18. Сказка о юной художнице Катеньке и её друзьях

                Сказка о юной талантливой художнице Катеньке и её друзьях
                Глава 1
Все события о коих дальше пойдёт речь начались во Франции в суровые годы второй мировой войны. Как только фашистские захватчики вступили на славные земли французской республики, многие тысячи её граждан покинули свои дома и ушли в леса партизанить. Вот и добрая тётушка Мария, приветливая хозяйка небольшого парижского кафе, что располагалось в замечательном районе художников и поэтов Монмартре, так же, как и сотни других храбрых и честных жителей столицы собрала своих близких, и ушла в отряд сопротивления «Маки».
 
       Она не пожелала жить и работать в городе, наполненном ненавистными врагами. Сама мысль о том, что ей придётся обслуживать этих негодяев в своём, так любимом ею кафе коробила её. И Мария, будучи женщиной смелой и отчаянной не в силах вынести присутствия врага в её родном городе решила с этим бороться. Вместе с ней в партизанском отряде оказались и её дети; старший сын Поль, малыш Жак и дочка Ирэн. Мужа Марии ещё в самом начале войны враги бросили в застенки, и сейчас никто не знал и не ведал где он и что с ним.

       Отряд сопротивления, в котором очутилась Мария, находился в отдалённом горном районе, и захватчики особо туда не совались, потому как боялись получить достойный отпор. Так что жизнь в партизанском лагере была более или менее спокойной. Женщины хлопотали по хозяйству; готовили еду, стирали одежду, поддерживали скромное жильё в чистоте и порядке. Мужчины же, занимались своим, сугубо мужским делом. А именно; воевали, ходили на задание, устраивали засады, взрывали вражеские составы с боевой техникой, одним словом били неприятеля всеми доступными для себя средствами.

       Ну а дети они везде дети, играли в войну, дружили и, конечно же, помогали взрослым. А надо отметить, что детей в отряде было предостаточно, и была среди них одна очень застенчивая и хрупкая девочка, звали её Катерина, а по-простому Катя. Катенька была дочерью известного в Париже литератора и художника Роберта де Ноэля. И так уж получилось, что из всей семьи лишь они вдвоём с отцом попали в партизанский отряд, и где теперь находилась её мама и остальные близкие, Катя не знала и не догадывалась. А отец, прекрасно понимая ранимый характер дочери, не рассказывал ей об этом, он не хотел расстраивать бедную девочку и скрывал от неё страшную тайну.

      Он очень трепетно и нежно относился к Катеньке и оберегал её ото всего того, что могло ей хоть как-то повредить. Но по его поведению можно было догадаться, что из всех родных и близких людей на всём белом свете у него осталась только она одна. Отец её очень любил, и всё своё свободное время посвящал ей. Особенно много часов он уделял её художественному образованию, ведь у Катеньки на лицо были все задатки талантливого художника.

        Отец постоянно занимался с ней как портретным изображением, так и живописью тем самым прививая Катеньке чувство прекрасного и воспитывая у неё художественное восприятие мира. И это немудрено, ведь отец и сам был чудесным художником, великим романтиком и, конечно же, непревзойдённым поэтом. Его стихами зачитывались и восторгались все без исключения участники патриотического движения. А на одну из глав его героической поэмы о мужественной жизни партизан была сочинена музыка, и она тут же стала гимном всего сопротивления.
                Глава 2
Но вот однажды случилось непредвиденное. Уйдя на очередное задание, Роберт де Ноэль не вернулся. Он вышел на встречу с партизанским связным, но явка где они должны были, встретиться, оказалась провалена, и Роберт попал в засаду устроенную фашистами.

      Двое бойцов, которые сопровождали его на задании, по возвращении рассказали, что они видели только, как он вошёл в дом и вслед за ним туда сразу же ворвались гестаповцы. Предупредить поэта бойцы не успели. Ещё долго они ждали, когда фашисты снимут оцепление и уйдут, но время поджимало, наступал комендантский час, и им пришлось вернуться. И теперь о том, что стало дальше с поэтом, приходилось только гадать. Роберт исчез, просто растворился в тёмных подвалах гестапо, такая участь ожидала всех честных бойцов партизанского сопротивления.   

       Так бедная Катенька осталась совсем одна. И вот тогда-то тётушка Мария поддержала её и взяла к себе на попечение. Она стала для неё второй матерью и заменила отца, а её дочка Ирэн взялась ей во всём помогать. Едва девочки познакомились, то сразу так понравились друг другу, что уже через неделю крепко сдружились, и вскоре стали вообще не разлей вода. Старший брат Ирэн, Поль, уже давно наравне с взрослыми участвовавший во всех боевых операциях. И даже он, мало бывавший дома, нашёл время, чтобы оказать Катеньке посильную поддержку.

      И хотя Поль был гораздо старше своей двенадцатилетней сестры и её подруги, но он никогда не позволял себе задирать нос, и вёл себя с ними как равный, разделяя все тяготы партизанской жизни. Малыш же Жак так увлёкся знакомством с новой девочкой, что и сам не заметил, как быстро привязался к ней, и уже совсем скоро стал называть её сестрой. И его такое родственное обращение, только ещё больше сплотило взаимоотношения Кати и Ирэн. 

      Говорят, время лечит, а дружба утишает, но Катенька, хоть со дня исчезновения отца уже и прошли месяцы, так и не смогла смириться с его потерей. Она всё ещё лелеяла надежду на его возвращение и в любой момент, в любую минуту была готова к встрече с ним, всегда его ждала. Катюша постоянно вспоминала об отце, видя его во всём; в утренней заре, в тумане над рекой, в солнечном свете. И даже в лицах бойцов партизанского отряда она угадывала его черты.

      И вот тогда-то, в эти минуты Катя брала в руки карандаши и начинала рисовать, вспоминая при этом все совместные с отцом занятия по живописи. И надо сказать, занятия эти не прошли даром, настолько памятными они были и такое всеобъемлющее влияние оказали на неё. А вскоре Катенька и вовсе не могла обойтись без своих художественных попыток отобразить всё ею увиденное. В ней проснулась великая жажда творчества. Теперь она делала свои зарисовки где угодно, чем угодно и на чём угодно. Будь то песок или же кора дерева, неважно, ей было главное рисовать. А если под рукой не было карандаша, то она брала какую-нибудь палочку или щепку и черкала ей.

       Катя была неудержима в своём желании излить, то собственное восприятие окружающего мира к коему приучил её отец. Бывало так, что она рисовала и рисовала, с самого утра и до поздней ночи, почти забывая о времени. Здесь было всё; поля и горы, реки и озёра, животные и люди, небо и земля. Но особенно удачно у неё получались портреты тех обычных людей, что она встречала каждый день; крестьян в полях, рыбаков на реке и, конечно же, партизан коих она ежеминутно видела рядом с собой.

      Их простые и в то же время такие мужественные, героические лица были так интересны Катеньке, что она писала их с неподдельным восхищением. Но вот только все они были написаны, кто на бересте, кто на земле, а кто и просто на пыльной обочине дороги. Так что надолго сохраниться портреты не могли, хотя с другой стороны для самой Кати это была настоящая школа портретного мастерства. День за днём, месяц за месяцем, она оттачивала своё искусство и вскоре достигла удивительного совершенства.

        – Ой, смотрите-ка, как похож! Ну, прямо вылитый наш командир… - говорили партизаны, вглядываясь в портрет который только что на песке нарисовала Катенька. И действительно сходство было изумительное. Вот только через какое-то мгновение налетал лёгкий горный ветерок и своим дуновением перемешивал все песчинки, возвращая их в первоначальное положение. Портрет исчезал, и Катенька начинала всё сначала. Вскоре, рисуя портреты партизан именно таким образом, по нескольку раз подряд, она запомнила все черточки их лиц, все даже самые мелкие нюансы их внешности, и теперь могла бы, наверное, написать их с закрытыми глазами.   

       – Вот кончиться война вернёмся домой, найдём тебе кисти, краски, холсты, и ты займешься настоящим делом,… будешь писать портреты как это и положено истинным художникам… - видя, какой необычайный талант проявился у Катеньки, говорила тётушка Мария, и нежно поглаживая её по волосам, тайком пускала слезу. Уж больно сильно болело у неё сердце, глядя на то, как страдает без отца бедная девочка. Мария прекрасно понимала, что нужна только полная победа над врагом, чтобы досконально прояснить судьбу пропавшего поэта, а пока им оставалось только ждать, надеяться и бороться с захватчиками.

      И они это делали с честью, приближая час победы любыми способами. А таких способов в арсенале сопротивления было немало. Был среди них один очень хитрый приём, в котором принимали участие даже дети партизан. И заключался он вот в чём; бутылку вина, коих по понятным причинам во Франции было великое множество, брали и аккуратно откупоривали. Далее винную пробку с тыльной стороны осторожно обмазывали дрожжами, и потом её всё также аккуратно помещали обратно. Но при этом бутылку ни в коем случае нельзя было переворачивать. Проделав это, бутылку стоймя и надолго отставляли в сторону. А в итоге, граната замедленного действия была готова.

