Елань

В нескольких верстах от Белого моря, а если быть более точным – восточного берега Двинской губы, посреди елового леса расположена широкая елань, которая каждый год покрывается россыпью янтарно-желтой ягоды, любимицы поморов – морошки. Нигде во всей округе не сыщешь такого изобилия этой царицы северных лесов и болот на незначительном клочке земли, ограниченном со всех сторон зелеными стенами ельника. Почти в центре елани лежит внушительного вида валун, в незапамятные времена принесенный сюда ледником. Его очертания напоминают полярного медведя – ошкуя, присевшего на морском утесе и созерцающего игру тюленей в бухте. Но море, как я уже сказал, расположено на значительном расстоянии от морошковой елани и гул его не долетает сюда, перебиваемый шумом леса, клонящегося под могучим дыханием сиверка. И ошкуи сюда не забредают, разве что их бурые собраться изредка наведываются на поляну, где, наряду с морошкой, имеются и заросли малинника. Впрочем, по рассказам бывалых охотников, топтыгины обходят этот уголок стороной. Позади тайга, впереди – та же темная тайга, странной формы камень едва высится над морем осоки, бурьяна, вереска и багульника. Здесь нет протоптанных грибниками-ягодниками тропинок, хотя, казалось бы, здесь настоящий рай для собирателей лесных даров. Но редкий гость отважится заглянуть сюда. Почему? Народные предания рассказывают об исчезнувших средь бела дня односельчанах; в то же время, здесь встречали странных людей в нелепых одеяниях, не понимающих по-русски и бросающихся наутек, завидев наших земляков. Воздух здесь кажется более плотным, чем в лесу, даже лесные птицы предпочитают лакомиться ягодами на других полянах, избегая морошковой елани.

Схожие легенды можно встретить и в других местах обширного Поморского края. Так, среди мезенцев ходят рассказы о затерянном в болотах селении, с жителями которых крайне редко доводится сталкиваться землякам. Люди эти носят старорусскую одежду еще дораскольной поры, в контакт с охотниками и грибниками не вступают, и, завидев их, спешат сойти с тропы, чтобы исчезнуть в лесных дебрях. Даже столкнувшись с ними лицом к лицу, предпочитают скорее уйти прочь, избегая завязывать разговоры. Между тем, как говорят старожилы края, жители загадочной деревни ведут меновую торговлю с мезенцами, оставляя в лесных избушках и лабазах творения рук своих. Обыкновенно рассказывают о чудесных иконах старого письма с изумительно яркими красками и медных складнях, кои ценятся выше Выгорецких, взамен же получают изделия городской промышленности, оставляемые там же. Притом эти люди прекрасно осведомлены обо всем, происходящем в остальном свете, ибо имеют своих агентов-осведомителей во внешнем мире – и в мезенских деревнях, и в Архангельске. и. может быть, в более отдаленных краях. Проникнуть в затерянную деревню практически невозможно, одни лишь насельники ее знают путь через топи. Немало любопытных поглотила коварная трясина. Те же, кто, по смутным слухам, все-таки добрался до пункта назначения, навсегда остались там, не имея возможности или не желая вернуться.

Тема эта еще ждет своих исследователей. Мы же перескажем историю, происшедшую в другом уголке Поморья в один из июльских дней далекого 1918 года.

Человек с плетеным берестяным коробом на плече шел, раздвигая густой подлесок суковатой палкой; в другой руке нес он потертую кожаную сумку. Короб на четверть был заполнен морошкой, в сумке лежали несколько подберезовиков, довольно крупный боровик и энное количество моховиков и маслят. Вот идущий по лесу нагнулся, срезал очередной подберезовик, придирчиво оглядел его и отшвырнул в сторону – гнилье, источенное червями.

Яркая птица с веселым щебетом присела на пенек, взмахнула голубоватым хвостом – и тотчас, почуяв приближение человека, сорвалась с места и устремилась вперед – туда, где суровый ельник редел. Человек широкими шагами заспешил вслед за птицей?

- Синехвостка! Откуда эта сибирская птаха в наших краях? Или это зарянка? – произнес он вслух. Птичка снова присела – на это раз не еловую лапу, чиркнула – и снова вспорхнула.

