Свет разлился над горой

Почему разлился? А это прилетели жар-птицы из «Конька», о яркости которых Иван тут же и сказал: «А уж сколько, парень, свету, Словно батюшкина печь!» Ну, вот и давайте разберёмся со светом путём возвращения к стихам из «Путешествия Онегина», в которых звуки музыки не только «кипят», но ещё и «горят, Как поцелуи молодые, Все в неге, в пламени любви…» (1). И при этом я уточню, что мои слова о «полном комплекте» (любовь, музыка, вино) относительны, поскольку были ограничены темой, указанной в названии предыдущей главы. И поэтому слова «горят» и «пламень любви» в том «полном комплекте» рассмотрены не были, из-за чего и придётся коснуться их сейчас.
Итак, что дают пламя и горение? Ответ понятен: свет и жар. Немедленно возвращаемся к жар-птицам из «Конька», которые уже в одном своём названии имеют слово «жар», но при этом ещё и довольно ярко светятся. И даже перо такой птицы светится так ярко, что дальний огонёк от него по пути в столицу заметил брат Ивана. И при этом в первой редакции «Конька» об этом огоньке было сказано: «Много блеску, много свету». Однако, стоп! Ведь именно этими словами интересовался и Пушкин, о чём его друг Нащокин рассказывает так: «Пушкин был человек самого разностороннего знания и огромной начитанности. Известный египтолог Гульянов… не мог надивиться, как много он знал даже по такому предмету, каково языковедение. …Раз… у них был разговор о всеобщем языке. Пушкин заметил между прочим, что на всех языках в словах, обозначающих свет, блеск, слышится буква «л» (2).
Так-так-так: буква «л». А давайте-ка проверим – прав ли Пушкин? Итак, свет по-английски – light; по-французски – lumi;re, по-немецки – Licht, по-итальянски – luce; по-шведски – l;tt, по-испански - luz, по-голландски - licht. Ну, а если коснуться вопроса о всеобщем языке, то, например, свет по латыни – lux, а на более близком к нам по времени языке эсперанто – lumo. Теперь посмотрим на слово «блеск»: немецкий язык – Glanz; итальянский – brillare; испанский – brillo; французский - ;clat; голландский, датский и шведский языки - glans; латинский - luceat; эсперанто - brilas. Т.е. буква «л», замеченная Пушкиным, действительно есть.
Однако, стоп! Если «блеск» по-итальянски brillare, по-испански brillo, а на эсперанто brilas, то это что-то мне напоминает. Ах, да – слово «бриллианты», означающее драгоценные камни, весьма известные своим блеском, из-за чего и В.И.Даль среди примеров использования этого слова приводит т.н. «бриллиантовый блеск». В то же время «бриллиант» по-английски это, как правило, «diamond». Но если мы копнём глубже, то тут же и увидим, что «английское “brilliant” означает прежде всего прилагательное “блестящий, гениальный» (3). Так-так, оказывается, на «бриллиант» можно выйти через прилагательное. Ну, а если выйти на него же через французский глагол briller, означающий «блестеть, сверкать», то вот тут-то мы и придём к слову brillant, которое буквально означает «блестящий»! И что интересно - именно от этого французского brillant и пошло в России название «ювелирного алмаза, особая искусственная огранка которого максимально выявляет его блеск» (4).
