Портрет

Летом у меня  гостил  самый младший внук Саша, из Комсомольска - на – Амуре.   Ему всего шесть лет. Родители оставили его до осени, с надеждой, что у меня он, наконец-то, научится нормально кушать,Морские купания  закалят его, и зимой он не будет  простужаться.   
  На море  мы  ходили  каждый день,  купались до конца сентября. Море у нас тёплое, ласковое. Правда, берег весь в  камнях, песка мало, зато можно зайти далеко, а всё мелко, детям раздолье. Залив недалеко от дома, пешком минут десять.
 Мы с  внуком  облюбовали  место, где и песка больше, и деревце близко к воде, чтоб можно было в тенёчке отдохнуть. 
   В перерывах между купаниями, Саша кидал гальки  и радовался, если камушек успевал пробежаться по воде. Я пыталась соревноваться с внуком, но мои камушки мгновенно исчезали, даже не пустив круги.
   Обычно я читала или ходила по камням, разминая ступни.
На пляже  почти никого не было, приезжие  разъехались. Кому-то надо было успеть  подготовиться к школе, кто-то поспешил, так как закрывался маршрут московского поезда.
   В один из таких дней я увидела на опустевшем пляже юношу, прохаживающего вдоль берега. Дойдя до моего внука, юноша остановился, понаблюдал и тоже стал кидать камешки.  Он подсказал Саше, что надо выбирать плоские, показал, как правильно «ставить руку» при броске.
   Мы разговорились, оказалось, юноша студент художественного училища. Он долечивался   после  болезни  в  местном санатории. Врачи прописали ему морской воздух и неспешные прогулки у моря. 
Теперь мой внук ещё радостней торопился к морю, так как у него появился  друг.
Он так и спрашивал: «А  мой друг, Коля, придёт сегодня?» 
 Коля оказался начитанным  молодым человеком, знал наизусть много стихов. Он читал нам  Д. Хармса и внук хохотал над смешными стишками.
Коля  рассказывал мне о художниках и  радовался, что нашёл благодарных слушателей. В общем, с ним было о чём  поговорить.
 Я не удержалась, похвасталась, что мой внук  любит рифмовать.
   - Это у него по наследству передалось, так как  у меня старший сын профессиональный поэт.
На другой день я  подарила Коле сборник стихов  сына, потом почитала ему свои вирши.
Юноша оказался уважительным, тактичным мальчиком, нашёл добрые слова в ответ. Так мы и подружились.
Коля привык к  нам, стал  приносить бумагу и делать зарисовки. Потом  нарисовал  карандашный  портрет внука  и подарил ему. К  моему удивлению, я  увидела в портрете то, что уже проявлялось  в  характере внука. В  огромных глазах с огоньками озорства, была, как  у всех детей, открытость миру, а слегка прикушенная  нижняя губа и  поворот головы, будто обиделся, всё было Сашино. Я похвалила, назвала Колю мастером.
  - Да, в портретах я улавливаю схожесть, иногда и характер, а вот пейзажи мне не очень удаются, - поскромничал  Коля.
Ободрённый моей похвалой, он  предложил нарисовать и мой портрет. 
Мне стало интересно, что художник увидит  в моём лице? 
Впервые  попыталась  представить  сама  себя со стороны   и,  к удивлению, не смогла. 
   - Забыла себя?  Не смогла  вспомнить себя молодой.
Дома я принялась  разглядывать лицо в  зеркало. Отходила, закрывала глаза и пыталась мысленно увидеть свое лицо. Увы, как ни странно, вырисовывалось что-то расплывчатое, не моё.
Я не выдержала, позвонила подружке Марье Степановне, поинтересовалась, представляет  ли она своё лицо без зеркала?  Подружка удивилась, может быть, даже засомневалась, не склероз ли уже настиг меня? Я не стала  больше  приставать своими расспросами и поменяла тему разговора.
На следующий день, поколебавшись, согласилась позировать, хотя стеснялась,
но Коля  стал убеждать меня, что в лицах   скрыто очень много интересного  для художника, что для практики  нужно рисовать, именно,  пожилых людей.
