Невидимые формы инцеста

Отрывки из книги Дидье Дюма “Без отца и без слова”

Альдо Наури является одним из немногих, кто начал бить тревогу, пытаясь привлечь внимание своих коллег к этой теме! Он почти единственный среди тех немногих авторов, которые бичуют эту невидимо - банальную и тем самым тягчайшую форму инцеста «хорошей и лишь только матери». Вот эту форму инцеста в нашем обществе и намереваются, как видно, узаконить идеологи материнского превосходства. В своей книге «Место для отца» он говорит о том, что в нашем современном правовом и социокультурном контексте лечение ребенка не может быть ничем иным как лечением матери и ребенка, ибо отец, как показывает практика, систематически в этом процессе отсутствует. Он объясняет, что дети, страдающие из - за отцов и по поводу которых родители обращаются к психоаналитикам, сами свидетельствуют о том, что их отцы бессильны в попытке прорубить хоть какую - то брешь в том материнском совершенстве, которое их самих душит.

Женщины долгое время были лишены прав, и наша эпоха им это компенсирует. Однако несмотря на то, что материнские права на ребенка являются социальным прогрессом, не стоит забывать - как это часто случается в наше время, что мать не должна существовать без отца. «Идиллический образ, в который поместили диаду мать - ребенок, - как пишет Альдо Наури, тщательно «игнорирует» ту реальность, которая кроется за этим образом». Она тщательно скрывается.. Для того чтобы проникнуть в эту реальность, надо было выслушать огромное количество молодых матерей, каждая из которых на свой лад и в присущих лишь ей выражениях, говорила о собственном опыте. Лишь выслушивая все эти рассказы становится очевидным то, с каким рвением и какой серьезностью они принимаются за свою задачу. Создается такое впечатление, что они вдруг осознали не только то, какую тяжесть они взвалили на собственные плечи, но также и то, в какое необратимое безумие их поверг неосознанный подвиг собственного тела. Ужас, который их охватывает, столь велик, что он их буквально парализует, не позволяя им никакого другого движения, как регрессирующего. Таким образом, вместо того, чтобы смело вступить в это пугающее их будущее, они находят убежище в том опыте, память о котором сохранило их тело, тем самым они обретают ту логику, которая им дает уверенность в результате. Всё это чревато тем, что они живут в состоянии постоянного необоснованного беспокойства, они предпринимают множество излишних предосторожностей и пускаются в “постоянную погоню за самыми лучшими советами».

«Эти матери не помещают снова в себя плод их собственного тела, совершая тем самым настоящий, сексуальный инцест. Нет, они отбиваются всеми силами от подобного обвинения, резко осуждая инцест реальный. Они думают, что соблюдение приличий избавит их от подобного обвинения. На самом же деле то, что они делают, ещё хуже реального инцеста, ибо метафорически, не позволяя ребенку покинуть их тело, они обрекают его на вечное заточение в собственной, растягивающейся до бесконечности матке. Таким образом, не имея возможности реально поместить в себя тело, которое продолжает, к несчастью, расти, они его душат своей чрезмерной опекой». Вот, это то, что Альдо Наури называет естественной «материнской склонностью к инцесту». Не являются ли сами отцы, в первую очередь, ответственными за подобное заточение собственного ребенка в инцест, который проявляется лишь через жалобы, страхи и неудовлетворенность их супруг! И раз их супруги не удовлетворены, то что они сами об этом думают?
«Что я могу думать по этому поводу?», - отвечает один из тех отцов, который бессилен перед лицом совершенства собственной супруги. Его последней дочери, Кристине, 12 лет. Сопротивляясь удушающей «эластичности материнской матки», эта девочка развила в себе страсть к смерти, о которой она постоянно думает и поэтому она занимается лишь тем,что целыми днями подсчитывает сколько времени осталось жить отдельным членам её семьи.

Альдо Наури задает вопрос её отцу, что он думает по этому поводу. На что тот отвечает: - «Вот, это ведь впервые, когда кто - то интересуется тем, что я думаю. Я могу бесконечно говорить о чем - то своей жене, но она ничего не слышит. Она отказывается слышать. Говорю ли я что - то или молчу, для неё это одно и то же. У неё масса качеств, она исключительная мать, и это со всех точек зрения. Поэтому я не могу её в чем - то упрекнуть. Правда, на мой взгляд, она слишком усердствует, то есть попросту говоря, преувеличивает. Она такая. И это длится на протяжении многих лет. Я не за себя беспокоюсь. Я давно уже понял, что женился на матери, а не на женщине. У нас появились дети, и всё было неплохо. Старшие в какой - то момент это поняли. Я понял, что должен им помочь. Однако с Кристиной всё сложнее. Это наш последний ребенок. И меня это несколько беспокоит. Вы ведь поняли, что у моей жены не было проблем, о каждом ребенке она говорила, что вот этого надо отпустить и что со следующим всё будет хорошо.
 
