Селёдка

Так уж сложилось, что первым человеком в космосе стал ни Боб, ни Джордж, а Юрий Алексеевич.

Имя это, вместе с отчеством, отпечаталось в сердцах, умах и свидетельствах о рождении тысяч, а может и десятков тысяч граждан, родившихся после 1961-го года на территории СССР.

Они не летали в космос, не строили далекоидущих планов об освоении межзвездного пространства, а просто жили и живут среди нас со всеми радостями и невзгодами, на которые так щедра наша земная жизнь.

Ну, и пока не появились читатели с именем Святозар, у которых друзья - сплошь Макары и Кузьмы, Артемии и Даниилы, расскажем историю доброго, веселого и милого сердцу автора, запойного алкоголика, Юрия Алексеевича Булычева.

Он родился в 1964-ом году, закончил N-ское художественное училище, занимал должность в конструкторском бюро и даже имел косвенное отношение к планировке одного из районов нашего небольшого города. В то время, в его обязанности также входило: проектирование гирь и гантель  разных геометрических фигур (квадратные были отвергнуты без рассмотрения) и увековечивание отделов предприятия благозвучными аббревиатурами, что было не просто, поскольку Отдел Хранения и Учёта Единых Линейных Эскизов никак не поддавался сокращению.

Тем временем, плановая экономика страны, выплавлявшая сталь, чтобы сделать станки и заводы, которые снова выплавят сталь, как шар гадалки разлетелась мелкими брызгами осколков о пустые полки продуктовых магазинов; как, впрочем, и трехлитровая банка разливного пива, которую Юрий Алексеевич позволял себе после работы, как и его брак, как и его настоящее и будущее - все рассыпалось на кусочки и уже было ни собрать, ни склеить и не восстановить, оставалось только подмести и убрать. Убраться, в общем.

Предприимчивая и агрессивная часть населения 15 республик в едином порыве сплотилась и задумалась о своём автомобиле, о своём малиновом пиджаке, о своей золотой цепи на шее с палец толщиной и о своём доме. Начался бум частного строительства и то время, когда то, что сказал важнее того, что сделал. Поскольку говорить нужно было много и занимало все свободное время, оставалось найти того, кто же будет строить этот «свой дом» - не то замок, не то коттедж, не то виллу, не то остов, глядящий чёрными мертвыми глазами оконных проёмов на ухоженных розовощёких наследников.

«Кто-кто! Булычев, ёпт! У него золотые руки! Видал какого грифона мне из дерева у входа вырезал бензопилой? Всё он! С фундамента и до флюгера! А то! И за такие копейки, что ты будешь ржать! Главное: башляй ему каждый день столько, чтобы ему хватало на жрачку и бухло, но так чтобы не забухал, не пропал, а с утра снова продолжил работу, чтобы получить от тебя снова этот мизер. Вот и все. Давай».

Примерно так звучало резюме Юрия Алексеевича (от образованных благодарных работодателей, чьи лица и кандидатуры то и дело всплывали на региональных выборах) и так бы он и кочевал с одной стройки на другую в том посёлке за городом, если бы не один курьёзный случай, необычный подарок на день рождения, который преподнесла ему любовница.

О, любовь многоликая! Сколько слов о тебе и сколько имён у тебя! И лапочка, и заинька, и дорогая, и пышечка, и зазнобушка, и рыбанька, и черт знает что ещё! Не пройдёт и минуты, прежде чем вы услышите нового исполнителя с волооким взглядом, поющего вам о своей любови на всех доступных миру языках.

Свою же любовь Юрий Алексеевич окрестил Селёдкой. Никто её не видел и не знал, но тут и там в разговорах особа была упомянута, а на вопросы, - Почему же Селёдка, Юр? Ответ был один: «Дак, руки у неё холодные». Были ли холодные руки у Селёдки или нет, но сердце её было горячим и на шее нашего Юрия Алексеевича нет-нет, да и виднелись следы от засосов.

А было лето. Булычев отделывал выстроенный дом на первом этаже, а ночевал на втором, уже законченном. Приближалась знаковая дата - его сорокалетие. Ну, и сдача объекта. Впрочем, сорокалетие неслось как Восток-1 к орбите, а вот окончание строительства все затягивалось: то жене хозяина не понравился узор на гипсокартонном потолке и нужно было переделывать, то унитаз и нужно было менять, то люстра, то паркет и т.д. и т.п. Она видела себя будущим великим дизайнером, а Юрий Алексеевич обозревал себя самым несчастным исполнителем идей сумасбродной дамы.

И, вот, после очередного её визита, когда она вновь щедро раздавала направо и налево ценные указания, Юрий Алексеевич понял, что - это предел. Он вспомнил о том, что сегодня его день рождения, пусть и сорок лет и не принято отмечать, но кого это и когда останавливало, если каждый день - «праздник общей беды». Было принято кардинальное решение - нажраться. Он спросил с неё больше обычного своего дневного жалования и, чудесным образом получив, наврав с лихвой, широко улыбаясь пожелал ей доброго пути.

Совесть ещё не покинула нашего героя и он решил что-то да сделать, чтобы отработать аванс. Рядом стояла коробка с доставленным унитазом. При распаковке коробки было обнаружено, что не хватает в комплекте крепежных болтов к полу, а слив не под углом, как было у прежнего, а прямой. Но, если прикрутить сиденье, закрыть крышку, можно восседать на нем как на троне в эту знаковую дату. И очень удобно сидеть за строительными козлами, как за столом на новом паркете. Он перенёс злополучный унитаз в комнату и, с чувством выполненного долга, ушёл за провиантом для торжества.

Накрыв импровизационный стол яствами, украсив его бутылкой-другой самогонки, было принято решение, что негоже оставаться в этот знаменательный день без женской ласки и внимания. Такси, словно карета, запряженная невидимыми белыми лошадками, примчала к замку прекрасного принца Булычева Золушку-Селёдку.

Гудели они два дня, а на третий приехала хозяйка. Ор, визги, непотребная трёхэтажная брань привлекли к себе немало внимания рабочего люда с посёлка. А оказалось, что Селёдка бесследно исчезла, голова принца от обилия выпивки превратилась в тыкву, а вместо туфельки с чудной ножки, перед своим спешным отбытием окаянная обронила в унитаз, стоявший посреди комнаты, то о чем писать не стоит - все это тайны, которые скрывают наши отапливаемые, вентилируемые клозеты. Но, к чести нашей Золушки и её любви к чистоте, стоит добавить, что попытку смыть оброненное она предпринимала неоднократно, о чем свидетельствовали: помятое жестяное ведёрко с отодранной ручкой, отброшенное в отчаянии в сторону, мутная влажная жижа на чудесном, некогда величественном паркете и хаотичные вереницы следов, будто загнанного в клетку зверя.