День 11. 738 Дыхание

Он вдыхал медленно, лежа на холодном илистом дне, куда не проникали лучи солнца. Единственный свет исходил от мерцающих разноцветными неоновыми всполохами водорослей. Да, еще от парящих высокого на его головой медуз, расправивших свои прозрачные парашюты и отдавшихся на волю подводных течений.

Поговорить было не с кем. Рыбы, по своему обыкновению, молчали. А крабы отшельники, копошащиеся по его огромной обросшей кораллами и ракушками туше, общались только при помощи особенной щелчковой азбуки, отбивая длинные и короткие сигналы своими бугристыми кастоньетами.

В свое время, эту азбуку подслушает молодой человек по имени Альфред Вейл, и будучи крайне неразборчив в собеседниках, изменит тем самым ход мировой истории.

Дело будет летом 1837 года в Морристауне штат Нью-Джерси. Тогда, вернувшись в отчий дом по окончании Нью-Йоркского университета, юный Альфред, которому еще не исполнится и двадцати лет, будет чувствовать себя, впрочем, уже довольно взрослым. Отчасти поэтому, а отчасти - из природного любопытства и страсти к новым открытиям он довольно быстро пристрастится к курению гашиша, который привезет в количестве добрых пятидесяти фунтов из очередного путешествия по Индии в поисках просветления (попутно) и новых впечатлений (в основном) его старшая сестра Гарриет.

На дворе будет стоять один из тех теплых и неторопливых июльских дней, ленивыми пчелками перепархивающих с одного листа календаря на другой, когда время кажется бесконечно долгим, как это бывало в детстве. Воздух будет наполнен ароматом грозы, пролившейся недавно над кукурузными полями, и малиновым светом клонящегося к закату солнца.

Альфред будет сидеть в своем кабинете на втором этаже фамильного особняка, уютно устроившись в большом, отделанном черной кожей кресле с массивными резными подлокотниками и неспешно покуривать плотно забитую трубку.

Его чувства будут обострены воздействием ароматного дыма, и он увлеченно будет наблюдать за разговорами крабов в большом океаническом аквариуме, стоящем у стены на массивной дубовой тумбе. Времени у него в тот день будет полно, да и разговор у крабов в тот раз затянется дольше обычного. Кажется, они будут спорить о второй поправке к конституции. Так что у молодого пытливого ума будет прекрасная возможность не только выявить закономерности, но и составить на её основе собственный алгоритм. Он даже умудрится переложить заимствованную у морских обитателей сигнальную систему на латиницу и дать ей название - Крабзбука.

Откровение новоиспеченного естествоиспытателя домочадцы воспримут как: забавную шалость, вольнодумие и вообще полнейший бред - по шкале от гувернантки француженки до маман и главы семейства, матерого промышленника Стивена Вейла, владельца чугунолитейного завода Спидвил Айронворкс.

Быть может, причиной тому будет то, что Альфред до этого лета считался прилежным студентом, изучавшим в университете богословие, а его теперешние суждения поставят его чуть ли не в один ряд с этим взбалмошным, выжившим из ума стариком Леклерком, да упокоит господь его душу. А быть может, всему виной будут его красные от усталости и ганжи глаза и сбивчивая от волнения, вызванного собственным открытием, речь.

Как бы там ни было, не найдя признания в домашнем кругу, юный Альфред отправится искать его в свет.

Так уж случится, что спустя несколько месяцев, когда кукурузные поля уже будут убраны, а зотолая листва на раскидистых кленах начнет местами багроветь, он окажется на очередном светском рауте, посвященном празднику урожая. Помимо прочих, на празднике также будет присутствовать местный Кулибин.

Увлекающийся электричеством и алкоголем, которые он, в прямом и переносном смысле, перебирал в разных пропорциях в своих извечных, и уже порядком надоевших всем экспериментах, ветеран войны 1812 года между Соединенными Государствами и Британской Империей Сэмюэл Финли Бриз Морзе в тот вечер, как обычно, будет чудить.

Залив в себя двенадцатую по счету тройную порцию виски, Морзе станет приставать к собравшимся, предлагая продемонстрировать в действии принцип работы устройства, изобретение которого он яро приписывал себе и всячески отвергал любые попытки уличить его в плагиате.

