Повесть о войне. Глава 11

                1

Казанская церковь приютилась на отшибе между соседними деревнями. От Рыжовки недалеко.

С западной стороны от церкви — густой поповский сад, с восточной — кладбище, поросшее кустарником, на севере — крутой спуск в сторону Кистенёвки, а с юга к церковной усадьбе примыкает молодая берёзовая роща. В неё и вошла партизанская группа.

Меркушов и Рогов пошли через кладбище в разведку. Осторожно перебравшись через каменную кладбищенскую ограду, они поползли к церкви. Из-за мощного куста сирени, покрытого пушистым инеем, было видно, как не спеша проходят часовые. Их две пары. В окнах поповского дома ярко горит свет.

«Сколько же их в доме?» — гадал Николай. Поразмыслив, он что-то решил.

Вернувшись в рощу, Николай доложил о своих наблюдениях капитану, который вместе с тремя бойцами-окруженцами сразу же направился к церкви, чтобы уничтожить часовых.

Меркушов должен расположить остальных за оградой, откуда можно вести огонь и по церкви, и по дому, где сидят гитлеровцы. Рогов с пулемётом устроился у разваленного сарая, на краю сада. Отсюда можно обеспечить прикрытие на случай отхода группы. На расстановку сил ушло минут двадцать.

Посветлевшее на востоке небо напоминало о приближения рассвета.

Вот из дома вышли пять человек. Они, громко зевая, направились к церкви. Смена часовых произошла очень быстро. И снова пять человек — сменившиеся вместе с разводящим — вошли в дом, захлопнув дверь.

Новые часовые, слегка пошатываясь, наторенной дорожкой двинулись вокруг церкви. Как только первая пара удалилась за паперть, группа Баранова перемахнула через ограду: двое отскочили за выступ церковной стены, а двое затаились в кустах сирени. Ждали. Наконец, появилась вторая пара часовых. Они идут так медленно, что нервы вот-вот подведут — и провал неминуем...

Гитлеровцы поравнялись с ними, сделали ещё по шагу вперёд и почти одновременно рухнули на снег под точными ударами штыковых кинжалов. Партизаны сорвали с поверженных наземь фашистов автоматы, нанесли им ещё по удару, затем быстро перебросили их через ограду и заняли прежние места.

Успех дела решали секунды. Большую помощь оказывали запертые в церкви люди: гомон, доносящийся из выбитых окон, к которому привыкли часовые, был явно кстати для нападающих.

Показалась вторая пара часовых. Видно, им было холодно, и они шли, прижавшись друг к другу. Так же, почти бесшумно, партизаны уложили и их. Четыре новеньких автомата прибавились к оружию смельчаков.

Капитан Баранов хотел было броситься к окну и обрадовать узников, но удержал себя: рано! И они присоединились к группе Меркушова. Успех операции по снятию часовых без единого выстрела приподнял настроение всех. Теперь они держали под прицелом крыльцо поповского дома.

— Огонь открывать только по моей команде! — приказал капитан. — Все, у кого немецкие автоматы, за мной!

Расположились внутри ограды, прямо против дома, и затаились в ожидании.

— Прицел держать на уровне груди. Дать очередь и по упавшим. Если окажется подкрепление из дома — самый левый стрелок бьёт по двери, остальные — соответственно по порядку окон, — чеканил капитан.

Тишина. Лишь из окон церкви доносился многоголосый гул.

Николай думал, как поступить с теми, кто сейчас должен быть освобождён. Куда их направить? Видимо, самое верное — пойти им по следам рыжовцев, эвакуировавшихся в Лужанском направлении. Там кругом сплошной массив леса, железной дороги нет. Конечно, фашисты могут преследовать бежавших. Значит, их надо задержать где-то за Кистенёвкой. Задержать непременно, иначе они уничтожат Кистенёвку и её жителей.

Томительно тянулось ожидание.

Наконец, дверь, поповского дома открылась, из неё один за другим вышло пять человек. Рассвело так, что можно было различить лица фашистов. На ходу они перестроились по два, а разводящий шёл позади.

