Без отца и без слова. Дидье Дюма

Роль отца в психическом равновесии ребёнка
Королева мать, очаровательный отец и ребёнок душитель.

Господин и госпожа де Монталанвер  - люди обеспеченные. Всё было бы прекрасно в их жизни, если бы ни Ришар.Ришару 14 лет. Как мне сказала по телефону г-жа Монталанвер - «ребёнок, с которым всегда были проблемы». Ребёнок, «которому она себя полностью посвятила». « И если я никогда не работала и не хотела иметь больше детей, так это лишь из-за него» - добавляет она. «Ришар никогда не был нормальным ребёнком. И я это быстро обнаружила. Это наш второй ребёнок. С его сестрой у нас никогда не было проблем. Ей скоро исполнится 17 лет, естественно, что на ней сказывается  подростковый возраст, ну а как вы хотите, чтобы было иначе, когда у неё такой брат, как Ришар!». Я всё ещё  не понимаю ни от чего страдает Ришар, ни почему она мне звонит, о чём я ей и говорю. В ответ она вздыхает и сдавленным от плача голосом  говорит: «Это Мадам Дольто дала нам ваш адрес, мы просто в отчаянии!»

- Но от чего же всё таки страдает  Ришар? Понадобилось ещё целых десять минут для того, чтобы я наконец - то смог понять ту драматическую ситуацию, которая заставила госпожу де Монталанвер обратиться ко мне. Вот уже десять лет как г-жа де Монталанвер работает с психоаналитиком, г-жой Н. Этот психоаналитик согласился работать и с Ришаром, когда ему было 4 года.
 -  У меня были прекрасные отношения с этой женщиной – продолжает она на другом конце провода. Ришар также её очень любил, но в связи с гормональными перетурбациями, присущими его возрасту, эти отношения постепенно испортились. Повзрослев, он стал грубым, начал нападать на неё, вплоть до того, что однажды чуть её не задушил».

Г-жа де Монталанвер  была не в состоянии скрыть охвативший её ужас.
-Представьте себе, что он попытался задушить меня, собственную мать! Нам пришлось поместить его в лечебницу, однако  мой муж очень переживает из-за этого. Находясь в  состоянии полного отчаяния, я решила посоветоваться с Дольто.
-Почему не сам муж мне звонит?
-Он в Японии, он много работает, очень занят, он постоянно в разъездах, поэтому всем занимаюсь я.
-Когда он возвращается?
-В следующий вторник.
- Передайте ему, что я не могу принять ребёнка, не побеседовав предварительно с его отцом.

Супруги де Монталанвер  никак не могут найти подходящую для них дату, я их принимаю каждого по отдельности. Сначала я принимаю жену, которая весьма словоохотлива: она мне рассказывает очень подробно о своей работе с психоаналитиком, который одновременно работал и с её сыном.
Через три четверти часа, после того, как я выслушал все подробности, касающиеся психоаналитика, матери г-жи, Ришара и его старшей сестры, я по- прежнему ничего не знаю о её муже:

« А какое место было отведено в вашей работе с психоаналитиком вашему мужу ?»
-Вот в этом и заключается проблема -говорит она мне понимающим тоном- мой муж не хотел встречаться с этой женщиной».
-Я удивлённо смотрю на неё и замолкаю, я в  недоумении. Для меня просто недопустимо начинать аналитическую работу  с ребёнком,  не достигшим семи лет и при этом не привлечь к этой работе обоих родителей.
Непонимание того, что для формирования ребёнка важны оба родителя, является грубым нарушением одного из фундаментальных правил  психоаналитической работы с детьми. Однако, зная что Франсуаза Дольто была единственным психоаналитиком, который ясно обозначил свою позицию по этому вопросу, я принимаю решение выслушать сначала то, что мне скажет сам г-н де Монталанвер по этому поводу. На данный момент я лишь ограничиваюсь тем, что выражаю удивление по поводу этой терапевтической работы,  которая на мой взгляд, увязла в материнской монопарантальности.

