Тысяча Лиц

Тысяча лиц

   Как иногда бывают смехотворны и наивны наши опасения и страхи. Стоит лиш краем глаза заметить какую-то странность, не поддающуюся, на первый взгляд, объяснению, рациональной осмысленности, как человек не лишенный определенной доли воображения и суеверности вдруг начинает видеть странности во всем. Параноя становится его вторым именем, а затем и вовсе превращается в тень за его спиной и царапает мысли острыми когтями  нелицеприятных сомнений и опасений. Человек этот становится рабом собственного страха, подчиняясь слабому холодку внизу живота он стремительно бежит домой с прищуренными глазами, забивается в темный уголок своего сознания и дрожит от любого шороха за стеной. Впрочем, такие случаи помешательства довольно редки в такой уж грубой форме, как я здесь описал, но все же мне не дает покоя одна история именно такого человека, который завидев всего одну странность взрастил ее до размеров безумия и погубил себя этим. Эта история об одном человеке, которого вы возможно встречали на улице, видели его суетливо метающиеся глаза, худую ссутуленую фигуру и на миг могли удивиться столь странному запуганному молодому человеку, но тут  же и забывали о нем. Эта история о Чарли Миддлстоуне, самом смелом из трусов, самом суеверном из неверующих.
   Чарли Миддлстоун был молодым человеком, как бы сейчас сказали – со странностями. Он редко выходил на улицу, имел мало знакомых, еще меньше друзей, и редко его можно было обнаружить в обществе веселой компании. Впрочем, его странности выражались не более чем в отстраненности от общества. Малость из его знакомых были готовы с уверенностью сказать что видели его прогуливающимся по улице более, чем два дня кряду. Когда же Чарли выходил на улицу развеяться, то в большинстве своем его прогулки были в полном уединении, он погружался в собственные размышления, и при этом его знакомым, встречавшим его на улице, могло показаться, что он отнесся к ним с надменным пренебрежением, а чаще всего он просто проходил мимо в глубокой задумчивости и не узнавал лиц. Иногда, но очень редко, он напротив пробуждался от раздумий, пристально вглядывался в лица прохожих, изучая их черты, мимику, дослушивался до обрывков фраз и пытался сам себе истолковать кто это был, куда и зачем идет, размышлял о характерах и настроениях незнакомцев. Это было одно из немногих странных развлечений Чарли Миддлстоуна, о котором он мне сам рассказывал, и даже однажды удостоил меня небольшой демонстрации своих проникновенных и точных наблюдений во время нашей совместной прогулки в парке.
- Смотри, - говорил Чарли, мельком поглядывая на проходящую мимо пару, - они идут медленно, как бы вразвалку. Лицо девушки выражает непомерную скуку, слегка искривленный рот говорит о том, что они вероятно молчат довольно долго. Лицо парня словно каменное изваяние, он слегка бледен и отстает на полшага от девушки, так, что ей придется резко развернуться, чтобы глянуть ему в лицо. У нее цветы в руке, видишь, - он толкнул меня локтем, - значит они не в ссоре, но мне кажется, что она уже утратила ощущение, что они на свидании и погрузилась в собственные мысли. Скорее всего ему не светит второе свидание, очень уж он робкий, а она не терпит скуки.
   Он подметил еще несколько жестов, и его лицо на миг озарилось торжеством в ответ на мой удивленный взгляд.
- А вот еще один интересный тип, - он кивком указал на старика на скамейке напротив, - он в глубоких раздумьях, со стороны даже кажется, будто он спит. И я бы непременно так и подумал, но у него в руке тлеет сигарета, которую он не курит. Опрятный вид, умиротворение и даже картинно лежащая рядом рыжая собачонка поперек скамейки, есть что-то идиллическое в этом, - он мне подмигнул. – Скорее всего он сейчас сидит и размышляет, на сколько времени ему продлит жизнь эта прогулка на свежем воздухе. А вернувшись в холодный полумрак пустой квартиры он покормит собаку супом, который сам не доел, и ляжет спать, размышляя, на сколько времени укоротит его жизнь мизерная пенсия.
- А что скажешь об этой парочке? – С интересом я указал на прогуливающуюся пожилую пару.
