Камни и люди. Глава 7

Каждый год весенние работы на огороде начинались сбором прошлогоднего мусора, который жгли на кострах. Когда копали картошку, а случалось это в сентябре, тоже жгли костер и жарили в углях печенки. Обжигаясь от нетерпения утолить голод и насытится самым свежим продуктом на самом свежем воздухе. Мы с братом дули на руки, на обугливающую картошку, но все равно кусали и жевали с черной корочкой белый, парной и рассыпчатый плод земли.
Самое сложное дело копать землю «под лопатку». Лопаты папа делал хорошие - острые, легкие с гладкими отполированными до блеска черенками, но все равно земля давалась не просто. Родители учили  копать глубоко и тщательно рыхлить землю. Здесь, да и во многом другом по хозяйству, главной была мама. Она была заказчик, она же подрядчик и учителем всему, как и что делать.
 - Все ребята, делаем перерыв, - командовала она после долгих уговоров и просящих взглядов.

- Шурка, сходи за молоком. Знаешь, где бидон стоит?
- Знаю, знаю мама. Под березой, в ямке возле камней.
- А ты Сережа принеси из колодца воды руки помыть.
Мама, помыв руки, собирала на стол, который заменяло полотенце. Отец сразу доставал папиросы и там, где стоял, закуривал. Он во всех случаях был консерватором и держался за устоявшийся порядок. Когда мама просила его что-то изменить, переделать по дому или во дворе, он внутри всегда возмущался, но делал. Человек он был послушный и дисциплинированный – жизнь научила согласию. Уступчивый и чаще ведомый, в принципиальных вопросах не уступал. Свойства его характера передались ребятам целиком и полностью.

Самые чудесные моменты это, когда на огороде объявляли перерывы, и можно было спрятаться от солнца, сесть на траву под березу, попить холодной водички или молока.  Кровь остывала, организм успокаивался, и наступало успокоение души.  Если позволяло время, ходили в «мамин лес», в котором она лечилась от отравления — туда папа ее выносил дышать сосновым воздухом. Стоя вдалеке друг от друга на зеленых полянах, усыпанных шишками и сухими иголками, сосны-великаны уже много лет свысока наблюдали, как вокруг в постоянной суете копошились люди-муравьи. Что-то гребут, копают, таскают с места на место, суета — сует. За такими прогулками в лес обычно следовал обед. Отдых наступал только к вечеру.
Сфера детских увлечений не ограничивалась воинскими забавами. Во что только не играли: городки, лапта, в ножички, в чижа. Особое место занимала игры на деньги: в чику, в пристенок, в подорожник, в лунку и конечно, в карты и лото. В карты играли в очко, девятку, шестьдесят шесть, кинга, пятьсот одно, в тысячу. К таким играм подталкивало непреодолимое стремление иметь хоть немного карманных денег на сладости и детские шалости.
Когда их не было чаще играли в разные догонялки и прятки. В прятки — один галил, остальные прятались. Галю выбирали. На этот счет имелись разные складушки типа:

Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана.
Буду резать, буду бить.
А теперь тебе галить.

Запомнилась, правда не полностью, еще одна абракадабра, скорее всего пришедшая  от  земляков-немцев:

Абуль, фабуль дай мене,
Экс, фэкс пуля пук наур...

Хотелось пойти в кино, купить мороженое, рыбацкие принадлежности. В семье действовал порядок жесткой экономии. Выпросить у мамы рубль или, после хрущевской реформы, десять копеек было что-то из области фантастики. Папа к деньгам отношения не имел и мы, дети его, к нему по этому поводу  не обращались.
Все, что готовила мама, в рекламе не нуждалось. Нельзя представить, чтобы маленьких кто-нибудь уговаривал кушать. Пища усваивалась охотно как воздух, как живая ключевая вода. Действовали естественные законы, за трудом отдых и принятие пищи. Сейчас правила  вещей нарушаются и человек ест, потому что просто наступило время кушать. Я и тогда и позже не соглашался с выражением, что аппетит приходит во время еды. Он обязательно должен появляться до того. Иначе процесс будет походить на провокацию во вред здоровью.