— Огонь — и автоматный треск и винтовочные выстрелы слились воедино. Недалёкое эхо усиливало плотность огня. Не ожидавшие нападения гитлеровцы, прошитые свинцом, один за другим рухнули, на снег и, приняв различные позы, замерли. Из дома никто не стрелял и не выходил. Это могло означать, что там никого больше нет. На всякий случай решили подождать, наблюдая за лежащими. Но они не шевелились.

Капитан Баранов вышел из-за ограды и обратился к своим бойцам:

— Проверить дом, забрать все трофеи, погасить свет, на обратном пути снять автоматы с убитых, — а затем к Николаю: — А вы со своей группой — быстро к церкви.

В этот момент от церкви раздалось громкое «Ура!!! Спасибо, братцы!»  Массивные двери на паперти задвигались, засов заскрежетал, сорвался, и высокие створки дверей разошлись. Оказывается, заключённые, в церкви видели, что произошло во дворе, и поторопились своими силами открыть двери, навалившись на них изнутри.

Из чёрного проёма дверей повалили люди, они спотыкались, подбегали к своим освободителям, обнимали их. В числе освобождённых Федя Дятлов увидел сестру, громко окликнул её и бросился ей навстречу. Она, рыдая и смеясь, кинулась ему в объятья.

Чувству великой радости освобождения предавались недолго: каждого беспокоило дальнейшее.

Николай Меркушов, переговорив с капитаном Барановым, обратился к освобождённым:

— Товарищи! Благодарностей нам не надо. Иначе поступить мы и не могли. Нужно решить, что делать вам дальше. Домой возвращаться нельзя. Вы понимаете, что фашисты сюда заявятся и очень скоро... Поэтому вам надо немедленно уходить. И уходить подальше, скажем, в пределы Лужанского района. Там фашистов не должно быть. Переждёте некоторое время, пока от нас не придёт сообщение. Мы остаёмся здесь. Для связи с нашим отрядом пойдёт с вами нагорновский Захар Ковынёв... 3ахар, подойди ко мне. Кто из освобождённых может владеть оружием — подойдите к капитану, — Николай указал на Баранова.

Бойцы группы капитана сложили у ограды трофеи: шесть автоматов, несколько ящиков патронов, четыре противотанковых мины, два мешка галет и полмешка тушёнки в банках. Аркашка и Андрей решили осмотреть сарай и вскоре притащили оттуда старенькие лёгкие санки. Это оказалось очень кстати: на санки можно было положить все трофеи. Впрягались в этот воз поочередно и с большой охотой...

                2

Поднявшись на взгорок перед Рыжовкой, все увидели за Переливицей подводы и людей с нагруженными санками. Это рыжовцы покидали родную деревню. Не посчитавшись ни с чем, они оставили свои дома, бросили имущество, скот, лишь бы не попасть в руки врага.

В этом направлении, пройдя через Рыжовку, двинутся во главе с Захаром и освобождённые из церкви. Дуняшка, поравнявшись с домом Анисьи Ребровой, не могла не зайти "домой". К удивлению девушки, Анисья Григорьевна оказалась дома. Обрадовавшись появлению Дуняшки, она говорила:

— То-то на рассвете слышались выстрелы у церкви... Значит, вас освободили. Ай да наши ребята!

— А что же вы не ушли со всеми?

— Замешкалась. Сейчас пойдём вместе. Пришлось задержаться у Меркушовых. Мы там были с Анной Ивановной, — она вкратце рассказала о страшной трагедии в этом доме. — Думали, Иринка не отойдёт, водой её отливали. Еле уговорили сесть на подводу и уехать.

— А как же бабка Александра и мальчик?

— Их вместе укутали одеялами, вынесли в сени, прикрыли сеном и двери закрыли на замок. Похороним потом. Пусть они простят нас. Иначе не можем: заявятся гады, и ничего не успеем. А корову поставили в соседний двор.

Уже на ходу Анисья рассказала о расправе с предателями.

Проходя мимо дома Гвоздевых, Дуняшка и сама увидела висящего Наума. Из разбитых окон доносился женский плач.

Они прибавили шагу, торопясь удалиться от этого ненавистного дома, охваченного сейчас горем потому, что его хозяева приносили горе другим.