Однако после Кристины больше никого нет. Остаемся лишь мы вдвоем с нашим одиночеством 2». Этот мужчина, дочь которого задает ему вопросы о смерти, по всей вероятности, никогда не думал о том, что именно в отцовские обязанности входит давать ответы на такие вопросы. Сам факт, что дочь задает ему этот вопрос, говорит о том, что он не в состоянии разорвать эту диаду инцеста, которая душит его дочь. Очень робко он пытается выразить собственную неспособность быть отцом. Он понял, что женился на матери, а не на женщине. Что это означает? Как ни странно, он признается, что говорит это не ради себя. Может быть, он не страдает от отсутствия жены? Или же он признается в том, что благодаря жене он женился на собственной матери? То, какими глазами он смотрит на удушающее материнское совершенство своей спутницы, указывает на то, что место, которое он занимает, не является местом, занимаемым взрослым мужчиной, сексуально зрелым, а, следовательно, способным нести ответственность за собственную сексуальность. В нем протестует не мужчина, а ребенок и, говоря так, он дает тем самым понять, что его неспособность быть отцом отсылает его к тому ребенку, которым он был сам. Он не может помочь собственной дочери избавиться от материнского всемогущества, которое царит в его доме, лишь потому, что его собственная мать, в нем самом, ему запрещает это сделать.

Ведь в какой - то момент он сформировал представления о собственной сексуальности? Когда как не в собственном детстве он смог окончательно согласиться с тем, что мужественность не должна подвергать сомнению право на вечное царствование матери? Перед вами отец, который страдает из - за того, что ему самому в детстве не хватало отца, и это страдание проявляется через его собственную дочь. Так от чего же именно он страдает? Возможно, от того, что узнал, о своих тестикулах лишь в момент своей первой эякуляции. И, если в данном случае, я прав, то каким образом он мог об этом узнать в современном обществе, в котором все страдают и никто этого не осознает?

Спрашивая каждого мужчину, приходящего ко мне на консультацию: «Когда вы узнали о том, что у вас есть тестикулы?», я получаю, большей частью, один и тот же ответ: «При первой эякуляции». «А ваш отец?». «Мы никогда об этом не говорили, но я думаю, что у него было точно также». Вот, таким образом, молчание передается от отца к сыну, и это определяет катастрофическое положение мужского статуса в западном обществе.

Для того, чтобы ребенок смог правильно построить представление о собственной сексуальности, необходимо, чтобы он был информирован о том, какую роль играют половые органы в процессе деторождения, и это он должен узнать в тот момент, когда он задает свой первый вопрос об этом: начиная с трех лет.
Если мальчик не может понять ту роль, которую во взрослом возрасте будут играть его тестикулы, то, в таком случае, образ, который у него складывается о собственных гениталиях, будет ограничиваться представлениями чисто внешними, то есть через собственную эрекцию. То, как мужчина сумеет интегрировать свою половую идентичность, будет зависеть лишь от того, как воспринимает его собственная мать мужчину и мужскую сексуальность. Если эта мать вечно обеспокоена, если она фригидна или же подвержена невротическим состояниям, то он, став взрослым, будет страдать от незнания того, что делать со своими гениталиями. Уже тот факт, что он провел всё свое детство в полном незнании того, зачем ему нужны тестикулы, может его привести к состоянию навязчивого невроза. Если же, наоборот, его мать не фригидна и любит мужчин, то тогда это незнание может превратить его в мужчину, который должен постоянно самоутверждаться в своей мужественности, доказывая, что он наделен гениталиями. Тот факт, что в детстве, когда он был ребенком, он не сумел создать образ собственных тестикул, осознание собственной половой идентичности будет происходить лишь в моменты сексуального возбуждения. Но так как состояние эрекции не бывает постоянным, то он превратится в мужчину, который неизбежно будет бросаться на любую доступную ему женщину ради того, чтобы почувствовать уверенность в собственной мужественности.

