Сказочные сны детства...

     Часто снится неказистый домик моей бабушки Марфы Ивановны. Стоял он окнами на лес берёзовый. Огород, с ровными рядами картошки и несколькими рядами капусты в самом конце, почти у леса, палисадник под окном дома, где высаживалась всякая мелочь овощная: морковка, свеколка, огурчики, помидорчики, брюква, редька двух цветов, чеснок, лучок синий, укропчик, а главное, кустарники с редкими ягодами, которые отродясь не росли в наших лесах. То была черноплодная рябина, тёрн  сине-чёрный, облепиха ярко-оранжевого цвета и вкуснейшая ирга. Сыскать такого ягодного рая было невозможно за много вёрст от совхозного отделения, где и проживали бабушка Марфа и мой не родной дед Ион Васильевич, роднее которого не было на всей земле. Овдовев, бабушка через пятнадцать лет, в сорок пять, вышла за него замуж, одинокого старика шестидесяти лет, прожившего без малого двадцать лет без жены. И домишко тот был его приданым. Стоял он почему-то большим подворьем на улицу.

     Двор был огромным, сделан из самана, как и дом, поделён на загоны для домашней скотинки и другой живности. Курятник был ближе к дверям дома, курей держали много, вольность им не полагалась, не гуляли они по двору, свет солнечный видели в большие окна. На лето остекление убирали, оставляя только решётку, травку зелёную им приносили с огорода. Загон для гусей был почти у ворот, ранним утром их выгоняли на улицу и ставили деревянную решётку, чтобы не шастали во двор. У ворот и загон для коровы располагался, навоз вывозился ежедневно и никаких тебе ароматов во дворе. Хрюшек не держали, мясо которых им уже было вредным, и больно они уж запашистые особи. В зимнее время происходил обмен гусятины на свининку для рождественской колбаски...

     Была во дворе и летняя комната, с окном почти у потолка, с двумя широкими топчанами, устланными матрасами, набитыми душистым сеном, покрытыми лоскутными стегаными одеялами, а подушки из гусиного пуха возвышались на них пышной горой. Спалось в этой комнате сладко. Окно убиралось на лето, а в проём подвешивались бабушкой пучки каких-то трав и ни одна летающая особь не залетала туда. Вся живность во дворе затихала на ночь. Ранним утром горланил петух в курятнике, но двери были толстыми и я не всегда слышала его пение. Будила меня бабушка, принося кружку молока, плюшку и тарелку ирги.

     Сам дом был из одной небольшой комнаты в два окна. Кровать, стол с двумя скамейками у окна, над которым висел плакат с вождями революции и тарелка радио, печь русская, занимающая четвёртую часть комнаты. Полка напротив печи для посуды, скамейка для чугунков. Ухваты и дрова прятали под печь.

     Украшением дома был кованый сундук, приданое моей бабушки. Стоял он у входа и был огромных размеров, в семь лет я едва доставала до крышки. Это был самый интересный предмет в доме дедов. Чего только там не было. Сбоку размещались потайные отделения для хранения ценных вещей и разделён он был на две части - для хранения одежды и постельных принадлежностей. На крышке размещался карман для полушалков. Мешочки с душистыми травами спасали вещи от моли и придавали им нежнейший аромат.

     Лес начинался в метрах двадцати от огорода. Это был удивительный лес. С ранней весны и до поздней осени он был в воде, но не вымокал. Вода на опушке леса стояла на полметра или чуть меньше и удивительным образом очень быстро прогревалась. Купаться там я начинала с первых дней мая, когда ещё кое-где лежал снежок небольшими бугорками. Лёжа в воде, любила смотреть в сторону дома, он возвышался над палисадником, блестело окно, отражая солнечные лучи. Капусту никогда не поливали, она росла чудесным образом без полива, видимо, поили её лесные воды.

     Часто через этот лес мы ходили с бабушкой по ягоды. Шли босой ногой по проторённой лесной тропе, сняв обувку. Бабушка высоко поднимала свою юбку, длиной до щиколоток, боясь замочить подол, я поступала также, а пройдя лес, обували азиатские калоши на толстый носок и весело шагали дальше.      

     Она была старше меня, своей единственной внучки, на сорок пять лет. Певунья необыкновения, пристрастившая и меня к песнопению с ранних лет. Всем сердцем любила своего единственного сына и дарила много тепла детям деда Иона, называвших её маманей.

     То было время золотое из детства моего...