Мраморные уста

По узенькой горной тропе медленное ехали на серых жеребцах друг за дружкой – двум коням в ряд было не уместиться на дорожке – два знатных воина, начальник царской стражи Цильхарни и брат государя, областеначальник Цаммулис. Они оставили внизу, у подножия горы, свою многочисленную охрану. Кого было бояться им на безлюдной и голой Горе Пророчеств? Кто мог посягнуть на их жизни и имущество здесь, среди каменных глыб и чахлых кустиков? Дикие козы, мыши-пищухи или стервятники? Но козы едят траву, а птицы падаль. В прошлом году, правда, здесь убили медведя, обитавшего в одной из пещер близ подошвы горы. Разбойники давно перевелись в этих местах. Да и если бы они появились вновь, бывалые бойцы Цаммулис и Цильхарни сокрушили бы их кости своими тяжелыми, не знающими пощады мечами.

Всадники приближались к пещере, где сотни лет назад первопоселенцы этих мрачных гор  - хурриты вытесали из мрамора каменный лик божества. И будто бы однажды дух бога горы вселился в каменное изваяние и много лет вещал всем взывающим к нему: сначала на хурритском, потом на несийском. И всякий, обратившийся к каменным устам божества,
неизменно получал ответ: что ждет его в близком будущем? И, говорят, прорицания обязательно сбывались, как бы ни пытался вопрошающий к богу обмануть судьбу.

Вот и вход в пещеру. Надо спешиться, привязать коней к растущему поодаль одинокому дереву и войти в обиталище оракула. Цаммулис, высокий ясноглазый воин с темно-русой бородой, полукругом обрамлявшей полное лицо, двинулся к пещере первый. Именно он собирался задать божеству мучивший его вопрос: «Что ждет меня в грядущем?»

Цильхарни не любил без особой нужды заглядывать в будущее. Он знал свое дело и полагался на преданность подчиненных ему стражей, свое мастерство во владении мечом
и никогда еще не обманывавшую его интуицию. Стоит ли вопрошать оракула о невзгодах и страданиях, которые выпадут на твою долю? Ведь узнав о том, что непременно приключится с тобой через месяц, полгода, год, ты бессильно опустишь руки, утратишь волю к жизни. И весь свет станет тебе не мил, и ничто не обрадует твою душу, с затаенным страхом ожидающую неизбежного. Нет уж, лучше жить, не заглядывая понапрасну в грядущее.

Глыба из серого мрамора высилась перед ними. Она стояла посреди пещеры – гладкая, тщательно обработанная древними каменотесами. В центре ее был грубо изображен рельефный лик божества; отверстие, символизирующее рот, обрамляли каменные губы.

- Приветствую тебя, Каменноустый! – низко поклонившись, Цаммулис приблизился.

- О чем ты будешь вопрошать? – из отверстия в камне донесся глухой, низкий голос.

Цаммулис огляделся. Глыба занимала добрую треть неглубокого грота. Чтобы втащить ее в пещерку, хурритские мастера должны были изловчиться и втиснуть камень боком, а затем поднять и поставить в самом центре грота. А уже потом, когда скульптор изваял лик и пробил уста, Бог-Живущий-в-Камне заговорил, вещая о грядущем.

Цильхарни, небольшого роста, но крепкий, жилистый здоровяк, с аккуратной черной бородкой, завитой по-вавилонски, оглядывался вокруг глубокими карими глазами.

- Дай мне жертву, - повернулся к нему Цаммулис. Начальник царской стражи скинул с плеч котомку и передал ее в руки Цаммулиса.

- Прими жертву мою! – торжественно обратился областеначальник к божеству и принялся развязывать заплечный мешок. Из него на каменный пол вывалился большой кусок ягнятины, связка вяленых голубей, посыпались сушеные финики. Затем по полу пещеры «разбежались» зеленые виноградины. Цильхарни нагнулся и принялся собирать их.

Последним был извлечен из котомки запечатанный глиняный кувшин вина.

- Благодарствую! – ответили мраморные уста.

