Яма. Как мы на бэтэре от чертей сваливали

– Ах вы... гамадрилы дырявые! – выругался Лёха практически матом и одну за другой швырнул под колёса преследовавших нас внедорожников три осколочных гранаты.




   
Мы снова сдавали Шали и снова уносили оттуда ноги. Нам моей памяти раз в пятнадцатый. Кому это надо и для чего, понять было трудно. Занимать город, чтобы спустя пару суток получить приказ об отступлении...

Очень странной была та война...

Войска федералов отступили вовремя и точно по распорядку, под прикрытием с воздуха и обязательной зачисткой оставленной территории из "градов". И только одна наша рота, а точнее, одно моё отделение, как всегда упрямилось и скалило зубы, вопреки идиотизму вышестоящих. Не любили мы отступать, хоть кол на голове нам теши.

– Подгоним БТР к дому, где вы засели. Прыгайте на броню из окон третьего этажа, – скомандовал лейтенант по рации.

"Спасибо тебе, лейтенант, за такую заботу!", – подумал я молча, а вслух сказал коротко: – Подгоняй!

Я валялся на выбитых стёклах и штукатурке, сыпавшейся с потолка без перерыва, в обнимку со своим автоматом. Вплотную к окнам не приближался и солдатам своим приказал, чтобы делали также. Вражеских снайперов в соседних домах было пруд пруди, но в глубине комнат мы были скрыты тенью, так что высмотреть нас при всём старании не представлялось возможным.

Я прицеливался, давал короткие очереди и перекатывался по битым стёклам на новую позицию. Делал так раз разом, не забывая менять рожки, когда патроны в обойме кончались. Лёха в соседней комнате и все остальные "наши" работали в аналогичном режиме.

Солдатики в моём отделении просто красавцы. Воюют как американский спецназ в крутых киношках. А может быть даже лучше! С минимумом собственных потерь при максимальном уроне наносимом врагу.

Отличное отделение, вышколенное мною лично и закалённое в десятках ожесточённых боёв. Целая армия боевиков воевала в эту минуту всего лишь с дюжиной солдат, но они, боевики, были убеждены, что против них сражается как минимум батальон федералов. А если учесть, что четверо в нашем отделении заправские снайпера, а двое классные пулемётчики, то не трудно представить какой урон мы наносили чертям.

Под режущую слух трескотню автоматных очередей и раскаты взрывов я крикнул ближайшему из солдат, а тот передал следующему по цепочке, что пора сворачиваться и валить отсюда к чёртовой матери. По рации мне доложили, что БТР в условленную точку прибыл и ждёт во дворе возле дома нашего приземления на броню.

Мой приказ был передан и дошёл до каждого из бойцов отделения. Они по-быстрому сбежались в комнату, в которой их командир, то есть я, катался по битым стёклам. А затем, без спешки и суеты начали сигать в окно один за другим и приземляться на броню БТРа. Всё прошло образцово и показательно, раненых, слава богу, не было.

Последним на броню, как и положено по негласному армейскому закону, спрыгнул я – командир. Вслед за этим БТР сорвался с места и понёсся прочь из сданного врагу города.

Но радоваться, как оказалось, было рано. Боевики заметили нас и решили поиграть в погоню. Они рванули за БТРом на паре джипов, постреливая в нашу сторону из автоматов.

Попасть в БТР было задачей не из простых, он ходил ходуном на выщербленной разбитой дороге. Но одна из очередей всё-таки оказалась прицельной – пуля угодила в грудь Мишке Игнатьеву.

– Терпи, Мишка, терпи, – уговаривал его Колька Дружинин. – Дыши главное, дыши!

Он затыкал дырку в груди Игнатьева оторванным от кителя рукавом, чтобы тот не задохнулся при спазме лёгких. Самым главным было сейчас – довезти Мишку живым до госпиталя.

– Ах вы... гамадрилы дырявые! – выругался Лёха практически матом и одну за другой швырнул в преследователей три осколочных гранаты.

Гранаты грохнули под колёсами – одна из машин, забитая боевиками доверху, перевернулась, вспыхнула и загрохотала как рождественский фейерверк, перегородив дорогу. Второй внедорожник затормозил перед тем, что горел и преследование по этой причине закончилось.

Лёха как всегда был красавчик, зря его черти из себя вывели. Но думал в эту минуту он совсем не о почестях и наградах. Как, впрочем, каждый из нас. Самым главным было сейчас – очень важным, единственно важным – чтобы Мишка Игнатьев выжил.