БАЛ

Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол», не верь глазам своим (Козьма Прутков)
И на старуху бывает проруха.

Пригласили меня на весенний Бал, сообщив, что мероприятие элитное, билет дорогой, зовут далеко не каждого, строгий дресс-код, богатый фуршет, паркетный зал, артисты высшего класса и даже солистка Михайловского театра, сливки общества, короче. На балах я никогда не была, но решила такой опыт получить. Купила туфли специально, чтобы не царапать паркет (так было строго указано в приглашении), купила билет и пришла, волнуясь и трепеща.
Помещение, в котором проводилось мероприятие, некогда служившее храмом искусств и впускавшее в себя только членов союза композиторов, неприятно удивило меня своей запущенностью. В гардеробе на старом просиженном до пола кресле валялись пара таких же старых книг, что-то про отважный подвиг пионеров и сельскохозяйственные работы на целине. Вместо номерков на вешалках, выдержавших на своем долгом веку тысячи пальто и плащей творчески одаренных людей, висели картонки с номерами, нарисованными фломастером. Первое впечатление возбудило во мне нехорошее предчувствие, которое не замедлило сбыться, как только я оказалась в фойе. На старых потемневших ободранных местами стенах грустно висели портреты глубоко уважаемых мною композиторов. Как-то стало за них обидно. Впечатление усугубилось, когда я вошла в паркетный зал. Мои новые туфли ступили на истертый до заводской шлифовки пол, очевидно, не видевший мастики со времен благополучного советского застоя. Беречь такой паркет было уже бессмысленно, его было по-человечески жаль. Люстры не горели, никто не встречал. Была вялая подсветка у сцены. Рядом с ней стоял в белом костюме опереточного тенора молодой человек, оказавшийся впоследствии ведущим и по совместительству певцом, с голосом, соответствующим стилистике костюма.
Все входившие робко озирались и проходили к стульям. Не знали чем себя занять и неловко занимали места. В зал влетел изображающий удаль молодецкую мужчина лет 60 в таком же костюме, как у ведущего, и активно начал раздавать свои флаеры, приглашая на концерт у Финляндского вокзала. Рукой в дешевых перстнях со стразами он махал флаерами перед лицами растерянных гостей , убеждал каждого, что он им может быть очень полезен в будущем, если они придут на концерт, так как он на одной ноге с кем-то из руководства города.
Люстры все не зажигали. В небольшой нише я заметила маленький, накрытый одноразовой бумажной скатертью стол, на котором стояли два графина с водой, пять бутылочек с сиропом и три блюда с разрезанными грушами, апельсинами и отдельно на золотых пластмассовых тарелках («на золоте едал», так сказать) ютились виноградины, заботливо кем-то оторванные от веточек. Это был обещанный богатый фуршет. Пластмассовое золото – вот, пожалуй, точное определение сего действа.
Между тем, публика собралась. Наконец дали свет, и можно было друг друга разглядеть. Первое, что я обнаружила, что никто из дам в туфлях для пощады паркета не пришел. На всех был каблук. Второе яркое впечатление на меня произвел мужской состав. Он состоял условно из трех категорий. Первый – мужчины, имеющие фраки (четыре человека), второй – мужчины, имеющие костюмы юности отцов (бОльшая часть), третий – ничего из вышеописанного не имеющие и пришедшие просто в свитерах.
Дам, впрочем, можно соотнести также к трем вышеописанным категориям. Разве что упомянуть некольких, более остальных одаренных дизайнерским талантом.
Ведущий отлепился, наконец, от стены, которую подпирал более получаса, и вышел с приветственной речью на сцену. Он сообщил собравшимся, что долгожданный весенний бал открыт. Дальше начался концерт. Сначала вышла девушка в платье с разрезами в пах и запела , ловко выставляя в смотровые щели тугие бедра, песню Светланы Лободы. Подобный репертуар в среде интеллигентных людей меня очень удивил. Затем вышла не менее яркая девушка в красном и, не попадая в ноты, но очень громко и активно спела, видимо, джазовую композицию. Удивление мое нарастало. Между тем публику это никак не смущало и несколько женщин буквально ворвались на танцпол и неистово стали шевелить телом, показывая, наверное, что есть еще порох в пороховницах и что современные ритмы им не чужды. Их поддержало несколько мужчин. Одна пара пошла наперекор заданному стилю и, нарочито, не замечая отплясывающую публику, двинулась в стиле танго крупным шагом сквозь танцующих, иногда останавливаясь, чтобы дама могла забросить свою ногу партнеру на бедро.