Неокрепший снег месился под ногами, идти было тяжело. Измученные люди отдыхали на дороге. Отдохнув, шли и шли вперёд. Проходя через деревни, заходили в дома. Хозяева, сочувствуя путникам, кормили их, давали хлеба с собой... В Соболях остановились ради детей. Их обогрели, накормили и напоили горячим. Двинулись дальше.

Поздней ночью беженцы вошли в большое село Санино. Здесь продолжала существовать советская власть.

Захар Ковынёв разыскал председателя сельсовета и председателя колхоза, и с их помощью к утру все были размещены по дворам. Несмотря на позднее время, жители Санина принимали беженцев доброжелательно. Они уступали им свои постели, как гостей, кормили, топили печи и лежанки.

До их отдалённого лесного края до сих пор доходили только слухи о зверствах фашистов. Не всему верилось. А теперь, слушая рассказы очевидцев, санинцы убеждались в правдивости всех сообщений.

Утром заработала местная мельница, из колхозного фонда было выделено зерно, а после обеда по едокам раздали муку. Забили четырёх колхозных свиней и раздали мясо. Молоко с колхозной фермы распределялось тоже среди беженцев.

Рыжовцы и кистенёвцы радостно удивлялись тому, что здесь не закрывалась школа и работал медпункт. Правда, не было чистой бумаги, и ребята писали на старых газетах, на обоях, использовали старые учебники. Сельмаг из-за отсутствия товаров не работал. Завозить из райцентра их было нельзя, потому что туда изредка наезжали фашисты, грабили население, но дальше в глубь леса не проникали, боясь партизан. А партизанский отряд в их лесах действовал активно.

Телефонная связь с райцентром была прервана. Председатель сельсовета никаких распоряжений не получал, но во всём действовал по законам советской власти. Два раза санинцы обозом отвозили продовольствие партизанскому отряду. В колхозном клубе каждый день в двенадцать часов включался громкоговоритель: слушали сводки Совинформбюро. Для питания радиоприёмника использовалась маленькая динамо-машина от киноустановки. Таким образом, санинцы, живущие в отдалённой глуши, были в курсе событий на фронте.

                3

Командир отряда капитан Баранов и его заместитель по политчасти Николай Меркушов прекрасно понимали, что каратели, не получая никаких сведений ни от полицая, ни от старосты из Рыжовки, не дождавшись молодёжи, собранной для отправки в Германию, рано или поздно, но обязательно заявятся сюда.

Посовещавшись, они решили задержать карателей на единственной дороге из города, чтобы дать возможность беженцам уйти подальше и хоть в какой-то мере ослабить удар фашистов по Рыжовке.

От Казанской церкви отряд прямо через Кистенёвку направился к Тереховой вершине. Там решили устроить засаду.

Проходя через Кистенёвку, Николай забежал к Груне Звонарёвой и деду Евстигнею Городцу, жившему по соседству с нею, сообщил им, что кистенёвская молодёжь освобождена и направлена в соседний район. Он попросил оповестить всех кистенёвцев о возможном появлении фашистов в их деревне и о возможности боя, предложил им покинуть дома и укрыться в погребах.

Дед Евстигней сказал:

— Мы слышали, как вы стреляли... Возьми, Миколушка, мою берданку. Меткая... Возьми и десять штук патронов и дробь. И помогай вам Бог!

— Пригодится, дед Евстигней, спасибо.

Когда партизаны шли по Кистенёвке, конюх дед Никанор, видя, как ребята тащат за собой груженые сани, предложил:

— Есть в конюшне запасные оглобли, сейчас их прикрутим, запряжём Серого, и он будет вам хорошим помощником...

Старика горячо поблагодарили и двинулись дальше...

Не доходя до Терехова оврага, отряд свернул с дороги в кустарник и цепочкой растянулся по его краю.

Рогов оказался и минёром. На противоположном склоне оврага вместе с двумя другими бойцами он установил две немецкие мины. Провода от них он отвёл в кусты, к пулемётному гнезду. Все следы замели сосновыми ветками, а против каждой мины для ориентира поставили зелёные кустики.

