Осьмнадцать годков или Змей, мина, баба голая

                Подарок для моей возлюбленной Марты Костюк ( не ссы, мелкая, прорвемся )
     - А вот однова был случай, - неторопливо и вдумчиво смешивая на кабацком столе выдумку зряшную заморскую, именуемую коктейль, из водки, водки и водки повествовал сдобным голосом оплывший ликом боярин Ведрищев алчно внимавшему мудрость отцов, изливающуюся неспешным ручейком откуда - то из кустистых дебрей буйной бороды рассказчика, конный рейтар Особливой части при жуке пожарнике коллежский ассесор Тупиковый Христиан Абрамыч, - поехал раз клещ энцефалитный в Приказ Указа от двадцать второго. Ну, поехал и поехал и х...й с ним, как говорится, но то - то и оно - то, что навстречу ему выворотил буреломом и чащобой сам паук троицкий.
    - Ой, Кокий Пармяныч, - пришел в сомнение тут же недоверчивый слушатель Тупиковый, тут же почуяв умаление буквиц, ибо произносил имена собственные боярин курсивом, принижая мужественный тембр голоса и как - то странно и смешно жуя челюстями, будто рот его был забит пшенной кашей, - это какой паук ? Который сохатый ?
    - Обожди, - сурово ответил боярин, отпивая добрым хлебком коктейль весь, не оставляя ни хера и никому. Отвалился на лавке, добродушно ухмыляясь, закурил сигарету и неожиданно смачно плюнул в лицо рейтара. - На, сука !
    - Ты чево ? - попытался осознать происходящее рейтар, утираясь ширинкой, подтянутой сильной рукой из - под стола, где уже зашевелилась непотребная девка, вздорная и глупая, увидевшая в пьяном удушливом сне своего дедушку политрука и фельдшера, коновала и коловрата из рода калабашей малых, воевавшего Талмудом и шпорой, клистиром и профсоюзными взносами, дубами и еще дубами, но уже другими, как клен американский, вот, вроде, он клен, но шалишь, не таковское все оно, а наоборот, так и дуб тоже так - то. - Пошто плюешься, Кокий Портяныч ? Аль не угодил тебе чем Государь, подкованный галерой Новосибирского ТЮЗа ? Между прочим, - откашлялся рейтар, спуская ширинку по моде хипстеров к коленям, - он представление дает ныне, но никто не пошел смотреть, весь люд московский сказал, что надоело и иди - ка ты, батюшка козлиный, на х...й и в манду.
    - Это правильно, - подтвердил боярин, гася сигарету об упрямый лоб Тупикового, - Абрам Енотыч, ты говоришь или глаголешь, как говаривали во времена отеческие, фразеологизмы, опять же, Ландер рыженькой, секси с титечками такими, что вот хошь, не хошь, а талмудизьм сам собой и выходит.
    Он пнул непотребную девку сапогом и рассказал очень странную историю, от которой рейтар и окуклился навсегда.
    – Читай «Папа Вильям» , – предложила Гусеница.
Алиса сложила руки и начала:
– Папа Вильям, – сказал любопытный малыш, –
Голова твоя белого цвета.
Между тем ты всегда вверх ногами стоишь.
Как ты думаешь, правильно это?
– В ранней юности, – старец промолвил в ответ, —
Я боялся раскинуть мозгами,
Но, узнав, что мозгов в голове моей нет,
Я спокойно стою вверх ногами.
– Ты старик, – продолжал любопытный юнец, —
Этот факт я отметил вначале.
Почему ж ты так ловко проделал, отец,
Троекратное сальто-мортале?
– В ранней юности, – сыну ответил старик, —
Натирался я мазью особой.
На два шиллинга банка – один золотник,
Вот, не купишь ли банку на пробу?
– Ты немолод, – сказал любознательный сын, —
Сотню лет ты без малого прожил.
Между тем двух гусей за обедом один
Ты от клюва до лап уничтожил.
– В ранней юности мышцы своих челюстей
Я развил изучением права,
И так часто я спорил с женою своей,
Что жевать научился на славу!
– Мой отец, ты простишь ли меня, несмотря
На неловкость такого вопроса:
Как сумел удержать ты живого угря
В равновесье на кончике носа?
– Нет, довольно! – сказал возмущенный отец. —
Есть границы любому терпенью.
Если пятый вопрос ты задашь, наконец,
Сосчитаешь ступень за ступенью!

– Все неверно, – сказала Гусеница.
– Да, не совсем верно, – робко согласилась Алиса. – Некоторые слова не те.
– Все не так, от самого начала и до самого конца, – строго проговорила Гусеница.
Наступило молчание.