Газовой плиты  в то время не было и выручала печь, на которой постоянно стояла литров на пять кастрюля с теплой водой. Которую зимой подливали в умывальник. Руки  полагалась мыть. Умывальник  стоял в кладовке и зимой вода в нем была почти ледяная. Когда теплой воды не оказывалось, приходилось бежать за дровами и затоплять печь.
Была  в доме и электрическая плитка с вольфрамовой спиралью накаливания. Напряжение в сети часто менялось, плитка не выдерживала такого над собой издевательства и сгорала от злости. По этой причине приходилось тоже злиться и самостоятельно спираль укорачивать, связывая ее механически. От этого она нагревалась еще ярче.
Мыть посуду приходилось часто и круговорот воды не останавливался ни на минуту. «Вода, вода, кругом вода». Так пелось в одной песне, которую исполнял Эдуард Хиль.

- А воду ты принес? - частенько после обеда спрашивала мама. Вижу, что нет. Чем посуду мыть? Сколько раз тебе твердила, что вода дело первое.
За водой приходилось пехом шагать за полверсты, до самой водокачки на центральной улице 1-го Мая. От коромысла уставили плечи, а от тяжести болтающихся ведер, качало из стороны в сторону. Приходилось приноравливаться и шагать почаще, чтобы сбить болтанку.
 Хорошо друзьям приятелям, - завидовал я. И коровы у них нет, и воду доставляют.  Олега Бурмакина, сына главврача Клавдии Петровны, что жил в соседнем доме, снабжала больница, у которой имелась своя конная водовозка, а у другого приятеля Вовки Мартьянова отец работал шофером и воду привозил на машине. Я же тренировался постоянно.

Позже появился бак на колесах, который смастерил папа и я запрягался в него как лошадь. Тянул железяку на колесах  изо всех сил по грязной разбитой дороге. Зимой воду возили в бочке на широкополосных металлических санях тоже папиного изготовления. Бочка устанавливалась сверху на сани и держалась за счет приваренных к саням ограничителей. Бывало, что они не выручали, и на крутых разворотах бочка из них выскакивала  и переворачивалась. 
Вода это чай. Чай пили вприкуску с сахаром и конфетами, или с вареньем. Сахар-песок особой популярностью не пользовался. Толи дело комковой. Заварка в маленьком чайнике каждый раз не обновлялась и напиток получался светло - долгоиграющим. И назвать его индийским, грузинским или цейлонским не представлялось возможным. Это был подкрашенный и чуть с запахом кипяток. Чаще покупали чай грузинский  или под  № 36.

В магазин ходил за хлебом, иногда за сахаром, мукой или растительным маслом. Мясо покупали, но очень редко, а спиртное никогда. Я не помнил случая, чтобы  поручали покупать вино или папиросы. Отец курил  самые дешевые «Север»,  и «Прибой», позже перешел на «Беломорканал». Ближе находился леспромхозовский магазин, который в простонародье называли по старинке «Военвед» («Военное ведомство»). И потом, там работала, а одно время даже заведовала, родная тетя Люба. Если удавалось появиться в магазине с ее сыном  Борисом, доставались карамельные угощения или арахис в сахаре. В универсальном магазине продавали как промышленные, так и продуктовые товары. Зимой было приятно погреться у печки, постоять рядом с бочками селедки, издававшие приятный пряный запах, разглядывать стеклянные витрины со всевозможными недоступными продуктами и сладостями.
Магазин для советского человека это больше чем магазин. Это был источник самого светлого и радостного, а точнее человеческого счастья. Не было его у тебя, а пришел в магазин, приобрел желаемое и ты счастливый. Что такое счастье? А оно вот, по дороге в школу в магазине продается. Случалось по дороге и пряничек погрызть. Пряники тогда сроков хранения не имели и потому представляли собой долгоиграющие сухари , которые можно было обсасывать со всех сторон. Сейчас они мягкие, воздушные. Раз-два откусил и нет удовольствия. А тогда счастье было не таким стремительным, его можно было растянуть. Пряники были твердые, ребятишки голодные, а продавцы добрые.