Подготовив всё на линии засады, решили подкрепиться. Серёнька и Андрей раздали каждому по паре трофейных галет и по баночке тушёнки на четверых (надо экономить!). Пару галет сжевал и Серый. Крышку каждой банки Серёнька предварительно вспарывал своим хитрым ножичком. Все изрядно проголодались, и неожиданное подкрепление на морозном воздухе было весьма кстати. Это был и завтрак и обед. Вася Травкин, ещё у церкви зачисленный в отряд, забежав по пути домой, захватил две ковриги домашнего заварного хлеба и насыпал карман соли. И теперь он угощал товарищей, отламывая хлеб руками и посыпая его солью. Было очень вкусно!

За оврагом, на опушке перелеска, устроившись на высоких пушистых елях, за дорогой наблюдали дозорные. Минут через двадцать после того, как они сменились, оттуда донеслось:

— Едут!!! Две машины!

— Приготовиться! — раздалась команда капитана, — Рогов, будь внимателен, действуй хладнокровно. Всем остальным вести огонь только по живой силе противника.

И вновь сообщение дозорных:

— Впереди — танкетка, позади — бронетранспортёр. Приближаются к перелеску.

Николай посмотрел на своих товарищей. С ним рядом были Вася Травкин, Серёнька Барин, Андрей Тихоня. Лица их были серьёзными, глаза горели. Ребята готовы к схватке! Николай проверил затвор: он двигался безотказно.

Гул моторов быстро нарастал.

Танкетка стала сползать по склону оврага, за ней двигался транспортёр. Вот танкетка миновала первую зелёную ветку и подошла ко второй — раздался оглушительный взрыв, за ним последовал второй. Обе машины застыли на месте... Разорванную гусеницу танкетки отбросило на обочину дороги, ствол пушки накренился к земле. Никакого движения около танкетки не видно. А в транспортёре что-то вспыхнуло, пламя начинало лизать брезентовый тент.

Спустя минуту, опомнившиеся солдаты стали вываливаться на дорогу через задний борт. Они не успевали подняться на ноги, подсекаемые партизанскими пулями. Лишь один, спрыгнув на ноги, ударился бежать в сторону, но тут же был уложен метким выстрелом.

Транспортёр уже пылал.

— Прекратить огонь! — дал команду капитан, — из укрытий не выходить. Подождём, пока прогорит транспортёр.

Прошло минут сорок. Около вражеских машин — никакого движения. Транспортёр погас сам собой. Дозорные не подавали сигналов тревоги. Тишину нарушил голос капитана:

— Бойцы правого фланга! За мной!

Вместе с капитаном партизаны направились к подорванным машинам. Они осмотрели танкетку и остатки бронетранспортёра, подобрали оружие и патроны убитых фашистов. Среди лежащих возле танкетки гитлеровцев один оказался живым: он стонал, но ничего не говорил. Капитан, скрепя сердце, выстрелил ему в голову: в качестве "языка" он не годился, а оказать тяжело раненному медицинскую помощь они не в силах.

В кабине транспортёра обнаружили обгоревший труп известного карателя полковника Либеля. Его личность удостоверяли остатки документов, извлечённых из карманов его мундира.

Оружие, патроны и другие трофеи сложили в сани.

Предстояла ещё одна нелёгкая задача — убрать с дороги трупы и подбитые машины. Капитан, приказав выйти из укрытий и остальным, подозвал их к себе.

На самом дне оврага, слева, зияла огромная промоина, куда могут вместиться пять таких машин. Вставал вопрос: как передвинуть и столкнуть их туда? Кто предлагал тащить их на руках, кто — разобрать на части... Находчивый Серёнька Барин и здесь показал свою смекалку. Он предложил самое разумное и приемлемое — вырубить в лесу ваги и с их помощью общими усилиями столкнуть машины.

А когда "техника" и трупы оказались в овраге, их прикрыли еловыми ветками, засыпали снегом, так что самым пристальным разглядыванием на близком расстоянии трудно было обнаружить это кладбище.

— Что видно на дороге? — спросил капитан у дозорных.

— Ничего не видно, — послышался ответ.

— Ждите смену!..

                4

Было предельно ясно, что исчезновение полковника Либеля и его охраны, а также молчание телефона в Кистенёвке и задержка конвоя с партией молодёжи вызовут тревогу в стане врага. Непременно будет выслана вооружённая помощь, либо, в лучшем случае, разведка. Разумнее всего было — ждать.