- Я, не волшебник, пока только учусь, но буду стараться, - пошутил юноша.
- Да уж, постарайся и,   чтоб - поменьше морщин, - тоже в шутку приказала я в ответ.  И тут молодой человек со знанием дела стал говорить, что вся суть в морщинах, в них  отражение прожитой жизни, что морщины,  морщинам -  рознь.
 - А главное, глаза. Всё в глазах. В них душа высвечивается,- убеждал меня юноша.
Он  не говорил ничего нового, всё это давно мне хорошо известные «книжные» истины, но  Коля так живописал старость, что я расслабилась и доверила свое лицо молодому художнику: 
  - Не жалко, упражняйся  на моих  морщинках,- махнула я рукой.
 Все мы в детстве рисовали. Я, помнится, занималась в   изобразительном кружке  при Доме пионеров. Рисовала кувшины, натюрморты  карандашом   и акварелью. Однажды, перед нами выставили гипсовый бюст какого-то античного философа. Я старалась, но когда посмотрела работу одного мальчика, мне стало неловко за свою мазню,  поняла, что из меня художник не выйдет. Не хватило терпения. Мы с подружкой ушли в волейбольную секцию.   
Благо, любые секции и кружки тогда были бесплатные.
И, всё-таки, навыки в рисовании пригодились. Позже я помогала своим детям, а потом и старшим внукам выполнять задания  по рисованию.
«Всё, чему научишься в детстве и в молодости,  когда-нибудь,  да пригодится»,- так приговаривала моя мама,  заставляя меня  готовить, вязать, вышивать и даже шить на машинке. То есть учила  всему тому, что сама умела, а мне хотелось спрятаться в уголок с книгой. Мама искренне удивлялась, уверенная, что книги не прокормят. Сама она читать не умела, но время шло вперёд  и ей пришлось освоить грамоту.   
Помню, как  мы менялись с ней ролями. Я брала мел и мокрую тряпку и, как заправская учительница, писала слоги  на кухонной двери, а мама громко  читая, складывала их в слова. Так и научилась читать.
Позже, по маминым советам, я старалась узнать что-то полезное  у  интересных людей.  И вот случай меня  свёл с начинающим художником.
Я позировала, смущаясь, но потом привыкла и, забыв о том, что я «натурщица», «уплывала» куда-то мыслями  или  про себя сочиняла свои стишки. Зачем  терять время зря?
 Наконец мой  портрет  был  готов.
  - Господи, какая же я старая!
 Я ведь дома  смотрела на себя  в зеркало без очков специально, чтоб не расстраиваться лишний раз. Мне приятно было думать, что  стареют все вокруг, а я  почти не меняюсь, всё такая же.
И вот тебе раз!  При ярком солнечном свете смотрю на свой портрет, узнаю и не узнаю. Я, конечно, сумела  спрятать печаль по утерянной  молодости, стала восхищаться  Колиным мастерством и схожестью портрета.
Дома я спрятала его подальше от глаз.
Мы с внуком купили  себе мягкие карандаши, краски  и бумагу. На берегу  устроились  у   валуна, нашли фанеру вместо этюдника и стали рисовать под руководством Коли.   
Однажды, Коля  принёс этюдник и решился  начать писать море, так он выразился, писать, на профессиональном языке художников. 
 Мы с внуком  старались не мешать. Я иногда поглядывала в его сторону и видела, что художнику что-то не удавалось, лицо его  мрачнело.
 Я жалела мальчика, приехал лечиться, а  взялся за работу. Я видела, что это для него  не развлечение, а труд, сжигающий энергию души.
 Не выдержала, расстелила скатёрку и позвала моих юных художников перекусить.
 Внук тут же сложил  все свои  картинки  и прибежал. Дома он плохо ел, а здесь разгорался аппетит, и я старалась  приносить больше  еды.  На этот раз, были домашние пирожки. Я их испекла с утра пораньше, пока внук спал. Что не сделаешь ради любимого внучка?