- Нет, это определенно зарянка,– засомневался человек с коробом и сумкой. – Мне кажется, ее оперение скорее зеленое, чем голубое. Или же я ошибаюсь?

И он поспешил вперед, решительно раздвигая широкие листья папоротника, кусты черники, усыпанные созревшими глазастыми ягодами. Человек, на вид лет сорока, был облачен в старую, потертую куртку поверх поношенной алой рубахи, голубой платок укрывал шею от укусов назойливых комаров, голову венчал картуз, полинявшие офицерские галифе были заправлены в рыбацкие бахилы – так выглядел своеобразный костюм грибника. Он периодически вытряхивал из светлой бородки еловые иголки и запутавшихся в ней мелких насекомых. Николай Кармакулов, бывший офицер Русской армии, ныне оказавшийся не у дел и поселившийся в одной из деревень на Зимнем берегу Белого моря, дабы укрыться от всевидящих очей новой власти, наложившей свою тяжелую чугунную лапу на землю поморов. Ельник неожиданно расступился – и взору человека предстала широкая елань, буквально усыпанная морошковыми ягодами: и белесыми, еще не проклюнувшимися из бутонов, и ярко-красными, и янтарно-желтыми, виднелись еще и белые цветки. Кармакулов обвел взглядом этот ягодный рай и присвистнул: глянь, какое богатство пропадает!

Он поднял голову к небесам, где сквозь тонкие белесые облака проглядывало желто-оранжевое, как морошка на елани, солнце, оглянулся на оставленный ельник и двинулся вперед. Неожиданно почти из-под ног его выпорхнула та самая птичка, пролетела расстояние шагов в десять и присела на черную корягу, распушила хвост и весело защебетала, будто дразня человека. «Синехвостка, - окончательно решил Кармакулов. – Я таких в Сибири частенько видал, в березовых рощицах и на вырубках. А что они в Архангелогородской губернии водятся, и не знал». Он нагнулся, сорвал почти созревшую ягоду, протянул руку к другой, уже совсем спелой, готовой лопнуть от неаккуратного прикосновения, осторожно отделил от стебелька. И так, кланяясь каждой ягодке, Николай Кармакулов двинулся через лесную луговину, наполняя короб. Попутно срезал несколько прятавшихся в густой траве подберезовик. Орудовать приходилось одной рукой, ибо другая сорванной веточкой рябины разгоняла комарье. Минут через двадцать искатель лесных богатств решил передохнуть: разогнул спину, выпрямился, снова огляделся по сторонам. Взор его упал на лежавший посреди поляны большой валун, схожий контурами с грозным властелином арктических льдов. «Быть может, когда-то, в чудские времена этот камень был священным, здесь молилась своим богам чудь белоглазая», - подумал он и направился к камню. По мере того, как наш герой приближался к валуну необычной формы, ему становилось все труднее дышать. Казалось, воздух быстро сгущается, хотя он по-прежнему оставался прозрачным.

«Багульник, видать, дурманит», - подумал Николай, тяжело вздыхая. Он стал реже нагибаться за ягодами, каждое телодвижение требовало дополнительных усилий. На лбу выступил пот, дыхание становилось хриплым. Вот снова появилась бойкая синехвостка, уселась на валун и …

Он протер глаза. Птица буквально растворилась в воздухе! Какие-то доли мгновения сидела она на камне – и вдруг пропала, словно не было ее. Нет, не взлетела, не спрыгнула с природного «трона», а вот взяла и растаяла! Николай с изумлением осмотрелся. Все то же: проглядывающее сквозь облака солнце, лес сзади и впереди, трава, ромашки, одуванчики, багульник, вереск, ягоды, комары, снующие под ногами лягушки и ящерки. И большой валун, на котором только что сидела яркая птица – и нет ее. Удивленный Кармакулов направился к камню. Казалось, что он не идет по земной тверди, а медленно движется по морскому дну, грудью разрезая толщу вод, с трудом преодолевая сопротивление плотной, густой, медленно колышущейся массы вещества.

Пройдя сравнительно небольшое расстояние до камня, Кармакулов устало опустился на его гладкую, отшлифованную водой и ветрами поверхность, поставил у ног короб с морошкой.