       И вот такую деликатную манипуляцию, как раз и доверяли проделывать ребятишкам. А надо отметить, что это у них неплохо получалось. Секрет же заключался в том, что когда бутылку переворачивали, вино неспешно вступало в реакцию с дрожжами, и постепенно набирая силу, внезапно раскалывало стекло. Происходил небольшой, но настоящий взрыв. Вреда он конечно большого принести не мог, но ощутимые неприятности производил.

       Обычно такие заряженные бутылки поставляли на стол к фашистским офицерам, что так часто любили расслабляться во французских ресторанчиках и кафе. Предварительно бутылку переворачивали и взбалтывали. И вот сидит эдакий офицерик в кафе и ждёт заказа, а в это время вино на его столе начинает бродить и неожиданно взрывается. Конечно же, сразу скандал, облитая офицерская форма, поцарапанное лицо или руки. Возмущению не было предела, иной раз доходило до рукоприкладства, но оно того стоило. Унижение и позор, которые испытывал в этот момент фашистский офицер, было заслуженной наградой за этот мини подвиг. Таким образом, и маленькие дети вносили свою крохотную лепту в большую общую победу над врагом.
                Глава 3 
Но вот наконец-то пришло время, когда война во всём её чудовищном проявлении была полностью завершена. Она оставила после себя горечь утрат, ужасные страдания, слом в судьбах людей, и огромные разрушения, какими собственно и заканчиваются все жестокие войны. Однако, не смотря на столь страшное наследие прошлых, мрачных, грохочущих лет, светлая чистая жизнь брала своё, и природа, соскучившись по тишине и покою, желая наверстать упущенное, стремительно распространяла по всей Европе волну бушующей свежести и новых ощущений.

      Силы весны и приближающегося лета в мановении ока захватили власть в послевоенном жаждущем благих перемен Париже. Зацвела бурным цветом сирень, сотни каштанов на Елисейских полях были усыпаны розовыми с белым отливом бутонами. Все деревья столицы как по волшебству покрылись нежной зеленью, ласковый ветер надежд витал в воздухе, улицы города захватил завораживающий аромат благоухания. Повсюду слышались чарующие звуки аккордеона, и озорные голоса горожан. Париж наполнился весёлой жизнеутверждающей музыкой песен доносящихся из всех окон и дверей. Столица как можно быстрей стремилась избавиться от душевных ран нанесённых ей войной.

       Люди вынужденные ранее покинуть свои дома, теперь возвращались назад к своим очагам и старались найти себя в этой сейчас такой непривычной мирной жизни. Дело нашлось каждому, кто-то занялся возведением чего-то нового, а кто и восстановлением прежнего, привычного. Город шумел, словно разворошённый муравейник, казалось такой радости, такого чувства победы у парижан ещё никогда не было, а потому работа спорилась с невероятной быстротой и размахом.

        В подъездах домов, где ещё вчера были заколочены окна и двери, сегодня уже горел свет, и возрождалась жизнь. Везде где только можно было строились новые и ремонтировались старые ресторанчики и кафе, улицы вновь заполнялись летними открытыми верандочками коими так славиться Париж. Открыла своё старенькое кафе и вернувшаяся из леса тётушка Мария. Трудов в обновление было вложено немало, но сейчас, когда година лишений и испытаний минула, любая работа была в радость. Тем более что теперь её ранее маленькие помощники подросли, повзрослели и стали большой единой шумной командой.

     Катенька, за военные годы, потеряв всех своих близких, конечно же, осталась вместе с ними. Так уж вышло что дом, в котором она раньше жила был ею забыт, ведь с тех пор как она его покинула, прошло много времени, и сейчас она просто ничего не могла вспомнить. Всё что сохранила её память так это только, то живописное место в городском парке Монсо, где они с отцом ещё до войны много и часто гуляли. И теперь Катенька, пользуясь каждой появляющейся у неё свободной минутой, ходила в этот парк и придавалась воспоминаниям о тех радостных днях.

        А тётушка Мария, как и собиралась, выполнила свои обещания, она, имея значительный круг знакомств среди художников, разыскала так нужные Катеньке холсты, краски и кисти, ведь недаром же они жили на Монмартре. Все местные горожане, узнав о появление в их районе нового дарования, тут же откликнулись и стали приносить всё необходимое. И уже вскоре слух о чудесной девочке разнёсся по всему городу.

       Люди коим пришлось пережить и вынести всевозможные тяготы войны, не утратили своей доброты и отзывчивости, они по-прежнему остались всё такими же улыбчивыми и щедрыми парижанами. И Катенька с радостью отвечала им тем же, она достойно трудилась в кафе, днём обслуживая приходящих на обед строителей, рабочих и просто горожан, а вечером расположившись в уютном уголке на веранде, писала их портреты. Доброта и отзывчивость Кати снискали ей уважение и почитание у всех монмартровцев любивших посидеть в их кафе. Мария не могла на неё нарадоваться.

       – Ну, надо же, везде успеваешь, и на кухне, и на мойке, и в зале… проворная как веретено… - говорила она.

       – А как же иначе, вон, сколько у нас гостей,… Ирэн тяжело одной,… надо поторапливаться… - отвечала Катя, и тут же подхватив поднос, бежала к посетителям. Так они и трудились, Ирэн с Катей в зале и на мойке, а Мария у плиты, готовя обеды. И лишь неугомонный малыш Жак, вечно крутившийся у них под ногами, беззаботно отвлекал их своими вопросами. У него как раз наступил возраст почемучки.
 
      – А что это за ложка? А что это за дядька? А почему это так стоит? - постоянно спрашивал он. Девочки весело отшучиваясь, отвечали ему, и вновь спешили по своим делам. После обеда все брались за мытьё посуды, и малыш Жак желая помочь старшим, также лез к мойке, но по обыкновению обязательно что-нибудь ронял и его с весёлыми укорами отправляли протирать стулья. Он же раздув от обиды щёки брал тряпку и молча, шёл выполнять задание. Все так и покатывались со смеху, глядя на его обиженную мордашку. И чуть посмеявшись, девочки, продолжали мыть тарелки, а Мария зная, что Катеньке вечером ещё предстоит рисовать, не раз пыталась оградить её от лишней работы.

     – Да брось ты эти тарелки, ложки, хватит тебе суетиться, мы сами всё доделаем, иди, посиди, отдохни, милая… - говорила она ей.

      – Нет, пока у нас столько посетителей я буду помогать, и ты даже не отговаривай меня… - отвечала Катя, прекрасно понимая, что сейчас им двоим без её помощи не обойтись.
   
     – Ничего-ничего, мы справимся, скоро придёт Поль, он-то и подсобит нам… - всё же настаивала Мария, глядя на то, как тоненькая, худенькая Катенька, так усердно трудится на кухне.

      – Хорошо пойду, но это только потому, что скоро придёт Поль… - соглашалась Катя и закончив все хозяйственные дела, брала холст, кисти, краски и, уединившись на веранде, начинала своё любимое занятие. А Поль и вправду, вскоре возвращаясь с работы, всегда помогал своим близким.

      Он теперь работал в редакции газеты, делал репортажи с улиц расцветающего Парижа. Писал обо всём, и об обновлении города, и о его жителях: как они живут, как обустраиваются. Ну и конечно печатал очерки о прошедшей войне, о партизанах, о тех героях леса с коими он бок обок сражался. А иногда когда приходил черёд его дежурства, Поль с отрядом, таких же, как он бойцов, выходил по вечерам на улицы города и патрулировал их. Сказывались отголоски оккупации, иной раз то здесь, то там, возникали небольшие стычки со спрятавшимися в подвалах брошенных домов разрозненными группками фашистов.

     Не сумев вовремя сбежать, они теперь доставляли большие неприятности парижанам, так что их приходилось систематически выискивать и выкуривать из мирной жизни. И хотя таких группок с каждым днём становилось всё меньше и меньше, вред от их присутствия всё же ощущался. Поль считал своим гражданским долгом полностью покончить с этим наследием войны.

      И вот сейчас в этот напряжённый для всех период времени, он уверенными шагами двигался вперёд к разрешению подобных проблем. Днём Поль работал в редакции, а по вечерам дежурил на улицах города, охраняя порядок. И когда была возможность, помогал домашним по хозяйству. В общем, хлопот хватало, и всё же не смотря на такую занятость, он внимательно наблюдал за Катиным творчеством и живо интересовался её успехами. А успехов было предостаточно, и они были впечатляющими.
                Глава 4
За долгие годы проведённые Катенькой в партизанском отряде в её сознании накопилось немало замечательных образов простых бойцов с коими, она виделась каждый день. И теперь, когда пред ней оказались долгожданные краски, кисти и холст, она с небывалым вдохновеньем выплёскивала эти светлые образы на чистое белоснежное полотно. Благодаря своей феноменальной зрительной памяти, Катя с фотографической точностью воспроизводила на холсте такие знакомые ей лица борцов сопротивления.

      Многих из них уже не было среди живых, одни погибли в суровых боях, другие попали в застенки гестапо и бесследно исчезли там. Но сейчас на этих портретах все они вновь были живы, улыбались и снова готовились в бой. Катя писала их такими, какими она запомнила их тогда во время войны. Она нисколько не приукрашивала их образы, не делала их лучше или хуже, она делала их реальными.

