Серафима

Шел октябрь 1941 года.  После тяжелых кровопролитных сражений Красная Армия отходила по всему фронту.  Два с половиной месяца Одесса героически держала оборону.  Объединенные   войска   Румынии и Третьего рейха вплотную подошли к городу...

***
Сима сидела у окна и с безразличным упорством наблюдала, как   по холодному стеклу сползали струйки дождя.  Их дворовый флигель дореволюционной постройки находился всего в пару километрах от линии береговой охраны.  Еще вчера совсем рядом шли бои, грохотали канонады, в небе сверкали зарницы. Сегодня стояла непривычная тишина. От Алексея давно не было никаких известий….

Казалось, счастливая мирная жизнь осталась совсем в другой, прошлой жизни. Вспомнилось, как после выпускного они всем классом гуляли по ночному городу, разговаривали, смеялись, мечтали, строили планы. Как с высоты зеленых склонов любовались лунной дорожкой на глянцево-черной глади моря и ели растаявшее мороженое. Их первый с Лешкой поцелуй и наивные клятвы в вечной любви. Рассвет на Приморском бульваре и запах мокрого асфальта в радужном фонтане поливальных машин. Как уставшие и счастливые возвращались домой в пустом трамвае.

Воскресный июньский день уже во всю дышал полуденным зноем, а она безмятежно улыбалась, валяясь в постели, когда за стенкой послышалась непривычная возня и истошный вопль бабы Зины: «Не пущу!» …  Она продолжала улыбаться, ничего не понимая, когда в комнату вошла побледневшая мать и плавно осела на стул: «Симочка, война началась…».
День прошел, словно во сне.  Вещали громкоговорители, военные машины всюду громыхали по брусчатке, плакали бабы, молчали старики. На призывном оперативном пункте выстраивались очереди. Ее Лешка, рядовой Алексей Протасов, как и многие мальчишки, записался на фронт добровольцем.
Последний раз она видела Алексея больше двух месяцев назад, в конце июля. Солнце уже клонилось к закату, а жара стояла просто невыносимая, девушка возвращалась домой из военного госпиталя, где помогала матери. Неожиданно набежали тучи, грянул гром и крупные капли забарабанили по раскаленным на солнце крышам.  Сима с наслаждением подставила разгоряченное лицо сорвавшемуся ливню и в это самое время увидела Алексея. Ее оливковые бархатистые глаза вспыхнули нежданной радостью.  Лешка, весь промокший и возбужденный схватил Симу за руку и потянул за собой:
-  Бежим! Надо успеть! Комдив еле отпустил на пару часов. Мы должны расписаться! Нас скоро в тыл перебросят, когда еще свидимся….    
Дождь сливался в потоки, пузырился в лужах и легкой дымкой   парил на дорогах. Это был самый теплый и замечательный дождь на свете!

Наутро Сима проснулась Серафимой Протасовой. С нежностью и   трепетом в душе она разглядывала простенькое серебряное    колечко на безымянном пальце. Алексей ушел еще до рассвета.  Выбираться из постели, хранящей неощутимое тепло родного человека совершенно не хотелось. Сладостный приливе растёкся в груди и Серафима зажмурилась от счастья. Война на мгновения отступила….

***
В комнате совсем стемнело, а Сима все сидела в каком-то сумрачном оцепенении. «Почему же так тихо?» И только бесконечный осенний дождь не переставая шумел за окном.  С тех пор, как учебку перевели под Херсон, об Алексее ничего не было слышно. Неизвестность с каждым днем усиливала тревогу и ввергала в тоску. А эта необъяснимая тишина сковывала каким-то гипнотическим ужасом.
 
Вдруг раздался оглушительный взрыв и эхом прокатился над   городом, отразившись в ночном небе яркой вспышкой. В эту самую секунду за спиной послышался грохот и звон бьющегося стекла. Она оглянулась и ахнула - старинное зеркало, провисевшее на том самом месте всю ее жизнь, превратилось в груду осколков на полу, а пустая массивная рама зловеще чернела на фоне белёной стены.

Серафима склонилась над обломками и увидела десятки отражений. «Ой, не к добру…».  От суеверного страха подступила   тошнота, девушка бросилась на кровать и забилась под одеяло. 
 
