Земляки

Валерий Николаевич ступил на мокрый асфальт и улыбнулся. Возвращаясь домой, он уже на железнодорожном вокзале почувствовал под ногами пусть пока ещё не землю родной деревеньки, но уже оказался ближе к этому волнующему моменту. Он обернулся на вагон, в котором только что ехал, подмигнул ему, словно живому существу, поправил рюкзак и зашагал на автовокзал.
Он знал: там его обступят таксисты, станут предлагать подбросить до дома, до хаты, а он с улыбкой пройдёт мимо, отрицательно кивая головой, мол, спасибо, доберусь самостоятельно.

Валерию Николаевичу очень хотелось вернуться домой не на автобусе, а, как бывало не однажды, на попутке. Чтобы не молчать в душном автобусе, а слушать деревенские новости, и если уж совсем повезёт, во что верилось с трудом, то и окунуться с земляком в воспоминания.

Он уже прошёл сквозь ряд таксистов, когда его окликнули:

- Валерка, чёрт Кучерявый! Стой! Дай на тебя поглядеть!

Валерий Николаевич остановился, но оборачиваться не стал; мало ли кого позвали. Однако же в мозгу молнией пронеслось: «Кучерявый – это точно я!».

Обернувшись, он увидел спешившего к нему соседа по школьной парте Кольку Давыдовского, улыбавшегося до самых ушей. Жили они на разных концах деревни и закадычными друзьями никогда не были, но сейчас это не имело значения: земляки они и в Африке земляки! Одноклассники не видались лет двадцать, а то и того дольше.
Они обнялись, потом Колька, теперь, конечно, Николай Анатольевич, человек с сединой в висках и солидным пузцом, поинтересовался, куда Кучерявый путь держит, а когда узнал, обрадовался пуще прежнего.

- Я же затем и заехал на вокзал, - ликовал, - чтоб земляка встретить! Приезжал по делам, оставил в городе жену, а в одиночестве возвращаться… Зелёная тоска загложет! Тебе всё равно кому платить; лучше отдай мне деньги на бензин. А если масть пойдёт, так и на бутылочку к баньке выгадаю.

«Да уж, - подумалось Кучерявому, - что капитализм с людьми делает. Раньше бы за будь здоров довёз до дома, а теперь, видишь ли, выгоду увидел».

- Ты, не обижайся, что я деньги с тебя возьму, - не унимался радостный Николай Анатольевич, - ради общего дела чего не сделаешь!? А общее дело – вместе дорогу коротать!

По городу ехали тихо, и Кучерявый без труда догадался, что и в школе не отличавшийся особой тягой к познанию техники, земляк так с ней и не подружился, хотя за три десятка лет мог бы.

Кучерявый заволновался, потом успокоился: «Приехал же он в город, так и обратно потихоньку доберётся». Ему вспомнилась пословица про то, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Чтобы не отвлекать хозяина машины, Кучерявый не приставал с расспросами, молча наслаждался созерцанием родных мест. В этом городе Кучерявый окончил училище, но сейчас почти не узнавал его; обилие броской рекламы, яркие вывески многочисленных магазинов делали город чужим.

За городом Николай Анатольевич осмелел, стал рассказывать анекдоты, до которых он был охотником ещё в школе и к которым, как выясняется, с годами сохранил интерес.

- Рассказал бы, земляк, что-нибудь из деревенской жизни, - предложил Кучерявый. - По телефону всего не расскажут.
 
- Это можно, это для нас как два пальца об асфальт, - согласился Николай Анатольевич. - На какую тему новости хочешь?

- На любую! Чем сейчас занимаешься?

- Скажу - не поверишь! В декретном отпуске! - весело проговорил земляк и с восторгом посмотрел на Кучерявого, чтобы не пропустить момент ответной реакции. Ещё никто не оставался глухим к известию про декретный отпуск молодого деда.

 Кучерявый не стал исключением, удивился так, что Николай Анатольевич сбавил скорость. Чтоб не столкнуться со встречной машиной, он даже остановился на обочине.