       Выражения лиц были наполнены смыслом, в глазах горел огонёк, картины будто светились изнутри, люди на них казались настоящими, словно ты с ними только что разговаривал, складывалось такое впечатление, что стоит только протянуть руку, и ты дотронешься до живого человека. По глубине образа воплощённого в портрете можно было судить о характере бойца, о том кем он был и что делал.

       Бывшие участники сопротивления, ранее знавшие этих людей, приходя в кафе и разглядывая выставленные на веранде портреты, безошибочно узнавали в них своих товарищей и друзей, с которыми они вместе воевали. Сама же Катенька, рисуя этих бойцов порой даже и не знала их имён. Ведь с иными героями своих картин Катя попросту не была знакома, она лишь однажды видела или встречала их в отряде, а сейчас передавала их образы только благодаря памяти. Но зато их боевые товарищи, видя на картинах своих друзей, узнавали их и возвращали им имена.

      И так уж вышло, что ныне от многих воевавших в партизанах бойцов ничего кроме этих портретов и не осталось. Во времена боёв в отряде не имелось даже лишнего клочка бумаги, чтобы запечатлеть героев, а что уж говорить о фотографиях это было тогда вообще большой редкостью. Так что теперь единственным свидетельством героизма и подвига этих людей стала чудесная память Катеньки и её правдивые картины.

      И вот однажды утром к ним в кафе зашёл бывший командир их отряда, сейчас он занимал высокий пост в мэрии Парижа, и информация о Катиных необычных портретах дошла и до него. Командир, конечно же, прекрасно знал и помнил и саму Катю и её отца, боевого поэта своего отряда. Он вообще помнил всех бойцов, уж таков был командир.

     – Молодец Катерина,… ты делаешь действительно большое и великое дело,… возвращаешь доброе имя людям, а эти ребят заслужили такого почёта, они достойны светлой памяти,… теперь ты просто обязана написать их всех! Это будет тебе такое боевое задание! Ну а я со своей стороны помогу тебе всем необходимым! - внимательно всматриваясь в портреты своих соратников, торжественно воскликнул он.

      – Есть, так точно! Конечно, всё сделаю,… можете не сомневаться,… спать не буду, но задание выполню! - тут же бодро ответила своим тоненьким голоском Катенька довольная строгой похвалой командира.

      – И ещё сделаем так; мы вместе с Полем через газеты оповестим всех, весь город, всю страну, чтобы те, у кого близкие ушли в партизаны и не вернулись, приходили в ваше кафе и искали среди твоих картинах своих родных и знакомых. Пусть приходят, пусть смотрят, пусть ищут, может их близкие уже здесь среди этих портретов. А уж потом мы им расскажем, где и как они воевали, что с ними стало, и какие подвиги они совершили. Дерзай Катюша, я верю в тебя! - ласково потрепав Катю по плечу, уверенно добавил командир, и тепло, попрощавшись со всеми, забрав с собой Поля, уехал выполнять намеченное. А едва они скрылись из вида, как работа сразу закипела.

       Мария отставив все свои кухонные дела в сторону, немедленно побежала заказывать новые холсты и краски, а Катенька, Ирэн и малыш Жак тут же стали перебирать готовые портреты, старательно развешивая их по всей веранде. И тем же вечером было принято решение, что с этого момента Катя домашними хлопотами более заниматься не будет, а полностью посвятит себя только одному и главному делу – живописи. На следующие утро, Катенька, едва первые лучи солнца озарили небо, удобно устроившись в своём любимом кресле, незамедлительно приступила к новому портрету.

       – Ну, наконец-то ты станешь заниматься именно тем делом, к коему у тебя лежит душа. Давно бы так, а то всё чашки, ложки, да уборка с мойкой. Вот говорила я тебе, что от твоего рисования людям будет больше пользы… - заботливо ухаживая, принеся ей чашечку бодрящего горячего кофе, подметила Мария.
 
      – Да я даже и не представляла себе, что это может быть так важно,… а ты как всегда оказалась права, моя добрая-добрая хозяюшка... - благодарно взглянув на Марию, признательно ответила Катенька и, отхлебнув глоток свежего ароматного напитка, продолжила свои наброски.

       – Каждый человек должен заниматься своим делом, кухарка готовить еду, хозяйка заботиться о гостях, а художник писать живопись,… так что твори, моя милая, а мы уж как-нибудь позаботимся обо всём остальном… - ласково улыбнувшись, отозвалась Мария, и нежно поцеловав Катеньку в макушку пошла, хлопотать на кухню. А там её ждала гора работы. Конечно же, теперь в связи с тем, что на хозяйстве осталось лишь двое, она и Ирэн, забот ей прибавилось. Но зря Мария думала, что они так и останутся вдвоем.

      В это же утро в газете, где работал Поль, вышла статья, в которой говорилось о вчерашнем посещении кафе командиром отряда «Маки», и о тех решениях, что были приняты. Тут же прочитав статью и узнав, что Катенька, теперь будет заниматься только рисованием портретов, таким нужным и ответственным делом, в кафе  пришли десятки молодых женщин согласных помогать Марии безвозмездно. Мария была так поражена и удивлена что сначала даже не сразу согласилась, так их было много. Она уже хотела было отказаться, но узнав, что у каждой из женщин есть близкие люди, не вернувшиеся с войны, согласилась. Женщины тут же составили график дежурств и решили приходить по очереди.

      – Ну, вот и хорошо теперь у нас не возникнет никаких проблем с хозяйством… - оставшись довольной своими новыми помощницами, радушно заметила Мария, приняв их с открытым сердцем. Но газету Поля прочли не только эти женщины, её прочли тысячи тысяч человек по всему городу, по всей стране. И сразу же, уже на следующий день к кафе пришли сотни разных людей, здесь были и дети, и старики, и мужчины и женщины. Едва взглянув на готовые портреты, они практически сразу во многих из них признали своих родственников.

    – Это мой брат! А вот мой друг! Ну, надо же, а это мой дядюшка! - радостно восклицали они, вновь увидев своих близких. Катенька стояла рядом и радовалась вместе с ними. Она была чрезвычайно довольна, что её труд  увенчался столь нужным и полезным результатом. Катя тут же стала снимать со стен узнанные родными портреты и вручать их.

      – Вот, пожалуйста, примите от меня,… пусть они навсегда останутся с вами... - с добрым чувством победы над забвеньем говорила она. Но эта славная победа была лишь маленькой толикой в той большой работе, что ей ещё предстояло сделать. А пока сейчас они всей семьёй отмечали начало долгого и достойного пути. Поль с Ирэночкой этим же вечером вдохновлённые первыми позитивными результатами задуманного, очистили от всего лишнего главную стену кафе и устроили на ней настоящую портретную галерею.

       И с этого замечательного момента в их доме стали происходить необычайно важные и нужные события. Люди, приходившие и приезжавшие к ним со всей страны быстро находя на Катенькиных портретах своих близких, друзей и товарищей, вновь обретали их. Они узнавали о них новые сведения, интересные подробности, и некоторые данные, до этого абсолютно неизвестные. Люди вспоминали, как воевали их родные, как они защищали Родину, как они верой и правдой служили своей стране, какими отважными и доблестными бойцами они были.

      Сейчас беря в руки портрет родного человека, люди уже по-другому воспринимали и его самого, и его дела, и его свершения. Теперь возвращаясь, домой они точно знали, что их сын, отец или дед не просто так пропали где-то в пучине той страшной войны, а героически сражались за победу, и что память о них жива, она есть, она существует и будет вечной. Ведь до этого момента многие из приезжающих людей вообще ничего и не знали о своих близких. Ни об их партизанской жизни, ни об их воинском подвиге, ни о служении отчизне, всё это было на время забыто. А Катенька, своим трудом, своей живописью возвращала бойцам их облик, их историю, их честные имена. Благодаря её труду герои получали заслуженную славу и почести. А Катеньке в награду за её искусство досталась чуткая людская любовь и непомерное уважение.
                Глава 5
Так теперь всё и пошло, такой уж порядок сложился. Катенька писала портреты, Мария и Ирэночка трудились в кафе, малыш Жак вечно крутился рядом и старался им помогать, а Поль работал в редакции и по вечерам дежурил в патруле. А надо сказать, что погода этим летом в Париже стояла замечательная, и вечера выдавались чудесные, тёплые, светлые, пропитанные свежестью парков, скверов и фонтанов в них.

       Вечерами город, после дневного зноя, преображался. В ту пору был разгар лета, солнце садилось поздно, а потому выходя на патрулирование улиц рано, часов в семь, ещё засветло, Поль иногда брал с собой Ирэн и Катю. Днём Катенька много рисовала и, конечно же, сильно уставала, затекали спина и поясница, к вечеру ей было просто необходимо прогуляться, так сказать поразмять косточки.

     Да и Ирэночке нахлопотавшись в кафе, тоже ни мешало развеяться, пройтись, подышать свежим воздухом. И тогда собравшись, они отправлялись гулять по прекрасным улочкам города, бродить по его площадям и паркам. Но только длилось это не так уж и долго как хотелось бы, часа три не больше, в общем, пока не начинало смеркаться. И уже когда солнце шло на убыль Поль, проводив их в кафе, домой, возвращался на своё ночное патрулирование. Случалось и так, что шалунишка Жак улучив момент, когда они шли гулять, увязывался за ними и тогда начинались целые приключения. Жак не мог, как девочки вести себя тихо и спокойно идти рядом. Он вечно куда-нибудь девался, то забежит вперёд спрячется за деревьями и кричит оттуда.