«Нет другого существа кроме матери, которое мужчина столь бы уважал, поэтому главными защитниками женщин всегда были мужчины», пишет Кристиан Оливье (Christiane Olivier). Это именно так, однако, когда мужчины забывают о том, что именно тестикулы создают мать, то они становятся не в состоянии воспринимать женщину иначе, как существо без пола, тот образ, который им был передан их собственной матерью. Именно поэтому они, в первую очередь, сами становятся сообщниками этих инцестуальных отношений, в которых, кстати, их супруги неплохо себя чувствуют. Тот факт, что отец Кристины предстает перед Альдо Наури как ребенок, слова которого никто не воспринимает всерьёз, говорит о том, что в собственном детстве он не смог выбраться из того пространства, в котором лишь его мать играла роль мужчины.

Существуют ли дети в нашем процветающем западном обществе, которые не страдали бы из - за отца? Среди клиентов психоаналитика, будь то взрослые или дети, страдают все! Они страдают от немого отца, от отца без слова, от отца - поддержки, отца плетки или отца бумажника своей собственной матери, той самой, которая заточает их как правило в ту самую материнскую проблематику, от которой они сам не смогли избавиться, и это из - за отсутствия собственного отца,.

Когда отцы ограничиваются ролью поддержки матери, то они путают собственную мать с матерью их ребенка. То, как они потворствуют стагнации ребенка, находящегося под единственной материнской опекой, указывает и тот факт, что они никогда не приходят к тем терапевтам, к которым обращаются их жены. «В бесконечной погоне за лучшими советами», их супруги постоянно консультируются. Они, никогда. Будучи надежной поддержкой своей спутницы, они ограничиваются тем, что оплачивают высокие гонорары специалистов, к которым их жены постоянно обращаются. И что же мы обнаруживаем принимая и выслушивая этих женщин с мужьями невидимками, находящихся в состоянии вечного поиска материнской идентичности и тех знаний, которые им помогли бы укрепить её основы.? Мы стараемся понять, с какими именно проблемами сталкиваются эти женщины, занимаясь ребенком. Вникая вместе с ними в то, каким образом они посвящают ребенка в жизнь, мы обнаруживаем, что большей частью они стараются совершенно бессознательно и c большой тщательностью уберечь ребенка от всего того, что могло бы поранить его нежный слух, то есть уберечь его от любой информации, касающейся секса и смерти.

Они делают это совершенно неосознанно, ограждая его от слов, которые как раз могли бы ему помочь понять, что ребенок это плод и отцовского тела. Однако подобная ситуация тем более неизбежна, что эти женщины находят полную поддержку своего супруга, который будучи уверен в том, что ребенку нужна лишь мать, превращается в стража той инцестуальной материнской диады, в которую заточен ребенок. Эти женщины тратят столько энергии на то, чтобы достичь идеала «хорошей матери», к которому они столь стремятся. Однако они никогда не задумывались над тем, что, с точки зрения здоровья ребенка, единственной «хорошей матерью» является лишь та, которая понимает, что она не может быть матерью без отца. Под умиленным взглядом своих супругов эти женщины воспринимают отношения с ребенком, как вечные. Они не понимают, что существует закон времени, они умудряются воспринимать свою материнскую функцию как вечную. При любой детской печали они стараются убедить ребенка в том, что «они никогда не расстанутся», причем, при этом, как и их мужья, не дают себе отчета в патологичности подобного высказывания, граничащего с инцестом.

Как только женщина заявляет, что «быть матерью» это «на всю жизнь», для неё становится невозможным осознать, что её дети, однажды, по - настоящему родятся, что их выход из живота был лишь рождением тела, а что истинное рождение - это то, которое их делает взрослыми. Именно вот таким образом мать превращается в «растягивающуюся матку», которая во имя материнской любви и со всеми благими намерениями лишает ребенка самого элементарного права - дать себе тело, отдельное и независимое от неё.

Вот это и есть самая распространенная и самая разрушительная форма инцеста, ибо является одновременно как самой законной, так и самой невидимой. Вот это удушающее совершенство матерей опирается на отрицание того, что ребенок вышел из тестикул своего отца, причем так думают как женщины, так и мужчины. Таким образом, ограждаемый обоими родителями от любых высказываний о смерти и сексе, ребенок не может понять, что он вышел из тела своего отца. И, в связи с этим, у него не может быть правильного представления о собственной половой идентичности. При этом, что гораздо опаснее, всё это продолжается и в период Эдипа - он продолжает думать, что его тело принадлежит его родителям.