Отряд приступил к маскировке места боя. Партизаны носили снег из ельника кто в чём мог: в шапках, на телогрейках, на шинелях — и засыпали им кровавые подтёки, подтаявшие от огня места, следы гусениц. Помогал мороз, охлаждая пятна на снегу. Всю площадку и свои следы заровняли ветками. А вскоре повалил густой снег, как бы утверждая их работу.

Половина отряда во главе с капитаном Барановым оставалась на месте, готовясь к новой встрече с противником. Вторая половина во главе с Меркушовым отходила в Кистенёвку поужинать.

Груня Звонарёва — в одну сторону деревни, повстречавшийся у здания сельсовета дед Никанор — в другую развели партизан по домам. Сам же Николай пошёл на конюшню и, выпросив у конюха двух лошадок пошустрей, направил верхом двух парней связными к капитану.

— На всякий случай: если понадобится, скачите порознь.

— А почему не вместе?

— Чтоб не пристрелили одной очередью.

Ужин был недолгим, но вкусным. Каждая хозяйка старалась накормить своих защитников получше. Проголодавшиеся ребята ели охотно, понимая, что, возможно, удастся поесть теперь нескоро. Заботливые хозяйки после ужина что-нибудь совали им в карманы...

Сменив группу Баранова, Николай, прежде всего, уделил внимание пулемёту. Рогов объяснил Феде и Серёньке, как использовать пульт управления для взрыва мин, чтобы они, в случае необходимости, могли действовать самостоятельно.

Зимний день короток, быстро наступают сумерки. Но когда находишься на холоде да ждёшь — время тянется очень медленно. Многие выражали желание поскорее встретиться с врагом.

Дозорные, по указанию Меркушова, к своему наблюдательному пункту подходили не по дороге, а лесом. На ель с биноклем взбирался один, другой оставался внизу, чаще менялись. Теперь уже не кричали издали, а один из наблюдателей бежал к караульному и сообщал об увиденном, а тот докладывал командиру. При смене дозорный спускался только после того, как поднимется на дерево напарник. Подъём и спуск тоже согревал разведчиков...

И вот, сквозь пелену падающего снега, сидящий на дереве заметил на дороге тёмную точку, присмотрелся — движется подвода. Он вполголоса сообщил вниз:

— Беги! Приближается подвода.

Когда доложили об этом Меркушову, он перебрался на обрыв самого узкого места дороги при подъёме из оврага, другим приказал разместиться в засаде рядом с ним. Как только сани поравняются с ними — прыгнуть в них и скрутить едущих.

— А если их много? — спросил Федя.

— Я, только я один даю автоматную очередь, после чего вы бросаетесь в сани. Стоящим впереди, выбежав из-за кустов, схватить и удержать лошадь, которая наверняка испугается.

На спускающейся в овраг подводе сидели только двое, они довольно громко о чём-то разговаривали. Лошадь бежала трусцой.

Выскочив из-за кустов, неожиданно для ехавших, партизаны уже вязали им руки.

— Кто такие? — спросил Николай.

Молчание.

— Кто, спрашиваю? — повторил он, поднимая автомат.

— Мы... едем в Кистенёвку.

— Зачем?

— Связисты мы. Телефон там не работает.

— Фашистам служите?

Снова молчание.

— Говорю, фашистам служите? Полицаи?

— Нет, — ответил скуластый молодой детина.

— А ты? — обратился Николай к заросшему бородой хиленькому сутулому мужичку.

— Поневоле... — ответил тот.

— Обыскать! — приказал Меркушов.

У молодого Федя вытащил из-за пазухи пистолет, у пожилого оружия не оказалось...

— Мой автомат лежит в санях, — признался пожилой.

— Изменники! Предатели! На грош вам верить нельзя, — говорил Николай.

Оба полицая, опустив глаза, молчали.

— Фамилии?

— Иванов, — ответил молодой.

— Грушевский, — еле вымолвил второй.

— В каких карманах удостоверения личности?

— У меня нет никаких документов, — ответил Иванов.

— После допроса расстрелять этого субчика. Где документы? — спросил Николай у Грушевского.

— В левом боковом кармане.

— Где работал до немцев?

— В школе. Я вёл иностранный язык. Немецкий.

