Бардухай и мужик какой - то

                Подарок для комментаторов телеканала Матч
     Тургудай Правозащитный, младший хан Ногайской орды, что извеку кочумала от  " Эха Москвы " и до немецкой волны великого, как сам Грибов, Рейна, ответственно нахмурил небольшой выступ, заменявший ему подбородок фельгенгауэра, открытый географицки экспедицией Чилингарова под ластами сумрачных пингвинов, стоявших льдиной наотмашь, покуривая с видом наглым и сверхразумным  " Казбек ", оглушительно кашляя в разреженном воздухе Атлантиды, всплывшей от скуки следом за Чапаем, непристойно - белым животом утопленника дрейфующим к дебаркадеру Всех Святых, на коем и таился до поры, до времени бойкота чемпионата Тургудай, отмечая недостатки правовой образованности крачек, буйной стайкой клевавших говно у бронзовой шинели Гоголя, памятника, хорошего, джинсового, замечая мудрым взглядом отчего - то ( даже странно ), конечно, еврея вопиющие недостатки в подвижках земельной коры, уже чуть отставшей от уплотненной по зимнему времени дресвы со стеклярусом, на которой восседала сама Дитушка фон Тиз, положившая с прибором и на почвенного Сомика, оказавшегося ненастоящим, и на самого Тургудая, и даже на вероятную направленность всего русскоязычия по привычному уже пути на х...й Бэйли Джей, если бы не одно  " но ". Пушкин.
     - Дита, свет очей прелестных, - гаркнул хриплым голосом массивный Пушкин, вырастая вместе с Сурковым там, - жаль, что мы не познакомились в девятнадцатом веке, я б тебя научил русской народной игре  " Калабашки ".
     - Я и так знаю, - плюет ему на макушку Дитушка, устав от всего вот этого вот всего. - Знаешь, Пушкин, ты ведь памятник, верно ?
     - Ну, - пыхтит Пушкин, отгоняя назойливого малярийного комара, нашептывающего тонким и противным голосом Димы Быкова продолжение  " Бородина " в левое ухо пиита, - изыди, гнида, это Лермонтов.
     - А это по х...й, - пищит комар, намазывая сухарик ржаной Бисмарком и икрой из минтая, - Лермонтов, Пушкин, хоть Успенский. Ты, товарищ памятник, ответь лучше : почему вся наша культура в хер никому не тарахтит ? Га ! - рычит комар, застегивая ремень с медной бляхой поплотнее и разглаживая гимнастерку сзади, где, как известно со времен стройотрядов, для старшины. - Ой, бля, - охает комар, ощущая тактильно, - накаркал.
     Он оборачивается и видит дегенеративного старшину из запасу неприкосновенного героев былых измерений, тот уже приступил и пучит брови, на которых стоит маленький домик Елены Соловей. А вот и она, прелестница и толстуха. Воет.
     - Гаспада, вы звери, гаспада.
     - Конешно, - не спорит комар, хрустя нервными пальцами, - я вообще - то комар.
     - А я памятник, - кричит Пушкин, оглядываясь на Дитушку. Та ничего не говорит, хули тут говорить и так все видят, что Дита одна и других таковских нету. И не будет.
     - Осталось выяснить, из какого ты запасу, - мурлычет Елена Соловей, доставая из корсажа  " Маузер ", - старшина. Из конского или неприкосновенного.
     - Из конско - неприкосновенного, - кается старшина, осознав пацифизм  " Маузера ", темно глядящий из самой глубины дула, - из лошадиного запаса априори непереводимых Демуровой и Пантелеевой истин, так и не дошедших до нас.
     - Дошедших, - противоречит комар, предвосхищая спрейную струю из баллончика, встряхиваемого мужественной ручкой Дитушки, - просто автор, гад, не хочет знать, что мы думаем по поводу пролетариата. По х...й ему все наши слова и движухи, фашист автор и подонок. Кладет с прибором, как эта ...
     Он не договорил. Дита нажала на колпачок и пахучая жидкость, короче, дальше понятно. Остался памятник. Он из минералов, переплавленных мартеном или домной, по х...й. Железный, ему все эти струйки до п...ды.
     - Слушай, Пушкин, - говорит Дита фон Тиз, показывая поэту правую грудь, - я, конечно, понимаю, что Ширли Менсон постарела, но зачем же сразу посуду бить ?
     Пушкин кивает и отвечает стихозой.
     - Однажды в студеную зимнюю пору,
     Я из дому вышел, был просто п...дец.
     Вижу : е...шит под гору
     Простой и святой холодец.
     Он студень и пудинг к тому же,
     Он пришел потрохами в маёвку,
     То поширше, а то уже,
     Но неизменна сноровка.
     - Всё понятно, - кротко отвечает на американском Дита и стреляет атомной бомбой в Пушкина. Тому по х...й. Он памятник, но Дита - то - живая ! Теплая, сиськи, ножки, каблуки. И лучше фотки с трансами и лоликон, чем комары, что скоро восстанут по понятиям поздней весны и задолбают неимоверно жужжаньем и долгими носами.
     А вы говорите : охота. Какая, на хрен, охота, если бойкот чемпионата, о чем так предупреждали большевики, санкционно рухнул на головы россиян, опытным глазом отметивших рост экономики и третью уже за год победу в Сирии ? Проще же сказать : да ну на х...й, какая разница, будет, не будет, ведь твоей команды там нет и никогда уже больше нигде не будет, кроме, разве, самых глубин Хоткинкиджо.