Несколько дней спустя  на консультацию приходит сам г-н де Монталанвер. Если его супруга чрезмерно словоохотлива, говорит  слишком быстро, утопая в ненужных деталях, делающих непонятной суть проблемы, то её муж производит впечатление человека мягкотелого и апатичного.
После пяти минут полного молчания он неуверенно произносит:
«Может быть вы сами будете задавать мне вопросы?»
- Расскажите мне, что именно привело вас ко мне.
Очень медленно, стараясь придать своему голосу нейтральность и чувство достоинства, он начинает говорить о Ришаре и о том, что госпитализация Ришара просто невыносима для него, что вот  с этим ребёнком всегда были проблемы. Ему понадобилось не меньше 15 минут  для того, чтобы он смог мне дать понять, что Ришар  является его нарциссической раной:
-Ведь он никогда не  сможет ни  читать, ни  писать,  после 10 летней терапии он не в состоянии внятно   произнести и двух предложений. Поймите меня, это мой единственный сын, мой единственный наследник!
Когда я его спрашиваю о его отношениях с психоаналитиком, который 10 лет занимался наследником  семьи де Монталавер, то он мне заявляет:
-Я всегда хотел встретиться с ней, но она на это не шла.
Я не могу скрыть своего удивления:
-Неужели! Вы никогда не видели её! В таком случае, какое у вас было  впечатление о  работе вашей супруги с этой дамой? Вы говорили об этом с вашей супругой?
Он посмотрел на меня круглыми от удивления глазами, видимо, не понимая смысла моего вопроса.
-Ваша жена мне дала иную версию, она мне сказала, что именно вы не хотели встречаться с психоаналитиком! Судя по всему, мои слова не слишком смутили его:
- Да нет , это она всегда отказывалась принять меня»!
И так как ему больше нечего было добавить, то воцаряется гробовое молчание.Тогда я ему говорю, что так как они оба с супругой попросили меня поработать с Ришаром, то вот лишь теперь я могу принять Ришара, подчеркнув, что однако мне необходимо также выслушать и его версию событий и, что до тех пор пока ситуация для меня не прояснится, я не смогу начать работать  с ним. Мы решаем встретиться в следующий раз все втроём для того, чтобы понять, что именно исключило г-на  из работы с психотерапевтом, госпожой Н.

Единственная причина, по которой Ришар напал на своего терапевта, и это мы поймем позже, был тот факт, что его отец был отстранён от этой работы. Независимо от того, как можно оценивать работу этого терапевта, очевидно одно - в супружеской паре  полностью отсутствовал  диалог. Думаю, что они это поняли благодаря нашей беседе. Они пришли к выводу, что «оба ответственны» за эту  «неудавшуюся терапию». Однако, это понимание не изменило их образа жизни. И это большая проблема, с которой мы сталкиваемся при работе с детьми психопатами: их родители не умеют разговаривать друг с другом, в силу этого они рассматривают репродуктивную функцию лишь с точки зрения физиологии. То, что ребёнок зачинается и формируется через слово им просто непонятно, ибо в зачатии они видят лишь его телесный аспект. Как мне когда-то говорил мой коллега- «подобные пары способны на совокупление, но не способны сопоставить истории собственного детства, посмотреть  на собственных родителей критически».
Поэтому для того чтобы начинать работать с детьми таких родителей, необходимо, в первую очередь, научить их разговаривать друг с другом. Однако, именно тогда и начинаются проблемы, ибо им трудно почувствовать ответственность за то, что для них просто непонятно. Ведь, когда они считают, что их ребёнок «болен», то, говоря это, они надеятся на то, что так как он «болен», то это не относится ни к их компетенции, ни к их личной  ответственности. Кроме того, так как они приходят на консультацию не ради себя, а ради ребёнка, то они не понимают, что терапевту, возможно, будет необходимо задать  вопросы, касающиеся их собственной жизни, их родителей, их супружеской пары.

После разговора с отцом я принимаю Ришара. Он выглядит как ребёнок психопат: напичканный нейролептиками, отёкший, весь дёргающийся, между каждым предложением он странно кривит рот, изъясняется с трудом, однако я в состоянии понять его. Я ему объясняю то, что мне уже известно о нём, а также причину, по которой его родители пришли ко мне на консультацию. Он излагает  мне собственную версию событий, она ничем не отличается от родительской с той лишь разницей, что в отличие от своей матери, он очень доволен тем, что положил конец её  отношениям с терапевтом, госпожой Н. Я спрашиваю у Ришара, чего именно он ожидает от нашей с ним работы.