- Все на этом ловятся! - не гася весёлой искорки в глазах, порадовался Николай Анатольевич. - Внуку ещё и годика нету; сижу с ним, когда дочка отлучается из дома. Так что я в настоящем декретном отпуске! Стариковское занятие!

Так определилась тема дальнейшего разговора.

- Много у меня всяких историй, земляк, - проговорил Николай Анатольевич, - есть что на досуге вспомнить. Как-то, я тогда ещё работал, после посевной возили мы уголь частникам из Быстрого Истока. И однажды поехал со мной дед Стёпка Попков, может, помнишь его… А он вечно серьёзный такой, тучный, прям, знаешь, нелюдимый. Едем, а я, чтоб не молчать, интересуюсь: чё, мол, себе ли уголёк покупаешь, а он: «Да, нет… Видишь, как щас жизнь получается? Бабка умерла, - я тоже её помню, здоровая такая была, - а я остался один. То-то, невыносимо жить одному: варево, стирка, всё на свете… Сошёлся с другой; пригласил Латынкову. Ладно жили… не знаю, чё такое… чё случилось. Приехала её дочь, пе-реманила к себе в город».

Николай Анатольевич принялся перечислять, кому родня дед Стёпка, кто такая бабка Латынкова; когда родилась её дочь, с кем жила, с кем и сколько раз сходилась-расходилась. Кучерявый слушал и думал, насколько в людях крепка вот эта давняя способность ради одного человека переворошить всю родословную, вплоть до десятого колена, чтоб в конце, как водится, подытожить: «Ты её, может, не помнишь, но это и не так важно…».

- Переманила дочь бабку Латынкову, - вернулся к началу истории Николай Анатольевич, - а в городе она жить не смогла. Примчалась в свою избушку. Зачем дело стало – отапливать надо. Вот ей за углём и ехали мы с дедом Стёпкой. Дальше – больше. «Ну, а как насчёт жениться?» - спрашиваю. «О, - отвечает, - сейчас жениться проблема. Понимаешь, это же вперёд им жить нельзя было. Почему бабки сходились? Ни топки, ни помощи рядом; безвыходное положение без мужика. А топить же зиму долгую… Пьяница или не пьяница, но хоть лопухи на зиму заготовит, от семечек дудок-будылок, полыни натаскает, чтоб грубку топить. Палок с ветками в забоке насобирает, принесёт во двор. А щас бабки получают денежку, пенсию. Надо угля – привезла, дров купила, и всё у неё теперь, у бабки, есть. Тепло в избушке, хорошо! Чистенькая сидит». «И мужик не нужен», - поддакиваю. «Ага, - отвечает дед Стёпка, - и мужик не нужен». А я сижу, - Николай Анатольевич лукаво посмотрел на земляка, - дай, думаю, спрошу… Дед такой серьёзный, понимает шутки, нет ли, с таким взглядом на жизнь.

- До чего же ты додумался? - поинтересовался Валерий Николаевич?

- Да ведь ещё мужицкую обязанность блюдить надо, подначиваю деда Стёпку. Вот, знаешь, он как-то подпрыгнул, да мне по коленке кулаком как даст: «Да, пр-р-равильно, сынок! Пр-р-равильно!» - раскатисто засмеялся Николай Анатольевич, несколько раз повторил своё «Пр-р-равильно, сынок! Пр-р-равильно!» - Зачертом бабке мужик? Дрова есть, чисто, тепло. Она поела, сходила, брехни побрехала, ей и похорошело; время убила. Не ожидал я такого от деда – чтоб кулаком-то! - продолжал сквозь смех Николай Анатольевич. - Едва нога с педали не соскочила! Видишь, как зацепила его за живое моя подначка!

Несколько километров проехали в молчании.

- Интересно, - заговорил первым Валерий Николаевич, - жив ли Григорьев дед Алексей? Сколько помню, он вечно спотыкался.

- Так ведь жизнь такая была: хочешь – поживай, хочешь – спотыкайся. На том этапе он выбрал второе. А теперь ты его ни за что не признаешь!

- Что так?