Пришла мысль написать рассказы о «Сроке годности». У продуктов, по сравнению с советским периодом, он сократился, а у людей  - продлился. Опять же «города -лишаи» - с начальной стороны  дают прогресс,  с другой создают зону вымирания природы, а значит и человека.
 -Ну чего тебе Шурик? - спрашивала тетка в белом халате, - говори давай, а то уже очередь образовалась.
-Я молчал.Что тут скажешь родной тетке, сразу и не решишься, потому как денег совсем ничего. Она сама возьмет из ладошки потные медяшки и решит, что мне хочется. Сладости и все прочее продавалось на разновес. Передо мной весы марки «Урал». Оставалось только смотреть на стрелку и наблюдать сколько граммов счастья отвесят. Много не получалось. От силы грамм сто или двести. Как говориться: «Ешь не хочу». Со временем появились товары в упаковке: печенье «Юбилейное», вафли «Снежок». Чудо! Во рту тает.
В хлебный отдел «Военведа» имелся отдельный вход с улицы. Для того чтобы купить на разновес два-три килограмма хлеба приходилось с раннего утра записываться в очередь. Напишут на руке химическим карандашом номер, и  ходи с ним полдня по ближайшей округе,  пока тебя не покричат:
- Эй, пятьдесят восьмой,  иди,   очередь  подошла.

Было время, когда хлеб «черный» и «белый» резали большим выдвижным ножом-резаком, прикрепленным к столу.  Расчет шел на граммы, и потому часто имелись довески,  с  которыми  я успешно справлялся до возвращения домой. 
Позже мне встретился рассказ на подомную тему, только дело было во время войны:
«Это было в Копейске Челябинской области зимой 43-го года. День был сумрачный и с неба сыпала занудная морось. Меня, девятилетнюю девочку, мама отправила в магазин за хлебом. Небольшой магазинчик, набитый людьми, не мог вместить всех желающих купить хлеба по карточкам. Трудно, тяжело стоять.
Проникнув внутрь магазина, я не могла пробиться сквозь плотное кольцо людей. Голова шла кругом. Я почувствовала слабость, и мне показалось, что  если я закрою глаза,  мне станет легче. Я присела, проглотила набежавшую слюну, закрыла глаза, тяжело дыша, и положила  вдоль тела, отяжелевшие руки.
Появилась боль в желудке  и тошнота. Голодная как волк, я полулежала, полусидела, не в состоянии пошевелить затекшими, будто налитыми свинцом, ногами. Пот течет с висков, мокрая шея. В полуобморочном состоянии цепляюсь за валенки, падать некуда. Вдруг какая-то женщина, почуяв неладное, закричала истошным голосом: «Ребенок, ребенок , дайте дорогу ребенку!». И случилось невероятное: меня подняли вверх, кто-то стащил валенки с меня, и я, поддерживаемая сильными узловатыми пальцами ладоней, по воле рук  проследовала к прилавку. Оборванные, измученные люди, исхудалые, бледные взволнованные лица. Этого не забыть. Я помню валенки серые с черными запятками, которые приплыли вслед за мной, и я их обувала у прилавка. Скорей, скорей на улицу, там воздух. Меня пошатывало, кружилась голова, но я была счастлива. Отщипнула корку хлеба и отправилась домой. С тех пор для меня в еде лишь счастье».

А я, до того, как подойдет очередь, успевал посетить, находящиеся рядом  гараж,  конный двор, где безраздельно властвовал немец Трайзе.
Кроме «Военведа» были и другие магазины. Один находился  в «Зоне», там где когда-то пребывали заключенные, другой - на горе и потому назывался «Горный». Был еще «Дежурный», возле пожарной части. Почему «Дежурный», я не знал. Через многие годы, из всех перечисленных на том же месте остался только «Военвед», остальные закрылись и были разрушены.
Нынче магазинов видимо-невидимо. Возле моего дома на Ленина, их рядом не пересчитать. Чаще хожу в «Лабаз», или в «Пятерочку». Для прогулок подходит «Монетка» или «Магнит», там и выбор побольше.
19 мая День пионеров и я как пионер провел день на стройке у Олега. Утром, спускаясь вниз к машине Олега, который приехал за мной, встретил деда-соседа из 5-й квартиры Григория Александровича Дормидонтова. Он сидел опустив голову на ступеньках первого этажа с орденами и орденскими ленточками на груди.
- Целый час сижу и жду такси, - сообщил он с тяжелой одышкой.