Ну, а о том, что Пушкин имел кличку «Француз», прекрасно знал французский язык и именно через него мог заметить близость слов «блеск» и «бриллиант», я уж и не говорю. Но на всякий случай мы посмотрим и варианты на других языках: brillant (немецкий), brilianto (испанский), brillante (итальянский), briljant (нидерландский), brylant (польский), brilhante (португальский), Briljantti (финский) и т.д. Но к чему это я? А к тому, что от блеска бриллиантов весьма недалеко не только до жар-птиц из «Конька», но и до других «блестящих» пушкинских героинь, которые, понятно, в отличие от жар-птиц сами по себе светиться не могут. И поэтому, когда Пушкин пишет, что «Алексей не мог узнать свою Акулину в этой смешной и блестящей барышне» (5), то мы сразу же и замечаем украшения этой барышни, когда «все бриллианты её матери, еще не заложенные в ломбарде, сияли на её пальцах, шее и ушах». Т.е. уже одно сияние бриллиантов может подсказывать нам о причастности той или иной героини к т.н. «блестящим дамам». Примета, однако! А ориентируясь на неё, мы смело можем найти любимую Пушкиным женщину даже и среди его не очень молодых героинь, о которых в «Дубровском» написано следующее: «Барыни сели чинным полукругом, одетые по запоздалой моде, в поношенных и дорогих нарядах, все в жемчугах и бриллиантах» (6). И, конечно же, наши поиски увенчаются успехом, поскольку среди этих барынь в гостях у Троекурова окажется и Анна Савишна Глобова, под маской которой, как мы уже знаем, Пушкин спрятал свою любовницу Елизавету Воронцову.
А теперь вернёмся к воспоминаниям Нащокина и, заглянув в комментарии, узнаем время пушкинского «разговора о всеобщем языке», поскольку: «С И.А.Гульяновым Пушкин встречался в Москве в декабре 1831г. у П.В.Нащокина» (7). Но почему Пушкин говорил о словах «свет» и «блеск» именно в это время? Да потому, что всего лишь в прошлом году он на титульном листе «Истории села Горюхина» уже нарисовал традиционную жар-птицу и, беседуя с Гульяновым в 1831-м году, продолжал обдумывать детали её описания для будущего «Конька». Правда, меня немного смущает датировка этого рисунка, которую почему-то выводят из датировки самой повести, хотя данный рисунок прямого отношения к ней не имеет. Да и в написанной в том же 1830-м году «Сказке о попе и его работнике Балде» никаких птиц нет. А вот в сентябре-декабре 1831-го года Пушкин полностью закончил своего «Салтана», в котором сказочные птицы (лебедь и коршун) у него появились. И поэтому можно предположить, что именно в 1831-м году в мыслях у Пушкина и была тема сказочных птиц, что привело к тому, что, зачеркнув название «Истории села Горюхина», он и нарисовал на этом месте традиционную жар-птицу. И при этом задумался как о её свечении, так и о присутствии буквы «л» в иноязычных словах, означающих «свет» и «блеск».
Но почему он задумался именно об этом? Да потому, что всего через два года им будет написан «Конёк», в котором со светом и блеском появятся те жар-птицы, под масками которых он спрятал свои «любови». А зная это, мы можем с полной уверенностью сказать, что упомянутая Пушкиным буква «л» может намекать на слово «любовь». Тем более что она, как и в русском слове, расположена в начале многих иностранных слов: на английском языке – «love», на французском - "l’amour", на немецком – Liebe, и т.д. И та же буква присутствует в начале слов, означающих свет: light; lumi;re, Licht, luce; l;tt, luz, licht, lux. Да и в наше время совсем не зря поэт Гаджикасимов, имеющий пушкинское имя Онегин и являющийся автором слов к «Восточной песне» («Льёт ли тёплый дождь…»), выделил первую букву в слове «любовь», написав при этом: «В каждой строчке только точки после буквы «л». Правда, стих «В каждой строчке только точки» был заимствован из песни «И кто его знает», слова которой ещё в 1938-м году написал замечательный поэт Исаковский, но при этом Гаджикасимов вовсе не плагиатор, поскольку в отличие от своего предшественника всё-таки привязал свои точки к одному слову. И слово это - «любовь»!
Итак, мы можем сказать, что свет и блеск жар-птиц из «Конька» – это своего рода намёк на такое пушкинское чувство как любовь. И когда в черновике Пушкин пишет о Шамаханской царице: «В блеске вышла из шатра» (8), то, как бы и кому бы не нравилась эта роковая героиня, мы в любом случае должны опираться на то, что под её образом прячется одна из пушкинских любовей. То же самое касается и Татьяны Лариной, которая явно поскромничала, написав Онегину: «А мы... ничем мы не блестим» (9), поскольку чуть позже Пушкин после описания её беготни по саду, всё же сравнивает её с блещущим мотыльком: «Так бедный мотылек и блещет И бьется радужным крылом, Плененный школьным шалуном» (10). Мы же, зная перекличку данной сцены с покорением Иваном белой кобылицы, воспринимаем слово «пленённый» в его прямом смысле. А точнее, как намёк на «пленение».