Он хочет, чтобы я помог ему выйти из больницы, в которой он находится. Я ему объясняю, что это зависит от его родителей, что вот они пришли ко мне на консультацию и, что мы посмотрим действительно ли они, все трое этого хотят. Я предлагаю родителям продолжать приходить ко мне на консультации, рассматривать эту работу, как  предварительную, что цель  этой работы-избежать повторения того, что уже было при первой работе с психоаналитиком. Я добавляю, что если Ришар желает, то он может присутствовать при наших беседах.

Счастливый тем, что может сопровождать своих родителей, Ришар предпочитает, тем не менее, ждать их в моём саду. Во время нашей второй встречи они оба признаются мне  в том,  что не помнят, как проходили первые годы  жизни Ришара.  Они лишь  хорошо помнят, когда он начал ходить, что же касается всего остального, то это, как если бы история Ришара начиналась с того момента, когда они обнаружили, что Ришар всё ещё не разговаривает и когда г-жа де Монтевалан встречает впервые терапевта, г-жу Н.

«Как я могла знать?- говорит она, вытаскивая свой носовой платок и утирая им уголки глаз. Эта женщина была для меня настоящей матерью».
- Вы хотите сказать, что у вас не было настоящей матери?
Возможно я был резок, г-жа де Монталанвер почувствовала себя оскорблённой:
-У меня была идеальная мать ! Уж если вы хотите покопаться в моей семье, то лучше поинтересоваться роднёй моего отца. Она замолкает, вздыхает и признается мне:
-Я никогда его не любила, он нас трусливо бросил, меня и мою мать.
Я внимательно выслушиваю то, в чём она упрекает своего отца, она мне рассказывает всё о разводе своих родителей, а затем я  задаю вопрос её супругу по поводу его собственной матери:
- Что касается меня, говорит он с отсутствующей улыбкой, то у меня также была прекрасная мать. Возможно, слишком  привязанная ко мне, но прекрасная.
-А ваш отец?
Мне не в чем его упрекнуть, у нас никогда не было с ним тёплых отношений, это молчаливый человек, он никогда не интересовался детьми.
- И вы считаете, что его не в чем упрекнуть?
Нет, ведь он никогда не причинял мне зла, мы просто друг друга игнорируем, но вполне терпимы друг к другу. И так как ему больше нечего было добавить о собственном отце, то я его спрашиваю, почему он назвал сына Ришаром.
-Это я настояла на этом имени - говорит с гордостью г-жа де Монталанвер. -Это имя моего младшего брата, он умер, когда ему было 4 года, ровно через год после того, как отец нас бросил.
-4 года это возраст Ришара, когда вы встретили г-жу Н!
-Я никогда об этом не думала. Что вы хотите этим сказать, говорит она мне свысока.
Что касается её супруга, то он молчит. Нервное состояние, в которое мои слова повергли его жену, погрузило его в глубокое  молчание.
- Я ничего не предполагаю, я просто подумал, что вот, может быть, фантом этого ребёнка мог быть причиной проблем  Ришара!»
Молчание г-на становится всё более тягостным, а его жена смотрит на меня круглыми от недоумения глазами, как будто задавая себе вопрос, не рекомендовала ли ей Дольто безумца. Для того чтобы положить конец её удивлению, я спросил у них, читали ли они мою первую книгу «Ангел и фантом», вышедшую в 1985 году. Я объясняю, что в этой книге я затрагиваю тему семейной и родовой передачи наследственности, а также то, что в этой книге я объяснил, что именно современный психоанализ подразумевает под термином «фантом». Желая закончить эту беседу, я объясняю им, что «хорошая мать» не является моей любимой темой, что в мои планы также не входит критиковать ни мать г-жи, ни ту самую «настоящую мать», которой была для г-жи де Монталанвер её терапевт. Я предпочитаю ополчиться на другую «хоршую мать», которой является в их глазах Франсуаза Дольто: «Франсуаза Дольто, в конце концов, могла бы вам порекомендовать прочитать эту книгу!».