      – Ищите меня! - то зайдёт в какой-нибудь дворик и начинает подпевать веселящимся там людям. В общем, хлопот он доставлял немало. Девочки бегают, ищут его, ловят шалуна. Найдут, возьмут с обеих сторон за руки, не отпускают, а он знай себе, хохочет, вырывается. А как вырвется опять давай прятаться. Хоть и хлопотно с ним было, но весело. Хорошо время проводили.

      Так оно всё и шло, так оно всё и было, но вот как-то у Катеньки закончилась Костяная чёрная краска «Beinschwartz». Уж больно много её требовалось для работы, она имела характерный коричневый оттенок столь необходимый в написании портретов бойцов. А краска такая была только у одного старого художника, что жил на другом конце Монмартра и Мария знала об этом. Она уже с ним и договорилась, чтоб забрать эту краску, но вот только сходить за ней не успела. Что-то там у неё на кухне особое, важное готовилось, и она эту готовку никому другому доверить не могла. И так уж совпало, что Поль как раз этим вечером и должен был дежурить именно в той части района, в том самом месте, где и жил тот художник.

      – Вот как здорово! Я пойду с тобой и сама заберу краску! - узнав про это, радостно захлопав в ладоши, заявила Катенька.

      – Ну и отлично пошли вместе! Всё не одна гулять пойдёшь! - нисколько не возражая, согласился Поль.

      – Так и я тоже пойду,… куда это вы без меня!? - услышав их такой разговор, весело отозвалась Ирэн.

      – И я,… и я! Я с вами! - тут же запросился непоседа Жак.

        – Ну а то, как же мы без тебя,… конечно же, пойдёшь с нами… - шутливо подтрунивая над малышом, засмеялся Поль и, подхватив его на руки, закружил над головой. Жак залился задорным детским смехом.

         Ну как решили, так и поступили, к положенному сроку быстро собрались и отправились к старику художнику. По дороге к ним присоединились товарищи Поля по патрулю, они уже были знакомы с шумной ватагой сопровождавшей их друга, а потому, нисколько не удивившись, по-деловому поправив своё оружие, важно продолжили путь. Шли весело, делились новостями, переговаривались и шутили, настроение было приподнятым. Летние солнышко сияло ещё высоко и, несмотря на приближающийся вечер, ярко освещало уютные улочки города, продолжая щедро согревать их своим нежным теплом. Свежий ароматный ветерок, из благоухающих парков ласково обдувая друзей, навеивал им приятные ощущения.

        В этот момент не хотелось думать ни о чём плохом; ни о прошедшей войне, ни о её последствиях, и даже о том что они сейчас на дежурстве, и как раз для того и идут по улице чтобы эти последствия более не проявляли себя никогда. Друзья расслабились и, забыв обо всём мрачном, с удовольствием наслаждались приятным вечером. Не прошло и получаса как они благополучно добрались до дома старого художника. Старик, увидев столь многочисленную компанию пришедшею к нему, даже засмущался.

      – Здравствуйте ребята,… надо же, как вас много, пришли навестить старика!?… А вот, вижу, Катенька,… ты это всегда под такой охраной за краской ходишь!? - узнав вышедшую к нему на встречу Катюшу широко улыбаясь, шутливо сказал он. Катя как-то однажды уже была у старика, тогда они вместе с Марией приходили к нему за кистями.
 
       – Здравствуйте дедушка! Да нет, это просто так сегодня получилось,… тётушка Мария занята, а вот Поль, её сын, согласился меня проводить. Он с друзьями в патруле, вот мы и решили прогуляться, а заодно и краску у вас забрать… - приветливо поздоровавшись, пояснила Катенька.

       – Ах, они в патруле,… а я слышал об этом, мне сосед говорил,… так вы за порядком следите,… знаю-знаю, дело нужное. Кстати, тут недалеко через улицу наискосок, в доме напротив, где раньше у немцев банк был, в подвале иногда мигает свет, и доносятся странный шум, может детишки балуются, а может и приведение завелось, вы бы проверили. Я и сам бы пошёл посмотреть да ноги мои меня уже плохо слушаются, по ступенькам спускаться трудно, колени хрустят… - похлопав себя по штанам, с сожалением заметил старик, обращаясь к молодым людям.

      – Хорошо дедушка, обязательно зайдем, проверим, вы не переживайте, сделаем! - тут же пообещал ему Поль. 

      – Ох, ну что же это я со своими разговорами, вам же не это нужно,… я сейчас-сейчас… - опомнился старик и чуть прихрамывая, заспешил в мастерскую за краской. Через пять минут он вернулся с большим тюбиком чёрной «Beinschwartz».

      Друзья, более не желая обременять старого художника своей беседой поблагодарив его за радушный приём и краску, отправились в обратный путь. Проходя мимо того дома, о коем говорил старик, Поль непроизвольно замедлил шаг. Не то чтобы он увидел что-то необычное или подозрительное, просто под влиянием странного рассказа старика у него вдруг появился некий интерес к этим величественным руинам. Во время войны у фашистов здесь и вправду был крупный банк, уходя и вывозя свои ценности, они его частично успели взорвать, а потому дом сейчас пустовал, чтобы восстановить такую громадину у мэрии пока не хватало ни средств, ни времени.

       – Что-то я не вижу здесь ничего подозрительного… - приостановившись, внимательно всматриваясь в разбитые окна, сказал Поль, обращаясь к своим товарищам.

       – Да старику, наверное, померещилось, кто тут будет обитать в этих развалинах. Художник ведь,… вот воображение и разыгралось… - живо откликнулись они. 

       – Ладно, ничего как стемнеет, проверим, что это за огоньки такие здесь горят, и какие тут призраки водятся… - отвлечённо ответил Поль, заглядывая в большой зияющий пролом фасада, из которого открывался доступный вид на длинную пологую лестницу, ведущую вниз в подвал. Слои пыли скопившиеся на ступеньках, под воздействием ярких косых лучей вечернего солнца ниспадающих в пролом, казались какими-то сказочными облаками. Пыль, колышущаяся от слабого сквозняка, чуть вздымаясь, переливалась и светилась золотисто-серым цветом, заманчиво увлекая за собой туда вниз, будто там скрывалась волшебная страна. Все остановились на одном месте и как зачарованные уставились на эту лестницу.

        – Найдите меня!… найдите!… - вдруг раздался весёлый крик Жака и он, поднимая клубы пыли шустро топоча ножками, помчался вниз по ступенькам. Секунда, другая и Жак, окружённый серой дымкой, уже скрылся в этой бездонной дыре, словно крохотный малёк поглощённый пастью акулы.

      – Жак, стой!… Куда ты!… - тут же выйдя из оцепенения, опомнившись, воскликнула Ирэн и стремительно кинулась вниз, Катенька ринулась за ней, Поль с друзьями бросились вслед, вся компания в один миг оказалась в подвале.
                Глава 6   
Нельзя сказать что внизу царила полная темнота и мешала двигаться, нет, такого не было, сквозь мелкие трещины, щели и крохотные технические окна вентиляции в подвал снаружи пробивался солнечный свет, и его вполне хватало для того чтобы спокойно ориентироваться в этом полумраке. Главное заключалось в другом, надо было как можно быстрее пока не зашло солнце и не начало смеркаться отыскать озорника Жака, ведь иначе подвал погрузился бы в полный мрак, и о поисках не могло быть и речи.
 
       – Жак, ты где,… отзовись! Ау! - призывно закричали Катенька с Ирэн, и их слова отражаясь от стен пустого подвала, гулким эхом разнеслись по всему дому.

       – Тихо девочки… подождите,… а то мы не сможем его услышать… - показав жестом на уши, тут же остановил их Поль.

       – Ау, я здесь… найдите меня! - звонко летя со всех сторон, раздался отклик Жака.

       – Ну, вот теперь даже и не ясно, откуда он кричит,… ну сорванец нашёл время в прятки играть,… ну найду я его,… ох, устрою ему взбучку… - сердито и одновременно горестно воскликнула Ирэн.

       – Да ты погоди,… его ещё найти надо,… так ребята, вы идите в эту сторону, я пойду туда,… вы же девочки стойте здесь и ждите нас!… - чётко дал указания Поль и, закинув за спину свой автомат, чтоб тот не мешал, сделал несколько шагов вперёд. В ту же секунду он растворился в мрачном лабиринте подвала. Его друзья, учтя его наказ, тут же исчезли в другой стороне.

       – Ау!… Я тут!… - откуда-то сбоку опять донёсся весёлый голосок Жака. Шалун даже и не понимал, в какую опасную ситуацию он поставил всех своей незатейливой игрой.

      – Мне кажется он кричит оттуда, из того коридора,… смотри вон вдалеке, видишь пятно света, он точно там… - уверенно показывая на боковой проем, сказала Катенька, и смело шагнула в темноту, выбрав для себя ориентиром яркую полоску солнечного света в середине коридора, бьющую из небольшого технического окна размером с маленькую коробку конфет.