Затем вышла на сцену солистка Михайловского театра и натужным голосом с большим, переходящим в кач вибрато спела себе в затылок две песни. Такого насилия над своей цыганской природой я уже стерпеть не могла и вышла выдохнуть в фойе к грустящим композиторам на стенах. Случайно я услышала разговор трех танцоров, из которого мне стало понятно, что большинство мужчин приглашено без оплаты билета. Тогда мне стало грустно еще больше. Я вспомнила вечеринки для тех, кому за 30 в Домах Культуры во времена моей юности. Выходя из ДК Ленсовета с уроков вокала по пятницам , я наблюдала изнаряженных участников вечеринки, выходивших на перекур на улицу. Стоил входной билет около рубля, к слову сказать. И там был, по рассказам соседки, приличный буфет.
Когда я вернулась, объявили начало бальных танцев. Ведущий в микрофон объяснял, что делать, для наглядности пригласив даму в синем вечернем наряде себе в пару. Заиграла фонограмма. Про живой оркестр, разумеется, речи уже не шло. Танцующие, имели разный уровень музыкально-танцевальной подготовки, от того в проходке по кругу постоянно создавались заторы, все весело смеялись, мелькали из –под дамских нарядов по кругу золотые босоножки, нарядные туфли в каменьях и даже пара сапог. Становилось душно. Открыли окно. Зал заполнился ароматом шавермы из заведения во дворе. Крепкий пищевой дух кружил по залу. В сочетании с полонезом и вальсом создавая непередаваемую атмосферу изысканности и эстэтики.
Передо мной побежали кадры из комедии Гайдая «Не может быть», где гости плясали на свадьбе Володьки Завитугшкина. В животе заурчало. Я решилась подойти к фуршетному столу. Тут рядом со мной оказалась виновница торжества, хозяйка, так сказать, всего этого гайдаевского веселья. И я подумала, ну почему я, прежде чем оплачивать билет, просто не посмотрела на фотографии этой персоны. Проня Прокоповна в летах и теле, в обширном декольте, с пунцово красным мясистым лицом, окаймленным прямой блонди челкой. Все оказалось в ней чрезмерным: лицо, бюст, смех, движения, обнимания с гостями, украшения и размах шагов. Проня сообщила мне, что вообще-то фруктов закуплено много, но их почему-то никто не порезал и они лежат в ведрах под столом. А также любезно предложила мне добавить в воду сироп из бутылки. Тут ее внимание привлек молодой человек и она размашисто кинулась к нему с объятиями и смехом, более напоминающим отрыжку пьяного финна.
Когда после феерии бальных танцев, на сцену снова вышла солистка Михайловского театра и запела голосом из преисподней, я заторопилась к выходу, не решившись поднять глаз в фойе на композиторов, быстро юркнув в гардероб, вернув облезлой вешалке облезлый номерок.
Всю дорогу домой меня не покидало ощущение, что я была на съемках какого-то фильма про бал в сумасшедшем доме, например, в стиле Абдрашитова. Но поскольку я понимала, что это были не съемки, то ощущения были самые тошнотворные.
В метро в вагон зашли два музыканта и задорно сыграли песню Фредди Меркьюри. Я поняла, что это единственное живое искусство, которое я услышала за день. Парни пожелали всем доброго вечера и вышли. Я немного пришла в себя, надела наушники и включила черных исполнительниц. И через час окончательно вернула себе свою реальность. Засыпая, я все вспоминала фильм «Свадьба» с Раневской и Гариным по чеховской пьесе, понимая теперь весь драматизм , переживаемый автором. Однако там, в фильме, гостей хотя бы кормили….