Как в СССР инновации создавались

 




      Из цикла «Невероятные приключения Расквасова и его друзей»




 «… Вот вы, товарищи солдаты, посмотрите   на этого бойца!..
 Из черных сапог белые портянки торчат!.. Да ты что, Соколов, мать твою, балерина что ли!?..»               
У.А. Хрипунов, в запасе

               

               

               
 
                РОССИЯ, САМОЕ НАЧАЛО 80-х ХХ ВЕКА



   «… Черный, быстрый и суровый,
           Таракан бежит по дому.
           Яростный и многогрешный,
           Но лицом он – безмятежный.
           И фигурой – утонченный,
           Сильный, ловкий, опьяненный,
           Дерзкий, наглый, разведенный.
           Но! Несчастьем ослепленный!
           Ведь!
           Скоро, скоро, таракан,
           Ты нальешь себе в стакан
           Наше средство от запора
           В тараканьем животе…»

   Ульян Хрипунов, довольный, отложил самодельную наборную ручку, сделанную в виде снаряда и такую же тяжелую,  и,  капустно захрустев, потянулся всем заматерелым телом.
   Рекламная ода инсектициду « Спецназ» завершилась. Ее, (по заказу магазина бытовой химии), Хрипунов, полковник  в запасе, а ныне – литератор на подхвате, написал быстро, за месяц, и теперь мог в качестве гонорара рассчитывать на еженедельные  магазинные пайки в виде дефицитных  шампуней, туалетного мыла и различных бытовых не человеческих ядов.
А посчитаться Ульяну было с кем.
   На даче щеголеватые мыши по-батальонно строем ходили, не боясь десантирующихся по дырам-трубам безжалостных крысиных коммандос, комар был чудовищной величины и пробивал на выбор: или на голове кожаную фуражку или на полковничьем заду летние ватные брюки.
   Авиамухи,  в камуфляже под «металл», своим жужжащим ревом сбрасывали спящих с кроватей, с разгона вышибали оконные стекла, и, размножившись и заматерев на соседских компостах, навозах и сортирах, сметали со столов не только крошки и объедки, но и  с чавкающим хрустом перешли на сухари, конфеты-карамель и грецкие орехи. 
  В квартире же таракан был столь плодовит и обилен, что стоило только одинокому Ульяну слегка выпить, запеть русские песни, размякнуть и раздобреть-ослабеть, как на кухонном столе моментально выстраивались сотни черных и рыжих пар и начиналась абсолютно бессовестная тараканья кадриль.
… Перед отделом с ядами в очереди двое впереди стоящих и с утра выпивших мужиков веско беседовали:
 - Этот яд не бери –  хреноватенький…  С него настоящий мышь только поблюет и все… Бери вот этот, «3-ий Украинский», - у любого крысюка аж хвосты с ушами отлетают!..
  - Да хорошего, спелого крыса ядом-то и не возьмешь сейчас, под зиму – только котом, ежели не сытый…
- Еще хорошо силком на подвес или капканом на переруб…
   Отоварившись  на гонорар  хозяйственным мылом и дефицитной туалетной бумагой (три вязанки по 30 рулонов Ульян повесил на шею, а 40 кусков хозяйственного  мыла-тола привычно рассовал в 10 карманов пиджака, галифе и  офицерской рубашки), Хрипунов подкупил еще и несколько баночек-аэрозолек с гнетущими для любого нормального насекомого картинками.
  - Ты что это, Абрамыч, на войну с дизентерией собрался? – встретился ему на выходе из магазина сосед по площадке Семен  Горбань, бывший летчик-испытатель боевых самолетов, вследствие сволочного своего характера, заканчивающий личную испытательскую карьеру на заводе унитазов.  – Или ко мне, в бригаду?..
  - Вот за что тебя уважаю, Семен Михайлович, так это – за усы и еще – за юмор!.. Ну-ка, помоги… - и Ульян Абрамович перевесил две связки туалбумаги на испытательскую шею.
- Ну… теперь мы вовсе – как два  заслуженных засранца… бумага-то – хоть свежая или как? - веселился Горбань. – Еще б – гармонь, да - ордена… - и пропел, зная, что Ульян такого не любит: - «И вот мы, пьяные, идем Саянами… За что забрал, начальник? Отпусти!..»
