И как не было Мачерета А весёлый был человек!

Они оба были весёлыми, неудержимо смешливыми: и Люка (то есть Илья), сын известного харьковского врача-терапевта Бенциона Абрамовича Мачерета с тогдашней улицы Свердлова (в нынешнем Харькове это Полтавский Шлях), и мой двоюродный брат Миля Злотоябко, чья семья жила на Большой Панасовке.

Еврейским мамам-папам в большей мере, чем «коренному» населению России, свойственно умело использовать замечательное свойство её языка в образовании самых ласковых именных уменьшений: Люка – это деминутив Ильи, Миля – то же от Михаила. Кстати, оба имени имеют однозначно еврейское, библейское происхождение. Но русские Мили и Люки – по большей части девочки: от Эмилии и Меланьи, от Людмилы и Любы…
А эти сызмала были очевидными мальчишками и оба росли сорванцами. До седьмого-восьмого класса ходили в одну и ту же школу: 13-ю на углу Благовещенской и Тюремного (или Оружейного) переулка (она и сейчас там же, и номер - та же «чёртова дюжина», только теперь это гимназия).

Об их дружбе стало известно сотруднику музея имени отца Александра Меня в Сергиевом Посаде Олегу Устинову. Изучая жизнь известного русского священника, Олег Устинов заинтересовался и биографиями людей из его окружения, одним из которых был Илья Мачерет. Так «вышли на меня» как на брата его близкого друга, и обратились с просьбой поведать всё, что я знаю о детстве и отрочестве двух дружков. А мне брат кое-что рассказывал.

Будучи подростками, они с гурьбою сверстников устраивали в городе целые буффонады. Одна называлась: «Топить (или спасать!) дядю Ваню». В сумерки (обычно – летом) с группой ребят и девчат собирались в центре города на мосту через харьковскую речку Лопань и, перегибаясь через перила, как бы пытаясь заглянуть под мост в воду, принимались кричать: «Дядя Ваня, держись! Дядя Ваня, хватай верёвку!» Немедленно на обоих берегах реки, на самом мосту и с четырёх его углов собирались толпы зевак: «А где? А что? А кто?» - Да вон он, смотрите, хлюпает! Бврахтается! Дядя Ваня, хватайся за багор! Мы с тобой! – кричали шалуны. Конечно, никого в воде не было, но шум разыгрывался такой, будто и в самом деле кто-то утопал, а кто-то спасал… Звучали милицейские свистки, кто-то, раздевшись до трусов, уже «готовился» броситься в воду… Долго потом обсуждали озорники подробности своей проделки и её последствия, - впрочем, всегда только комические...

Другой разыгрываемый сюжет назывался «Очередь за мануфактурой». Известно, что одним из проявлений «социализма» был острый товарный дефицит, особенно на предметы и продукцию лёгкой промышленности – в частности, на ткани: ситец, полотна, которые именовались в быту «мануфактурой». Незрелая юность и в этом находит повод для смеха. Миля Злотоябко, Илюша Мачерет и их друзья затеяли в канун выходных (магазины работали) выстраивать импровизированные очереди. Где-нибудь на тогдашнем Купеческом спуске, под дверью закрытого на ночь магазина «Тканини» (Ткани) становились гуськом, друг другу в затылок. «За чем очередь?» - спрашивали прохожие. Ребята сообщали: «Мануфактуру завезли. Утром будут «отпускать»! Очередь быстро росла… Её шкодливая «голова» между тем быстро и под разными предлогами исчезала, рассеивалась, разбегалась по домам. Но страдающий от нехваток «хвост» всё рос… Всю ночь люди топтались под дверями пустой лавки. Дел хватало: составлялись списки, писались на бумажках, а то и на ладошках, номерки, звучали в ночной тиши переклички… К утру зачинщики этого безобразия сходились поглядеть на итог своёй проделки: явившийся на работу завмаг хватался за голову, потом пробовал уговорить стоявший на смерть «хвост»: «Граждане! Товарищи! Мануфактуры нету! Расходитесь!» - «Жулик! – отвечали ему – Товар налево пустил!» Лишь к полудню уходили последние, потеряв надежду.