      – Подожди я с тобой! - откликнулась Ирэн и поспешила вслед за ней. Оконце то находилось чуть выше роста девочек и пробивавшийся сквозь его пыльное и, наверное, единственное уцелевшее в доме стекло, луч солнца, теперь казался настоящим чудом. Яркий луч, словно сильный прожектор, освещая слепящим пучком, узкий участок коридора, разделял его на две части, до света и после. Он превращал эту полоску в некую запретную границу, за которую ступать уже нельзя. Если до луча ещё можно было что-то рассмотреть, то после него стояла, полная тьма.

      Контраст перепада света и тьмы не давал возможности девочкам увидеть, что там за лучом. Идя, чуть опираясь на стенку, осторожно ступая друг за другом, они шаг за шагом становились всё ближе и ближе к этой сияющей черте. Под ногами, на полу вперемешку с песком, хрустел щебень, и шуршащий звук, издаваемый им, рикошетом отдаваясь от стен, летел впереди девочек, предупреждая об их приближении.

      – Ага, нашли меня,… а теперь догоните! - крикнул, вдруг выскочивший откуда-то с боку Жак и, поднимая пыль, тут же бросился вперёд к солнечному пятну.

     – Стой чертёнок! Погоди! - крикнула идущая первой Катя и кинулась за ним вдогонку.

     – Ха-ха-ха… - прибавляя хода, в ответ засмеялся Жак, и быстро оказавшись в полоске света, вдруг споткнулся. В ту же секунду пронзая громкими хлопками воздух, раздалась автоматная очередь. Жак, вскинув к верху руки, куце рухнул, распластавшись прямо в этом ярком пятне.

       Струйка пуль, высекая облачка пыли, ударила рядом с ним. Катенька и Ирэн, мгновенно повинуясь выработанной за годы войны привычке, попадали на пол. Стрекочущий грохот выстрелов, молнией вспышек вылетев с чёрной стороны коридора, тут же разнёсся по всему подземелью. Поль с друзьями находясь на другом конце подвала услышав его, моментально бросились на выручку к детям.

       – Ребята… вы где,… мы идём! - кричал Поль, бешеными прыжками продвигаясь к месту, где он оставил девочек. Секунда тишины, и Катя чуть приподняв голову, посмотрела вперёд. В нескольких шагах от неё в самом центре злополучного яркого пятна света лежал Жак. Он молчал и не шевелился, но было чётко заметно, как он дышит.

      – Жак,… малыш,… как ты… - полушёпотом спросила Катя присев на колени.

      – Я ударился носом,... больно… - еле слышно ответил Жак и попытался привстать. Тут же разрывая пространство подвала на части раздалась вторая очередь. Катя, резко оттолкнувшись от пола, едва успела отпрянуть к стене, как по месту, где она только что сидела, ударили пули.

     – Жак лежи, не вставай! - отчаянно крикнула она, всем телом вжавшись в стену.

      – Ho-ho, kinder, gehen zu mir,… детка иди ко мне,… ha-ha-ha… - с мерзким хохотом и коверканным акцентом раздался с другого конца коридора окрик затаившихся там немцев.

      – Так вот значит, кто тут играет в призраков…, фашисты сволочи,… хитро задумали, спрятались за свет, словно за ширму, и обстреливают как в тире,… да ещё и издеваются гады. Ну, ничего нас партизан так просто не возьмёшь,… а где же Ирэн… - вмиг сообразив, в какую переделку они попали, подумала Катенька.

      А бедная Ирэночка тем временем тихо лёжала чуть поодаль и старалась не шевелиться. Пули, пронесшиеся рядом с ней, рикошетом ударив об пол, высекли сотни мелких осколков пыли, и те угодили ей в лицо. Сейчас она, стиснув зубы от боли, молча, избавлялась от них.

     – Ирэн, ты как?… - в полголоса спросила Катя, вглядываясь в темноту.

     – Да я-то в норме,… лишь немного обсыпало пылью,… а как там Жак,… он же упал,… его нужно как-то вытащить оттуда… - отозвалась Ирэночка, стараясь как можно быстрей протереть глаза.

      – Сейчас-сейчас…,  я, кажется, уже знаю, что надо предпринять… - прошептала Катенька и стала аккуратно по стеночке продвигаться к краю полоски луча. Достигнув его, она подняла голову и увидела то маленькое окошко, из которого и бил этот яркий солнечный сноп.

      – До захода солнца малыш Жак не выдержит, не стерпит, вскочит с места и тогда немцы расправятся с ним,… хотя эти гады всё равно когда начнёт смеркаться убьют его. Надо теперь же что-то срочно решать! Если я прямо сейчас неожиданно перекрою этот пучок света то Жак успеет вскочить и спрятаться в темноте, а эти сволочи, просто ничего не успеют сделать… - судорожно торопясь, соображала Катенька, и в этот момент со спины послышались голоса приближающихся патрульных и Поля.
 
        – О, как они не вовремя,… стоит им подойти ближе как фашисты тут же застрелят Жака,… надо быстро что-то придумать,… ах, чем бы закрыть это проклятое окно… - шквальным потоком неслись сотни мыслей в голове у Катеньки. И вдруг фашисты словно угадав, о чём она думает, снова открыли огонь, но теперь уже не по детям, а по взрослым, что тихо крались в глубине коридора. Ощутив на себе вражеский огонь, те мгновенно попадали на пол. Времени на раздумье у Катеньки оставалось всё меньше. 
 
      – Вот оно это окошко, рядом, ну прямо над головой,… лишь протяни руки,… какое же оно крохотное,… да я его запросто могу заслонить своими ладошками. Но тогда немцы начнут стрелять в меня, я упаду, а свет так и останется,… ну как же лучше сделать… - досадуя от безысходности, стремительно рассуждала она, глядя на окно. 

      – Краска! Чёрная «Beinschwartz»! Вот что поможет!… - внезапно, словно молния вспыхнула в её сознании дерзкая мысль. Быстро достав тюбик с краской, Катя мигом выдавила всё его содержимое себе на руки и растёрла. Ещё мгновенье и она, резко метнувшись из темноты как расправившееся пружина, тут же чёткими, умелыми, отточенными движениями покрыла всё стекло чёрной краской. Яркое пятно света моментально превратилось серую дымку.

     – Беги Жак! Беги!… - что есть мочи, крикнула Катя, и в ту же секунду из мрачного угла громыхнула автоматная очередь. Яростный град пуль обрушился на бедную Катеньку и мгновенно сбил её с ног. Катя, чуть вскрикнув, рухнула на пол, но её цель была достигнута. Жак уже успел отпрыгнуть к стене, а во всём коридоре воцарился полумрак. Поль тут же вскочил с пола, и моментально всмотревшись в темноту, разглядел на другом конце коридора силуэты прятавшихся среди груд обломков мусора фашистов.
 
     – Огонь! В атаку!… - крикнул он, вскинул свой автомат, нажал на спусковой крючок и прицельной очередью ударил в потолок над немцами. Тысячи брызг высеченных бетонных осколков заставили фашистов тут же прижаться к полу и зарыться в мусор.

     – Мы атакуем!… - резко отозвались друзья Поля и, соскочив с мест поддерживая атаку огнём, рванулись вперед. Доли секунд понадобилось опытным бойцам патруля, чтобы оглоушить немцев и начать их связывать.

       – У, негодяи, устроили себе тут лежбище,… по детям стрелять,… судить вас будем, ироды проклятые… - стягивая крепкой петлёй запястья гитлеровцу, сурово выразился бывалый боец патруля.

       – Была б моя воля, я бы этих подонков здесь же расстрелял!… - горячо воскликнул молодой патрульный помогавший ему.

       – Это было бы очень просто, даже для таких мерзавцев и извергов как эти. Пусть предстанут пред народом, пусть люди их осудят и вынесут свой справедливый приговор… - коротко ответил бывалый боец и положил фашистов мордой в грязь. А Поль ясно осознав, что с немцами покончено, мгновенно бросился к несчастной Катеньке. Она лежала, опрокинувшись на спину и, вздрагивая всем телом, тяжело дышала. Малыш Жак сидел тут же с боку и, взяв её за руку, горько рыдал. 

       – Катенька, ну скажи хоть что-нибудь,… ну, пожалуйста, ну не молчи,… немцев больше нет,… ну ответь… - плача шептал он. Тут же рядом, объятая смятеньем стояла Ирэночка. Поль аккуратно, чтобы не повредить, опустился рядом с Катенькой на колени, и стал осторожно осматривать её ранения. Пули, ударив в правый бок, пробили плечо, руку, попали в легкое и угодили в бедро.

      – Жак,… малыш,… я слышу тебя,… ты живой… - не открывая глаз, чуть кашляя, вдруг тихо произнесла Катя. 

      – Ох,… хорошо хоть сама жива… - услышав её слова, обрадовано прошептал Поль, и машинально достав из кармана дежурный бинт, стал старательно перевязывать ей раны, быстро останавливая сильное кровотечение.