А с другой стороны, само по себе слово «блеск» может порождать и новые проблемы, поскольку возникший в пушкинском стихотворении «К вельможе» блеск московской красавицы Александры Алябьевой сразу же заставляет нас усомниться в том, что во второй части пушкинского «Дон-Жуанского списка» значится не она, а её тёзка Александра Римская-Корсакова. Тем более что у самих-то пушкинистов нет полной уверенности в этой кандидатуре, из-за чего они и пишут: «Александра – по-видимому, это Александра Александровна Римская-Корсакова» (11). Повторю, «по-видимому»!
Кроме того, пушкинская попытка перенесения датировки этого стихотворения на 1829-й год (хотя сам же и поставил помету «23 апреля 1830-го года»!) может рассматриваться как намёк на его сближение с «Дон-Жуанским списком» того же года. Да и упоминание в одной строке Алябьевой и Гончаровой может иметь определённое значение, поскольку к 23 апреля 1830-го года статус Натальи Николаевны возвысился, т.к. она стала официальной невестой Пушкина (6-го апреля его повторное предложение было всё-таки принято!).
Но почему Иван говорит о свете жар-птиц: «Словно батюшкина печь»? Ответ таков: это отсылка ко времени, когда рядом с Иваном и была эта «батюшкина печь», свет от которой запомнился ему надолго. Вспоминаем первую часть «Конька», где Иван сначала «На печи в углу поёт», затем «с печи слезает» и идёт в дозор, во время которого ловит белую кобылицу. А по возвращению домой он сразу же «Отправляется на печь». И постепенно мы начинаем понимать – почему перед ловлей жар-птицы Иван вспоминает эту «батюшкину печь». Да потому, что тем самым автор сказки дополнительно намекает нам о том, какая именно жар-птица будет поймана. Какая? А та, которая по основному прототипу (а это, как мы уже знаем, Воронцова!) и будет перекликаться с ранее пойманной Иваном кобылицей! А поймал-то он её тогда, когда неоднократно была упомянута «батюшкина печь». Ну, а если мы внимательней присмотримся к обстоятельствам ловли белой кобылицы, то легко обнаружим там намёк и на остальных персонажей, светящихся ночью.
Как? А вот так: сначала посмотрим, что Иван ночью и перед самой ловлей кобылицы «Звёзды на небе считает», а потом обратим внимание, что то же самое он делает и перед ловлей жар-птицы, т.е. в ночное время считает птиц, которых оказывается «десятков с пять». А отсюда и прямой намёк на то, что подсчитываемые звёзды и жар-птицы – это в подтексте одно и то же. Т.е. – это всё те же «любови» Пушкина, часть имён которых и отражена в его «Дон-Жуанском списке».
А ведь по определению Даля, звезда – это «одно из светящих (самосветных) небесных тел, видимых в безоблачную ночь». Вот и задумался Пушкин о свете и блеске своих жар-птиц в ночное время. Тем более что и в русском фольклоре такие птицы могут светиться в темноте. А опираясь на общие признаки «самосветных» звёзд и жар-птиц, Пушкин и смог намекнуть на их общность по основным прототипам.
Ну, а мы, зацепившись за эту общность, начинаем глубже понимать стихи из «Салтана»: «В синем небе звезды блещут, В синем море волны хлещут», поскольку и тут под блещущими звёздами могут подразумеваться всё те же «любови» Пушкина. Но, правда, петербургские, поскольку рядышком и море, и остров на нём. И, конечно, в этом же Петербурге Пушкин не забудет показать нам и «блестящую» Нину Воронскую (12) и «блестящих дам» из «Египетских ночей» (13).