В намерения автора не входит читать нотации и сентенции задним числом, да, тем более, почти через столетие, тогдашним малолеткам, давно покойным. Но в чувстве юмора им не откажешь. И к таким проказам не сводился их досуг. Миля с детства пристрастился к футболу – прошёл путь от «заворотнего бека» (подавльщика улетевших в аут мячей) – до заправского игрока юношеской команды. Илья целыми днями пропадал в творческих кружках великолепного, первого в стране, Дворца пионеров: он и рисовал, и ваял, и вырезал по дереву.

Люка и Миля получили аттестаты о среднем образовании 21 июня 1941 г. «А назавтра была война». Друзья мечтали стать военными летчиками. В Харькове было две военные спешколы: авиационная (курсанты носили (на петличках, потом на погонах) эмблемы авиации – пропеллеры, и таких называли «вентиляторами», и артиллерийская (эмблемы – орудийные стволы, за что, по сходству очертаний пушечных стволов и плодов южной гигантской травы, и эмблемы, и курсантов именовали «бананами». Но стать «вентиляторами» не получилось. Люка и Миля вместе поступали в аваиационную школу, но оба не прошли по здоровью. Люка из-за сердца, Миля по зрению. Друзья договорились подменить друг друга на медицинском осмотре и предъявить фальшивые справки, но этот номер у харьковских Тома Сойера и Геккельбери Финна не прошел.
Друзья вместе поступили в Ленинградское военно-техническое зенитно-артиллерийское училище. И сразу очутились на фронте вместе с городом на Неве. Но уже через несколько дней училище перевели в Томск.

Мне когда-то отец задал речевую загадку: «Назови в русском языке два имени существительных, которые бы оканчивались бы на –зо». Я назвал два, но есть и третье: железо, пузо и… ПУАЗО («прибор управления артиллерийско-занитным огнём»! Строго говоря, третий ответ – некорректный: в задачах подобного рода аббревиатуры отвергаются.

Но если нестрого… Папа по военной специальности был артиллерист и это третье слово знал. Так вот, вчерашние школьники, надев погоны с бананами, выучились на знатоков этого ПУАЗО. Вместо того чтобы в самолётах летать, бывшие мальчики принялись их сбивать – конечно, вражеские. Этим и занимались с 1943 по 1945- .Оба стали успешными воинами, награждены боевыми орденами, медалями. Миля (на этом с ним расстанемся), оставшись после войны в кадрах и став ракетчиком, по окончании специального курса при одной из академий всю жизнь был военпредом в одном из ведущих столичных НИИ или КБ, где разрабатывались и строились межконтинентальные ракеты, а потом и космические корабли. Илья после освобождения Варшавы и взятия Берлина несколько лет служил в советской группе войск, в военной комендатуре одного из районов: он неплохо владел немецким, и эти его знания пригодились.

А в 1948 году было провозглашено еврейское государство Израиль. И тогдашний начальник (возможно среди первых в СССР) указал гвардии капитану Мачерету, о безрассудной храбрости которого на фронте ходили легенды, куда ему надлежит отбыть. «Убирайтесь в свой Израиль!» - сказал он. Дело было в офицерской столовой. С непроницаемым лицом, Мачерет встал из-за стола и отвесил своему начальнику оглушительную пощечину. Взыскание было максимально строгим. Антисемит-полковник был объявлен жертвой. За спиной Мачерета в той самой столовой в считаные секунды выросла «армия» боевых товарищей. Драка, похоже, была эпической. Мачерета исключили из партии (правда, через несколько лет партбилет вернули). А он возвратился к родителям, обосновавшимся после войны и Победы в городе Загорске (Сергиев Посад).

Так бывший школяр снова очутился в школе, начав преподавать учащимся то,. что знал твёрдо: военное дело. И поступил заочником в Московский пединститут имени Крупской на географический факультет.

