Облом

1.
     Однокурсник Вадима по Литературному институту, ставший заместителем редактора журнала «Наша улица», предложил ему написать рассказ о любви.
- Надоела чернуха, которую в журнал так называемые литераторы тащат, -
говорил Аркадий. - Ее и так сейчас и на экране с избытком, и в бульварной прессе. Ты напиши что-нибудь светленькое, незатасканное, лучезарное и не очень мудреное. Под интеллектуала, пожалуйста, не коси, - предупредил однокурсник. - В интеллектуальной прозе рынок нынче не нуждается. 
        Вадим в свободную субботу с утра соображал: когда же у него любовь светлая была? И начал он свои изыскания с детства.
       В третьем классе Вадим Галкой Линайтите был очарован. Чудесной девочкой с пушистыми ресницами и красивыми доверчивыми глазами. Она в третьем классе у них появилась. Её мама из Паневежиса привезла. По отцу Галка наполовину литовкой была. Ее мама вышла замуж за художника из местного драматического театра.
      Слава об этом театре в 60-70 годы прошлого столетия гремела на весь Союз. Литовский режиссер Мильтинис постановочные шедевры там ставил. Своей заоблачной звезданутостью он всех артистов замучил. Он хотел, чтобы после репетиций на сцене, артисты и в театральном общежитии продолжали работать над совершенствованием создаваемых ими образов. Режиссер, наверное, хотел, чтобы артисты не опускались до мирской суеты и интимной жизни, а продолжали бы жить чистым искусством. Любили бы не себя в быту и своих ближних, а искусство в себе. И, наверное, не все актеры и актрисы эту диктаторскую режиссерскую установку разделяли. Кое-кто из  них хотел иметь какую-то личную жизнь, и Мильтиниса считали человеком не от мира сего. Кто-то из них бунтовал против именитого режиссера, получившего изысканное театральное образование в продвинутой Франции.
       А формы бунтов бывают разные. Один из самых распространенных – уход в себя посредством паров Бахуса. Напрасно зарубежные и отечественные недоброжелатели на рабочий класс клевещут, что, мол, он у нас горькую без всякой меры потребляет. У нас и художественная интеллигенция закладывать лихо умеет, особенно когда творческое одиночество и бессилие ощущает. 
      «Конечно, быть может, Галкин литовский папа пил вовсе не потому, что ему пришлось со звезданутым режиссером работать, - рассуждал Вадим Спиридонов. - С гениальными людьми работать, наверное, сложно. У них же амбиции непомерные. Они каких-то недосягаемых вершин достичь желают. Они весь мир удивить хотят. Хотя чем его удивить-то в наше время можно? Мир уже устал удивляться. Люди в подавляющем большинстве, как и древние римляне, хлеба и зрелищ ярких хотят. Хлеба, разумеется, лучше с маслом и икрой красной или черной, а зрелищ – впечатляющих…»
      По версии Спиридонова, Галкин литовский папа пил горькую не потому, что за постановочными замыслами именитого режиссера ему тянуться было сложно, а из-за того, что жена творческих терзаний и мук мужа не понимала. Далека от них была. Она же жила не на облаке. Она в реальных жизненных координатах пребывала. И пилила мужа бестактно за то, что денег он ей мало приносит и часто в пьяном виде домой поздно является, тоску по гармонии водкой или коньяком заглушая.
      Галкина мама уговорила мужа лечиться от алкоголизма. Иначе, мол, она его бросит. Художник семью не хотел терять, и согласился на лечение. Лег в больницу. А тетя Люда шмотки в чемоданчики собрала, девятилетнюю Галку прихватила, на вокзал подалась и укатила от мужа. Приехала к родственникам, которые в подмосковном Ногинске со Спиридоновыми в одной коммунальной квартире на улице Текстилей проживали. Устроилась тетя Люда кондуктором в пассажирскую автоколонну. Она несколько раз Галку и Вадима на тёплые озера брала, когда обслуживала маршрут Ногинск-Электрогорск.