Над головой прояснялось небо, облачный покров быстро превращался в белые ватные клочья. Солнце ярко засияло над поляной, отразившись в капельках недавнего дождя, еще не испарившихся в его лучах. Где-то в ельнике пронзительно кричал дятел. От усталости, непривычной тяжести в груди стало клонить в сон. Николай поборол дремоту, и, передохнув, перенес ноги через валун, встал и, подхватив плетеный берестяной короб, зашагал к лесу. По мере того его движения через поляну дышать становилось заметно легче. Трава под ногами мягко шелестела под налетевшим откуда-то с юго-востока влажным ветерком. Странно, что морошки не было видно, зато в зарослях осоки и бурьяна стали появляться незнакомые Николаю голубые, в черную крапинку цветы, отдаленно напоминавшие небольшие лилии. Он ради любопытства сорвал одну из них и прицепил ее к петлице видавшего виды пиджака. В воздухе было разлито блаженное тепло, куда-то пропали непрерывно атаковавшие комары.

Зато над цветами порхали зеленокрылые бабочки, видовую принадлежность которых определить было весьма затруднительно. Во всяком случае, наш герой не встречал таких. Вот и лес. Солнце заметно припекало (похоже, за каких-то пять минут температура воздуха подскочила на столько же градусов), и Николай поспешил под прохладную сень ветвей. И вдруг остановился, как вкопанный… Деревья были незнакомы ему: ни обычных елок, ни берез, осин или ольх; вместо них протягивали к нему свои шелестящие зеленые руки толстоствольные гиганты с красновато-коричневой корой, чьи листья напоминали тополиные, но были в полтора-два раза больше. Были тут и хвойные, скорей похожие на пинии, чем на ели и сосны, привычные для северян. Пораженный зрелищем неведомой флоры, Кармакулов вошел в дивный лес. Раскидистые кроны «пиний» процеживали солнечный свет, по стволам «тополей», извиваясь, ниспадали плети растения, отдаленно схожего с хмелем. В густой траве шуршали какие-то зверьки – то ли мыши, то ли охотящиеся за ними ласки. Высокие кусты с желтыми, продолговатыми ягодами то и дело попадались на пути, но Николай боялся срывать и пробовать их – вдруг незнакомые растения ядовиты? То же можно было сказать о грибах: одни смахивали на дождевики-переростки, другие имели отдаленное сходство с груздями, если бы не странный фиолетовый оттенок их шляпок, третьи смахивали на маслята. Древесные стволы были усеяны трутовиками неестественного, ярко-оранжевого окраса. Он заметил на одном из грибов крупного пестрого жука; впившись в шляпку хоботком, он насыщался. Подобрав с земли ветку, Кармакулов бросил ее в насекомое, которое с недовольным жужжанием покинуло место пиршество и исчезло в сплетениях ветвей. Подобные жуки еще ни разу не попадались герою нашего рассказа.

Кармакулов шел по узкой тропинке, сопровождаемый криками птиц, перепархивающих с ветки на ветку. Они также мало походили на обитательниц беломорской тайги, яркая раскраска роднила их с пернатыми, виденными Николаем в южных странах. Вот тропка вывела Николая к лесной дороге, глинистая почва была прорезана колеями тележных колес.

Ничего не понимающий герой, не долго думая, двинулся по дороге. Через четверть часа лес стал редеть, и, наконец, взору открылся бескрайний, цветастый, как скатерть, луг, среди которого тут и там высилась то ли природные холмики, то ли рукотворные курганы.

Машинально Кармакулов взглянул на небо. Положение солнца на небосклоне свидетельствовало о том, что до заката оставался час-другой! Но ведь с момента, когда Николай оставил загадочный камень, прошло не более получаса, да и сезон белых ночей не закончился. «Чудеса! Где я, черт возьми?» Кармакулов, заинтригованный, пошел далее по дороге, вьющейся среди диковинных, с дурманящим запахом цветов, вспугивая странных птах, размерами не больше пеночки, а пестрой расцветкой подобных колибри или гавайским цветочницам. Внезапно идущий остановился: дорогу лениво переползала синеватая, в оранжевых крапинках змея. Он стоял, не шелохнувшись, пару минут: змеи реагируют на движение. Неизвестно, ядовита эта гадина или безобидна как уж, так что понапрасну рисковать не стоит. Наконец, рептилия скрылась в траве, и Николай зашагал дальше. Все происходящее казалось странным сном, который, однако же, не проходил, как не щипли руку. Солнце в безоблачном небе клонилось к горизонту, вокруг мелькали зеленые бабочки, и разноцветные птицы, трепеща крыльями, вкушали цветочный нектар за компанию с ними. 