   Он с недоумением посмотрел мне в глаза, съежился, словно смутившись собственной откровенности и поспешно отмахнулся, сказав что-то о неинтересности, извинился и ушел куда-то вглубь парка. После этого случая я его не видел более полугода, на звонки он не отвечал, и вскоре я вовсе смирился с его нежеланием общаться. Это вполне закономерное явление, зная его отчужденность я сам не хотел больше навязываться.
   Даже несколько странным мне показался его внезапный ночной визит. Было уже около полуночи, холодный частый дождь тарабанил по подоконнику, голые ветви деревьев отбрасывали на окна зловещие тени от тусклого уличного фонаря, которые будто когтистые руки царапали запыленные стекла. Совершенно промокший и запыхавшийся Чарли стоял в коридоре и устремил на меня умоляющий взгляд.
- Можно… можно мне посидеть немного у тебя? – Спросил он вдруг.
- Я собирался уже ложиться спать… - С плаща Чарли капал дождь принесенный им с улицы и я осекся.
   Втянув его внутрь я дал ему полотенце и предложил выпить. В свете электрической лампы я наконец разглядел его бледное лицо и прочел в нем смешение испуга с беспокойством, его глаза были широко раскрыты и, казалось, ничего не замечали. Я усадил его в кресло и заставил выпить большой стакан коньяка, затем уселся напротив выжидая чего-то. Зная его характер, стань я расспрашивать его, он бы тут же закрылся в себе и на этом все было бы закончено.
   Спустя несколько минут с его лица сошла бледность, глазам вернулся живой блеск и он несколько успокоившись оправился. Коньяк сделал свое дело, но все же он продолжал молчать погруженный в глубокие раздумия.
- Знаешь, я стал бояться лилий, - вдруг сказал Чарли, не сводя задумчивого взгляда с пустого стакана, - глупо, правда?
   Я не стал отвечать, ожидая объяснения. Спустя еще минуту он заговорил снова.
- Я заигрался. Все эти лица… Я же просто разглядывал их, просто из интереса выдумывал истории, которые могли казаться правдоподобными. Все это было лишь мельком, мы никогда не были знакомы, я никогда не был уверен, что воображаю о них правду, я довольствовался собственной фантазией и предположениями, которые могли бы объяснить мне какой-либо жест незнакомца. Все это лишь из праздного интереса, понимаешь? – Он посмотрел мне в глаза, словно оправдываясь.
- Я вошел во вкус, и стал писать небольшие истории о своих наблюдениях. С каждым днем я все чаще выходил на улицы, чтоб заприметить какого-то интересного прохожего, наблюдал за ним издалека, и с каждым днем все более понимал, что мне этого мало. Как оказалось все люди скучны и однообразны, я зашел в тупик, мне стало мало простой обыденности… А затем я встретил его. Он был не похож на остальных, он завладел моим воображением. Иногда мне казалось, что он вовсе не человек, какое-то высшее существо… - Он замолчал, комнату снова стал заполнять шум дождя за окном.
   Мы выпили и я предложил ему сигарету, прежде чем он снова заговорил.
- Этот «человек», - он сгримасничал при слове «человек», выражая сомнение, - он совершенно не похож на других… Да, я повторяюсь. Мне показалось странным его умение надевать на себя черный сюртук скорби, когда он о чем-то шептался с другими людьми, а затем мгновенно облачался в пестрый костюм самодовольного ублюдка, когда расхаживал по улицам пренебрежительно разглядывая прохожих. Впрочем, к одежде это не имеет никакого отношения, - он натянуто улыбнулся своей метафоре. Я одобрительно кивнул, что раззадорило Чарли продолжить рассказ.
- Казалось бы, что могло меня заинтересовать в этом человеке? Его изменчивость, гибкость характера, пластичность настроений? Нет, мне кажется, так мог бы каждый. Но перемены эти… вдруг мне показались совершенно искренними. В нем уживается несколько личностей, которые не только не взаимодополняют друг-друга, но и, как мне порой казалось, пытаются вытеснить остальные, доминировать. Будь он несколько неадекватен, я бы подумал, что у него раздвоение личности, шизофрения, или что-то в этом роде.