Мы с Олегом начали звонить, вызывать ветерану машину.  Оказалось, соседу пришла бумага из коммунальной службы и надо ехать разбираться в Асбест. Ничего я тогда про соседа не знал. Спустя годы мне встретилась газетная заметка «Юнга с подводной лодки». Читаю: «Гриша семилетним мальчиком остался бездомным сиротой. С 15 лет работал в Тайшете Иркутской области. Добровольно ушел на фронт юнгой, так как ему еще не было 16 лет. Попал на подводную лодку в Тихом океане. С флота ушел в 1950 году, после  китойбоничал, а в 1984 году приехал  в наш поселок».
Нет уже соседа и его супруги, которая, наверняка, перевезла его с Дальнего Востока на Урал. Осталась только память о встрече на лестничных ступеньках с мужчиной гвардейского типа и запорожскими усами. На пиджаке награды, а глубоко в  глазах виднелась горькая печаль о прошедшей жизни и нынешней неустроенности.
У нас маршрут другой. Завезли Валю на работу, захватили Сергея Чащина. Поехали к Олегу на Рефтинскую дачу строить баню, а Татьяну Чащину с собакой оставили на улице Толстого, где у них  огородный участок с домиком.

Приехали и начали с ремонта туалета, а потом долго разбирались с  изготовленным в прошлом году приезжими таджиками, срубом для бани. Растаскивали бревна по номерам и инициалам букв (юг, север, запад, восток). Плохо, что площадка не подготовлена, место для будущей бани завалено мусором. Потихоньку разгребли участок, оборудовали  площадку и начали раскладывать бревна. Помогал внук Олега Паша. Поговорили об его учебе в Политехникуме и перспективах службы в армии. У него задача успеть до армии поступить в институт.
Таскали и укладывали первые бревна и я пробовал укладывать паклю. Между дел под свадебный гвалт лягушек варил суп из грибных концентратов. За обедом, после первых рюмок, Сергей Чащин заговорил  о своей литературной деятельности. Рассказал о том как случилось, что богов было много, а потом оказался только Христос и ему пришлось одному устанавливать миропорядок. Прочитал по этому поводу свои стихи.
Еще Сережа вспоминал Заравшан, где он трудился на "золотой» шахте, свою бывшую жену Анну Степановну, дом, который на Малышева построил собственными руками. Выяснилось, что его позднее купил один местный мужичок, жена которого после дефолта стала  Рефтинским миллионером – успела поменять рубли на доллары. Пока его слушал, в мыслях  прокрутил: Зорины-Зарина- Заравшан. Все сходится и связано с золотом, а точнее, с солнцем..

Сережа Чащин пенсионер и работает в свободном режиме - за 6400 рублей метет двор. До этого трудился в псих диспансере, тоже был дворником, но по жесткому распорядку - от и до. Сейчас графика нет, метет, когда удобно. Где он только не трудился, а начинал после физкультурного техникума в Карелии, под Сегежем, преподавал в колонии. Сергей с 1938 года, одногодок сестры Лиды, человек не без способностей, руки на месте, а вот приспособиться все не может, постоянно в поиске. Наверняка, всему причиной его  поэтические склонности.               
Первый день строительства ходил по пояс раздетый. После обеда погода испортилась, и задул  ветер. Воробьи, которые обосновались в высоком скворечнике на шесте, болтались  как на палубе большого корабля.
Следующий день — день рождения  у мамы Валентины, прошел по вчерашнему сценарию. Утром Олег приехал чуть позже. У него беда – ночью от сильного ветра замкнула электролиния перегорел свет, сгорели электронные часы. Пил чай у меня. Перед отъездом на банную стройку в двух магазинах выбирали электрическую пилу. Купили в бывшем «Первом» на Калинина, японскую, за 7200 рублей.