      Вадим с Галкой и в лес за грибами вместе ходили. Он как-то её уговорил после уроков в школе за грибами смотаться. В лесу сентябрь шелестел, и грибов уже не очень много было. Им не очень повезло в тот раз. Вадим несколько подосиновиков приличных нашел, а Галке больше трухлявые подберезовики попадались. И заплутали они на обратном пути. Когда домой возвращались, день уже клонился к закату. Вечерело. Сумерки стали сгущаться, когда они от складов с боеприпасами по узкоколейке бывшей топали. Тут неожиданно ворона над нами так близко громко каркнула, что Галка испугалась и к нему от страха прижалась. Вадим обнял ее за плечи, погладил по спине и успокаивал: «Что ты дрожишь, дурёха, это же ворона глупая…»
       И на стадион «Знамя» Вадим с Галкой не раз ходил. Они футбол и соревнования по велогонкам на треке смотрели. Галка в гонки за лидером не очень врубалась. Мотоциклисты с велосипедистами по бетонному треку кругами носились, как чумные, и лидеры обычно на круг, два или три другие тандемы обгоняли. Галка в этом мельтешении не могла уследить, где лидеры соревнований, а где аутсайдеры. Вадим ей объяснял, что на треке происходит, но она все равно запутывалась.
      Он как-то с Галкой со стадиона возвращался и предложил ей в Глуховском парке на парашютную вышку залезть. Оттуда, мол, панорама сверху красивая открывается. Видишь окрестности с высоты птичьего полета. Галка, может, и согласилась бы вместе с ним на вышку подняться. Она не из пугливых была. Но снизу деревянные ступени лестницы были разобраны. С вышки парашютисты уже не прыгали. Она находилась в аварийном состоянии. Вадим на нее уже не раз лазил. Надо было по столбу метра три вверх пролезть до того места, где ступени лестницы продолжались. На Вадиме брючки болтались, а Галка в платьице была, и карабкаться за ним отказалась. Сказала, что внизу его подождет. А Вадьке очень хотелось Галке продемонстрировать, что он высоты не боится и вообще какой он смелый. И он один на  вышку полез. 
      Некоторые ступени на вышке прогнили, другие противно скрипели от ветхости, третьи вовсе отсутствовали. Но кайф ощущался на самой верхотуре, где «блин» деревянный под ветром раскачивался. Может быть, он и не раскачивался, но Спиридонову так казалось, когда ветер на верху гулял. Поэтому он  боялся на ногах на «блине» вертикально стоять и на животе подползал к краешкам его окантовки. Здесь многие посетители «блина» автографы ножами вырезали на досках и дату посещения вышки.
       Когда Вадим на верхотуре оказался, то он не страх высоты ощутил, а совсем иной страх. Он даже не знал, как точно чувство то назвать - какое-то смутное состояние смятения. Он подполз к окантовке «блина», глянул вниз и хотел Галке ручкой помахать или крикнуть что-то сверху и увидел картинку, от которой его оторопь взяла. К Галке приближались четверо ребят, которые постарше его на года два-три были. Галка заметила, как они на нее стеной надвигаются, и демонстративно отвернулась. Продолжала сидеть на пеньке к ним спиной, локти на колени опустив и руками голову подпирая. 
       Спиридонову стало страшно. Он за Галку испугался. «Зачем я ее одну оставил? –  ругал он себя. - Зачем на вышку эту треклятую полез?» Он стал быстро вниз спускаться, сознавая, что на помощь к ней опаздывает.
       Когда, наконец-то, он вниз спустился, прихватив на земле под руку подвернувшийся проржавевший штырь, то ни ребят, ни Галки на полянке возле вышки не оказалось. Пенек, на котором она несколько минут назад сидела, торчал одиноко на прежнем месте, а Галка будто испарилась!
      Ох, и отвратно почувствовал себя Спиридонов. От беспомощности и неопределенности ему хотелось выть! Он не знал, что ему в этой ситуации делать. Если бы эти ребята здесь находились, с ними можно было бы подраться, по башке кому-нибудь из них штырем ржавым для острастки треснуть! Конечно, они вчетвером ему накостылять могли. Но в таких ситуациях о себе, о неминуемом поражении думать нельзя! Тут надо звереть и вперед безоглядно бросаться. Лучше избитым быть, чем позорно пасовать. «Куда они Галку-то увели? – метались мысли Спиридонова. - Где мне теперь ее искать-то? Куда бежать-то? В милицию?..» 