   Я стал называть его Рэнди. Несколько фамильярно, но все же мне нужно было его как-то называть. Он всегда ходит в одном и том же черном костюме, лицо его слегка подернуто старостью, испещрено мелкими морщинами, но оно так часто менялось, что иногда я сомневался – 20, или 40 лет этому Рэнди?
   Как мне кажется, он работает в похоронном бюро, он довольно часто заходил в конторку местного кладбища и выходил оттуда с какими-то бумагами. Не знаю, что он делал и на самом кладбище, очень уж там пустынно, я не заходил за ним туда, чтоб не привлекать внимания. Но постоянно выходя оттуда он возвращался в преподнятом настроении, и что еще я заприметил, покупал у ворот свежую белую лилию и вдевал ее в петлицу своего пиджака. Несколько странно, правда?
- Чарли, мне кажется несколько странным другое обстоятельство… - Начал было я, но замолчал, понимая, что могу не до конца узнать его историю. Я хотел сказать, что его увлечение этим человеком черезчур странно и необычно, и тихо обрадовался, что он не обратил внимания на мои слова.
- Со временем мне стало казаться, что мы с ним давно знакомы, хоть я не мог с уверенностью сказать о его привычках и никогда не угадывал его характера. Он не замечал моей слежки, и всего один раз глянул на меня, но это было настолько непринужденно, как обычно можно смерить взглядом случайного прохожего, при этом моментально забыть о нем, что я не заподозрил ничего в его взгляде и был уверен, что сам не вызвал никаких подозрений. Я всегда безошибочно мог угадать его в толпе, что мне поначалу казалось странным, потом я не придавал этому никакого значения, ориентируясь на белое пятно – лилию в петлице. Рэнди чрезвычайно деловой человек, у него много знакомств, но никогда еще я не видел его дважды с одним и тем же человеком. На этом мой праздный интерес к нему иссяк, поскольку неделю назад я стал его бояться… - Чарли вдруг умолк и снова мрачно уставился вперед себя пустым взглядом. Затем он пересек комнату, порылся в карманах своего пальто и вернулся в кресло. Молча он протянул ко мне какой-то предмет на раскрытой ладони и комната наполнилась сырым кладбищенским ароматом. Это была увядшая измятая лилия.
- Нашел у себя под дверью… - полушепотом сказал Чарли. Его ладонь задрожала и цветок упал на столик. Он с отвращением уставился на бесформенный бутон, будто это был не цветок, а сколопендра.
   Постепенно к нему стало возвращаться выражение лица, с которым я его встретил у себя в коридоре, его пробивала мелкая дрожь. Немного помедлив, запинаясь он продолжил говорить вещи уже совершенно невероятные.
- Теперь каждый вечер я чувствую его присутствие. В узкой полоске света под моей дверью мелькают тени, и мне кажется, это он расхаживает по коридору, пытаясь меня раздразнить. Когда я выхожу на улицу я вижу сотни, тысячи лиц похожих на Рэнди. Каждый прохожий впитал в себя Рэнди, он вырывается в их улыбках. Миллионы пар глаз устремляющихся на меня в парках, на улицах, в магазинах – это глаза Рэнди! Миллиарды жестов, рукопожатий, бормотаний, морщинок у глаз и ртов как чума осели на всех этих людях так похожих на Рэнди, и каждый пытается мне это показать. Я перестал выходить на улицу, не отвечал на звонки, даже по радио я слышал голос Рэнди, даже по телевизору в старых, давно знакомых мне  фильмах я видел Рэнди в главных ролях, в его черном треклятом пиджаке!
   Чарли невразумительно бормотал эти вещи доводя себя до исступления. Его мелкая дрожь накатывала на него волнами, постепенно усиливаясь и резко стихая. Я снова наполнил его стакан и стал его убеждать, что он слишком переусердствовал в своих наблюдениях, довел себя до не вполне вменяемого состояния, но он меня не слышал замкнувшись в себе. Так и не дотронувшись до своего стакана он молча посидел несколько минут, затем так же молча встал и ушел.

   С наступлением зимы я узнал от знакомых, что Чарли умер. Это случилось спустя несколько недель его ночного визита ко мне. Говорят, он умер спокойно, во сне, хоть и находили странным, что он спал забившись в угол комнаты. И каждый год наведываясь к могиле Чарли Миддлстоуна я неизменно нахожу на надгробии увядшую белую лилию.