Скала

Я родилась от сочетания двух континентальных плит, как и другие вершины нашего хребта.

Я росла медленно по человеческим масштабам: пока я вздымалась на очередную сотню метров, проходил миллион лет. Наша горная система была юной и горячей: по соседству со мной вулканы изрыгали дым, лаву и раскаленные камни, которые падали в зарослях папоротников, пугая тупых рептилий; порой от таких бомбардировок вспыхивали леса, и дым застилал мое подножье и поднимался к палеозойскому небу. Я вымахала в несколько тысяч метров ростом, и птица, если бы таковые водились в ту далекую эпоху, свив гнездо на моей вершине, могла бы видеть и далекую морскую лагуну с коралловыми рифами на западе, и колышущиеся под ветром пески на востоке, и папортниковые леса у моего подножья. Пока я росла, ящеров-териодонтов сменили динозавры, которые мне казались крохотными букашками. Миллионы лет картина вокруг не сильно менялась: да, очертания дальнего побережья претерпели определенные метаморфозы, пески отступили, леса стали заметно гуще, а царство ящеров разнообразнее. Но сущностные принципы организации древнего мира оставались теми же. Только конфигурация созвездий трансформировалась, как россыпи стекляшек в калейдоскопе. Я была пиком, дерзко устремленным в небеса.

Я пережила ящеров и вступила в век млекопитающих и пернатых гордой горной вершиной; моя подошва утопала в лесах пальм, лавров и кипарисов, заменивших исполинские хвощи и огромные папоротники. Замолчали мои соседи-вулканы. Ветры щекотали каменную, где-то поросшую зеленым волосом, а где-то голую, кожу отвесных склонов. Ветровой массаж часто сопровождался дождевым душем. Вода и ветры точили тело – медленно и неуклонно. Моя макушка сгладилась: там, где победно торчал острый пик, теперь было плоское каменное темя в кудряшках альпийских цветов. Можно сказать, что я стопталась, стерлась от старости.

У моего подножия менялись пейзажи: саванна с высокими травами вытеснила тропические дебри, после нее настало время дубовых и буковых лесов, затем вокруг меня раскинулась тайга. Климат менялся. Когда похолодало еще сильнее, мою старую голову укрыла седина; ледники, подобно бакенбардам, спускались по каменным вискам в долины. Периодически седина отступала, от нее оставалось лишь белое пятнышко на темени, а потом, спустя десятки тысячелетий, она разрасталась вновь. Лед ускорил процессы разрушения, и теперь старческий лик мой был изрыт морщинами, которые порывы ветра и потоки воды превращали в шрамы. Люди застали меня старой безобразной развалиной.

Я надеялась пережить этих суетливых, копошащихся где-то там внизу существ. Некоторые из них зачем-то карабкались по отвесному склону, цепляясь за веревки. А потом люди проникли в мое нутро, долго таскали туда какие-то мешки, ящики, протягивали провода.

Оказывается, они решили построить дорогу через хребет (как будто для этой цели не годился соседний перевал), а для этого – взорвать меня. Да, меня, пережившую пермских пресмыкающихся, динозавров, мастодонтов, трансгрессию и отступление моря, оледенения и неоднократную смену климатических поясов! Мое тело содрогнулось от взрыва, затем еще одного, и еще… и теперь я бесформенная груда обломков, в которых еще теплится душа. На меня сочувственно глядят соседние вершины. А вокруг суетятся существа, чей жизненный срок на планете – как секунда в сравнении с геологической эрой.