 Коля сорвал с этюдника лист и обернулся,  ища  глазами урну.
  - Дай  мне, не бросай,- крикнула я ему. 
Но юноша смял бумагу и сунул в свой пакет.   
Я уговорила его перекусить, а потом уже рисовать дальше. 
Морской воздух давал о себе знать, и мои молодые художники с аппетитом ели.
Чтоб как-то поднять настроение Коле, я стала рассказывать о своей работе:
  - Сколько раз, бывало, ищешь повреждение в оборудовании и, вроде бы,  по схеме всё правильно, но не тут-то было. А потом вздохнёшь, сделаешь  два глотка  чаю, скажешь  себе: «Начнём всё сначала!»  Как по волшебной палочке  находится  среди сотни проводков обрыв или повреждённая деталь  в  печатной плате».
 Коля,  молча,  смотрел на море. В этот день он  больше  не рисовал.
 Назавтра полил дождь, и мы на берег не пошли.
 Через два дня  встретились у моря, как  друзья после долгой разлуки. 
Море, опоённое дождевой водой, умиротворённо плескалось, омывая прибрежные камни. Солнце   мягко  грело, ещё не тронутое наступающей осенью.
Коля пришёл раньше нас, уже  установил свой этюдник и рисовал. В его лице,  добродушном и открытом, что-то менялось. Я робела, не смела, потревожить разговорами, понимая эту отчуждённость: Коля был, как бы  в другом измерении, в мире чувств, в мире символов света и тени, во власти красок.
Мы с внуком расположились на своём излюбленном месте ближе к дереву, на случай, если будет припекать.   
На камне у воды стояла чайка. Внук, чтобы не спугнуть её, пошёл к воде, огибая это место. Чайка слегка повернула голову и осталась неподвижной. Я от скуки стала наблюдать за ней. Обычно, летом на берегу много чаек. Они  выжидают добычу, потом резко ныряют  и достают клювом  рыбку из воды. А эта чайка стояла неподвижно уже довольно долго.  Что-то было в её облике, вызывающее сострадание. 
 Я осторожно подбросила   мелкие кусочки  еды.  Птица не шелохнулась. Я отвернулась и сделала вид, что не интересуюсь ею.  Немного погодя,  чайка  вытянув шею,  достала  крошки.  Потом, тяжело переступив, перешла к другому кусочку. Она прихрамывала, одно крыло свисало к земле. 
 Вот в чём дело, вот почему она не отходит от своего  камня, не  ныряет за добычей и не улетает.   
Я позвала внука и, показав на чайку, предупредила, чтоб он не тревожил её, так как  у неё больная ножка.
Коля увлёкся своей работой, уже стало припекать,  и  мы перебралась с внуком  в тень.  Мне не терпелось поглядеть на картину, но  я  боялась потревожить  Колю. Может быть, именно в эту минуту на него нашло вдохновение, и он делает тот единственный  нужный мазок. Творческих людей  нельзя  отвлекать, можно спугнуть  озарение. 
Но бесцеремонно  вмешалась погода.  Ей были  безразличны  все наши творческие муки. Небо вдруг слегка потемнело, и до нас  с той стороны, где море сливается с небом, нарастая, стал доходить тревожный шум. Прибой все резче  бил  волной о камни. Мы засобирались домой.
 Только  чайка стояла также неподвижно, устремив свой  взгляд куда-то в далёкое пространство. На  что надеялась, кого  ждала?  Кто поможет ей? 
  Что-то  вздрогнуло внутри меня, там, в солнечном сплетении, где обычно умещается необъяснимая тоска. Я накрошила оставшуюся еду и подложила ближе к чайке.  Она даже не взглянула на меня, будто обиделась, что мы покидаем её.
  Кто знает, что задумала сегодня погода? Тоска засела в меня и не отпускала.
 Ночью мне снился шторм, я видела, как  бедная моя чайка  лежала, распластав крылья, на волнах, а они били её о камни.
Однако, утром погода установилась, так часто бывает на юге. 