       Он судорожно соображал, что ему делать. Он в отчаянии пребывал. И почувствовал огромное облегчение, когда увидел, что Галка  навстречу ему по тропинке парковой с раскрасневшимся лицом бежит. Она с разбега на грудь Вадиму кинулась, и он почувствовал, что сердце у него ёкнуло и жарко затрепетало в груди. Галка с тех пор дорога ему очень стала.

2
        Времени свободного у Галки почему-то всегда мало было. Она же еще
и в музыкальной школе училась. Играла на фортепиано. Культурная девочка росла. Спиридонов как-то при ней напевал себе под нос какие-то слова из популярной песенки с прилипчивой мелодией. И заметил, что у Галки приятное личико неприятно морщится.
- Ты жутко фальшивишь, - сказала она с досадой. – Ритм не соблюдаешь.
Слушай, как это звучать должно, - и напела те же слова на ту же мелодию, но только с чувством, тактом и расстановкой. С соблюдением музыкального ритма. И здорово это очень у нее получилось.
        Спиридонов почесал у себя за ухом, и понял, что с музыкальным слухом у него проблемы. Медведь, видимо, ему ещё в детстве «на ухо наступил».
       «Маху я, конечно, дал, что на Галке не женился, - думал Вадим сорок лет спустя, когда обдумывал рассказ о светлой любви, который ему предложил за гонорар написать однокурсник по Литературному институту.
        Тетя Люда считала, что Вадим – неподходящая для Галки пара. Во-первых, он на целую голову ниже её дочери был. Во-вторых, тетя Люда отца Вадима как облупленного знала и считала, что порода у Спиридоновых неподходящая и алкогольная. Она-то знает, каково с алкоголиком жить. Не хотела тётя Люда, чтобы у дочери незавидная судьба с мужем-алкоголиком сложилась, а у Вадима такая природная предрасположенность, на её взгляд, просвечивалась. Об этом тетя Люда Вадиму сказала, когда он к ним домой пришёл, чтобы Галку на свои проводы в армию пригласить. Галка с мамой уже жила в кооперативном доме под названием «Мечта». Галка училась в педагогическом училище. Несколько лет Галкина мама копила деньги на кооперативную квартиру. Ее мечта об отдельной жилплощади сбылась. И накануне призыва Спиридонова во флот, тётя Люда беспардонно ему заявила, чтобы он губы-то на её дочь не раскатывал…
       В 18 лет Вадим серьезно о женитьбе не задумывался. Ему и жену-то будущую привести было некуда: не в родительский же вертеп. Ему ещё от родителей отколоться надо было, и как-то решить свой квартирный вопрос. Это было делом отдалённого будущего. А тетя Люда, еще не став Вадиму тёщей, уже что-то ему выговаривала! Давала, наверное, возможность почувствовать Вадиму его природную ущербность, которую он не ощущал. Вадим тогда не стал тёте Люде ничего резкого говорить, но подумал, что прав герой Андрея Миронова из кинофильма «Берегись автомобиля», когда в сердцах произносит коронную фразу: «Жениться надо на сироте!».
     Галка на проводы Вадима не пришла. Видно, мама ей ничего о его приглашении не сказала. Но с Галкой Вадим переписывался, когда служил.
       «Я-то питал к Галке симпатию, - думал Вадим, - а вот она ко мне едва ли. Писала в письмах какую-то ахинею про то, как скучно в педучилище на занятиях и вообще в городе вечерами, кроме кино и танцев, пойти некуда...»
      Когда Вадим на похороны отца из Севастополя прибыл, решил он Галку навестить. Поднялся на пятый этаж реальной кооперативной «Мечты». Позвонил в знакомую дверь. И услышал, что ребёнок в квартире орёт так, словно его кто-то тупым ножом неумело режет. Позвонил ещё, пальца с кнопки не спуская. Наконец, дверь распахнулась и перед ним Галка в халатике домашнем предстала  – волосы у нее в разные стороны торчат, глаза, как у рака, красные. Зачмурённая какая- то стоит. Даже «здравствуй» не говорит.
- Кто здесь белым днём над дитем измывается? – ляпнул Спиридонов.
- Никто не измывается, - с хрипотцой ответила Галка. – Дочка у меня
беспокойная очень: кричит и кричит. Третью ночь с ней не сплю. Измучилась совсем. Ты проходи, - она отступила назад, пропуская его в коридор.