   По улицам шли быстро, расстреливаемые  завистливыми глазами
женщин. Не дожидаясь вопросов, Ульян  привычно громко отвечал: « Где взяли – там уж нет!», уже спиной чувствуя женский интерес не  к бумаге, а к своей широкой спине, зычному командирскому голосу,
 белоснежно-крупной, как солдатский чайник, голове.   
  А вообще-то, эти двое, Хрипунов и Горбань, рослые, кормленые и крепкие мужики, с волевыми рубленными лицами и с отличными биографиями –были мерзавцы, склочники и человеческая дрянь.
  Жены от них ушли – от одного – в могилу, от другого – к гастрольному   циркачу, к старшему из братьев «Братья Вехоткины - пневматические гиганты!».
  И хотя квартиры, в которые они сейчас возвращались, могли считаться холостяцкими, однако присущей (в литературе) этому слову тоски и скуки не было там и в помине.
  Даже наоборот. Жизнь у холостяков кипела и бурлила, сверкала гранями и звала к общественным подвигам.
  Ульян и Семен соседствовали по подъезду и лестничной площадке  в очень примечательном доме, построенном пятьдесят лет назад для вершителей людских судеб. За несколько десятилетий поколения  одних вершителей с машинной монотонностью фрикций заменялись семьями других вершителей, ждущих своей очереди и  перехода от семейного пайка к единоличной пайке.
  Шли всякие годы.
  Вершители мельчали.
  Дом ветшал.
  К нему стали серьезно прицениваться тараканы.
  На смену остробородчатым картавым пенснешникам, наголо бритым военным с кабаньими спинами, крупномордым секретарям различного пошиба в двубортных пиджаках специального пошива, как-то незаметно пришли какие-то многосемейные восточные  торговцы хурмой, внезапно-запойные передовики,  неяркие представители порочной богемы, несколько замкнутых идиотов-холостяков и многочисленные мыши-пенсионеры обоего пола.
  Чтобы как-то руководить этим бедламом, приказом сверху создали жилищный кооператив с полным набором бездельников – тихим и вялым Юрием Семеновичем Шахидюком - председателем, злобной Люсьеной Петрович – бухгалтером, плюс – шайкой ревизионной комиссии.
Поначалу жили мирно – слегка выпивали на дворовых субботниках, на Новый год по-квартирно поили Деда Мороза и даже здоровались  друг с другом.
  Однако с приходом отставника и испытателя,  дом окончательно заболел и застонал.
   Ражие пенсионеры-бездельники, найдя дело по душе, ввели склоку  как повседневную необходимость (наподобие наворачивания портянок) и гнобили всех подряд: молодежь – за возрастные отличия и циничное игнорирование всего основополагающего, пожилых – за тугодумие и постоянную готовность к скандалу, тихих алкашей – за забитость, буйных – за непредсказуемость в веселье.
  С членами правления кооператива военные склочники бились ежедневно до обмороков последних.
  Каждый день у сподвижников был насыщен и ярок.
  Утренний обход верхних и нижних квартир с обидными замечаниями к каждому хозяину, плавно перетекал в передобеденную масштабную свару с наиболее одиозными ответственными квартиросьемщиками.
  После неторопливого обеда начиналось ритуальное посещение советских государственных и политических учреждений, а также редакций газет, радио и телевидения.
 Там коммунальных бойцов хорошо знали, все их начинания в советских и государственных учреждениях приветствовали, а в политических – негласно поощряли.
  В редакциях же бойцов считали «козлами» и гонораров за сигналы старались не платить.
  И все шло хорошо.
  Однако, год назад в трехкомнатной квартире номер 16 поселился одинокий и крайне непонятный жилец, некто Сухаревский, о котором Хрипунов, ораторствуя на лестнице, сказал веско:
- Убил бы на месте, если бы знал за что!..