О единство противоречий! Сам того не понимая, хулиган полковник на много лет подарил детворе великолепного педагога. Через несколько лет выпускник обратился в министерство просвещения РСФСР с просьбой дать ему назначение в далёкую Сибирь - в Якутию. К этому времени он был уже женат на молодой учительнице русского языка – Маргарите Борисовне Киневской. В Якутскую АССР поехали вместе. Илья был назначен в пос. Мухтуй на берегу Лены (ныне г. Ленск) директором средней школы, получила работу по специальности и жена. В Интернете есть воспоминания бывшей их ученицы Эрны Гультяевой-Огоньковой ( написанные в 2015 г., а умер И.Б. в 1982): «Он, конечно, выделялся – наш директор школы Илья Васильевич  (так в тексте. - Ф. Р.) Мачерет! И чем дальше уходит это школьное время, тем ярче, выпуклей сияет его образ. И своей необычной внешностью, именем, речью (я и сейчас слышу его голос), вниманием к своим детям – школьникам. Ах, как мы были невнимательны к нему, так, оказывается, мало знали о нём! А он многое хранил в себе и не выпячивал свои заслуги, таланты. Он везде успевал проявить свою заботу и участие. Когда он вёл свои необычные уроки – раскрывал нам удивительный мир красоты – природы, человека, искусства. А память! Вот какое богатство нам дано от природы и какая она разная: зрительная, слуховая, память чувств... Умел разрешать конфликты…Наш директор с нами везде – вот мы красим свои парты, белим стены в школе, вот в лесу помогаем на валке деревьев, вот на наших поэтических праздничных вечерах….» Через много лет Эра Гультяева посетила в Загорске вдову бывшего своего директора…

Читатель, конечно, заметил: она называет его совсем по другому отчеству. Думаю, сам поменял в повседневности своё экзотическое (и чисто иудейское!) отчество на более привычное в российской глуши. Но, вернувшись через несколько лет в Загорск, вновь стал Бенционовичем – сыном «сына Сиона». Здесь-то, в Загорске – Сергиевом Посаде и развернулся в полную силу педагогический талант офицера-фронтовика.
Природа не обделила его творческими способностями. Он был литературно одарён – писал рассказы и повести, брызжущие юмором, знаниями, наблюдательностью. Хороша и его поэзия: он обладал великолепным стиховым слухом, владел рифмой, метром, точной метафорой. Недаром дружил с великолепным мастером слова Эдуардом Успенским – отцом Чебурашки, крокодила Гены и всего села Простоквашино с его яркими обитателями, от «дяди Фёдора» до почтальона Печкина и кота Матроскина. Ещё одним его другом, но уже среди художников, стал Виктор Чижиков – автор знаменитого олимпийского Миши 1980-го года. Все эти добрые образы и характеры их создателей удивительно гармонируют с чертами натуры Ильи Мачерета: так же же романтичны, так же веселы и жизнерадостны, как и он.

Особо следует сказать о жадном любопытстве И. Мачерета в знакомстве и общении с людьми. Он, например, не мог пройти мимо возможности познакомиться и сойтись со столь знаменитой фигурой в православной церкви, как живший неподалёку протоиерей Александр Мень.

За годы работы в Загорске – Сергиевом Посаде он возглавлял несколько школ Из них 10 лет - школу рабочей молодёжи. Кстати, это были годы относительно спокойной и счастливой работы. Хотя школы для взрослых в послевоенное время чем дальше, тем всё больше, силой обстоятельств, превращались в рассадник формализма, «образования» всё более и более фиктивного. Он и сам в своей книге напишет: определяющим в таких школах становилось стремление не к образованию, а к бумажке о нём, к получению «справки»… К аттестату. . Вот почему с 1969-70 уч. года он с такой готовностью возвращается к руководству школами обычными, массовыми, т. е. детскими. «В сердце детство бережём» (строка одного из близких мне поэтов). Вот и Мачерету удалось сберечь в своём сердце детство. Не этим ли достигалось удивительное взаимопонимание его и детей.

В его сердце учителя-романтика жил дух рыцарства . Вот характерное восклицание его как автора педагогической повести «Чертков, или тайна отряда №1141»: «Дух рыцарства, где ты? В какую мрачную эпоху администрирования ты здесь утерян?»
Рыцарство, в представлении директора школы Черткова (само звучание этой фамилии напоминает фамилию автора и прототипа её главного героя) - это, прежде всего, верность в дружбе, готовность старшего помочь младшим, доброта и искренность , честность и самоотверженность, товарищеское и великодушное отношение мальчиков к девочкам. При этом во всей книге, писавшейся в барабанно-патриотические советские годы, практически полное отсуттвие идеологической клишированной дребедени, столь модной в СССР 70-х годов.

