?! — зарычал он, тряся телефоном.
В комнату вбежала мама.
— Ты в своем уме?! — зашипела она, и потянула отца вон.


Группа VK - https://vk.com/elena.gusareva
Сайт автора - http://gusareva.wixsite.com/books