      – Держись Катенька, держись,… я сейчас милая,… сейчас… - приговаривал он. И в ту же минуту закончив перевязку, резко поднявшись, нежно и трепетно, словно она была пушинкой, взял Катеньку на руки.   

      – Мы в госпиталь,… а с этими сами разберётесь! - кивнув на немцев, крикнул своим друзьям Поль, – ну а вы ребята, бегом за мной! - обращаясь уже к Жаку и Ирэночке, скомандовал он и тут же поспешил к выходу.
 
      – Хорошо всё сделаем,… ты не переживай!… - оглянувшись ему вслед откликнулись товарищи, но ни его ни детей рядом уже не было, они покинули подвал. Поль широко шагая бережно прижимая к себе Катеньку, нёсся во весь дух к госпиталю, благо тот был в одном квартале от руин, а за ним гуськом словно цыплята, быстро семеня ножками, бежали заплаканный Жак и взъерошенная Ирэн. 
                Глава 7
Не прошло и десяти минут, как они на одном дыхании проделав весь путь, шумной ватагой ворвались в приёмный покой госпиталя.

       – Врача, срочно врача! Ребёнок ранен!… - с порога закричал Поль, одновременно успокаивая Катеньку, – потерпи милая, сейчас тебе помогут, потерпи моя хорошая… - тихо шептал он. Мгновенно поднялась всеобщая суматоха, прикатили каталку, выскочили санитарки, прибежал дежурный врач. Врачом оказался опытный военный хирург за годы войны видавший всякое. Он мгновенно определил всю степень опасности ранения Катеньки и, конечно же, сразу узнал её, ведь они были давно знакомы.

      А спустя буквально минуту весь госпиталь со скоростью света облетела мгновенная весть, что внизу в приёмной лежит раненая девочка, и это никто иная как юная художница с Монмартра, любимица всего квартала Катенька Ноэль. Как только служащие персонала узнали, кто к ним поступил, и какое нежное, хрупкое, безобидное создание получило столь жестокие ранения, то все до одного не в силах справиться со своими эмоциями, просто разрыдались. Плакали все, и нянечки, и медсёстры, и больные, и сторожа, и даже на вид суровый старик хирург осматривавший Катеньку прослезился.
 
     – Быстрей в операционную, немедленно приступаем,… готовьте инструменты… - пробасил он дрожащим голосом, вытирая глаза полные горьких слёз.

      А уже через пять минут Катюше делали операцию. Вскоре в коридоре возле операционной собралась большая часть персонала госпиталя. Все знали Катеньку, знали её живописные картины, её портреты героев сопротивления. Знали и о её суровой жизни в партизанском отряде, но то, что она совершила сегодня, повергло всех в благоговейный шок, и её отчаянный порыв спасти маленького Жака теперь назвали не иначе как подвиг. А бедняжка малыш Жак, понимая, что всё это произошло по его вине, из-за его прыткой игривости, сидел тут же на лавочке рядом с Ирэн и, уткнувшись ей в плечо, всё время плакал. Его маленькое тельце то и дело содрогалось от глухого рыданья.

      Поль был рядом, но он, как они не мог спокойно сидеть на одном месте, и напряжённо меря широкими шагами больничный коридор метался из стороны в сторону. Другие же собравшиеся; сердобольные нянечки, ходячие больные, свободные от дежурства медсёстры и врачи, молча, стояли и, понурив взгляд, ждали исхода операции. Время тянулась ужасно долго, словно оно было застывшим киселём. Но вот через три с лишним часа, когда уже совсем наступила ночь, дверь операционной открылась, и ко всем вышел уставший, но довольный хирург, теперь на его лице вместо сурового выражения играла улыбка. 

     – Операция прошла успешно, хотя и есть некоторые нежелательные последствия,… но об этом потом, а сейчас жизни Катеньки ничего не угрожает,… она спит, так что друзья прошу у всех тишины и пожалуйста, расходитесь… - радостно жестикулируя но, особо не шумя, объявил он. Все облегчённо вздохнули, и даже малыш Жак утерев свои слезки, перестал плакать. И в тот же момент, ожидавшие у дверей люди, дабы не мешать Катеньке, стали тихонько расходиться. Остались только Ирэночка с Жаком и Поль.

      – Доктор, а что это за такие последствия, о которых вы тут упомянули, это опасно? Расскажите нам, но только ничего не скрывайте, мы должны знать всё, мы её семья… - взволнованно вздохнув, спросил Поль, посмотрев хирургу прямо в глаза.

      – Видите ли, в чём тут дело,… пули ранившие Катю выпущены из автомата «шмайсер»,…  а он хоть и небольшого калибра, но пули у него страшные, коварные,… так вот они настолько вредны, что их очень трудно найти и достать. Вы человек военный, вы поймёте меня… - честно начал объяснять хирург.

      – Да, доктор, понимаю,… и как же это теперь скажется на здоровье Катеньки?… - немедленно отреагировал Поль, внимательно слушая врача.      

     – Так вот,… две пули, попавшие в бедро, мы удалили почти сразу, и без особых проблем,… они ударились о кость и были почти на поверхности. И даже пули пробившие правый бок и застрявшие в ребре, мы не без трудностей, но всё же изъяли,… и хорошо, что они не затронули жизненно важных органов,… ну кроме повреждённого легкого, разумеется. Но и с этим ранением мы справились, хотя это было и нелегко, а вот с ранением плеча дела обстоят гораздо  хуже. Пули уж сильно глубоко проникли в ткани плечевого сустава и завязли там. Одну пулю, что застряла возле лопатки, мы извлекли, вторая же проникла так далеко, что в данных условиях мы не стали её доставать. Сейчас у Катеньки большая кровопотеря и потому нам пришлось прекратить операцию, она очень слаба, и мы боимся, что её организм не выдержит такой нагрузки. Но что хуже, эта пуля повредила нервные окончания, отвечающие за подвижность, и теперь рука потеряла чувствительность. Как только здоровье Катеньки стабилизируется, мы проведём повторную операцию и приложим все усилия, чтобы извлечь эту пулю и восстановить повреждённый участок. Так на нынешний день обстоят дела…  - тихо закончил свои объяснения доктор и перевёл дыхание. 

      – Ну а как же чувствительность, она восстановится? Вы же понимаете доктор, Катя художник, и руки для неё самое главное,… что же делать? Может, есть ещё какое-то решение, может можно что-то ещё придумать? - чуть не плача от отчаянья воскликнул Поль. Ирэночка услышав сказанное врачом, сжалась в комок и затаила дыхание, а на глазах у неё опять выступили слёзы. Малыш Жак уже было, успокоившись, вновь зарыдал.

       – Да подождите вы, не надо так нервничать… я же говорю, что всё будет ясно после повторной операции. Вы поймите, ведь то, что жизнь Кати сейчас вне опасности это уже большая удача. Теперь надо набраться сил и ждать, когда она оправиться от этой операции, и вот тогда обследовав её, я могу сказать на какой шанс можно рассчитывать. Вполне возможно, что это временное онемение, что не все нервные окончания повреждены и что со временем чувствительность вернётся, ну а пока не будем терять надежды, станем ждать. А сейчас возьмите себя в руки, успокойтесь и идите домой вам всем требуется отдых, а мне, извините, пора продолжать своё дело… - категорично заявил доктор и, развернувшись, прошёл в реанимационную палату, куда к тому времени перевели Катеньку. Но друзья не послушались доктора и не ушли домой, они остались и устроили дежурство у Катиной палаты.
                Глава 8
Последующий день после ранения начался без каких-либо осложнений. Катенька утомлённая вчерашней операцией долго спала  и, проснувшись далеко за полдень, чувствовала себя относительно хорошо. Едва узнав, что Ирэночка и Поль здесь, Жака все же пришлось отвести домой, и провели всю ночь у её палаты, она сразу же захотела их увидеть. Ребята в момент отозвались и поспешили к ней.

       – Ну что, как ты, родная? - едва переступив порог палаты, спросила Ирэн. Следом вошёл Поль.

       – Да всё вроде нормально, и уже не так больно, не то что вчера, вот только рука ничего не чувствует, словно её и нет… - горестно посмотрев на друзей, слабо улыбаясь, ответила Катя.

      – Это ничего, это так бывает, ты не обращай внимания, ты главное выздоравливай быстрей и всё будет хорошо… - боясь сказать что-нибудь лишнее, пряча глаза, быстро протараторил Поль.
 
       – Да я, конечно, понимаю, что такое может быть,… я и стараюсь с этим справиться. А доктор вообще сказал, что ранение несильно сложное, что я скоро поправлюсь, и мне можно будет идти домой. Да-да, домой! Представляете как здорово!… - явно воодушевившись присутствием друзей, радостно воскликнула Катенька.

       – О, да конечно как только доктор позволит, мы сразу же поедем домой! - мгновенно поддержала её рвение Ирэночка.

      – А вы что же теперь постоянно станете дежурить у меня? - в свою очередь спросила Катя.

       – Да, а как же иначе, мы ни за что не оставим тебя одну! Ведь мы с тобой с самой войны вместе, мы же семья! - подсев рядом на маленькую табуретку взяв Катину ладошку в свою руку, ответила Ирэн.

       – Это уж точно,… а помнишь, как я звала тебя там, в отряде,… я говорила: – моя Ирэночка, моя родинка… - вспомнив военные времена, сказала Катенька.