- У него тоже бабка померла… Он же пил по-черному, страсть полная; и на бригаде, и на тракторе… Если сено начинали частникам возить, так вообще гибель! Ума не приложу, как мужики сдюживали? Стог сена привезут во двор, и гужуются весь день. Деда Алексея твоего на руках принесут домой, а то и сам приползёт на коленях… А как бабка померла, он помыкался, взял одну старушенцию, такую культурную; она за мужиком жила, как у бога за пазухой. Как-то встречаю его – совсем трезвый! Спрашиваю, как дела, как чё другое? А вижу: стал промытый, фуражка на нём какая-то с козырьком, с отворотом, совсем новая. Шубка опять же! «Чей уж ты с водочкой завязал? Или заболел? Или другое чё?» А он мне: «Это ты приболел! Привели мне бабку, я с неделю с ней пожил, пришли гости… Гульнули мы, я и обмочился ночью. Бабка мне утром и говорит: «Знаешь, чё? Я не затем замуж выходила, чтобы меня пьяный мужик в постели обмочил! Так что пошёл вон!» Пришлось клятву дать, побожиться, что больше такого не будет. И всё!».

Пошла гравийная, в обход ремонтируемого участка, дорога; Николай Анатольевич сбавил и без того небыструю скорость, успешно миновал рытвины и только потом продолжил:

- Понравился деду новый образ жизни. А сейчас – ты бы видел! Дед проводил и вторую бабку домой.

Заметив недоумение земляка, Николай Анатольевич пояснил:

- Забыл, что ли? Так говорят, когда схоронят человека. Дескать, наконец-то, дома он. - Кучерявый согласно кивнул головой, мол, продолжай. - Хоть деду Алексею восемьдесят годов, он третью бабку привёл, - довольно проговорил Николай Анатольевич, - года два-три уже, и ведь не пьёт. Вот как страшно одному оставаться, что с пьянкой смог завязать. Такая штука…

- Многих мастеровых мужиков водка сгубила, просто жуть! - подытожил Валерий Николаевич. - У меня сосед буфеты красивые по тем временам делал – залюбуешься. А ведь сгорел с вина… Ну, скажи, что мужики хорошего находят в нём?
 
- Да разве твой сосед один такой в деревне? Случай сейчас вспомнил. Правда, врать не стану, не моя история; за правдоподобность не ручаюсь.

Николай Анатольевич пропустил вперёд тяжело нагруженный гравием КамАЗ, остановился, пережидая пока уляжется пыль, и только потом вырулил на дорогу:

- В такой ситуации лучше не спешить, на тот свет всегда успеется. Нам не к спеху. На полчаса позднее приедем, и то ладно. Ну, слушай! Дед был деловой, плотник. Мог рамы вязать, двери. И приняла его к себе бабушка. Вот мужик работает, работает... И домик у него такой, всё хорошо. Потом срок подходит – напился! И начинает перво-наперво окошки бить. Разобьёт окошки, переколотит всё на свете. Протрезвится на какой-нибудь день, верстак вытаскивает из сарая и принимается битые рамы собирать, стеклить. Сосед глядел на такое, глядел, а однажды насмелился, спрашивает: «Дед! И тебе охота? Ну, на кой чёрт ты окошки бил? А теперь мучайся!» Тот как-то повернулся, бровью повёл и отчеканил гордо каждое слово: «Петро! Люблю, когда звенит!».

Мужчины расхохотались!

- Вот люблю, когда звенит! - тоже чеканя слова, повторил Николай Анатольевич. - Он же умелец несравненный, а всю жизнь пил. Ну, как так можно?

Валерий Николаевич не знал, как так можно; сам он за свою жизнь не выпил и стакана красного вина. Зато он хорошо знал, как сложно во время праздничных застолий и корпоративов сдерживать напор друзей, наперебой предлагающих выпить, всякий раз допытываясь, уважает ли их Валерий Николаевич.

Пока он размышлял, на горизонте показалась родная деревня.

Сердце Валерия Николаевича радостно ёкнуло! «И без вина я буду пьян!» - подумал он и облегчённо улыбнулся.