Придётся провести ещё ни одну консультацию прежде чем супруги де Монталанвер наконец - то поймут, что я намереваюсь, в первую очередь, исследовать их семейную историю, которая отразилась на судьбе их сына. Наконец-то г-жа де Монталанвер перестаёт воспринимать как «немыслимый абсурд» тот факт, что её сын, получив в наследство имя умершего ребёнка, мог нести на своих плечах эту ношу. Понадобилось ещё несколько консультаций для того, чтобы они поняли, что лишь они могут понять, что именно спровоцировало Ришара на то, что он захотел задушить свою мать и своего терапевта.

Работа, прямо скажем, неблагодарная, она буксует, и всё это  до того самого момента,  когда, однажды, устав лавировать между высокомерным раздражением г-жи и вялыми сомнениями г-на, я говорю: «ведь всё-таки такое случается не каждый день, когда мальчишка хочет задушить свою мать и своего терапевта! Надо бы понять, в чём тут дело! Понять, что именно хотел сказать Ришар этим поступком! Затем, глядя прямо в глаза г-же, я продолжаю: «вы зачали этого ребёнка взамен другому, тому, которого будучи ребёнком, вы не смогли подарить вашей маме для того, чтобы утешить её после смерти её маленького Ришара. Вот приблизительно то же самое произошло и с госпожой Н. Вы потратили десять лет на то, чтобы заново, с этой женщиной, воспроизвести Ришара, однако, какого Ришара вы старались заново воссоздать? В этих отношениях с терапевтом вы обрели, по вашим же словам, «настоящую мать», а вот Ришар, что он обрёл в этих отношениях? Ощущение того, что был зачат в патологических отношениях двух самок? На протяжении десяти лет его отец был исключён из ваших отношений с г-жей Н! Кроме того, почему вы отстранили его от этой работы? Вы за всё ответственны. Вы его исключили, повторяя с ней историю вашей матери, а его поставили на место вашего отца! Известным отсутствующим в вашей семье  был ведь ваш отец, а не ваш муж! Вы сами мне сказали, что он трусливо бросил вас и вашу мать, оставив вам участь утешать свою маму после смерти первого Ришара! Возможно, это и постарался разоблачить  ваш Ришар? Возможно,  он давал понять своему аналитику,  что он не желает видеть ни свою бабушку, ни аналитика на месте собственного отца. И так как она ничего не понимала, то ему вот пришлось при помощи своих двух рук дать ей понять, что эта ситуация «душила» его, ибо не позволяла расти.

На этот раз г-жа де Монтеланвер не смотрит на меня снисходительно, резкость моих слов на этот раз не вывела её из себя. Мои слова на этот раз не только не показались ей чудовищными, а, наоборот, она добавляет:
- Это правда, что Ришар попытался ни один раз задушить меня. Это случилось три раза, но не тогда, когда мы были с ним вдвоём, всегда в этих случаях кто-то присутствовал. В первый раз это произошло при слесаре, который его потом отшлёпал ремнём. Второй раз в присутствии г-на Гранжана, нашего врача. Чудный человек. Он пришёл к его сестре. Ришар никогда не болеет, и я этого никогда не понимала. Как это возможно, что вот такой мальчик, который нам приносит столько неприятностей, никогда не болеет?
- И третий раз?
-Была моя дочь и мой муж, он вынужден был вмешаться.
- Три раза в присутствии мужчины! Совершенно очевидно, что он хотел выразить нечто, что имеет отношение к мужчине. Да и что он мог хотеть выразить, как не собственное желание иметь отца, мужчину, а не г-жу Н!»
Эта консультация дала им надежду и явилась  поворотным моментом. Они поняли, что Ришар не  убийца своей матери, и вот тогда   они начали подумывать не забрать  ли его  домой. Для того чтобы осуществить это, они захотели, чтобы я начал интенсивную работу с ним. Отныне г-жа де Монталанвер была со мной самой любезностью: « Когда вы начнёте терапию с Ришаром?» спрашивала она меня при каждой встречи. Я же колебался и был прав. Мой большой опыт работы в клинике мне говорил, что улыбки г-жи были лишь стратегией. Она в некоторой степени решила меня «попробовать, и я не сомневался, что при первой же сложности, касающейся её матери,  она отступит, не осмеливаясь  продолжать начатую работу.
Как большинство матерей детей психопатов,  г-жа де Монталанвер никогда не доверяла  отцу, а, следовательно, и мужчине, поэтому я подумал, а чем я отличаюсь от них. Зачем ей менять свои жизненные установки, почему она должна прислушиваться ко мне!.Мне же, в первую очередь, необходимо было бы настоять на том, чтобы она сама лично начала работать с психоаналитиком, но не с мужчиной, ибо она неспособна доверять мужчине, а с женщиной. Именно поэтому я посоветовал ей специалиста женщину, которая, как и мадам Н, была в курсе того, что подсознание имеет межпоколенческую структуру. Не скрою, что меня волновала просьба  самого Ришара. Родители хотели вытащить из  психиатрической больницы ребёнка, которого они сами туда и поместили, поэтому я считал, что помочь им вытащить его оттуда было моим долгом, тем более, что г-н де Монталанвер почувствовал вкус в своём вновь обретённом отцовстве.