— А теперь переводчик у фашистов?

— Был. Не смог. Чтобы от них отделаться, временно согласился полицаем. Но я никому ничего плохого не делал.

— Знаем, знаем таких, — Николай вытащил фонарик и стал читать удостоверения. Грушевский сообщил о себе правильно.

— Я виноват. Мои документы тоже в кармане, заговорил "Иванов", — растерялся я... Моя фамилия Иваночкин, а работал я лесным объездчиком.

— Повесить эту скотину, чтоб не тратить патрона. Немедленно! — приказал Меркушов Феде, стоявшему рядом.

Иванов-Иваночкин опустился на колени и запросил пощады. Но ребята схватили его и потащили...

— Ты, Грушевский, будешь помилован, если выполнишь важное задание.

— Выполню.

— Выполнять будешь под дулом автомата. Чуть что — смерть...

Чтобы не повторяться и не терять времени, Меркушов говорил громко: для Грушевского и для своих товарищей:

— Я и Антон Чадов с полицаем Грушевским поедем на этой подводе в сторону города, до села Дол. Грушевский только на русском языке передаст по телефону одному из своих дружков, что партизанский отряд, действующий в лесах Лужанского района, освободил молодёжь из церкви, и она ушла с партизанами. Охрана перебита, оружие захвачено. Полковник Либель взят партизанами в плен вместе с охраной и увезён в лес в сторону станции Желобовская. Где-то между городом и Кистенёвкой оставлена сильно вооружённая партизанская группа для уничтожения немецких солдат и полицаев, которые будут появляться в этих местах... Повтори, Грушевский.

Полицай почти дословно повторил сказанное Меркушовым.

Слушая Николая, партизаны понимали его хитрость: таким сообщением он запутывал врагов, лишал их возможности преследования.

— Вместо себя оставляю Фёдора Дятлова. Сообщите о нашем плане капитану Баранову... Антон, разворачивай. Поехали!

Грушевского посадили впереди, спиной к лошади, Николай сел слева, Антон — справа, за кучера. Кнут со свистом разрезал морозный воздух, и сытая лошадь рванула с места. Сани взлетели на подъём и скрылись за стволами деревьев.

Резвая рысачка быстро домчала их до Дола. У здания почты остановились, Антон привязал лошадь к столбику палисадника, Николай с Грушевским вошли в здание. Чадов, взяв автомат, пристроился за крыльцом за часового.

Руки Грушевского оставались связанными. Николай снял трубку телефона, послушал, покрутил ручку аппарата и замер.

— Слушаю, — прозвучало в трубке.

— Соедините нас с жандармерией, — сказал Меркушов и приставил трубку к уху Грушевского.

Тот пригласил к телефону дежурного полицая из числа своих приятелей, поздоровался с ним и тревожно сообщил всё то, что требовалось...

Антон, стоя за крыльцом, вдруг услышал негромкий разговор. Всмотревшись, он увидел на дороге парочку. Двое, парень и девушка, обнявшись, медленно приближались к почте. Антон затаился, вслушался.

— Смотри, подвода. Опять полицай приехал. Быстро уходи! Я посмотрю, что он будет делать, — проговорил паренёк.

Девушка скрылась за зданием почты. Антон прижался к крыльцу, не зная, что предпринять. В это время открылась дверь, и на крыльцо вышел Грушевский. Он остановился, видимо, поджидая Николая.

Выстрел прозвучал неожиданно.

— Получай, чёртов предатель! — вполголоса проговорил парень и кинулся за угол крыльца, сразу попав в цепкие объятья Антона.

Услышав выстрел, Николай выбежал на крыльцо и, пригнувшись, прислушался. Грушевский лежал неподвижно. А внизу, у крыльца, слышались голоса и какая-то возня.

— Пусти, гад, всё равно тебе не уйти от расплаты, — звучал незнакомый голос.

— Постой, дурень. Разберись, прежде чем пускать в ход оружие, — говорил, с усилием переводя дыхание, Антон.

Николай бросился к нему. Антон держал парня, крепко сцепив свои руки вокруг его тела. На земле лежало ружьё. Вдвоём они схватили незнакомца за руки. Тот вырывался и кричал:

— Гады! Предатели! Всех вас побьём!