Тот факт, что ребенок не знает того, что вышел из тестикул своего отца, с точки зрения его психического развития, является одной из самых страшных вещей, которая может с ним случиться. Не дать ему возможности это понять - подобно тому, чтобы лишить его собственного эволютивного потенциала. Он должен понять, что выйдя из тела собственного отца для того, чтобы продолжать развиваться в теле своей матери, в один прекрасный день он с ней расстанется. Вполне естественно, что младенец принадлежит своей матери, но не ребенок. Хотя грудной и воспринимает собственное тело как продолжение того человека, который за ним ухаживает, тем не менее, его основной задачей является обретение собственного тела. Однако для того чтобы он смог это сделать, необходимо ему это позволить.

Способность самого ребенка самостоятельно заботиться о своем теле зависит от того, как с ним обращаются его родители. Если они относятся к нему как к субъекту, если они с ним разговаривают как с самостоятельной личностью, то тогда ребенок постепенно начинает ощущать потребность и право заботиться о самом себе. Если же они воспринимают его как собственность, не понимая того, что его тело и мысли им не принадлежат, если они несмотря на то, что он взрослеет, относятся к нему, как к «калеке», то они не позволяют ему выйти из мира своих младенческих представлений. И тогда ребенок продолжает воспринимать собственное тело, как собственность своих родителей. В таком случае дверь в эдип для него захлопывается, и получается так, что никто не может понять, почему, вдруг, этот малыш плохо развивается, не любит школу, писается в кровать или в штанишки.

Причиной того, что для него становится невозможным обрести малейшую телесную самостоятельность, является то, что его отец, как и его мать, отказывают ему в праве не быть собственностью мамы. Однако вот не та ли информация, что он вышел из тестикул своего отца, могла бы ему помочь понять, что он не является собственностью своей мамы? Отцы, которые превращают материнство в фетиш и забывают сказать собственным детям, что они вышли также и из их тела, обрекают их на самую опасную форму инцеста, ибо она невидима. Надо заметить, что наиболее распространенная и ежедневно встречающаяся форма инцеста никогда не затрагивает сексуальности, однако именно она является наиболее опасной, ибо невидима. Невидимая форма инцеста полностью отрицает существование инцеста, стирает его и делает всё для того, чтобы не говорить о нем, как если бы его не существовало. Как ни пародоксально, именно радикальное исключение любого сексуального представления и является тем, что влечет за собой отношений инцеста.

Когда инцест выражается через сексуальную форму, то он вызывает у всех возмущение, именно поэтому он не может длиться вечно. А вот когда мать настаивает на том, что отношения с ребенком носят платонический характер, то тогда слияние телесных пространств между ребенком и взрослым, с точки зрения закона, считается естественным, хотя в подобной ситуации ребенок утрачивает право располагать собственным телесным пространством. Лишь только обретение автономии может дать ребенку возможность обрести собственное тело. Однако истерическая болезненность матерей, подобных матери Кристины, проявляется в том, что они могут быть счастливы лишь в пределах диады мать - ребенок. Порой они начинают шантажировать детей смертью, и это случается, когда их ребенок, вырастая, начинает постепенно отрываться от материнских юбок. Это достаточно известный факт. Намного реже встречается тот факт, что отцы одобряют эти формы невидимого инцеста.

Однако отличаются ли от матерей те отцы, которые не умеют разговаривать с детьми иначе как при помощи пощечин и ремня? Не свидетельствует ли их собственное поведение о том, что этими побоями они сами способствуют смешению телесных пространств, которое в итоге приковывает ребенка цепями к их собственному телу? Вот эта жестокость имеет одно преимущество - это не столь невидимо, как с матерью. Эти ощущения остаются в его фантазмах, причем в них отцовская жестокость окрашена инцестом. Однако эта отцовская жестокость, как это не парадоксально, заставляет ребенка запастись минимумом сексуальных представлений. Это то, о чем свидетельствуют мазохистские фантазмы Мари. Лишенный слов о сексе, но постоянно избиваемый своим отцом, ребенок автоматически ассоциирует эту неконтролируюмую жестокость с неназванным отцовским сексуальным статусом. И, даже несмотря на то, что процесс этот подсознательный, позже, в более зрелом возрасте ребенок столкнется со всем этим в собственных фантазмах. Очень часто, когда отцы действительно склонны к инцесту, то это связано с тем, что рассматривая ребенка как единственное существо, способное удовлетворить материнское либидо, они просто напросто делегируют ему собственную мужскую роль. Это, как правило, происходит тогда, когда они сами были лишены собственного отца, но при этом либо не могут, либо не хотят признать как этой нехватки, так и её последствий.