Несмотря на то, что он находился  постоянно в командировках, он делал всё   для того, чтобы не пропустить ни одной консультации со мной. Кроме того, при каждом возвращении он всегда посещал Ришар в лечебнице. Однако, те усилия, которые он предпринимал  для того чтобы лучше выполнять роль отца указывали на то, что он  умел обращаться с сыном лишь как «исключительная мать», то есть как его собственная мать. Вот однажды, когда г-жа де Монтеланвер начала наседать на меня с вопросами разумно ли было забрать Ришара домой, я позволил себе остановиться более подробно на проблеме.

Я им объясняю, что  в нашей, пока  предварительной работе, единственное, что мы поняли, так это то,  что касается компульсивных  удушительских наклонностей Ришара. Это было связано с тем, что ему не хватало отца. Я им сказал также, что в их собственной жизни им обоим не хватало отца и предложил им подумать над этим. Так как они оба приспособились к ситуации  отсутствия  этого отца, то им было трудно меня понять, ибо допустить, что проблемы Ришара были связаны с отсутствием отца уже у его собственных родителей, то есть до его рождени, для них было выше их сил. Однако они всё- таки смогли понять моё  рассуждение о том, что это ощущении пустоты, нехватки, порождённое отсутствием отцов, осталось в их  памяти. Я им объяснил, что кризис у Ришара, по поводу которого они обратились ко мне, был неслучайным, что он произошёл в определённый момент его жизни, что ментальное построение человека регулируется семилетним циклом.

Первый период это тот, который Фрейд назвал эдипом, он заканчивается к 7 годам, второй период латенции заканчивается в 14 лет, а третий, подростковый, заканчивается в 21 год. Причём желание Ришара задушить мать и терапевта проявилось на переходном этапе от второго периода к третьему, в тот момент, когда присутствие отца очень важно. Я им объяснил, что подростковый возраст характеризуется тем, что ребёнок должен отделится от матери, а это возможно лишь тогда, когда он может опереться на отца. Я им долго объяснял, какова роль отца в становлении ребёнка и приобретении им независимости. Я закончил эту консультацию, сказав г-же де Монталанвер, что никто не может решать за них  «разумно» ли  забрать Ришара домой, поэтому им самим надо будет принять решение   в процессе совместных размышлений. На следующей консультации г-жа снова начала настаивать на том, чтобы я начал работу с Ришаром. Ришар, желая вернуться домой, также попросил меня об этом и захотел прийти на консультацию самостоятельно, без родителей. Я же сказал, что так как эдип ещё не закончился, то я не могу принимать его одного, не работая с родителями.