Пока Сергей с Олегом выбирали пилу, я поговорил с Татьяной, супругой Сергея. Она местная, с Асбеста. Жила  вначале на улице Володарского, это как идти от Дома культуры к старому карьеру Центрального рудника. Училась в школе № 9. На нее однажды по интернету вышел немец, который учился в школе с ее первым мужем. Он родился в семье военнопленного, который остался на жительство в Асбесте. Их бараки, как оказалось, располагались в районе базы ОРСа, за кинотеатром «Металлист». Еще в 1973 году сын военнопленного уехал в Германию, сейчас звонит, скучает по родным местам..
Заходили в дачный домик Чащиных на улице Толстого. По сути, хижина дяди Тома. Все заставлено досками, старая мебель, станина от швейной машины, как у мамы, буфет 40-х годов и прочее. У Чащиных две собаки и две кошки Одна пара пребывает на квартире, другая на даче. Пили чай, потом поехали. Сегодня холодно, ветер, сыро. За весь день положили только одно звено, потом таскали и пилили доски на пол в баню. Олег починял водопровод, дыры в трубах теплиц заделывал холодной сваркой. Вечером приехали Юра с Валей, ужинали вместе.
 
На следующий день проснулся с головной болью. Верный признак, что погода будет меняться. Решил прогуляться до деревни. Люди за окном одеты кто во что. Оделся с расчетом на ветер. Поначалу чувствовал себя удобно, затем растаял, пришлось куртку-дождевик и кепку снять, засунуть их в сумку. Шел и заглядывал на лесную сторону дорожки, где цвели медуницы. Может, их и не хватает бывшему асбестовцу, что уехал в Германию? - подумал я.
Лида возится с цветами. Мне предложила поставить опоры под куст крыжовника, старые колья уже сгнили. Я согласился их поменять, но нужных кольев не нашел. Тогда сестра решила садить картошку.  В этот раз я отказался.
- Пускай сами Ивановы как им хочется, так и садят. Я привык по старому, как родители учили, а они с широким размахом между рядами. Трудно угодить.
Зашла соседка Шура, говорили о внуке Максиме. Ему исполнилась одна неделя. Разговор веселый. Лида и Шура давние и дружные соседки, но во всех вопросах разнятся  и каждая упорно держится своей стороны: по купанию младенца;  по срокам прибавки в весе ( в месяц от 350 до 200 грамм);  кто кричит на сеновале кошки или гуси. Смотреть на них и слушать, одно удовольствие.
Попили с сестрой чай с сыром и я собрался возвращаться на Малышева. Хотел заглянуть к Борису, но не получилось. Лида предварительно позвонила ему, а он еще в Екатеринбурге. Более того, лежит в больнице. Положили утром еще 20-го мая. Плохой диагноз крови, не хватает гемоглобина. Больница № 25 находится на улице Буторина, недалеко от ДК Гагарина.

- Это по Декабристов, выше  Луначарского и Восточной, - пояснила Лида, - огород свой Боря еще не вспахал и посадка у него впереди.
Сестра достала мне картошки на первое время. Срезала щавеля и зеленого лука, дала банку смородинного варенья. С этим грузом я двинул в свои пенаты. После обеда взялся читать, неизвестно как у меня оказавшуюся книгу, «Ленин и Сталин» - сборник их переписки к изучению истории ВКП(б)  том II издания 1936 года. Похоже, что эту книгу я выпросил у Олега, когда наводили порядок на чердаке его дома. Было это лет десять назад, не меньше.
От переписки Ленина и Сталина вскоре устал и взялся за книгу «Тайные истории» о Византии, автор Жан Ламбор, век VI. Тоже нудно, почти как у Ленина со Сталиным. Написано, как бывает  в жизни, но читать об этом совсем не интересно.