В книге обобщён опыт работы автора в нескольких школах – главным образом, как директора Загорской СШ №3 и поселковой Скоропусковской. Не стоит говорить о Мачерете как создателе собственной педагогической системы. Но опыт передовой педагогики он изучил досконально. И прежде всего педагогики Антона Макаренко и Януша Корчака. Оба основывали свои системы на величайшей любви и уважении к ребёнку и максимальном использовании его духовных и познавательных возможностей. Среди которых – деятельное стремление к справедливости и присущая детству и юности романтика.

Заимствуя из практики А..С.Макаренко идею разновозрастных сводных отрядов, директор создаёт в руководимых школах профильные отряды по интересам. Главный из них – «рыцарский» отряд, «мушкетёров», «принадлежность к которому будет гордостью». Это девочки и мальчики среднего школьного возраста: на воспитание рыцарей нужны годы, старшим уже не успеть, они будут помогать воспитывать младших.
Создатель отряда задумался о том, какую для него придумать «тайну» Без тайны нет романтики. Опыт недавней войны напомнил о переломном месяце её истории – ноябре 1941-го. Ноябрь – 11-й месяц. Так родился шифр тайны и вместе с тем загадочный номер отряда: 1141. Смысл должны знать все члены отряда, но не разбалтывать никому!

Так патриотическая идея сливалась с игрой. Дети есть дети.
Главным теперь было: наполнить дни этого и других отрядов живыми делами. Это были занятия спортом, играми, наблюдение за порядком в школе, повседневная школьная жизнь, труд, учёба…

Результатом целенаправленной работы было явное повышение успеваемости, укрепление дружбы в классах, спаянности детского коллектива, взаимопонимания учителей и детей.

Главное, что до сих пор вспоминают горожане – бывшие ученики его школ, - это воцарившийся в тех коллективах дух бодрости, юмора, веселья. Характерная фраза Мачерета в его романе о своём alter ego: «Чертков испытывал постоянный смеховой голод». Директор не уставал поражать детей и взрослых оригинальными поступками, неожиданными – да-да! – выходками, своеобразными, , заставлявшими задуматься или восхищавшими неожиданностью лозунгами или призывами. В директорском кабинете со времён его предшественника висела репродукция известной картины Репина:«Иван Грозный и его сын Иван». Директор сделал подпись: «Царь Иван убивает сына за двойки». В учительской появились плакаты: «Утопающий учитель хватается за «двойку» и «Плохая дисциплина на плохом уроке закономерна!

Зима, выпал мягкий снег, чуть повеяло оттепелью – попробуй удержись от игры в снежки! И не запретишь ведь старинную русскую забаву, особенно детям. Но как сделать игру безопаснее? Появляется такое предупреждение: «Играя в снежки, помни: запасных глаз в больнице нет».

Вместе с тем, новшества, которые директор вводил в жизнь школы, не всем учителям пришлись по вкусу. Например, провёл голосованием такое решение педсовета: не водить сразу к администрации (то есть к нему, к директору) «на суд и расправу» провинившихся учеников: обходиться собственными силами и средствами воспитания. Или вот ещё: он заметил, что актив учащихся некоторым учителям удобнее формировать из девочек: они покладистее, спокойнее, исполнительнее… А слишком подвижные, склонные к озорству мальчишки остаются вне жизни класса, без общественных поручений. Директор потребовал от учителей изменить ситуацию. То есть – работать и с трудными, втягивать и их в общественную жизнь.

Короче, случилось обычное в советской жизни: косность, консерватизм ополчились против живого дела и свежей мысли. На директора стали жаловаться, писать кляузы, переименованнвые в «телеги».

В повести «Чертков…» Мачерет рассказывает о том, как разбирала «телегу», написанную на его alter ego (второе Я, духовную копию) комиссия, присланная «свыше». . Это, фактически, репортаж с натуры . Первый сигнал от одного из жалобщиков: «этот чуждый советской школе человек» на самом деле во время войны был… гауптштурмфюрером СС (?!).

