и Фред

               
     Глядя на странного вида то ли браслеты, то ли манжеты на рукавах черненькой и носастой я, разумеется, сразу подумал о смирительной рубашке, в чем не было ничего инновационного, но следующая мыслишка, булькнувшая хвостиком где - то внутри головы, наполнила меня гордостью, я даже ломанулся к зеркалу и сам себе подмигнул, мол, ништяк, братуха, не глупее премьер - министра мысли - то, глядишь, именно так и поднимем Россию с колен, просто надо чаще думать. Короче, мысль проста. Если есть смирительная рубашка, то ведь всяко должен быть буйный пиджак. Надевают его на тебя санитары, переодевшиеся в оранжевые робы, и понеслась манда по кочкам, прешь к институту, а там мозг в шапках, лежит по обочинам, старухи с борщом терсятся, палатки майдана, олигархи жертвуют грошик слепым птицам аистам, переступающим на одной ноге среди горящих танков, киргизы в шапках смешных армянами пугают богоданное начальство, лучше знающее, как это говно и навсегда. И если есть буйный пиджак, то почему бы не быть сапогам уныния ?
     - Андрюха, - мордатый енот Киселев, уже поседевший за годы невзгод и коварства Венедиктова, советовался со мной, жадно внимая оттопыренным ухом мудрость отцов, льющуюся потоком, мне не жалко, я сто раз говорил об одинаковости Пикачу и шайтанов, а этот совсем не революционер не вызывает никаких отрицательных эмоций, как рыжая Ландер, например, жаль, что тупая, но отвращения - то нету, это не рожи с Первого, реально свиные рыла петушни и жидовни, густо замешанных уже и не на соплях мертвецов, а на перхоти синедриона града Бердичева образца сорок второго, когда эшелоны и бойкая Нина Ургант звенит струной гитары, напевая про шару, лошару и кошару, где негромко так стукотеет копытцами внучек шершавый ( ух ты, прям Солженицын орфографицки ! ), зырит и алчет, где бы говнеца взять и сожрать на радость людям доброй воли, - мозги не е...и. - Затянулся, жадно задерживая дым в могутных легких, пристукнул кулачищем по столу. - Расскажи про сапоги уныния, а я их в передачу втычкну и тогда сука Шапиро точно с ума спрыгнет, позовет Станкевича и обосрется. - Захохотал, перхая и вытирая глаза. - Прикинь, ему френч пошили двусторонний, как пуховик, сверху чорный, а в обратку жолтый, как шершень, в чорном он передачи строит, а в жолтом к жене является, как луч солнца золотой, бля.
    - Знаю, - подтвердил я опасения симпатичного мне пропагандиста, талантливого и мордатого, и хлопнул его по плечу, - а жена его зеленкой мажется.
    - То есть как ? - посуровел он на глазах, заподозрив крайний исламизм по цвету и колеру.
    - А так, - я зевнул, начиная скучать, - про него еще этот пел, как его, то ли Высоцкий, то ли Бродский, короче, там слова такие были, - я подумал и вспомнил, придурковато запел, кривя рот и приплясывая, - пришел ко мне Шапиро, мой защитничек старик, сказал : не миновать тебе расстрела. А расстреливают в лоб, лоб же зеленкой мажут, вот жена Соловьева и выводится на расстрел каждый вечер.
    - Плагиат, - сказал мордатый, недовольно сплевывая, - из Войновича. Там прокурор жену расстреливал так.
    - Плагиат, - согласился я с легкостью, привыкнув к воровству своих сценариев подонками с Первого канала, - но сапоги уныния - мое изобретение. Дарю, - благодушествовал я, раздолбав тиви бейсбольной битой. - Можно лентами колорадскими перевязать за неделю до дня всех побед и скакать по Останкино, не думая, что таких персонажей в сорок пятом шлепнули бы не раздумывая во имя шпионской организации  " Джойнт " и дела мирового сионизма, также известного как дело врачей.
    - Между прочим, - угощая его чаем заметил я, незаметно поглядывая на часы, надо кончать, харэ, хорошего помаленьку, я ж несогласный, а симпатизирую сурковской пропаганде, это вряд ли одобрит Шендерович, - если было дело врачей, то возможно, что было и слово без границ.
    - Почему было ? - Удивился он, не замечая, как я провожаю его к двери, но отметив неверность заглавности букв изнутри предложения. - Есть. Глобализьм.
    Я заколотил дверь изнутри крест - накрест, как фронтовик. На хер таких гостей, пусть и ехидных, что я не мог не осенить своим благорасположением, но свиной хрящик - лучше. А Новый год - чаще. Упал в кресло, борясь с проявившейся неожиданно слабостью, закурил, качая головой, верно пела Трейси, последний наркотик, и подумал о детской песенке, которую мы пели в восьмидесятых. Там слова такие были : у атамана Козолупа была огромная сноровка, семизарядная винтовка и португальский пистолет. И вот думаю я до сих пор, хотя и не часто - как Новый год, примерно, но упорно : почему португальский, почему не испанский ? И Колумб еще. Почему Изабелла ?
    - Почему, почему, - бормотал я, включая ноутбук, - потому, что Ирка Щербакова.