Заколка

– Женщины – это особые существа, направив вдаль через пыльное стекло мечтательный взгляд, говорил Федя. – Женщины – это загадка. Её ресницы как крылья бабочки встрепенулись. Как крылья бабочки... – то ли сочинял, то ли цитировал Федя, всё так же мечтательно глядя вдаль. – Лёш, а ты любил когда-нибудь женщин? – обратился он к приятелю, сосредоточенно вцепившемуся в руль автомобиля.
– Не-а, – ответил Лёша, не отрывая взгляда от дороги, но тут же спохватился, исправил свой ответ, – любил, маму.
– Х-м-м, – разочарованно выдохнул Федя, – маму..., я не о том.
Лёша бросил короткий взгляд на друга, который выражал больше равнодушие, чем заинтересованность.
– Ты видел, как она пошла?
– Кто?
– Нет, ты не видел.
– А кто? Люська что ли?
– Дурак ты, какая Люська, эта ябеда что ли? Да разве она женщина?
– А кто?
– Никто, – отчего-то злясь, ответил Федя.
Минут пять сидели молча, и снова заговорил Федя.
– Её губы манят. Они так трогательно двигаются при разговоре, что теряешься, не зная, на что смотреть, на губы, или в глаза. Хочется сразу видеть то и другое, а лучше касаться.
– Ты чего это? – недоумённо спросил Лёша.
– Как писал Пушкин, – не отвечая на вопрос, продолжал Федя. – Я помню чудное мгновенье..., – и он чувственно прочёл всё стихотворение.
– Это ты зачем выучил? Нам же ещё не задавали, это в восьмом или в девятом классе будем учить.
– Я не учил, я знаю.
– Ну ты даёшь! – восторженно покачал головой Лёша.
– «Гений дивной красоты» – классно сказано, да?
– Ну.
Зашуршал гравий, и дверца машины со стороны Лёши открылась. В неё просунул голову Сергей, короткостриженный парень лет двадцати-двадцати пяти, старший брат Лёши.
– А ну, салаги, вылезайте! – скомандовал он.
К другой дверце, со стороны Феди, подошла Галина – девушка лет семнадцати. Её вид выражал ожидание и лёгкую усмешку.
Федя с Алёшей стали поспешно выбираться из машины. Галя стояла так, что Феде, выходя, пришлось коснуться её слегка. Девушка лукаво посмотрела на него и попросила, протягивая ему руку:
– Помоги мне.
Федя рефлекторно протянул девушке руку и тут же залился краской. На его маленькую тёмную ладонь с юношескими бородавками и не совсем чистыми ногтями легла лёгкая, почти невесомая ладонь Галины. Феде стало стыдно за свою руку, она совсем утонула под ладошкой девушки, а хотелось бы наоборот. Девушка села в кресло, освобождённое Федей, ещё раз лукаво взглянула в глаза мальчику и улыбнулась. Федя стоял и всё ещё, хотя уже её рука отбивала пальчиками лёгкую дробь на панели, осязал на своей ладони её прикосновение. Он видел её красивый профиль со слегка вздёрнутым носиком, видел её пухленькие красивые губки, маленькое ушко и чувствовал, что всё вокруг него меняется: меняется время, пространство, меняется бытиё.
Машина завелась и уехала, увозя Галину с собой. Федя машинально двинулся за Лёхой. Он шёл и слушал какую-то белиберду друга, особо не вникая в смысл его слов, да и какой смысл мог быть в словах Лёхи – чушь какая-то.