Вы представляете эсэсовца Бенционовича? Чушь, конечно. «Свидетельство» было основано на рассказе самого директора о том как в конце войны командование предполагало использовать его знание немецкого, переодев в форму эсэсовца. Кляузник, что называется, «слышал звон»… Но не все доносы выглядели столь очевидно дебильными. Например, увлечённость бывшего офицера в педагогике романтикой объявили насаждением муштры, казармы. Его стремление изъять из педагогической практики опору только на более покладистых девочек, привлекать ершистых мальчишек, ставилось ему в вину чуть ли не как дискриминация женщин. Занятия с детьми по самбо выдавались за пропаганду драки. Ряд обвинений был обусловлен речевой неразвитость директорских оппонентов.Он требует от учителей доказывать ученикам свою правоту «с пеной у рта» - учитель физкультуры «сигнализирует»: директор потребовал от нас, советских учителей, «пену изо рта пускать» Добиваясь порядка в учительской, директор повесил в этой комнате шуточный призыв «добиваться ещё большей захламленности» и подписал его: «Степан Плюшкин» - и тоже претензия: «он называет нас, советских уителей, какими-то Плюшкиными».

Впечатление такое, что интеллигентный, подтянутый директор и часть его подчинённых не только говорили, но и думали на разных языках! Не удивительно, что в какой-то момент Черткову показалось, что он спорит с пустотой. А Мачерет написал об этом стихотворение:

Повиснув в пустоте, свой век пустой
Я попусту сражаюь с пустотой.
Безмерный, невесомый, серый бред -
Ему конца, ему начала нет.
Я в стороны мечусь, вперёд, назад –
Всё пустота из трёх координат.
И безнадежна эта суета –
Меня удавом давит пустота.(…)

(Полностью стихотворение войдёт в подборку стихов Ильи Мачерета, опубликовать которые в израильском ежемесячнике "Еврейский камертон" (приложении к газете "Новости недели" (Тель-Авив), издаваемой на русском языке) любезно разрешила вдова И.Б. – М.Б. Киневская-Мачерет).

Мне, работавшему в советской школе как раз в 70-е гг., когда разыгралась эта позорная травля мысляшего педагога, полностью понятна и его правота, и та ненависть, какую испытывали по отношению к нему силы могучей и безжалостной «пустоты». Попытки заступничества за него его друзей, прессы, телевидения вызвали в руководящих партийно-советских и наробразовских инстанциях лишь раздражение. Доведённый до резкого ухудшения здоровья Мачерет уволился с работы на пособие по выслуге лет, и партийные органы отрезали ему дорогу назад иключением из партии – это означало для него как директора школы «волчий билет». Остаток жизни ушёл, в основном, на борьбу с болезнями. В 1982 Илья Бенционович умер.

Но память живёт!

Вот несколько строк из местной (сергиевопосадской) газеты - о  вечере памяти Мачерета в районной библиотеке,  прошедшем через 15 лет после его кончины воина, педагога, пиателя и художника.

На вечере состоялась презентация книги, вышедшей стараниями и на средства его вдовы: Мачерет И.Б., Избранное. Стихи и проза. Вступ. статья А.Д.Никитина. – М., Интерграф Сервис», 1997 288 с.

Конференц-зал библиотеки, читаем в заметке, «не смог вместить всех желающих воскликнуть: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ТОВАРИЩ МАЧЕРЕТ!»

С тех пор прошло ещё 20 лет. Ушло из жизни немало друзей покойного. Но память о нём жива: Недавно вышла ещё одна книга его произведений – под названием «Улыбка». Об её авторе готовят исследование в Культурно-просветительском центре «Дубрава» имени протоиерея Александра Меня, г. Сергиев Посад. Добро не умирает – оно живёт вечно.

В крошечной поэтической самоэпитафии его читаем:

Я погасну, как сигарета,
отчадив свой недолгий век.
И – как не было Мачерета.
А весёлый был человек!
Растворюсь я, как сахар в чае,
в супе соль растворяетcя как.
И другие пусть отвечают
за вселенский этот бардак.

Вам не кажется, читатель, что в этих ироничных, но и полных внутренней боли стихах звучит призыв к каждому человеку на земле: осознать свою ответственность за всё, что происходит при нас?

     От  автора: Выражаю искреннюю благодарность за помощь и сотрудничество в написании данного очерка вдове его героя - Маргарите Борисовне Мачерет (Киневской) и заведующему научным отделом Культурно-просветительского центра «Дубрава»
имени о.Александра Меня, г. Сергиев Посад, - Олегу Александровичу Устинову.- Ф.Р.