  Тревога о чайке поторопила меня и, к радости внука, мы отправились к морю раньше обычного. Я взяла с собой корм для чайки. Несмотря, на плохой сон,  всё же  надеялась, что всё обойдётся, птица на прежнем месте. Чтобы не волновать  внука, я  не напоминала о чайке.
  Как же стало хорошо мне, когда я увидела птицу  на том же камне. Она  посмотрела на нас, будто узнавала и даже переступила ногами, и мне показалось, что она почти не хромает. Я теперь смелее подкинула  корм.
   А море  тоже, словно  тихо  радовалось вместе со мной. Прилив осторожно обмывал прибрежные камни, волны о чём-то своём  переговаривались между собой. Солнце щедро раскидывало, переливающиеся  цветами радуги,  драгоценные украшения. Волны  ловили их и обряжались: то брошь блеснёт на груди, то браслеты в запястьях.
   Вода ещё не успела  нагреться,  и я не разрешила внуку купаться.
  - Тогда я буду рисовать море,- заявил мне внук,- и,  подражая  другу Коле,  разложив  большой лист, прижал  его  прищепкой за край  фанеры, служившего ему этюдником.
Без колебаний малыш размазал синюю краску по всему листу, посмотрел издалека на свой труд, подумал немного и пририсовал сверху  оранжевый круг. Картина была готова. Мы  оставили её  подсохнуть. Но внук  вошёл во вкус:
  - Бабушка, дай ещё один лист, я буду рисовать портрет  чайки. Видишь, как она глядит на меня, хочет, чтоб я её нарисовал.
Слово  портрет, он произнёс очень серьёзно, как настоящий художник.
Наверное, так он  и думал про себя. Всё легко и просто в его, неомрачённом  жизненным опытом, детском  сознании.
 - Рисуй  только  помедленнее, а то быстро бумага  кончится.
На новом листе,  на всём его пространстве в синем контуре  стало вырисовываться что-то наподобие  птицы. Картина внуку не понравилась, он раскапризничался  и замазал  весь лист  чёрной краской.
 - Ладно,   пойдём купаться, ты уже много поработал, завтра начнёшь  рисовать карандашом, а потом покрасишь,- успокаивала я внука. Пойдём, я с тобой нырять буду.
Немного пошумев,  забыв о неудаче, Саша  радостно  побежал  к воде.
Накупавшись, по заведённому порядку, он  попросил кушать. Мне только этого и надо.
Слава богу, за  лето Сашенька  подрос, с лица спала  бледность и даже щёчки округлись. Я радовалась, что родителям отдам внука  окрепшим.
 Морские купания  сделали своё дело. Он даже перестал покашливать после беготни. 
  - Вот как мама с папой обрадуются, когда приедут за тобой,- приговаривала я,  подкладывая внуку лакомые  кусочки.
 Мне хотелось также откормить и Колю,  жалко было смотреть на его осунувшееся, после болезни, лицо.  Он отдавался  работе  неистово, не по годам  серьёзно.   
- Отдохни, Коля, подсаживайся к нам.   
Я почти насильно усадила его за еду. На этот раз лицо  парня  было мягче, проскальзывала  лёгкая улыбка. Я подумала, что он  сегодня  доволен этюдом.
- Ну как твоя  работа,  можно будет посмотреть?
На этот раз Коля добродушно улыбнулся:
   - Да, вроде  что-то получилось, хотя ведь это только  проба, я без вас вчера  приходил, поработал, но надо ещё много работать.
Пообедав, мы втроём торжественно подошли к картине.
Коля старался делать  равнодушное лицо, но волновался страшно, как будто мы  и есть экзаменационная комиссия.
Море на картине мне понравилось, я не специалист  и не мне оценивать труды студентов. Море, как море, вполне можно было  вставить эту работу в рамочку, по моему мнению,  настоящая картина.
И вдруг  мой внучек произнёс  резко и строго: «Неправильно  нарисовал».
- Почему?  - одновременно вскрикнули я и Коля.
- Потому что чайку не нарисовал, она  уже, столько дней ждёт,  а ты её не нарисовал, она же больная, а  вдруг помрёт. 