Стрелки настенных часов подбирались к двенадцати. Серафима   лежала без сна, считая удары собственного сердца. Внезапно внутри что-то екнуло, показалось - слышны осторожные шаги. Испытывая сильное волнение, она вскочила и прильнула к окну. Никого. Вдали завыли сирены. Серый ливневый пласт неба рассекали мощные прожекторы. Очередная вспышка. В просвете арки померещился знакомый силуэт. Затаив дыхание, она прислушивалась к каждому шороху. Кто-то тихо постучал.

В стремительном порыве Серафима распахнула двери настежь. Полоска тусклого света вырвала кусок из кромешной темноты двора. Он стоял неподвижно, не замечая холода дождя. Глубокие тени обозначили огрубевшие повзрослевшие черты:
-  Здравствуй, родная…. 
-  О, Господи!  Входи же! - Сима бросилась ему на грудь, каждой   клеточкой ощутив прикосновение. Сильные руки подхватили ее и внесли в дом. В следующее мгновение Серафима потеряла связь с   реальностью ….

***
Элла Семеновна вернулась с ночного дежурства раньше обычного, взволнованная и уставшая, и прямо с порога начала делиться тревожными новостями:
-  Представляешь, не успели наши войска отступить, как следом вошли румыны. А ближе к ночи здание военной комендатуры взлетело на воздух, одни руины остались. Так громыхнуло, что в соседних домах стекла повылетали, - стряхнув промокший плащ, слегка понизила голос, - Много там высокопоставленных офицеров обломками накрыло, а уцелевших к нам повезли….  Натан Маркович оставил при себе только фельдшера, а нас с Фаней отпустил, велел дома отсидеться от греха подальше. Добирались пешком, перебежками, пока не закончился комендантский час и не пошли трамваи. Не знаю, что теперь будет…, - помыв руки и повесив полотенце на гвоздик, перешла почти на шепот, - Говорят, это местные теплый прием устроили. – И тут с удивлением заметила, - А ты чего такая тихая, светишься вся?
-  Алексей приходил….
-  Бог с тобою! Откуда ему здесь взяться? В городе полно полицаев! Ты не дури, девка, не шути так, приснилось поди…. Что это?!  -  женщина вскрикнула, увидев разбитое зеркало, и замерла посреди комнаты.
-  Я уберу сейчас! - Серафима бодро вскочила с постели и обняла мать, - Холодная какая! Пойду чайник поставлю. Не верь в приметы, я тоже так сначала подумала. Сказки все это! – и выходя из комнаты, еще раз загадочно улыбнулась, - А Алексей и вправду приходил….

За окном перестал лить дождь и ветер разогнал облака, появилось белесое солнце. В отдаленный район Дачи Ковалевского еще не добралось смятение и неразбериха, царившие в городе, обманчивая тишина давала ложную надежду, что ничего не происходит.
-  Смотри, как распогодилось, - осенний луч пробрался сквозь занавески и расплылся на скатерти, - но мать полностью была в своих мыслях.
-  Нужно выбираться из города! К тетке, в Крым поедем….
-  Мама, перестань. Все поезда ушли, последним товарным раненных вывозили, сама же знаешь…. Обойдется, мы ж не одни. Тем более …, - Сима осеклась, с чувством погладив мать по руке, и как в детстве, подняла свой восторженно-вопрошающий взгляд, закусив нижнюю губу. - У нас будет малыш, куда мы поедем ….

Элла Семеновна резко выпрямилась, ее глаза вспыхнули, преисполненные нежности и внезапным смятение, задержались на портрете молодого мужчины в морской военной форме, как две капли воды похожим на Серафиму, присела рядом на кровать, - Моя ты девочка…, - обняла и молча заплакала. Спустя минуту, задумалась, решительно поднялась и направилась к комоду:
-  Какой срок? – тон голоса резко поменялся, такой собранной и уверенно-спокойной Серафима видела мать только в стенах больницы.
-  Чуть больше двух ….
-  Почему раньше не сказала?
-  Сомневалась ….
-  Я что-нибудь придумаю, мы уедем во чтобы то не стало, ради нас всех, ради памяти твоего отца.
Она с силой выдернула нижний ящик и наощупь отыскала в глубине ниши небольшой сверток. Развязала, положила на стол деньги и пожелтевшее письмо, брошь и серьги завернула обратно и зажала в кулак:
 -  Я скоро вернусь. Смотри, никуда не выходи! Спрячь пока деньги, – и обернувшись, добавила, - Там на конверте адрес..., так, на всякий случай….