Г-жа не захотела продолжать, считая что всё, что она сделала было достаточно. «Вот уже 10 лет как я занимаюсь лишь им, я тоже имею право на отдых!»
-А вы что думаете?-спросил я у г-на.
-Если надо заменить её, то я найду время. Я просто не могу допустить , чтобы он находился в этой клинике. Я предложил отцу и сыну приходить по очереди на консультации, а г-жу попросил, что если будут возникать проблемы, то чтобы она не стеснялась меня беспокоить .
Судя по тому, как она посмотрела на меня, я догадался, что моё предложение ей понравилось лишь наполовину:
-Если я правильно вас поняла, после 14 лет мать для вас не имеет никакой ценности.!
- Я этого не сказал. Я считаю, что ваши здоровые отношения с Ришаром возможны лишь при условии, что  отец запретит ему сексуально нападать на свою жену. Это отец должен запретить сыну прикасаться к вам, это он обозначает правила поведения, иначе говоря, закон.
-Свой закон.
Она рассмеялась. Возможно она полагала, что её муж был неспособен на это, поэтому она добавила, продолжая смеяться:
-Если ради здоровья Ришара необходимо, чтобы мужчины, которые и без того руководят всем в мире ещё руководили и в семье, то я и на это согласна!»
Работа продолжалась в этом ритме около года. Придя к выводу, что отныне её муж должен заниматься Ришаром, г-жа сочла ненужным работать со мной. Она ограничилась тем, что приводила Ришара на сеансы, и он вскоре смог вернуться домой.
У меня складывалось впечатление, что господину нравилось приходить на консультации. Вскоре он признался, что нашёл во мне «старшего брата, которого ему всегда не хватало». У Ришара попытки к удушению полностью исчезли. Более строгое обращение отца было вполне достаточным для восстановления равновесия в семье. Правда, господин так и не осознал сексуальную сторону агрессивного поведения Ришара. Психиатр, который вел Ришара, даже отменил лекарства. Что же  касается меня, то несмотря на то, что я не считал, что Ришара окончательно миновала судьба ребёнка психопата, я чувствовал некоторое удовлетворение от этой работы, ибо в семье воцарился покой. Однако это ощущение покоя  оказалось обманчивым.
Кризис остался позади,  и былые привычки снова вступили в свои права.

Успокоившись по поводу здоровья своего сына, г-жа снова взяла бразды правления в свои руки. Она поместила Ришара в роль ребёнка-игрушки, которая так долго принадлежала лишь ей. Её муж продолжал работать и путешествовать по всему миру, часто отсутствовал, не был в курсе всех событий, а что касается г-жи, то она мне не звонила. О наличии проблем я узнал лишь в момент их нового всплеска. Ришар больше не помышлял задушить  свою мать, однако он начал убегать. Её супруг, занимавший пост в крупной международной фирме и имеющей представительства по всему миру, был в очередном отъезде. Однажды, в воскресенье, г-жа мне позвонила. В тот момент, когда она была на кухне и готовила чай, Ришар вдруг пропал, и никто не знал куда он сбежал. Вновь обеспокоившись симптомами Ришара, г-жа впала в ужасное смятение. Я её успокоил сказав, что он не мог далеко уйти и что полиция, поставленная в известность, его быстро поймает и приведёт домой.Через несколько часов телефон зазвонил, Ришар нашёлся.
 
Бегство Ришара повторялось при каждом отсутствии его отца. Г-жа мне звонила каждый раз. Городок, в котором они жили, был маленьким, поэтому жандармы его быстро находили. Каждый раз, успокоенная возвращением Ришара, она мне звонила, однако каждый раз задавала вопрос по поводу так называемой  эффективности моей работы с её супругом. Нам пришлось снова начать сеансы втроем. Ришар сбежал лишь раз при отце, и это было в день консультации у психиатра. Супруги должны были встретиться у психиатра, г-н пришёл с Ришаром раньше своей супруги. В приёмной сидела пожилая дама. Посмотрев на неё, Ришар сделал гримасу, которую заметил даже отец несмотря на то, что был погружен в чтение газеты; гримаса была чудовищной. Лишь когда пришла его жена, они обнаружили, что Ришар пропал. Так как я старался понять, что символизировала для него «пожилая дама», то госпожа  вдруг вспомнила, что второй раз, когда Ришар исчез, произошло нечто похожее. Они пошли в магазин и при входе в магазин они столкнулись с пожилой дамой, которая оттуда выходила, вот в этот момент Ришар также начал строить гримасы и скалиться.
- Во время первого побега произошло ли нечто особенное?
- Нет, ничего особенного, мы не встретили никакой пожилой дамы. Это было воскресенье, мы были дома, как обычно, моя мама зашла к нам. Я пошла приготовить чай, и вдруг заметила, что он исчез.
-Сколько лет вашей маме?
-Скоро будет 78 лет. Я не удержался и засмеялся.
-Не понимаю причём здесь моя мать. Ни тот, ни другой не смогли понять, что «пожилая дама» в то самое воскресенье была матерью г-жи. Поняв, что Ришар боролся с «фантомом своей бабушки», я постарался объяснить им это.
-Что ещё произошло в то воскресенье?
-Ничего особенного. Ришар меня спросил несколько раз, когда прилетает его отец. Он ждал его с нетерпением. Мой муж опоздал на субботний рейс. Если бы он был дома, то я не осмелилась бы вас побеспокоить. Он прилетел в Орли лишь во второй половине дня, довольно поздно. Мы только что нашли Ришара.
-Значит Ришар ждал с нетерпением отца, а оказался в компании двух женщин - своей матери и своей бабушки.
-Не думаете ли вы, что он, возможно, вновь пережил то, что уже было с вашим терапевтом? Ведь именно это и сделало терапию с ней неэффективной. Возможно, он испугался, что вновь окажется в той же ситуации, которая спровоцировала его удушительскую компульсию, ведь он снова мог оказаться в больнице? Возможно, чтобы не поддаться этому чувству страха, он и сбежал?
На этот раз г-жа Монталанвер меня очень хорошо поняла:
-В любом случае не может быть и речи, чтобы привлекать мою маму к этой истории. В её то возрасте и при её хрупкости!
- Речь не идёт об этом. Речь идёт о том, что Ришар должен чувствовать себя ребёнком собственного отца, а не ребёнком, зачатого с его бабушкой взамен сыну, которого она потеряла. Речь идёт о вещах, касающихся лишь вас, вашего супруга и его, и ни в коем случае не его бабушки.
-Я подумала, что вы хотите поговорить с моей мамой, ответила она смущённо.
Однако через пару недель Ришар сбежал снова, и на этот раз на более длительный срок.