Цильхарни ссыпал собранный виноград к подножию оракула. Цаммулис отступил на несколько шагов назад и, воздев голову к потолку пещеры, торжественно вопрошал:

- Скажи, что предстоит претерпеть мне до той поры, пока не достигну я той временно’й межи, что отделяет зрелость от старости?

Недолго молчали мраморные уста, как будто заключенный в камне мозг раздумывал о чем-то. Наконец, глас изрек:

- Ты не достигнешь этой межи, говорящий мне…

- Я проживу меньше десятилетия? – встревожено спросил Цаммулис? Он-то мечтал умереть в преклонных летах, окруженный плачущими внуками.

- Не пройдет и года, как ты погибнешь на пиру, - отвечал голос, уже не раздумывая.

 - Меня отравят? –  изменяясь в голосе и лице, спросил Цаммулис.

- Ты погибнешь на пиру! – отвечал тот же голос. – На пиру…кхе-кхе-кхе…

Цильхарни встрепенулся: «Что за чушь? Бог не может кашлять! Его глас всегда тверд и ровен. Это голос человеческого существа!» Пока потрясенный Цаммулис стоял, не в силах более вымолвить ни слова, начальник стражи юркнул в узкий проход, отделяющий стену от каменного бога. Через какое-то время Цаммулис услышал из уст божества странные звуки. Он очнулся от оцепенения. Вскоре звуки переместились в каменный проход, по которому незаметно для него удалился Цильхарни.

- Эй, ты где? – вполголоса произнес он.

- Здесь! – высокий шлем Цильхарни просунулся меж камней, затем протиснулось все тело, а за ним, привязанный веревкой к правой руке Цильхарни полз-волочился человек. Это был пожилой каскеец с длинными нечесаными волосами, седой всклокоченной бородой,
ястребиным носом и маленькими, зловеще горящими глазками. На нем был потертый овечий плащ, на ногах – стоптанные сапоги с загнутыми носками. Цильхарни рванул сильной рукой – и буквально выдернул каскейца из каменного прохода, а затем грубым толком швырнул его на камни.

- Сжалься, повелитель… - захныкал обманщик.

- Ты притворился говорящим богом! – строго произнес Цаммулис, медленно извлекая меч из ножен. – Тем самым ты оскорбил божество и заслуживаешь погибели.

- Этот мерзкий плут питался жертвенными яствами, которые приносят в пещеру. Объедал богов, - зло рассмеялся Цильхарни, тоже вынимая меч.

- Смилостивитесь надо мной! – запричитал каскеец. – Двадцать поколений жрецов пряталось за этим камнем и вещало от имени божества. И все пророчества сбывались!

- Врешь! А если не врешь – докажи! – Цаммулис с уже обнаженным мечом все ближе подступал к трепещущему прорицателю.

- Гибель  потомков Анитты и Питханы была предсказана нашими пророками, - затараторил каскеец. – В архиве Хаттусы хранятся глиняные таблички, подтверждающие
это. Если сомневаешься – проверь…

И проверю! – заявил Цаммулис и обратился к Цильхарни. – Я вот что думаю. Он говорил, будто я не проживу долее года. Что ж, мы будем держать его взаперти в моем загородном дворце, и если ровно через год, то есть за три дня до начала великого весеннего празднества Пурулли, я буду еще жив, его казнят на площади перед большим стечением народа за кощунственную ложь.      

…И минул с тех пор год без одного дня. Беспокойно жил Цаммулис. Он усилил личную охрану; он завел себе штат дегустаторов, проверявших пищу и вино, подаваемые к столу
областеначальника. Цаммулис запретил употреблять за столом ножи, и недовольно ворчащие гости рвали дичь руками и зубами, ломая кости и перекусывая сухожилия. В тот день затеяли пир. Рыба, доставленная караваном с берегов Закатного моря, была изумительна. Гости ели и нахваливали угощение. Неожиданно из-за стола поднялся Аммунас, начальник царской разведки. Он, не спеша, подошел к Цаммулису, нагнулся, чтобы шепнуть что-то – и вонзил в глотку брата царя острую как шило рыбью кость. Так сбылось пророчество жреца, который в ту же ночь таинственным образом исчез из дворца.