Сима в растерянности смотрела на закрытую дверь, внутренне сопротивляясь услышанной фразе. «Какой такой всякий случай? И вообще, она никуда не собирается уезжать из родного дома».

Время подходило к обеду, а мать все не возвращалась. Сима успела навести в комнате порядок и разогреть вчерашний суп. Ужасно хотелось есть. Откусив от хлебной горбушки, она нетерпеливо посматривала на часы. Вдруг за окном заголосила дворничиха.
Внезапное предчувствие больно кольнуло сердце, и она в чем была выбежала за ворота.

Улица была пустынна, ветер лениво гонял жухлую листву, в темных лужах отражались бегущие облака, и только дворничиха горестно причитала и собирала в подол раскатившуюся по мостовой картошку.                Завидев девушку, она заголосила еще громче:
-  Горе то какое! Эллочку взяли! У самого дома схватили, мамалыжники проклятые!
-  Куда ее повезли? – одними губами прошептала Сима.
-  Да кто ж его знает! В комендатуру наверно. На вот, возьми, деточка, это мать обронила, - и протянула засаленный подол.           Но Серафима уже ничего не слышала и не видела….

Ответственность за ночной террористический акт оккупанты   возложили на коммунистов и евреев. Начались чудовищные   расправы. На улицах хватали всех без разбору. Мужчин   расстреливали прямо во дворах. Александровский проспект устрашал сотнями повешенных. Тысячи евреев были согнаны в старые адмиралтейские склады и сожжены заживо. Ни Симочка, ни мать ее Элла Семеновна домой больше не вернулись….

***

Прошли годы. На дворе стояла весна нового тысячелетия. У подножья песчаных утесов по-прежнему катило воды бескрайнее море, а в синем неба медленно проплывали бесформенные облака. Золоченные купола церквей ярким светом горели на солнце, их колокольный перезвон далеко летел над крышами домов, утопающих в сочной зелени и пышном цветении.
 
На центральной площади гремели праздничные фанфары Парада Победы, город чествовал своих героев, а за высокой белокаменной стеной Успенского монастыря звуки и краски незаметно стихали, время замедлялось, скрывая тихую обитель от мирской суеты.

От главных врат вглубь тянулась тенистая прохладная аллея высоких елей. Сжатое пространство старой часовни венчал низкий   сводчатый потолок. С иконостаса строго взирали лики Святых угодников в бликах тлеющей лампады. Склонив голову перед Распятием, старец тихо творил молитву.
-  Помяни, Господи души раб Твоих, невинно убиенных, прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное. Вечная память и Вечный покой…. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь ….

О прошлом инока среди братии никто не знал, сам он был немногословен и о былой жизни никогда не рассказывал. А кто мог рассказать, давно почили с миром.

И только бессонными ночами далекие события порой возвращались в келью старого монаха, скрежещущими жерновами проворачивались в душе и незримо воскрешали тени ушедших….

После отхода действующей армии Алексей Протасов не покинул город. Три месяца партизанский отряд вел диверсионно-разведывательную работу в тылу врага, совершая дерзкие вылазки и скрываясь в катакомбах, прежде чем оккупационное правительство не предприняло масштабную операцию по ликвидации. Выкуривали газом. На выходах дежурили автоматчики, расстреливали на месте.

Помнил узкий бетонный туннель штольни, обжигающий холод ледяной воды. Трассирующие пули, прошивающие черный пласт моря, короткие вскрики, головы товарищей, выхваченные во мгле лучом света и уходящие вглубь одна за одной. Помнил, как чудом выбрался на берег, как острые шипы колючей проволоки разрывали окаменевшее тело. Как, истекая кровью, карабкался по крутому склону, знакомому с детства, и там - на церковном погосте нашли его на заре чуть живого.

Рискованный переход за линию фронта. Долгие разбирательства и выяснения. Штрафбат и кровавые штурмы. Победный май 45-го, слезы счастья постаревших родителей и старый флигель на Даче Ковалевского, где жили уже другие незнакомые люди….       

Помнил, как неведомая сила уберегала его ни раз от верной гибели, как привела, спустя годы в тот самый храм на крутом склоне, где нашел он спасение своей израненной душе, где с мертвыми мог быть ближе, чем с живыми.
Монашеский постриг принял, как отец Серафим….