Однако звёзды светят не только в Петербурге, но и в других местах. И в особенности там, где уже побывал Пушкин. А поскольку его «путешествие в Арзрум» начинается из Москвы, ранее описанной им в 7-й главе «Онегина», то и, обратившись к этой главе, мы и найдём чёткое сравнение московских красавиц со звёздами: «У ночи много звёзд прелестных, Красавиц много на Москве». Однако, прибыв на Кавказские воды, Пушкин и там, возле Горячеводска, видит звёзды, о которых пишет следующее: «С грустью оставил я воды и отправился обратно в Георгиевск. Скоро настала ночь. Чистое небо усеялось миллионами звёзд» (14). Понятно, что общие слова Пушкина о миллионах мы через подсчёт Ивана из «Конька» уточним и придём к более реальному числу светящихся объектов («десятков пять»). Но при этом мы всё же задумаемся и о миллионах звёзд, как о «множестве и бесконечном количестве чего-нибудь», поскольку такое определение даёт нам Словарь языка Пушкина. И тут же спросим: а разве количество любовей может быть бесконечным?
Для ответа смотрим на то, что между временем пребывания Пушкина на Кавказских водах при его «путешествии в Арзрум» и временем написания «Конька» у Пушкина как раз и появился герой из стихотворения «Паж» (октябрь 1830-го года), который мог влюбляться чуть ли не во всех женщин! Образ этого героя, которому «скоро минет» пятнадцать лет, был заимствован Пушкиным от Керубино, пажа из комедии Бомарше «Женитьба Фигаро». Правда, Керубино был совсем мальчик, о котором автор написал так: «Тринадцатилетний ребёнок, при первом же сердечном трепете готовый увлечься всем без разбора, боготворящий, что так свойственно его счастливому возрасту, создание, которое представляется ему созданием небесным и которою волею судеб оказалось его крёстной матерью, - может ли вызывать негодование?» (15). Ну, а «созданием небесным» у Бомарше оказалась замужняя и весьма знатная графиня Альмавива, от которой, как я уже говорил, Пушкин немало позаимствовал для образов, под маской которых прятал такую же знатную графиню Воронцову. И когда Керубино говорит: «сердце начинает колотиться при одном виде женщины… Девушка! Женщина! Ах, какие это упоительные слова!», то становится понятным его детская (или почти юношеская?) неразборчивость по отношению ко всем женщинам, которые видятся ему некими богинями или небесными созданиями.
Но ведь и звёзды своего рода «небесные создания». И поэтому при упоминании Пушкиным «миллионов звёзд», под которыми можно предполагать женщин, мы и начинаем понимать, что всё это от его пажа, образ которого построен на основе неразборчивого в женщинах Керубино. Ну, а если мы посмотрим, что в том же году была завершена и трагедия «Моцарт и Сальери», в которой имеются слова Сальери: «Бомарше Говаривал мне: "Слушай, брат Сальери, Как мысли черные к тебе придут, Откупори шампанского бутылку. Иль перечти Женитьбу Фигаро" (16), то и сделаем вывод, что тут упоминается именно та комедия, из которой Пушкин и позаимствовал образ своего пажа. И в полном соответствии с советом своего Сальери Пушкин, когда пришли к нему «мысли чёрные» («С грустью оставил я воды»), припомнил («перечитал») «Женитьбу Фигаро» и представил себя в роли неразборчивого Керубино (вспоминаем общее восхищение Ивана жар-птицами!). И при этом не забыл и «откупорить шампанское». Правда, не для себя, а для жар-птиц, о чём говорится в главе «Ну, в корыто лей вино».