До этого он никогда не исчезал надолго. Полиция знала его, он даже симпатизировал полицейским: однажды он сам сдался им и сказал - со слов его матери - что хотел бы жить в комиссариате. Его находили довольно быстро. Правда, было исключение. Однажды он сел в пригородное метро и было сложно его найти. Но так как он путешествовал без билета, то контролёры его задержали в центре Парижа.
- «Вы представляете, на станции Шатле?» сказала она мне «Одна мысль о том, что могло бы  случиться с таким мальчиком, как он, да ещё в таком городе как Париж, меня повергает в смертельный ужас!»

На этот раз его нашли лишь на следующий день. С ним ничего не случилось, хотя ночь он провёл под открытым небом, ничего не ел и не пил. Для неё, в результате, всё хорошо кончилось, она нашла сына. Тем не менее, на следующее утро она мне позвонила очень рано и попросила о встрече для того, чтобы прояснить ситуацию. Я назначил час. Она пришла с мужем и, не снимая пальто, села на стул, прямо и неподвижно. « Сказать то, что вы сказали, что вот для ребёнка провести ночь неизвестно где без питья и еды не так уж страшно, это уж слишком! Ваша профессия обязывает вас думать о здоровье детей. Не говоря уже о том, как вы умело постарались отделаться от меня, сказав, что если я хочу, чтобы Ришар поправил своё здоровье, то было бы хорошо, чтобы и я сама начала психоанализ! И не рассчитывайте на это. Я не доставлю вам этого удовольствия, я не безумная, да и нравится ли вам это или нет, скажу, что мне не в чем упрекнуть свою мать! Вы не можете упрекнуть меня в том, что я не постаралась понять все эти ваши истории с фантомом. Однако, то что я услышала от вас на этот раз, заставляет меня прекратить наши отношения». Сидя на своём стуле в той же застывшей позе и, ожидая, что она успокоится, её муж не произнёс ни слова. Надеясь найти в нём поддержку и союзника, я повернул к нему голову и сказал:
- А что вы думаете по этому поводу?
- Мне нечего добавить к тому, что уже сказала моя жена.
Удивлённый, я на него посмотрел в упор. Было впечатление, что он вдруг превратился в маленького мальчика, послушного и неуклюжего, каким не хотел быть с матерью Ришар. В любом случае, уже не было впечатления, что он разговаривал со своим «старшим братом», как он это говорил раньше. Я хотел ответить, но г-жа де Монталанвер не пожелала больше тратить и минуты на такого монстра, в которого я превратился в её глазах. Приняв воинственный вид, она встала, уводя за руку мужа, оставив меня в полном одиночестве. Лишний раз я убедился в том, что в царстве отцов детей психопатов существует единственный закон - это закон матери-королевы

Перевод с французского 2009 г.