- Врача-то вызывали? – спросил Валим. – Может, ей снотворное дать?
- А-а, - Галка вяло махнула рукой. – Ты еще наркотик предложи. Она вроде
успокоилась. Я в подушку рядом уткнулась и в забытьё сонное ушла, и слышу, что она снова кричит, будто и не переставала, а у меня сил нет веки поднять, будто они свинцовые. И ты ещё тут звонишь…
- Извини, что не вовремя я припёрся, - Вадим прошёл в комнату, и стоял, как
дурак, в форме флотской, а Галка грудью кормить беспокойную дочку стала, отвернувшись к нему спиной. Дочка успокоилась. 
      Вадим понял, что опоздал. Пока он долг священный Родине отдавал, Галка в педучилище на воспитателя дошкольных учреждений училась, а вечерами на танцы в городской парк с подругами бегала. И добегалась – забеременела.
      «Как быстро все в жизни делается! – подумал Спиридонов. - Моргнёшь пару раз, а тебе говорят: все, любезный, твой поезд уже ушёл, и не видать последнего вагончика…»

3
      У Галки всё благополучно с семейной жизнью сложилось. Паренёк, с которым она в парке или где-то еще кувыркалась, учился в Москве в  железнодорожном институте. Галка с ним расписалась. Свадьбу сыграли. Когда Вадим к Галке в отпуске заходил, муж её студентом четвертого курса числился.  После окончания института его по распределению послали работать в какой-то закрытый городок под Челябинском. Галка с дочкой к нему маханула. В этом городке они осели на постоянное место жительство. Супруг её квартиру в номерном Челябинске получил. Они до сих пор там живут. Галка уже дважды бабушкой стала. Двух внуков помогает дочке воспитывать.
     «Все-таки зря я её упустил, - подумал Спиридонов с сожалением. – Хороших девчонок быстро ребята шустрые приходуют, а ты варежку долго разевал…»
     К вечеру вернулась с дачи усталая жена. И свои изыскания о светлой любви Вадиму пришлось прекратить. Выключая на ночь компьютер, он подумал, что, наверное, светлая любовь как-то зигзагами мимо него проскочила…
     Любовные увлечения и похождения Вадима в бурные студенческие времена, пожалуй, больше напоминали состояние опьянения, после которого неминуемое отрезвление наступало. И когда трезвым взглядом он смотрел на объект своего недавнего увлечения, то диву давался: как же он на неё позарился? Любовь Спиридонов сравнивал с состоянием болезни, от которой надо поскорее излечиться. И он с трудом, с усилиями определёнными излечивался. И теперь чувства, похожие на опьянение или болезнь, его уже не посещали. Вадим считал, что научился разумом измерять чувства, стал в них более рациональным и прагматичным. Вадим научился предугадывать - с какими женщинами его ждал легкий флирт и ни к чему не обязывающие сексуальные игры. Объекты для сексуальных утех у него всегда находились, хотя он их и не очень-то искал. Они как-то сами появлялись. И в смене этих объектов он не видел ничего предосудительного. Главное, чтобы они не вносили в его профессиональную или супружескую жизнь ненужные проблемы. Бездетная жена научилась смотреть на его интимные связи сквозь пальцы. Дескать, пускай, кобель, тешится, коли ещё не нагулялся. Когда-нибудь угомонится…
     Одного Вадим не учитывал. Научившись избавляться от ненужных чувств, он постепенно превратился в некую человекообразную мужскую особь, которой плотские игры со сменой мест и поз заменили любовь. Он так и не смог за целый день справиться с редакционным заданием, решив, что светлая любовь, наверное, может быть только в незамутнённом детстве.
     «Мне не в себе надо копаться, - думал Спиридонов, осторожно укладываясь возле уже заснувшей жены. Он не хотел её будить. –  Лучше придумать что-то светленькое для журнальной публикации. Дать волю фантазии… А читатель романтическую муру схавает. Его надо потчевать тем, что в реальной жизни не происходит, но может случиться. Для него надо выдумать похожую на жизнь сказку с хеппи-эндом. «Тьмы низких истин нам дороже, нас возвышающий обман», - вспомнил Спиридонов бессмертные строки Пушкина.
       Быстро засыпать, выключая из потока сознания ненужные эмоции и мысли, Спиридонов тоже давно научился.      
2013