Мы переглянулись, я  была  просто  ошарашена. 
 Оказывается, Саша не забыл, что птица больная, хотя мы о ней не говорили. Он, видимо, не просто так взялся рисовать её портрет, но не смог, не получилось. Скорей всего, в детской своей непосредственности, был уверен, что Коля  тоже  жалеет  чайку и  рисует её  портрет. 
А  мне, казалось, что  ребёнок  уже забыл о  чайке, мало ли мы их перевидали за лето.
В глазах Коли  промелькнул блеск, щёки зарделись, он  взял   кисть, и  виновато посмотрев на нас, засуетился:
- Сейчас, подождите немного.
Я  отошла, сделала вид, что читаю. Внук  не отходил от этюдника, я не стала звать его. 
Коля  начал рисовать, не обращая на ребёнка внимания.  И вот мы  снова смотрим  на картину.
Это было то же море и не то. Теперь волны, как будто  ожили и тянули свои гребни к чайке. Примостившееся на переднем плане белое, небольшое пятно притягивало  глаза. А  всё остальное: серо-голубое  небо,  жёлто- зелёные, качающиеся волны, - всё было просто фоном для этой, задумчиво глядящей  вдаль, птицы.   Чайка  стояла на высоком мокром  камне, устремлённая вперёд, как будто сейчас взлетит.
А небо  и море, словно, только и  ждали этого  мгновения. Не было и намёка на  немощь  птицы.
Я  с радостью подумала, что из Коли выйдет настоящий художник. Вот ведь, сам ещё   мальчик, понял  чувства  ребёнка  и сумел передать  его надежду, что  птица, не смотря ни на что, полетит. 
Я посмотрела  на художника и поразилась ещё больше, он стоял  вытянувшись, напряжённо дожидаясь нашего приговора. Однако и в его лице появилось что-то новое. Оно светилось так, как играют грани  драгоценных  камней на свету.
Я молчала, но громко радовался внук. Вдруг, он попросил Колю показать эту картину чайке. Что мы и сделали.
Какой же был восторг, когда чайка, будто бы узнала себя на картине и, как бы воспарила  духом, неуклюже повернулась и, неожиданно,  полетела.
  - Выздоровела, выздоровела, посмотрите, она летит,-  ликовал и бегал по берегу мой внучек.
Чайка, сделав небольшой круг, опустилась на воду и, быстро нырнув, достала себе пропитание.
Мы  захлопали в ладоши, а я даже подпрыгнула, забыв про степенность. 

Всё проходит. Пришло время,  Коле   уезжать. Я  пригласили его к себе в гости,  устроили настоящие проводы, обменялись адресами и договорились, что на следующий год он обязательно приедет погостить к нам. 
Прощаясь, юноша украдкой  бросил взгляд  на рамочки с нашими портретами.
 (Я специально  повесила  его работы на самое видное  место в зале.) 
Мы улыбнулись  друг другу.
  Закончился сентябрь. Осень всё-таки дошла и до наших тёплых краёв. Щедро позолотила деревья, а потом, немного подумав, добавила багрянца. Но и её права закончились.
Сейчас зима, я частенько выхожу на берег моря, вспоминаю лето, молодого художника и, конечно, скучаю по внуку. Я не стала снимать со стены  наши портреты, нарисованные  начинающим художником.
И, странно, взглянув на свой, вспоминаю давно забытые молодые годы.
Теперь, закрыв глаза, я представляю своё лицо, как на портрете. Я узнаю  себя и теперешнюю и ту давнишнюю, ещё молодую. Иногда мне кажется, что портрет следит за мной,  проводит  вслед глазами  и даже, чуть улыбаясь, подмигивает  и, тогда он становится очень похожим  на  меня  бывшую - задорную  хохотушку.
 Я  воображаю себе, что у меня  сгладились  морщинки, и будто в глазах нет   затаённой  грусти,  накопившейся  за  прожитые  годы.
Тогда я шепчу:  «Эх, какие  мои  годы, ещё полетаю, вот только взмахну   крыльями…!»