«Господи, где же я? - думал он. – Сколько живу на свете, никогда не слыхал о таком чудесном уголке. И где – в окрестностях северного русского губернского города!»

Дорога поднималась на холм. Взойдя на его вершину, он остолбенел и окончательно перестал понимать, что происходит: впереди, метрах в трехстах, возвышался второй холм, меньших размеров. По его склону поднималась… нет, взбегала широкими ступенями длинная крытая галерея. На макушке холма она завершалась небольшой прямоугольной башенкой под плоской крышей, а затем вновь спускалась вниз ступенями-этажами. Такой архитектуры наш герой не видывал нигде, хотя ему немало довелось путешествовать по свету. Чуть в сторонке виднелось еще одно здание – четырехэтажная башня с золоченым яйцевидным куполом, стоявшая в окружении небольших построек с плоскими квадратными крышами. «Зачем в наших краях такие кровли? – подумал Кармакулов. – Частые дожди и снегопады превратят крыши в решето, а жизнь их обитателей в пытку». В стенах башни и галереи он заметил странные окна – не однообразно-прямоугольные, а самой причудливой конфигурации: треугольные, многоугольные, крестовидные, круглые, овальные… Казалось, архитектор решил похулиганить и вместо классической строгости пропорций и единообразия очертаний вволю позабавился несхожестью форм и хаотическим расположением оконец: вдобавок ко всему, они находились на разных уровнях – одни прямо под карнизом крыши, другие у самой земли, третьи «между землей и небом». И во всех играло вечернее солнце.

- Да и наш ли это край?! – вскричал он. – Куда занесла меня нелегкая?». Он глянул вниз. По дороге навстречу ему шел европейского облика длинноусый человек в серой рубахе, домотканых штанах и суконном головном уборе, напоминавшем очертаниями митру или тиару, только без украшений. В одной руке его был посох, в другой – дорожная сумка. «Вот у кого я узнаю, где очутился?» - радостно подумал Кармакулов. Пройдя еще с полсотни шагов, и подойдя на достаточно близкое расстояние к нему, путник поднял голову, остановился – и застыл, его большие, серо-зеленые глаза с недоумением и ясно видимым испугом взирали на Николая. Было заметно, что он напрягся, и вот-вот бросит пожитки и даст деру.

- Кто ты? И где я сейчас нахожусь? – прокричал ему Кармакулов.

Человек поднял руки и развел, недоумевающее выражение его лица ясно говорило: «Я не понимаю твоих слов».

Кармакулов пытался заговорить по-английски, по-немецки, на русско-норвежском торговом языке «моя-по-твоя», наконец, припомнил эту же фразу на языке коми. Бесполезно – человек только пялился на него. Наконец, отчаявшись, Кармакулов рукою прочертил вокруг себя мысленный круг и, смотря в упор на незнакомца, состроил вопросительное выражение лица.

- Как зовется эта земля? – по-русски произнес он и опять очертил в воздухе круг.

- Земала-а. Завосса? А, Вагкемтаф! – воскликнул человек.

Ободренный ответом, Николай указал на башню, затем – на взбегающую по холму галерею.

- Это? – вопрошал он.

Недолго поморщив лоб, путник ответил:

- Эта-а… Тафоландарс! – пушистые светлые усы забавно шевелились в такт его словам.

Значение последнего слова Кармакулов понял не вполне – то ли это слово означает «здание», то ли собственное имя архитектурного комплекса. Теперь он ткнул пальцем себе в грудь и медленно, по слогам проговорил:

- Кар-ма-ку-лов Ни-ко-лай.

- Ка-ра-ма Ни-клай.- Человек радостно заулыбался и, так же ткнув пальцем себя, крикнул:

- Инир Сат-ви-ре-кеф!

- Там - Россия, - Кармакулов показал на лес, темнеющий за своей спиной.

- А, а, Росеф, Росеф! – всплеснул руками человек.

И тут он резко повернулся и резво припустился вниз по склону. Николай проводил его недоуменным взглядом. Сначала он подумал, что человек просто испугался незнакомца, однако в его голосе была ясно ощутима радость, проникнутое, к тому же, нотками некого злорадного торжества. Голос был красив, звучен – и неприятен и тревожен одновременно.

