Конец прошлой жизни

  В этот раз мне предстояло не особо длительное путешествие. Еще одна командировка целью которой было нахождение взаимовыгодных условий и заключение очередного договора. Пересев в  столице на скорый поезд «Москва-Санкт-Петербург» я расположился на боковом месте возле окна, в надежде полюбоваться видами пока не стемнеет. В зимнее время путешествовать по железной дороге гораздо удобнее и практичней, да и безопаснее. Народу было не так много, как обычно. Попутчиков вокруг не оказалось, а городской пейзаж очень быстро скрыла внезапно налетевшая вьюга, растворив могучие архитектурные комплексы, скопления многоэтажек, а так же бесчисленные переплетения автострад и эстакад в молочно-белом вихре. Перепроверив все документы и акты на предмет ошибок и изъянов, я аккуратно разложил их по папкам и убрал в кожаный кейс. Монотонный стук колес сообща с усталостью навевали дрему, а тепло салона, после ветреного и холодного перрона, обволакивало ощущением комфорта и уюта. Веки неумолимо смыкались и не в силах бороться с сонливостью я стал проваливаться в приятную дрему. Несмотря на закрытые глаза, перед мысленным взором продолжали нестись в неведомую даль бесчисленные миллиарды снежинок, словно минуты и секунды, воплотившиеся в морозной кристаллической форме.
   
Разбудил меня резкий толчок внезапно остановившегося поезда. Интерьер вагона вдруг оказался совершенно иным, вокруг грубо сколоченные обледеневшие доски, массивная дверь на рельсах посередине. Все внутреннее пространство внезапно заполнилось людьми. Кто-то стонал, кто-то кричал, кто-то еле слышно молился. На них на всех была какая-то нелепая тонкая, совсем не по погоде одежда, напоминавшая пижаму с черно-белыми полосками с нашивками и номерами. Оглядев себя, я убедился, что внешним видом никак не отличаюсь от попутчиков, будучи одетым в полосатый холщовый костюм, я по-прежнему сжимал в руках портфель с документами. Это не было похоже ни на розыгрыш, ни на чью-то злую шутку. Все было слишком правдоподобно. Я кричал, пытаясь выяснить, что здесь происходит, но из-за окружающего шума меня никто не слышал. И тут распахнулась тяжелая дверь, и резкий свет прожекторов ударил в лицо. Воздух наполнился нестерпимым холодом и громкими отрывистыми криками на незнакомом языке. Ослепленных и ошарашенных нас стали выбрасывать прямо на снег, совершенно не церемонясь. Решив, что это какая-то ошибка, и что совершенно случайным образом угодил в массовку на съемки какого-то исторического фильма, я решил потребовать объяснений у стоявшего рядом человека. На нем были начищенные до блеска сапоги, черные выглаженные галифе, длинная шинель, на голове стальная каска, лицо закрыто темной тканью через плечо висела длинная винтовка с примкнутым штыком. От темной фигуры веяло табаком и враждебностью. Встретившись с ним взглядом, мне вдруг стало не по себе, если это и был актер, то он явно переигрывал. В его глазах полыхали неподдельная ненависть и презрение. Увидев мой саквояж, он стремительно сделал шаг ко мне и, выхватив его, швырнул в сторону в груду каких-то наваленных друг на друга вещей. Я решил проучить наглеца и двинулся на него с кулаками, но незамедлительно получил более чем болезненный удар прикладом в живот. Дыхание перехватило, в глазах потемнело, воздух застрял в горле. Мне захотелось крикнуть, выругаться всеми возможными словами, хотя бы просто вздохнуть. Злость переполнила меня, но тут  я стал заваливаться на бок, теряя равновесие, и ощутил, как меня подхватили под руки, и понесли куда-то вперед. По ходу движения я успел прочитать над головой на чугунных воротах какую-то надпись, состоявшую в основном из одних согласных. Толпа неспешно шагала к какому-то зданию, по коридору, окаймленному с двух сторон высоким металлическим забором со скрученной колючей проволокой. Мощные лучи прожекторов неустанно скользили по истоптанному снегу и ощупывали пространство вокруг на предмет малейшего неповиновения. Через каждые десять метров висели треугольные знаки изображавшие молнию и череп. Вдруг перед самым входом кто-то отделился от понурой человеческой реки и бросился в сторону. Охранники незамедлительно спустили с цепи больших и злых собак и те, словно на охоте бросились за добычей. Спустя мгновение погоня была закончена и звери беспощадно разрывали несчастного. Остальные, оцепенев от ужаса и холода, заходили в просторный железный ангар. Обезумев от невероятности происходящего, я крутил головой по сторонам, и пытался найти хоть кого-то, способного к противостоянию или бунту. Но все шагали, опустив лица. Не найдя единомышленников я созрел для рывка слишком поздно. Живой поток уже был загнан в тесное помещение, не позволив мне даже пошевелиться. Когда мы оказались внутри, зажглись зарешеченные лампы отвратительно-желтого цвета, осветив стены, выкрашенные в какой-то неприятный цвет лишь отдаленно напоминавший зеленый. С тяжким лязгом и грохотом закрылись двери ангара. Взревел пронзительный звуковой сигнал. Ощущение безвыходности и неизбежности заполнило нутро без остатка. Надежда с каждым выдохом покидала тело. Тут я заметил старика, что пристально смотрел на меня единственным оставшимся глазом. Лицо его было измождено и покрыто страшными следами побоев, целых зубов почти не осталось.
- Это невозможно, люди не могут так поступать друг с другом. – Тихо проговорил я.
- Это не люди, сынок. – Еле слышно ответил дед.
Потом заструился газ. Удушливый, тяжелый, всепроникающий. Пытаясь отдалить роковой момент как можно дольше многие, как и я, пытались задержать вдох. Беспомощными волнами люди бросались на закрытую дверь. Но отсутствие кислорода заставляло лёгкие открыть рот и пустить в себя эту страшную смесь. Дальше невероятная боль, нестерпимые позывы рвоты, отчаяние и непреодолимое, наивное и всесильное желание жить.
 
 Захлебываясь от кашля, я очнулся в своем теплом вагоне. В ночной тиши под ритмичный стук колес за окном проносились белоснежные поля. Вьюга утихла. По щекам струились слезы, все тело трясло, ярость, отчаянье, желание мести и возмездия. Все чувства смешались и во что бы то ни стало хотелось дышать и жить.