Однако нельзя ли нам протянуть логическую цепочку по звёздной, т.е. чисто астрономической, линии и тем самым глубже понять совет Горбунка схватить ту птицу, «которая поближе» к Ивану (17)? Можно, поскольку мы уже знаем о подразумеваемом времени ловли жар-птицы, совпадающим со временем поездки Пушкина в Арзрум, куда он направился сразу же после своего не совсем удачного сватовства к Наталье Гончаровой. Тогда Пушкин не получил согласия на брак, хотя и категорического отказа тоже не было. И поэтому в мае 1829-го года самой близкой Пушкину женщиной оказалась графиня Воронцова, с которой он расстался всего лишь в прошлом году. Весь этот сюжет встречи и расставания, как я уже говорил, описан Пушкиным и в подтексте восьмой главе «Онегина», и в подтексте «Конька» (встреча Ивана с Месяцем!). Правда, тут остаётся открытым вопрос о возможности встречи Пушкина и Воронцовой после её отъезда из Петербурга (1-го февраля 1828-го года) по май 1829-го года. И даже в самом мае, поскольку героини с прототипом Воронцовой (Шамаханская царица, Томская из «Романа на Кавказских водах», жар-птица из «Конька» и т.д.) упорно связывались им с Кавказом. Но что такое звезды в чисто астрономическом понимании? А это отдалённые от нас солнца. И, конечно, самая близкая к нам звезда это наше Солнце, вокруг которого и вертятся планеты Солнечной системы. И поэтому, когда в год издания «Конька» в пушкинском «Яныше-королевиче» вдруг возникает сравнение Елицы с «солнышком», то мы и догадываемся, что именно это «солнышко», таящее прототип в лице графини Воронцовой, и является самым близким для автора на тот момент, который подразумевается в подтексте. Т.е. когда он был холостым. Ну, а после женитьбы самой близкой Пушкину женщиной была уже его супруга.
Следует отметить, что в наше время значений слова «звезда» вроде бы и много, поскольку по сравнению с XIX-м веком появились и такие новые понятия как «звезда экрана» или «поп-звезда», но нам всё-таки лучше не отходить от пушкинской эпохи, поскольку все пушкинское понятия исходят именно из неё. А тогда, как говорит нам В.И.Даль, помимо неподвижных звёзд существовали и звёзды бродячие (планеты), и хвостатые (кометы!), и даже планету Венеру называли не только «зорницей», но и утренней (или вечерней?) звездой. И во всех этих звёздах надо разбираться, тем более что и жар-птицы из «Конька» прилетели, как сказал Горбунок, «До восхода, слышь, зарницы». А отсюда уже и можно догадаться, что один из образов (вероятней всего, утренней) «звезды» Венеры, которая может быть «зарницей», в данной стае жар-птиц нет.
Когда же В.И.Даль выделяет значение «звезды» в качестве «белого пятнышка на лбу лошади, коровы», то мы немедленно возвращаемся к тем сказочным образам, у которых «во лбу звезда горит». У Пушкина это, правда, отнюдь не корова и не лошадь, а царевна Лебедь. И мы понимаем, что наличие у неё на лбу некой горящей звезды это намёк автора на то, что прототип этой царевны также относится к его любимым женщинам. В то же время сближение девушек со звёздами изначально идёт не от Пушкина, а от фольклора, поскольку тот же В.И.Даль даёт нам и пример такого народного выражения как «Звезда девка», которое расшифровывает через эпитет «бойкая».
Ну, а для того, чтобы ещё раз проверить - какую именно жар-птицу должен поймать Иван, надо внимательно заглянуть в пушкинский «Роман на Кавказских водах» и отметить там следующие слова Екатерины Петровны Томской (фамилия из «Пиковой дамы»!): «Доктора объявили, что …для моего здоровья необходимы горячие ванны» (18). А затем спросить: а где именно на Кавказских водах можно было найти эти «горячие ванны» в первую очередь? Ну, конечно, в Горячеводске, где ещё в 1803-м году архитектор Н. А. Львов открыл два источника, из-за чего и приказал высечь ванну в травертинах Горячей горы. Следует отметить, что к 1820-му году на этой же горе располагалось уже 11 ванн, а если заглянуть в 1827-й год, то у подножия той же Горячей горы были выстроены (внимание, вспоминаем на всякий случай имя Воронцовой!) Елизаветинские ванны, перед которыми солдаты разбили цветники. И надо же, о «правильных цветниках» в Горячеводске не забыл упомянуть и Пушкин (19). Да и вообще до 1830-го года Горячеводск даже в официальных документах часто называли «Горячими водами» (20).