     – Да конечно помню, ты ещё объясняла; родинка это потому, что ты родная... - заметила Ирэн, и девочки моментально погрузившись в воспоминания, затеяли дружескую девичью беседу. Говорили и о годах жизни проведённых в лесу, и о сердобольной матушке Марии, и о проказнике Жаке, и о кафе с его хозяйством, в общем, обо всём том, о чём говорят родные и близкие люди. Поль постоял ещё минут пять и, убедившись в том, что дела у Катеньки идут на лад и с ней всё будет хорошо, не стал мешать девочкам и потихоньку почти крадучись выбрался из палаты. С этой минуты у него уже не возникало никаких сомнений, что Катя быстро пойдёт на поправку.

      А так оно всё и получилось, тысячи монмартровцев, простых парижан в одночасье, прознав, что произошло с их чудесной художницей, моментально откликнулись и оказали Катеньке колоссальную, просто-таки мощную поддержку. В госпиталь тут же понесли свежие только что уродившиеся, и содержащие питательные витамины молодые фрукты с овощами, а из деревень повезли парное молоко, сметану, творог всё для заживления повреждённых костей, и ещё целую кучу самых необходимых продуктов и вещей. Множество людей откликнувшихся на эту поразительную историю были готовы снять с себя последнюю рубашку лишь бы помочь маленькой героини. Ну а если и рубахи не было, то несли полевые цветы, сочиняли стихи, складывали песни и тут же исполняли их у стен госпиталя. Ну как при такой поддержке не выздороветь. 

       И вот где-то недели через полторы Катенька уже достаточно окрепнув начала самостоятельно ходить, рана на бедре удивительно быстро затянулась. А ещё через неделю прошли и все последствия от ранения в лёгкое. Катя уверенными темпами шла на поправку, вот только правая рука по-прежнему так и оставалась неподвижной. Поль, будучи прекрасным мастером, соорудил Катеньке специальный поддерживающий корсет, и теперь её рука могла удобно лежать и спокойно держаться, не мешая ей ни при ходьбе, ни при каких других делах.

       Минуло более чем полмесяца со дня ранения, за это время здоровье Кати значительно улучшилось, и доктор при очередном осмотре назначил срок следующей операции, которая должна была вернуть чувствительность руки. А пока, дабы Катенька в больнице не скучала, отпустил её домой под чуткий присмотр Марии и Поля. Радость была невообразимая. Дома все её ждали, тут же примчались соседи, нагрянули друзья и сослуживцы Поля, приехали представители мэрии, да добрая половина района пришла в кафе к тётушке Марии. Приковылял даже старый художник, что дал Кате чёрную краску «Beinschwartz». О да, этим вечером собралась большая компания.

      Люди праздновали возвращение Катеньки и радовались её быстрому чудесному выздоровлению, даже если ей и предстояла ещё одна операция, это уже было делом второстепенным, главное Катя вернулась домой, находилась среди своих родных, и ей сейчас было хорошо. Малыш Жак ни на секунду от неё не отходил и всё время старался ей угодить, то ложку подаст, то стул подставит. Он за это время сильно изменился и даже как-то повзрослел. Теперь он вёл себя тихо и прилежно, не бедокурил, не шалил и просто так не бегал. И это понятно ведь после таких сильных переживаний дети меняются.

      Но изменился не только Жак, а и все окружающие, они вдруг резко поняли насколько же всё вокруг хрупко. Как может всё быстро рухнуть и перемениться, несмотря даже на мирное время, как бережно надо относиться к тому, что имеешь сейчас, в данную минуту. Катеньке хотя это ей и было очень трудно, но тоже пришлось меняться, теперь она должна была учиться жить по-новому, по-особому. А начинать приходилось с самых элементарных мелочей, брать левой здоровой рукой кружку, зубную щётку, приноравливаться причёсываться и одеваться. И Катенька с присущим ей прилежанием начала это упорно делать, а главное она так соскучилась по своим холстам, кистям, краскам, по их запаху и виду, что с жадностью набросилась на них и с большим желанием рвалась начать работу.

       Но, увы, как бы она не старалась, как бы ни приспосабливалась писать левой рукой, у неё ничего не получалось. И мазки были уже не те, и слои краски ложились не так ровно, всё было по-другому, всё было иначе. Катя смотрела на холст и видела, как должно получиться, как это может выглядеть и даже знала, как надо сделать, но едва она прикасалась к холсту, как рука соскальзывала, уходила в сторону и мазок расплывался. Возникла необходимость осваивать всё с начала с самых азов, и надо было полностью перестраивать себя на другой лад, а на это времени у Катеньки не было. И ей, промучившись, таким образом, несколько дней и ночей пришлось отказаться от затеи писать и начать ждать. Теперь вся надежда была на предстоящую операцию. А назначена она была на начало следующего месяца, и перед ней, по настоянию врача, Кате предстояло пройти ещё ряд подготовительных исследований.

        И с этого момента потянулись долгие дни ожидания самой операции. Катенька к тому времени вполне поправилась и уже могла свободно передвигаться, а иногда даже отправлялась в долгие прогулки в парк «Монсо» и помогала Ирэночке по хозяйству. Но все-таки, невзирая на столь положительные успехи, Катюшу, когда она ходила на процедуры в больницу или же просто гуляла по парку, всегда кто-нибудь сопровождал. Либо Поль, либо Ирэн, либо кто-то из ближайших соседей постоянно находился рядом с ней и неотступно следовал попятам, готовый в любую секунду прийти на выручку. Да что там говорить, каждый без исключения монмартровец считал своим долгом и честью помочь этой стойкой упорной и талантливой девочке. Вся округа весь район весь город с чутким трепетом и нежной бережностью относились к милой их сердцу маленькой чудесной художнице.

       Но вот подошёл срок, и Катенька вновь оказалась на операционном столе. В этот раз операция продолжалась довольно долго и заняла почти полдня, настолько серьёзной она была. На ней даже присутствовали и принимали участие самые маститые и известные профессора из института хирургии. Операция проходила в очень сложных условиях и потребовала от врачей всех их знаний и навыков. А пока шла операция, у здания госпиталя собралась огромная масса людей переживающих за состояние Катеньки. Они искренне любили её и сочувствовали. И вот, наконец, операция завершилась и все врачи, участвующие в ней вышли к собравшимся у больницы людям, главный хирург сделал шаг вперёд.

      – Операция прошла отлично. Мы удалили оставшуюся пулю и соединили нервные ткани, а также произвели все необходимые действия по восстановлению двигательных функций руки. Ну а сейчас нужно время для заживления… - устало объявил он. Люди, услышав столь обнадёживающие новости, тут же бросились сообщать их другим горожанам. А хирург, отозвав в сторонку Поля начал с ним свой разговор.

     – Дорогой Поль, мы со своей стороны сделали всё возможное, и теперь дальнейшее выздоровление Кати зависит только от вас, близких и родных ей людей. Насколько верно вы сейчас себя поведете, какой уход ей создадите, в какие условия она попадёт, вот настолько хорошо и пройдёт её восстановление. Дело вот в чём, чувствительность в нервные окончания может вернуться по-разному; может не сразу, постепенно, перетекая из одного участка в другой, из клеточки в клеточку, а может и резко, от какого-нибудь нервного толчка или же сильного эмоционального потрясения. А главное неизвестно,  через сколько это произойдёт, через день, через месяц, а может и через год. Мы этого не знаем, такая операция была сделана впервые и последствия её ещё не изучены, время покажет. А вам как самым близким для Катеньки людям необходимо самим поговорить с ней на эту тему и подготовить её к таким испытаниям. Так что будьте теперь особенно внимательны и терпеливы, надеюсь, вы справитесь… - наставляя как нужно вести себя в сложившейся ситуации, пояснил старый хирург.

        – Хорошо доктор, я всё понял, мы будем предельно внимательны… - тут же заверил его Поль, и уже хотел было продолжить свою мысль, но доктор прервал его и предложил пройти за ним в кабинет для продолжения разговора. Поль беспрекословно повиновался и мигом проследовал за ним, нужно было обсудить ещё некоторые детали по уходу за Катей. А меж тем, несмотря на то, что было всего шесть часов, начало уже вечереть, и солнце стремительно покатилось в закат. В Париж пришла пора ранних сумерек. Лето неумолимо устремилось к концу, день становился всё короче, а ночи прохладней. Так совершенно незаметно, час за часом, день за днём, подкралась осень.               
                Глава 9 
На сей раз Катеньку выписали довольно быстро. Буквально через какую-то неделю она была уже дома. Всё шло замечательно, спустя три дня сняли швы, убрали бинты, никаких послеоперационных осложнений не было. Теперь Катеньке уже не нужен был сложный корсет Поля, требовалась всего лишь небольшая повязка поддерживающая руку наперевес. И всё бы хорошо и можно было бы успокоиться, но вот только когда настал срок проверять чувствительность, пришло время больших разочарований. Чувствительность так и не возвращалась.