Для иллюстрации телеграфа в действии, придется собрать всю чернокожую прислугу, которая будет работать в помещении. В результате работа официантов и носителей плевательниц будет полностью парализована, что вызовет большее неодобрение со стороны жены мэра Морристауна, пышной немки, которой из-за этого придется сплевывать жевательный табак в соусницу. «И все из-за этого бестолкового ма'ляра, шайзе его разбери!».

Морзе, пыхтя и приговаривая «Ща-ща-ща, ща все будет, дамы и господа, ща-ща-ща», откуда-то притащит велосипед, не имеющий колес и установленный на деревянной станине. Вместо заднего колеса будет медная катушка, а на руле - металлический щуп с деревянной ручкой. Раскрутив педали до свиста, Финли станет тыкать щупом в стоявших в ряд вдоль барной стойки и взявшихся за руки негров, демонстрируя публике то, каким образом при помощи электрического тока можно передавать сообщения в замкнутой цепи. Сообщения не будут отличаться особым разнообразием, хотя, надо признать, передаваться будут быстро и четко: как в начале, так и конце цепи будет отчетливо слышно слова #Fuck и #Jesus без каких-либо помех.

В тот вечер юный Вейн поделится своими наблюдениями со своим старшим коллегой по цеху естествоиспытаний. Проснувшийся утром 3 сентября 1837 года с ужасной головной болью и порванной велосипедной цепью на шее («Все, достал. Грязный швайне!») Сэмюэл Морзе без каких-либо зазрений совести решит, что его осенила блестящая идея, и вскоре запатентует азбуку, названную им, без лишней скромности, своим именем.

Но все это будет много столетий спустя.

А сейчас кракен мирно лежал на дне Карибского бассейна, великодушно позволяя крабам ползать по своему могучему телу в поисках чего-нибудь съедобного. Он дышал медленно, растягивая каждый вдох не несколько дней, диффузно поглащая растворенный в соленой воде кислород порами своей толстой кожи. И так же медленно выдыхал, метко выпуская пузырьки, поднимавшиеся наверх тонкой серебряной нитью, задиравшей юбки проплывающим высоко над его головой медузам.

- Каракатица страшная! - отзывались сверху на подобные шалости хозяина морей кокетки, мерцая электрическими разрядами.

Кракен был очень древним. И с годами, коих ему насчитывалось уже несколько тысяч, он становился ещё и мудрым. Он не обращал внимания на вспыхивающие неоновыми вывесками ругательства медуз. Он медленно делал вдох (понедельник, вторник, среда) и выдох (четверг, пятница и суббота). В воскресенье он делал делал себе выходной. И дело было даже не в том, что он хотел замедлить процесс окисления собственного организма.

Просто, во-первых, чтобы сделать глубокий вдох, надо было либо подняться на поверхность, либо в засос поцеловать кашалотиху, легкие у которой были размером с моторный отсек Титаника (людям ещё только предстоит построить подобный гигант через полтысячи лет). И то, и другое было чревато последствиями. Его либо преследовали люди, на которых он раз в полтора столетия нарывался на поверхности моря, либо кашалотиха. От первых можно было легко скрыться, хотя, порой, и не без насилия. С его стороны, разумеется.. Чего нельзя сказать о Сесиль. Это, собственно, и была одна из причин, по которой он, вот уже второй десяток лет, лежал тут на дне, затаившись и греясь у подводного вулкана.

Вторая причина была той единственной, которая выделяла его из числа всех существовавших до него, и всех, что будут после, гигантских морских спрутов. В душе он был альтруист и пацифист. То есть, практически абсолютный противник какого-либо насилия, выходящего за рамки пищевой цепочки. Особенно по отношению к низшим формам разума, к которым он небезосновательно относил сухопутных двуногих.

Он открыл для себя этот эффект ещё в молодости. И, как подобает всем входящих в половозрелый возраст самцам, первое время пользовался своими вновь обнаруженными возможностями могучего тела при любом удобном случае.

Дело в том, что стоило ему сделать хороший выдох, опустошавший его легкие хотя бы на треть, то высвободившийся из них углекислый газ поднимался на поверхность таким густым облаком крошечных пузырьков, что вода в буквальном смысле вскипала. При этом плотность её понижалась настолько, что оказавшиеся в этой области по воле судьбы морские суда, буквально в мгновение ока, проваливались на дно. Таким образом, в районе Бермудских островов, в свое время, пропало без вести множество кораблей.

