Участник войны
Иван Петрович характерно сжал кулаки, твердым, насколько это возможно, языком, выпучив голубые глаза, сказал: «Я же теперь участник войны – пенсия у меня - во! Брошу я этот покос, а что? Денег хватит и на молоко и на бутылочку, много ли нам со старухой надо?»
Мы сидели на свежескошенной траве, июльский зной окутал всё, а здесь под берёзами чуть прохладней. Только что отобедали, чем Бог послал: зелёный лук, яйца, квас и прочая крестьянская снедь. Иван Петрович опорожнил со старшим зятем бутылочку, и его потянуло поговорить.
Мне нравилось косить у них. Сборы почти до обеда, настройка кос, неспешное начало и вот уже обед. А это обязательно с выпивкой и разговорами. Пить я не любитель, а вот пока они говорят можно выспаться, да и жара – особо косой не помашешь, вечером приходится навёрстывать.
Я знал, что дед долго хлопотал по поводу пенсии участника войны, но ему отказывали. Он возмущался: «Вот с Борькой Смирновым вместе пришли с Дальнего Востока. Он в военкомате сказал, что воевал, а я честно сказал, что нет. Он пенсию получает как участник войны». И снова принимался писать в разные инстанции, доказывая, что и он участник. И как вода рушит камень, так и дедовы хлопоты увенчались успехом. К какому-то юбилею ему выдали документы участника войны со всеми вытекающими льготами.
«Дед, а ты участник или не участник войны?»- спросил я. «По бабьим юбкам он участник», - ответила его жена. Спесь с деда как рукой сняли, он как бы ещё ниже присел, сжался. Но к моему и не только к моему удивлению на жену не взъелся, а как-то загадочно заулыбался. «А я вот вам расскажу и решите сами кто я».
После школы, воодушевленный призывом партии, Ваня Ветрик поступил в военное училище в Хабаровске. Учился хорошо и охотно, но через месяц после всем известных событий, его вызвал начальник училища и сказал: «Блюхеровский выкормыш, чтоб через два часа духу твоего здесь не было!». Пол зашатался под ногами молодого курсанта, он ещё по инерции сказал: «Есть!» - повернулся, едва не упав, и вышел. То, чем в семье всегда гордились, рухнуло в одночасье. Отец Вани, Пётр Ветрик, когда-то служил ординарцем у Блюхера. Ни в ФЗУ, ни на работу молодого Ветрика не брали. Та же участь постигла всю семью, пришлось сниматься с «насиженных» мест и искать другую долю. Остановились в Ачинске.
Дед так увлёкся рассказом, что не замечал, как дюжина комаров грызла его лысину, и было не понять, то ли привирает, то ли сущая правда. Но по тому, как кивала Евгения Степановна, говорил дед правду. Жена его, Евгения Степановна (мы её звали баба, как и внуки), врать совсем не умела и даже если дед допытывался куда спрятала самогонку, она говорила - «Не знаю».
В Ачинске молодой Ветрик подписал в паспорте к фамилии окончание и стал Иваном Петровичем Ветриковым.
Дед постепенно забыл о серьёзности разговора и уже смаковал: «Поступил я в педучилище, девок – море, и та хороша и эта». Некстати, встряла баба: « Кобель, хоть бы детей постеснялся, пошли косить, трепач.» Дед, чувствуя, что где-то перегнул, покряхтел и стал подниматься. Баба встала на четыре опоры и тоже закряхтела. Всё, думаю отхалявил, придётся махать косой.
Дома, купив бутылочку водки, к неописуемой радости свояка и деда, я решил дослушать рассказ. Убравшись со скотиной, помывшись в бане, вся челядь села за стол. Мало-помалу разговорились и закончились посиделки далеко за полночь. Мне было очень важно, чтобы разговор шёл при бабе, так надёжней, без вранья, так сказать, живой свидетель.
Призвали деда прямо перед войной в тридцать девятом в артиллерийскую школу младших командиров. Полгода дед протаскал пушки, готовился к выпуску, была всё же в нём военная жилка. Присвоили ему сержанта и оставили в школе инструктором. «Сидим – говорит - в казарме в воскресенье после обеда, забегает дежурный по штабу и объявляет: « Товарищи война!». Через неделю весь выпуск на фронт, а меня, как закончившего педучилище, в военное училище в Хабаровск.