       Поначалу было трудно привыкнуть к мысли, что повторная операция не дала моментального разрешения проблем, и не принесла желаемого результата. Но Катенька, стойко преодолев этот смутный период сомнений, постаралась как можно скорее вернуться к живописи. Не теряя надежды, невзирая на трудности, она вновь попыталась писать картины левой рукой. Иного выхода Катя пока не видела. Ей было чрезвычайно необходимо начать работать, ведь за то время пока она болела, в её сознании накопилось огромное количество образов героев-бойцов, коих она помнила.

      Катенька у себя в уме уже проработала и определила все тонкости и нюансы облика героев. Теперь же ей надо было срочно перенести свои замыслы на холст, воплотить их в портретах. А ждать когда наступит перелом в её болезни, когда заработает рука, она не собиралась. И вооружившись терпением, Катенька брала кисть, становилась у мольберта, и вновь и вновь отрабатывала приёмы нанесения краски левой рукой. Но, увы, всё было тщетно, кисть не слушалась. И люди, те простые горожане, для которых она и старалась, и кому так нужны были её работы, видя, как она мучается не в силах помочь ей в её исканиях, сочувственно горевали и утешали бедняжку.

      – Ничего Катенька, не получилось сегодня, получится завтра, ты главное не торопись, потихоньку, спокойно приноравливайся, а мы всегда тут, рядом с тобой, мы поддержим тебя… - говорили они, нежно сочувствуя ей. И уже было неясно, кому это больше всего надо, людям ждавшим её портреты, или же самой Катеньке, чтобы доказать себе, что она сильная, что она сама способна преодолеть любые трудности, что она сама может бороться с невзгодами, что она не сдастся, не сломается. И иногда, в минуты отчаянья кои возникали у неё, Катеньке так не хватало поддержки её отца столь мудрого, умного и незаменимого наставника.

       – Ах, папа если бы ты знал, как мне сейчас нужна твоя помощь, твои советы, твои ободряющие слова… - думала она и тут же вспоминала, как отец в суровые годы войны не раз, чтобы поднять ей настроение говаривал. «Доченька нам нельзя отчаиваться, ведь наша фамилия Ноэль, а она означает – рождество.  И мы просто обязаны соответствовать ей, быть такими же неунывающими и жизнерадостными. Нам нельзя придаваться грусти и унынию, мы с тобой как рождественский праздник, должны привносить в жизнь других людей радость и надежду». И вспомнив эти слова, Катенька собиралась и уходила на весь день в парк «Монсо», на их с отцом любимое место у старого пруда, где по-прежнему, как и в прошлые годы красовались античные руины колонн, коими им так нравилось любоваться.

      И всегда во время таких прогулок рядом с ней были её верные друзья и родные Ирэночка с Жаком или же Поль, когда был свободен. Обычно, проводив Катеньку к пруду они на время оставляли её одну, подумать, вспомнить былое, поразмыслить, а сами присаживались невдалеке на скамеечку и терпеливо ждали когда она их позовёт чтобы пойти обратно или же ещё немного пройтись по аллеям парка, насладиться природой.

      Осень уже набрала полную силу, и листья на деревьях окрасились во всевозможные цвета: красный, оранжевый, желтый, да каких тут только не было. А вскоре начался и яркий листопад, все аллеи в парке покрылись прекрасным радужным ковром из листьев. Замечательно было гулять по этим роскошным тропам и под приятный шелест листвы у ног думать о чём-нибудь светлом, добром, хорошем.
                Глава 10
Вот и сегодня в этот погожий чудесный день, пропитанный волшебным ароматом осени Катенька с Ирэночкой и Жаком вышла на прогулку в парк. Катя прекрасно себя чувствовала и лишь её правая рука, умело заправленная в карман пальто, невольно напоминала о случившейся трагедии. Было обычное послеобеденное время, и на аллеях, как и всегда в эту пору было немноголюдно, две три пары влюблённых, да одинокий старик с собачкой. Катя неспешно подошла к пруду и, глядя на его ровную гладь остановилась.

       – Катенька мы здесь посидим! – крикнул ей Жак и они с Ирэн привычно расположились невдалеке на парковой лавочке.
 
       – Хорошо Жак, слышу,… я ненадолго… - даже не обернувшись, также привычно откликнулась Катя и вдохнув свежего воздуха, погрузилась в свои раздумья. А уже через минуту все её мысли полностью сосредоточились только на живописи. Она снова и снова, мазок за мазком, штрих за штрихом досконально прорабатывала каждую точку, каждый миллиметр задуманного ей нового полотна. И вдруг до её правого больного плеча кто-то тихонько коснулся. Катенька стояла спиной и не могла видеть кто это, но человек, дотронувшийся до неё, явно не знал о ранении. От неожиданности она вздрогнула и замерла. 

       – Кто же это может быть,… ведь парк пуст,… никого нет,… кто это… - стремительным роем хлынули беглые мысли. И тут же от смутного предчувствия её сердце бешено забилось.

       – Катенька, это ты?… - негромко, словно с другого конца аллеи раздался чуть глухой и с детства знакомый, родной голос.

      – Папа!?… - яркой вспышкой блеснула в её сознании внезапная догадка. Она резко развернулась, и о чудо, это было правдой! Перед Катенькой стоял её отец, постаревший, поседевший, но это был он.

      – Папочка!… родной!… это ты! – не помня себя от счастья, бросилась она к нему в объятья.

       – Да, доченька,… да, милая,… это я,… я моя родная! – крепко прижав к себе дочь, воскликнул он и слёзы, радостные слёзы неудержимым потоком хлынули из их глаз.

      Оторопев Ирэночка и Жак, сидя неподалёку на лавочке, не могли поверить во всё происходящие. Отец Кати, которого они не видели с войны и считали погибшим, был сейчас здесь и живой, но больше всего их поразило то, как Катя обнимала его. Она прильнула к нему, обхватив его обеими руками, её больная правая рука так же, как и левая здоровая, действовала. Чувствительность, как и предупреждал старый хирург, внезапно вернулась. Катенька и сама не поняла, как всё это случилось. Неожиданно рука, которая ещё минуту назад безжизненно покоилась в кармане, теперь вовсю двигалась. Катя не в силах оторваться от отца поднявшись на носочки, поправляла его седые волосы, трогала его лицо, и всё спрашивала и спрашивала.

      – Папочка, родненький, ну где же ты так долго был? Я тебя так ждала, я знала, я верила, ты вернешься… - быстро повторяла она. В какой-то момент волнение взяло верх, ноги у неё подкосились, и она начала опускаться, но отец мгновенно подхватил её на руки.

      – Моя малышка, ну что ты, держись, от счастья не падают!… - воскликнул он.

      – Сюда, идите сюда! Несите её на лавочку! – крича, подбежал Жак, а за ним и Ирэн. Они тут же присоединились и помогли отцу усадить Катеньку на лавочку.

      – А я ведь вас узнаю, ребята,… вы детишки тётушки Марии,… вон как выросли,… ну, надо же… – потрепав Жака по волосам, сказал отец и присев рядом с Катенькой нежно обнял её.

      – Ну, как ты милая? – спросил он.

      – Всё уже прошло, это от переживаний, я даже чуть замёрзла… - ответила Катя и взяв тёплые отцовские ладони в свои, теперь уже полностью здоровые руки, прижалась к нему.

     – Ну, вот и хорошо,… посиди, погрейся, а я пока кое-что объясню ребятам, а то уж больно они удивлены… - бережно укутав Катеньку, сказал отец и начал свой краткий рассказ. Для ребят, всё только что произошедшие, было больше похоже на сказочное волшебство, но нет, это было реальностью и существовало на самом деле. Катюшенькин папа сидел рядом с ними и рассказывал, где он был и что с ним случилось.

       Оказывается, всё прошедшее время, он был на территории германии в фашистском лагере смерти, и лишь только по счастливой случайности остался в живых. Этой весной узников лагеря освободили, и три месяца подряд он находился на лечении в госпитале у союзников. И вот сегодня после долгого восстановления вернувшись в Париж, он в надежде увидеть Катеньку первым делом отправился домой. Конечно же, там он её не нашёл, и с головой погрузившись в горестные мысли, непроизвольно пошёл в парк «Монсо» на их любимое место. Тут-то и случилось настоящее чудо, он сам того не ожидая увидел впереди у пруда тоненькую фигурку маленькой девочки так напоминавшую его дочь. Она стояла к нему спиной, и он, медленно ступая, чтобы не спугнуть это хрупкое виденье, подошёл к ней. Ну а дальше всё произошло как во сне.

        И вот они уже вместе, сидят на небольшой парковой лавочке, и крепко обнявшись, неторопливо разговаривают обо всём на свете; и о том, что было, и о том, что будет, и о том, как они станут жить дальше. Ирэночка и Жак, раскрыв рты, с интересом слушают их. И уже нет ни капли сомненья в том, что с этого дня, с этой минуты у Катеньки все дела пойдут на лад и все её желания сбудутся. А впереди их всех ждёт долгая и счастливая жизнь, полная добрых и прекрасных свершений. И ничто, и никогда их больше не сможет разлучить, ни война, ни болезни, ни какие другие невзгоды, и чтобы не случилось отныне и навсегда они будут вместе, теперь они одна большая, дружная и сплочённая семья…               
                Конец

Igorshipskih@mail.ru                Автор: Шиповских Игорь.