«Я в чужом мире! Неземном мире,- Кармакулов, за минуту осмыслив происшедшее, тоже резко развернулся и заспешил назад, к лесу.- Каким путем пришел сюда, таким и вернусь».

И Кармакулов двинулся в обратный путь, хотя в душе его любознательность много повидавшего на своем не очень долгом веку человека боролась с желанием вернуться в привычные места. Тот же инстинкт много повидавшего человека подсказывал ему, что незнакомую страну следует покинуть как можно скорее. И солнце уже садится, и…

Оглянувшись, он заметил, что человек бежит к галерее, машет руками и громко кричит.

«Зовет земляков, - подумал Николай. – А что у них на уме, один Бог знает. Хотя, может статься, в этом мире и Бог свой». Он прибавил шагу. Дышалось легко – не так, как на поляне, комары не досаждали, но интуиция подсказывала: надо как можно быстрее уйти отсюда.

… Едва он успел приблизиться к лесу, как сзади раздался гомон человеческих голосов. Он снова обернулся – и увидел мчащихся во всю прыть по дороге полдюжины людей, одетых так же, как этот Инир…Сатани…кеке… черт его поймешь. В руках у некоторых были короткие пики. Впереди спешил собственной персоной Инир, голося: «Росеф!», за ним – детина в развевающемся плаще, с дубинкой в руке, следом – остальные.

«Значит, знакомо им имя русских!» - мгновенно оценил ситуацию Кармакулов. – Вот только чего от этих людей ожидать?» - и припустил по дороге. Сзади слышался дробный топот ног и возгласы гнавшихся за ним представителей неведомого народа необыкновенной земли.

К счастью, он запомнил место, где малозаметная лесная тропинка вливается в грунтовую дорогу. Голоса преследователей громко звучали под сводами загадочного деревьев. Почти перед самым носом бегущего Николая пронесся похожий на африканскую антилопу зверь со спиралевидными рогами. Рогов было три! Лесной житель испуганно шарахнулся в сторону и исчез среди увитых цветастыми лианами и облепленных грибами гигантов с раскидистыми кронами, создававшими в лесу полумрак. Николай перепрыгнул через поваленный ствол незнакомого дерева; странные существа, отдаленно похожие пушистыми хвостами на белок, а маленькими узкими телами на горностаев, шустро бегали по нему, охотясь за насекомыми и розоватыми ящерицами. А погоня приближалась. Гвалт голосов настиг его прежде, чем среди кустарника, отдаленно напоминающего земную иву, стали мелькать человеческие фигуры. У них было преимущество в численности, у Кармакулова – пистолет с тремя патронами в кармане, но, прежде всего – резвые ноги, ибо стрелять в незнакомцев он не собирался.

Нет, он не был трусом, но столкновение с неведомым, чуждым миром могло сулить все, что угодно. И наш герой, не страшившийся ни бандитов, ни дикарей, ни вражеских солдат счел за благо спасаться бегством. Короб колотился о бок. Николай ускорил бег и вылетел на поляну.

Вот он, долгожданный камень! Последние шаги по морошковой елани давались с большим трудом: снова невидимая преграда затрудняла путь, дыхание становилось учащенным. А из леса доносились крики бегущих. И вот, наконец, он достиг валуна, обогнул его – и обернулся.

Сзади чернел обычный ельник, впереди – тоже. В траве, похожие на россыпь крохотных солнц, радовали глаз ягоды морошки. Мимо, щебеча, пролетела синехвостка…

И вспомнил рн слышанные в детстве рассказы зимнегорских поморов про некую луговину среди тайги, на которую можно случайно набрести в поисках ягод. Большую часть года это обычная елань, и всего несколько летних дней она становится заколдованной. Сказывали, будто леший в ту пору заманивает грибников и охотников за пределы привычного, известного каждому с детства мира в чужую землю. Впрочем, утверждают еще, что волшебная елань сама находит людей, позволяя одним прикоснуться к тайне и вернуться в родной край, другим же – навсегда остаться в чужом мире, живущем по своим, неведомым законам и лишь тонкой, невидимой гранью соприкасающемся с нашей земной юдолью.