Про училище дед отзывается тепло, хвастается как здорово стрелял, как умело командовал. Но война есть война, c одним из ускоренных выпусков и дед должен был ехать под Сталинград. Но видно не судьба. «Нам – говорит - обмундирование выдали новое офицерское, портупея хорошая, суконная шинель хорошая». Дед характерно сжимает кулаки, «р» у него просто трещит. Эшелон должен был отходить ночью, все сосредоточенно готовились, хоть и небольшой офицерский скарб, а новое обмундирование приходилось подгонять что-то, подшивать.
Молодой Ветриков решил, напоследок, навестить свою зазнобу. Рядом с училищем располагался батальон связи, в котором была отдельная телефонная рота, сплошь девчонки, дырку в заборе не успевали чинить.
Прощанье затянулось, время пролетело мгновенно. «Только- говорит дед - я собрался уходить, уже оделся, вдруг слышу дежурный по батальону заходит в роту, я прямо в шинели опять в кровать, лежим с ней, трясёмся, думаю пронесёт и пойду, но дежурный остановился возле кровати.» «Шапка - говорит дед- у меня хорошая была, офицерская, так вот её-то и обнаружил дежурный на табурете, сдёрнул одеяло и говорит «Ты Ветриков?» - что делать, сознаюсь – «Так тебя уже два часа всё училище ищет». Доставили меня к начальнику училища, смотрит на меня, аж весь зелёный, и так брезгливо отрубил: «В дисбат». Оказалось, что эшелон уже в пути.
Позже дед узнал, что на подходе к Сталинграду эшелон разбомбили, всех его земляков наповал… Он всхлипнул, или даже глубоко вздохнул, крупные слёзы выкатились как по команде из обоих глаз и, застревая в морщинках, медленно покатились вниз. Жена его тоже заёрзала на стуле, и даже моя дочь, совсем кроха, раскрыв рот, с сожалением смотрела на деда. Но не был бы наш дед тем Ветриковым , которого мы все так любим, если ба не его доброта и весёлый нрав. Смахнул слёзы, помянул добрым словом товарищей и продолжил свой рассказ.
«Отправили меня под Уссурийск, лес там валили, еду, думаю всё – пропал. Проводят нас через КПП, вдруг слышу знакомый голос : «Ветриков!» - я просто замер, остановились и конвоиры. Подходит к нам Боря Смирнов (мы вместе с ним в педучилище учились) и спрашивает: «Ваня, тебя – то за что ?». Я как мог, объяснил, Боря оказывается, был старшиной в дисбате, а шинель на мне хорошая была… , офицерская, он так на неё смотрел , ну думаю, отдам да и сапоги хромовые тоже. Устроил он меня молоковозом, там при дисбате ферма была, часть молока возили на молокозавод, вот меня и назначили. Летом, заготавливал сено в соседнем колхозе, баб пруд пруди и на ферме и в колхозе». Евгения Степановна опять заёрзала на стуле, но уже по другой причине. Но дед не обращал внимания ни на неё, ни на нас. Мысли его были где-то далеко, в том дивном мире, название которому молодость.
«Освободили меня 9 мая, и сразу в Манчжурию, в звании восстановили и опять я стал артиллеристом. Японцев видел только пленных, мы же издалека палили, не пехота. Как разбили японцев первым же указом всех учителей дембилизовали, в том числе и меня, напоследок вручив медаль «За победу над Японией». Вот так и отвоевался шесть с половиной годков…, а медаль ту Валерка куда-то задевал, да и документы на неё потерялись»
Дед поднялся из-за стола, мы вышли на веранду , он глубоко вздохнул и заплакал. Страшно хотелось курить, но это зло я поборол ещё в юности, а сейчас «стрельнуть» было не у кого.
За окном хозяйничала ночь, изредка лаяли собаки, да проходящие поезда мерным перестуком нарушали покой спящего села.
Свидетельство о публикации №218050500973