Первые лет пятьсот это его забавляло. Порой, они с друзьями, которых теперь раскидало по всему мировому океану, даже устраивали соревнования на меткость, подлавливая редкие скандинавский кноры и смешные перуанские бальзовые плоты. Но со временем, он подостыл к этим ребяческим забавам. Умерла бабушка, и он как-то по-другому начал смотреть на ценность жизни. Пускай даже и такой бессмысленной, как человеческая.

Поэтому он уже давно стал внимательно относиться к своему дыханию. Шалости с медузами не в счет. Имеет же право спрут пошутить раз в сто лет?

Вообще, надо сказать, что чувство юмора у него было отменное. Жаль только, шуток новых он не слышал давно. До этого самого дня.

Винсенто и Арчи ("Арчибаль, если Вам будет угодно» (с)), два краба отшельника, работавших во вторую смену на «прииске», как они называли между собой кракена, на котором за время его нахождения на дне успело порасти много чего вкусненького и полезного, как раз в этот момент выискивали серу из его ушных отверстий. По обыкновению работающих в паре мужчин, они травили друг другу пошлые шутки, сдобренные хорошей порцией грязных ругательств.

- И слышь, чего? - простучал левой клешней Винсенто, орудуя правой в серной воронке.

- Чего? - спросил Арчи, страхуя одной клешней партнера, чтобы тот не упал в казавшуюся отсюда бездонной шахту.

- Он ему и говорит: по****и мне тут! - отбил Винсенто и вытащил приличный комочек серы. Такого вполне будет достаточно, чтобы сменять для Марчеллы новый домик.

Арчи развел клешнями, показывая, что ждет продолжения. Винсентно же проворно скрылся в своей ракушке, укромно пряча находку. Затем снова вылез и повернулся к напарнику, уставившись на него своими маленькими смеющимися глазками, и добавил:

- И тут. И еще вот тут, где галочка! - отчеканил он скороговоркой и сам затрясся в беззвучном смехе.

В отличии от кракена, Арчибальд не оценил по достоинству шутки и лишь щелкнув два раза клешней, отправил напарника куда подальше. Кракен же не смог с собой совладать:

- И тут еще, где галочка! - обильно бульнул он, и разразился таким хохотом, что весь накопившейся воздух разом вышел из его рта и серебристым облаком устремился вверх, расталкивая медуз, на куполах которых тут же начали появляться неприличные надписи в адрес кракена.

Он все еще смеялся, но уже беззвучно, лишь содрогаясь всем своим могучим телом, когда на дно опустилась медная пушка, врезавшись в песчаное дно и подняв вокруг себя мелкую пыль. Сперва одна, затем вторая и третья разом. А следом за ними и облеченный в тежялые железные нагрудники и латы бородатые мужики с выпученными глазами и крестообразными нашивками на смешных полосатых панталонах.

- Ё-моё! - воскликнул кракен, понимая вдруг, что он наделал.

- Ща-ща-ща, мужики, погодите! - попытался подбодрить он падавших один за одним, словно порыжевшие осенние листья, конквистадоров.

Он, как вернувшийся с прогулки ретривер, стряхнул с себя коралловые наросты, схватил щупальцами столько бородатых мужиков, сколько смог, и вытянувшись в стрелу, взмыл вверх, заглядывая своими огромными глазами в бородатые лица и приговаривая:

- Держитесь, мужики! Блин, ну вы и вырядились, в натуре… Держитесь, ща всплывем! Только бы не кверху брюхом… - обращался он то к ним, то к себе самому.

В какой-то момент они с мужиками разминулись с опускавшимся мачтой вниз флагманом испанской эскадры, воняющим перегаром так, что сперва он почувствовал запах, и лишь через пару сотен метров появился сам корабль.

Он старался изо всех сил. Не хотелось грех на душу брать. Но когда до поверхности оставалось всего каких-то полторы тысячи метров, от высокоскоростного подъема и резкого перепада давления головы у бородатых мужиков лопнули одна за другой, как переспевшие грибы, известные в народе как «дедушкин табак».