В тех случаях, когда отец не стремится понять, что ему самому в детстве недоставало собственного, то для него становится невозможным понять, что отцовство является прямым контактом с ребенком. Именно поэтому, становясь в свою очередь отцом, он начинает проявлять собственное отцовство, опираясь на ту педагогическую модель, которая ему досталась от его собственного отца, при этом он старается убедить себя в том, что всё, что было в его детстве, оказало на него лишь благотворное влияние. И, вот тогда, это отцовское представление может навредить ребенку. Ведь, если, на самом деле, ему так не хватало отца, или же, как это было с господином де Монталанвером, который вообще никогда не видел собственного, то тогда он не сможет воспринимать образ отца иначе как лишь того, кто должен поддерживать мать. Именно такое представление об отцовстве обречено на провал. Эти мужчины очень часто много работают, они преданы, они хотели иметь ребенка, но не смогли отойти от модели собственного детства, в котором их мать правила в семье. Они, таким образом, даже не в состоянии представить, что ребенку может быть нужен кто - то помимо неё, они цепляются за этот образ всем своим существом. Это происходит потому, что все что они смогли вынести из своего детства, так это то, что мать о них заботилась, и они при этом были для неё важнее их собственного отца. Трудясь, как каторжники, по инерции, точно также, как когда - то, в собственном детстве, они хотели порадовать свою маму прекрасными отметками, теперь, в своей семье, совершенно не сознавая этого, они ограничиваются лишь тем, что следуют за супругой точно также, как в детстве они следовали за своей матерью. И, идя вслед за ней, как единственный мужчина, считающий, что мать - это всё и, что она незаменима, они, таким образом, сводят обязанности отца к роли старшего брата или няни.

Будучи узниками того тупика, в который они сами себя загнали, одни из этих мужчин погружаются в депрессию, в то время как другие живут под натиском гнева, причину которого они не могут понять.. Они могут невзлюбить ребенка, начать воспринимать его как соперника, того, кто похитил у них жену или даже могут видеть в нем источник всех бед. Не давая себе во всем этом отчета, они вновь погружаются в ту драму, которую пережил их отец. Во всех этих случаях без посторонней помощи они не в состоянии понять, что с ними происходит, ибо, лишенные отца сами, они не могут найти ни в себе, ни в супруге то, что им помогло бы понять, зачем нужен отец.

Некоторых из них спасает модель их собственного детства, тогда им удается избежать драмы. Однако, как только им удается не страдать самим от этого, то вот тогда начинают еще больше страдать их дети.. Порой, чтобы не смотреть на собственного ребенка, как на препятствие для собственной сексуальной жизни или же как на своего соперника, они стараются увидеть в нем то единственное существо, которое способно принести радость своей матери. Вот тогда они передают ему свою обязанность удовлетворять либидо своей супруги. В тот самый момент, когда у них появляется уверенность в том, что мать это двойник ребенка, что для него она является всем, что она незаменима, вот тогда они не только прекращают возлагать на себя какую - либо ответственность за здоровье ребенка и его развитие, но происходит нечто еще более опасное - они уподобляются церберам того невидимого инцеста, который удерживает ребенка в материнской растягивающейся матке.
Бессознательные защитники того самого закона, благодаря которому отныне не отцы, а дети являются ответственными за сексуальную удовлетворенность матерей, они становятся первыми гарантами этой подпольной формы инцеста, который душит ребенка. При малейшем сопротивлении ребенка, они его заточают в материнское пространство тем, что неожиданно заявляют ему: «И тебе не стыдно доводить до слез свою маму!» И какова бы ни была причина того психического заточения, в котором оказывается ребенок - будь то, как Альдо Наури это называет - «естественной склонностью к инцесту» любой матери или же глубинная проблема отцовского детства, как об этом повествует данная книга, и в том, и в другом случаях подобное извращенное родительское поведение является символом отрицания существования закона времени. Это ни что иное, как скрытая попытка остановить время, нежелание признать, что оно уходит. Это может также означать страх перед неспособностью признать собственную зрелость. Эта способность закрывать глаза на то, что очевидно со стороны, является признаком неосознанного желания привязать ребенка к вечно длящемуся материнскому удовольствию. Это отрицание столь несокрушимо, что считает себя законным. Однако пугающая скрытость этого инцеста проскальзывает в тех невинных фразах, в которых на абсолютный экстаз одного: «Никогда, никогда мы не расстанемся!» отвечает уставшее эхо другого: «Ну, и не стыдно же тебе доводить до слез свою мать»! Все эти слова для любого человека, находящегося за рамками той глухой и повседневной семейной драмы, воспринимаются как слова: «пусть она получит удовольствие и оставит меня в покое!».

Перевод с французского 2010