Радость тяжелой волной

В первую очередь «Голомяное пламя» привлекает своей исконно-русской экзотикой. Как иначе назвать Северное Море и поморский народ, которым посвящена большая часть книги? Еще в ней есть святость, присущая классической русской литературе, и даже назидательность.
На первый взгляд, роман кажется сложным для восприятия: нас бросает из одного времени в другое, погружение в историю поморского народа происходит так быстро, что мы, не успев еще привыкнуть к одной манере повествования, тут же сталкиваемся с другой. Древнерусский язык сменяется просторечным говором крестьянина советской России, и все это превращает произведение в своеобразный палимпсест, в котором одновременно сосуществуют двадцать первый век, двадцатый и шестнадцатый.
Ключом к пониманию книги и способом вхождения в нее являются описания природы, открывающейся глазам героев и нашему воображению. Причем она у Д. Новикова неразрывно связана с понятием правды. Почему одним авторам мы позволяем говорить, что хорошо и плохо, а другим – нет? Думаю, дело в искренности и правдивости: совмещая этическое и эстетическое, автор показывает нам как художественное пространство, так и художественный мир. Мир, потому что в нем присутствует своя система координат: ось «честное – искусственное». Полюсом правды, простоты и, если угодно, искренности является русский Север и Северное море. Полюсом искусственности является цивилизация, с худшим ее проявлением – советской народной властью. В этом мире счастье связано с Богом и ужасом смерти, идущим от природы. Его воплощением в романе является Зверь. Кажется естественным, что здесь существуют потусторонние силы – они не делают его таинственнее, как раз-таки наоборот: Варлаам Керетский и его чудеса – это то спасение, которого в реальном мире нам не хватает.
Но автор вовсе не призывает нас уходить в землянки, нет, он заставляет задуматься над вопросом: а настоящее ли то, что нас окружает? За это ли нужно держаться? Новиков рассказывает историю поездки Гриши на Север, в которой угадывается мотив возвращения домой, знакомый еще со времен древней Греции. Так Одиссей возвращается на Итаку. Но это ведь не только Гриша едет на Север, это человек возвращается в лоно природы. Не ответная ли реакция это на страх перед всепоглощающим техническим прогрессом и постоянным соседством с виртуальной реальностью – с Интернетом?
Сходство с Одиссеей можно проследить и в мотиве идентификации – когда местный житель удивляется тому, что Гриша знает, как зовут ветер. Связь эпизодов тут становится понятнее, события из прошлого как будто говорят нам, что случится дальше: сначала сцена, когда мальчик с дедушкой соревнуются в игре, кто больше названий вспомнит, потом, уже в другое время Гришу признают, когда он вспоминает ветер. Но что привлекает его в, казалось бы, холодном и неприветливом Севере? Простота и понятность, противопоставленная запутанному миру человеческих страстей, где каждый друг другу – волк. Если ты слаб душой, возгордился или чересчур легкомыслен, море заберет тебя. Если ты человек безнравственный, поморы не станут с тобой говорить, уйдут – «конченый» ты для них человек. Это совмещение этики и эстетики задает нам второй вопрос: а что нам делать с нашим счастьем, в поисках которого мы проводим столько времени? Ответ – в финале, когда Гришка становится частью поморского народа благодаря памяти и занимает свое место в истории, чтобы помнить. И тогда становится понятна радость, накатывающая тяжелой волной, и счастье, что отдает давящей силой в груди.