В очередной раз посмотрев вниз, он хотел сказать, что осталось потерпеть совсем немного - и вот они, долгожданные воздух и солнце, уже виднеются на горизонте.

- Все нормуль, мужики!.. - начал было он, и осекся, увидев лишь красные инверсионные следы позади.

- Вы чего, мужики? - он остановился и потряс мужиками в воде. Красные разводы вишневым туманов заполняли пространство вокруг кракена. - Мужики, вы чего? Эх, мужики...

На запах крови быстренько нарисовались акулы.

- Приветствуем, Большой Кей! - учтиво поздоровался старший прибывшей группы зубастых хищников, пока остальные кружили в сторонке, не в силах, впрочем, скрыть свой интерес и хищно оскаливаясь от запаха свежей, пропитанной вином крови.

- Давно Вас не было видно. Как поживаете? Какими судьбами в наши глубины? - соблюдая морской этикет, поинтересовался Шарк.

- Да, вот… - все ещё немного растерянно ответил Кей и приподнял в щупальцах гроздья обезглавленных мужиков, сверкающих металлическими доспехами в проникающих сквозь голубую толщ лучах солнца. - Прикинь?.. Нацепили на себя железяки всякие. Ко дну быстрее своего корабля пошли. Чудаки.

- Ну-ка, ну-ка? - принюхался Шарк, подплывая тупой мордой ближе к кровавым разводам, - что у нас тут за букет?

Он втянул носом, не скрывая удовольствия и, посмаковав с видом знатока своей огромной пастью.

- Рибера дель Дуэро. - безошибочно определил он, - Европейцы. Сдается мне, они еще и не такое учудят.

Кей оставил без внимания философские рассуждения большого белого сомелье.

- Надо? - безралично спросил он.

- Чего уж добру пропадать? - улыбнулся во всю пасть Шарк.

- Забирай, - сказал Кей и выпустил из щупалец то, что осталось от бывших будущих открывателей Нового Света, - Приятного.

- Благодарю, Кей! - почтительно ответил вожак акул. Он махнул хвостом и нырнул вслед за опускающимися вниз мужиками, ловко собирая их одного за другим в свою огромную глотку, щелкая металлические нагрудники, словно семечки. За ним устремилась и вся акулья банда, держась на уважительном расстоянии от гигантского спрута.

Кракен был огорчен. Не сколько тем, что погубил мужиков - к этому он научился за всю свою долгую жизнь относиться по-философски. Не он же их, в конце концов, тянул в море. И не он их заставил нарядиться в эти дурацкие железные рубахи и сапоги. Больше всего его огорчало то, что ему пришлось сорваться с насиженного места, и все зря.

- Нету жабр - сиди дома. Какого рожна ты лезешь в воду? Пугало бородатое… - говорил он сам собой продолжая подниматься к поверхности моря.

И в самом деле, раз уж так получилось, то отчего бы не погреться немного на солнце, да не вздохнуть полной грудью раз в тысячелетие?

Он дрейфовал, распластавшись на синих волнах и подставив все свое могучее тело солнечным лучам и соленому ветру. С высоты птичьего полета он, наверное, был похож на средних размеров остров, затерявшийся на бескрайних морских просторах между двух континентов.

Солнце приятно ласкало его своими теплыми лучами, а свежий ветерок отчего-то напоминал ему вкусное, пахнущее рыбой дыхание Сесиль. Он думал о ней, прикидывая в уме все за и против, и скорее склонялся к тому, что в следующем году, наверное, все таки пригласит её на свидание.

О бородатых мужиках он больше не думал. Все, что ни делается - все к лучшему. Так уже давно заключил для себя он.

И тот факт, что из-за одной крабьей шутки конкиста задержалась на целых пятьдесят лет, и тем самым дала возможность вождю с восточного побережья по имени Тики добраться на своем бальзовом плоте до одинокого острова в Тихом океане и основать там новую жизнь - лишь очередной тому подтверждение.

Дыхание жизни продолжалось, принимая все новые причудливые формы. Вдох, выход. Вдох.

#nowgetup, #brujoberman, #alexberman, #alexeyberman, #алексейберман, #однослово, #дыхание, #понеслась