                ***

      
       Впервые Федя увидел Галю три дня назад на пляже. Она лежала на спине на старом клетчатом одеяле, закрыв лицо газетой. Её красивое белое тело, зарумянившееся на солнце, было едва прикрыто двумя лоскутами купальника. С ней были ещё две девушки, которые называли её прекрасным именем Галя. Федя украдкой бросал взгляды на её плечи, руки, груди, шею, живот, ноги и пытался представить её лицо, но воображение, чему-то сопротивляясь, отказывалось работать, уступая место ожиданию. И Федя ждал. Делая вид, что увлечён чтением, он косился на девушку, благо, что солнцезащитные очки скрывали его глаза. Наконец, она сняла с лица газету, и Федя увидел её лицо. Наверное, именно таким он и ожидал его увидеть.
       За два часа, проведённых Федей на пляже рядом с девушками, неведомое ему доселе чувство, нахлынувшее на него неожиданной волной, заполнило его душу. После ухода девушек он ткнулся лицом в плед и с наслаждением вслушивался в смех Галины, в её слова, всматривался в очертания её фигуры, умилялся её лёгкими изящными жестами, оставшимися в его памяти. Мысленно он трогал её руку, гладил спину, касался носом её уха. Как бы ища её след, Федя обшарил взглядом помятую девушками траву и вдруг наткнулся на заколку. Это была её заколка. Уходя, Галя отстегнула её, давая волю волосам скользнуть шёлковым волосопадом с затылка на плечи. Федину душу прострелила радость – её заколка! Спросил бы кто-то его, чему он обрадовался, он не смог бы ответить, он не смог бы ответить даже себе, задайся он этим вопросом, но, к счастью, перед ним не стоял такой вопрос, и он просто радовался находке. Бережно, как если бы заколка была очень хрупкой, он поднял её и сунул в карман брюк.
       Уже третий день книга Феди застопорилась на странице сто сорок. Делая вид, что читает, Федя то вспоминал Галину, то, давая волю воображению, мечтал, грезил.
      – Федь, – неожиданно оборвала его грёзы мать, входя в комнату, – откуда у тебя эта заколка?
Она держала в руке, чуть ли не до локтя покрытой мыльной пеной, заколку Светланы.
       – Нашёл, – парировал Федя, превозмогая какой-то внутренний напряг.
       – Зачем она тебе? Может, она какая грязная, а я её выстирала.
       На следующее утро Федя увидел заколку в волосах матери. Он сделал вид, что не заметил этого, но что-то сжалось в его груди.

                ***

       Днём Федя пошёл к приятелю Лёше, хотя Лёша ему был совсем неинтересен, но Федя знал, что Галя приехала на лето к своей тётке, которая жила по соседству с Лёшиным домом. Ещё подходя к калитке Лёшиного двора, Федя услышал журчащий смех Галины. Дыхание Феди участилось, внутри всё напряглось. С волнением он открыл калитку и увидел приятеля, высматривающего кого-то через щели в заборе на соседнем участке.
       – Привет, – подошёл к нему Федя.
       – Тсс, – коротко обернувшись, цыкнул на него Лёша и сделал знак рукой присоединяться к нему. Федя понял, что Лёшка смотрел туда, откуда доносился смех Гали. «Что он, подсматривает что ли?» – подумал Федя и, подступившись ближе к забору, стал искать объект внимания друга. На соседском участке в кустах смородины он увидел до боли знакомую, родную голую спину Гали, только сейчас уже даже без бретелек купальника, и голову Сергея, старшего брата Лёши, на уровне её грудей. Приглядевшись, Федя понял, что Сергей целует грудь Галины, а та, запрокинув голову, дёргает плечами и заливается мелодичным смехом.
Федя хотел отпрянуть от забора, но не мог, пальцы его неожиданно сильно вцепились за доски и будто онемели, тело остолбенело, взгляд предательски оставался на тех двоих за забором. Голова Сергея опустилась ниже, Галя взвизгнула, назвала его дураком и снова залилась смехом, мешающимся со звуком трескающихся веток куста. Чем дольше Федя смотрел на Галю, тем больше понимал, что Галя совсем уж и не так хороша, совсем не хороша, и вовсе неинтересна. Пустышка какая-то – наконец-то, сделал он вывод,  и с болью брезгливо поморщился. Тело его неожиданно окатила доселе неведомая ему волна возбуждения, которая вывела его из оцепенения. Отстраняясь от зрелища, он уловил взглядом напряжённо-сладостное выражение на лице Лёши, прильнувшего к забору. Феде стало от этого ещё больнее и противнее. Ничего не сказав Лёше, он убежал.
       Дома на глаза Феде попалась заколка Галины. Она лежала на стеклянной полочке под зеркалом в ванной комнате. Федю снова захлестнула удушливая волна, быстро в сознании пронеслась утренняя картина в соседнем с Лёшиным огороде, и Федя, не отдавая отчёта своим действиям, нервным движением схватил заколку, поломал её и швырнул на пол. Заколка стукнулась о кафельный пол, покружилась на нём и замерла. Звук удара был лёгким, совсем не вяжущимся с бурей чувств, роящихся в душе мальчика. Этот лёгкий звук вернул Федю в реальность, он вдруг увидел в заколке просто заколку, не важно, чью, мамину или Галину, но это была заколка – красивый маленький предмет. Феде стало неловко, он поднял заколку, осмотрел, убедился, что починить её уже невозможно, и пошёл с извинениями к матери.
       – Мам, извини, я нечаянно сломал твою заколку.
       – Как уж это тебя угораздило? – незлобливо спросила мать, и, не дожидаясь ответа, попросила, – сходи за отцом, он в сарае, обедать пора.