В то же время, не показав в «Коньке» лечебных ванн, Пушкин в полном соответствии со своим методом творческой бережливости не забыл поместить их в тифлисской бане, отметив там «горячий, железо-серный источник», который «лился в глубокую ванну, иссеченную в скале» (21). И именно в эту ванну после массажа и «отпустил» его банщик Гассан. Ну, а рядом, конечно, оказались обнажённые грузинки, пришедшие в баню в т.н. «женский день». Какое-никакое, но женское сообщество, численностью равное жар-птицам из «Конька».
Однако если перейти от них к звёздам, то и там Пушкин построил женские сообщества, написав ещё в «Бахчисарайском фонтане»: «За хором звезд луна восходит» (22), а в «Онегине» отметив «Светил небесных дивный хор» (23). Через этот «хор» у Пушкина имеется и переход к женской группе аонид: «Резвая дева росла в хоре богинь-аонид, Матери чуткой подобна, послушна памяти строгой, Музам мила» (24). А музы – это и есть аониды, вызывающие вдохновение у поэтов. И это вдохновение через слово «дрянь» мы ранее и обнаружили у поэта Чарского из «Египетских ночей». Ну, а когда Иван называет жар-птиц этим же словом и при этом восхищается ими, то мы и догадываемся, что эти птицы прямо перекликаются с пушкинскими музами-аонидами. Правда, нам в хоре, стае или другом сообществе хотелось бы узнать имена женщин, которые конкретно прячутся Пушкиным и под «Звездой пленительного счастья», и под «Звездою севера» (25), и под «Заремой - Звездой любви», и под звёздочкой, о которой Пушкин пишет: «Надо мной в лазури ясной Светит звёздочка одна» (26) или которая «Ранней звездочки светлее» (27). Но всему своё время!
Однако куда ещё нас могут привести слова о ярком свете «батюшкиной печи»? А к пушкинскому камельку, который, правда, не совсем-то и печь, а небольшой камин, который В.И.Даль определяет как нечто «среднее между очагом и печью». Но при этом мы настораживается, когда совершенно синхронно в стихотворении «Осень» возникает перекличка со словом «разлился»: «Но гаснет краткий день, и в камельке забытом Огонь опять горит -- то яркий свет лиет, То тлеет медленно» (28). Повторю: «яркий свет лиет». Да и почему в «Коньке» после упоминаний «батюшкиной печи» в первой части далее об этой печи (кроме воспоминания Ивана, конечно!) нет ни слова? Ответ попробуем получить в следующей главе.

Примечания.
1. См. 18-ю строфу.
2. ПВС, т.2, М., «Художественная литература», 1974, с.190.
3. «Игра в ассоциации: ищем похожие слова в английском и русском для быстрого запоминания», Изучение языков, Блог компании Puzzle English.
4. Большой Энциклопедический словарь.
5. БК 120.7.
6. Д 191.27.
7. ПВС, т.2, М., «Художественная литература», 1974, с.443.
8. ЗП 1114 сн. 2а.
9. ЕО III Т.20.
10. ЕО III 40.10.
11. XVII, 271.
12. ЕО VIII 16.9.
13. ЕН 271.23.
14. ПА 447.27.
15. Бомарше «Драматическая трилогия», М., «Художественная литература», 1982, с.129.
16. МС II 34.
17. См. стихи №1127-1128.
18. КВ 412.25.
19. См. его «Путешествие в Арзрум».
20. Так, например, в том же 1829-м году Пушкин получил подорожную, в которой было сказано: «От Горячих Минеральных Вод до города Георгиевска господину чиновнику 10-го класса Пушкину от казачьих постов, по два конно-вооруженных казака без малейшего задержания и к проезду всякое оказывать пособие».
21. П-3, 386.
22. БФ 256.
23. ЕО V 9.2.
24. С3 171.6.
25. С3 127.6.
26. С3 292.15.
27. С2 295.7.
28. С3 221.70. Выделено мной. С.Ш.