— Сейчас же замолчи, — потребовал Николай.

— Делайте своё чёрное дело. Ненавижу вас, прихвостни фашистские! — не унимался парень.

— Поговорим после. И во имя своего же дела — не шуми и не глупи, — Николай вытащил из кармана кусок шпагата и связал им руки незнакомца, — вот так ты меньше глупостей наделаешь.

В это время из-за угла почты вышла девушка.

— Это ещё что за явление? — удивился Николай.

— Витя, мне кажется, это наши люди, — сказала она, обратившись к своему спутнику.

— Это... моя подруга, мы вместе, — ответил парень, видимо, успокаиваясь.

— Ну, вот что. Быстро в сани. Нельзя нам здесь маячить. Антон, подбери его "пушку", и садитесь с ним. А девушка пойдёт со мной. Не бойся, я не фашист, — сказал Николай и, держа её за руку, поднялся на крыльцо. Девушка покорно шла за ним.

Войдя в здание почты, Николай сорвал со стены телефонный аппарат и сейчас же вышел. Присмотревшись к Грушевскому и убедившись, что тот мёртв, Николай вынул из своего кармана удостоверение полицая и сунул ему за пазуху. Затем быстро спустился с крыльца вместе с незнакомкой.

— Садитесь! — потребовал он, — Антон, разворачивай!

— Куда вы нас повезёте? — спросила девушка, садясь в сани.

— Не волнуйтесь, не на смерть, — ответил Николай, — только прошу без глупостей.

Антон дёрнул вожжи, и лошадь, быстро перебирая ногами, понеслась вдоль села.

— Доедем до окраины, сворачивай задворками на нашу дорогу, — сказал Николай.

Свернув на задворки, поехали шагом. Николай заговорил:

— Вот теперь побеседуем. Прошу отвечать на мои вопросы. Кто вы?

— Убивайте! Мы ничего не скажем! — снова закричал парень.

— Прекрати истерику! Ишь, герой нашёлся! Убить тебя можно было уже десять раз. Однако, ты жив, дурья голова. Куда ты лез один на рожон? Зачем стрелял? На что рассчитывал? Отвечай, у нас нет времени. Мы не каратели и не полицаи.

— А почему с вами полицай? Я его знаю, он бывал в нашей деревне.

— Так нужно было для дела, яснее скажем потом, после твоих ответов. Говори!

— Я — Виктор Лупынин, а это Наташа Костылёва, мы из этой деревни. А стрелял я в предателя, их всех надо уничтожать.

— На что же ты рассчитывал? Их могло быть много, а ты один, непутёвая твоя голова!

— Я бы скрылся в темноте. Он всегда ездил один или вдвоём. Я и лошадь запомнил.

— Где ружьё взял?

— Ружьё моё. Охотились с отцом до войны.

— Ну, если ты говоришь правду и если хочешь уничтожать врагов, вот вам задание: расскажите завтра всем по деревне, что видели вечером у почты партизан из отряда "Старика". Говорите, что они ездят по деревням и наблюдают кое за кем, что их боевые засады готовы в любую минуту напасть не только на полицаев и предателей, но и на фашистов. Вот у почты убили полицая. И ещё скажите, что сейчас мы едем в партизанский штаб, в сторону станции Желобовской.

— Для чего вы нам это говорите? Зачем мы будем вас выдавать? — удивилась Наташа.

— Так нужно, и вы обязательно всё так и расскажите. Это вам наше поручение. Не выполните — значит, вы липовые борцы. А выполните — мы с вами ещё встретимся и поможем вам. Ружьё мы забираем, чтобы ты, товарищ Лупынин, так опрометчиво и безрассудно не поступал. Ждите от нас вестей. А теперь — марш домой! Руки развяжешь сам. Антон, останови лошадь. До свидания! — закончил Николай эту ночную беседу.

Молодые люди спрыгнули с саней и, взявшись за руки, побежали по свежему санному следу назад к дороге.

— Ну, вот, кажется, напугали изрядно. Пусть ищут ветра в поле, — проговорил Николай и надолго замолчал, прижавшись спиной к Антону.

Снег повалил хлопьями. Скоро выбрались на дорогу и поехали быстрее.