Русская комедия великой княгини - действие I

Действие первое - «cherchez un homme»

Действующие лица:
Елизавета Петровна – Императрица Всероссийская;
София Августа Фредерика Цербстская – немецкая принцесса, еще не Екатерина Алексеевна;
Иоганна Елизавета Цербстская – её мать, княгиня немецкого княжества Ангальт-Цербст;
Петр Федорович – Наследник российского престола;
Лесток Иван Иванович - граф, действительный тайный советник, бывший лекарь французско-немецкого происхождения, настоящее имя - Жан-Арман де Лесток;
Де-ла Шетарди Жак-Иоахим Тротти – посланник короля Франции при русском императорском дворе;
Бестужев-Рюмин Алексей Петрович - вице-канцлер;

а также дамы и кавалеры, монахи и богомольцы.

Открывается занавес – на сцене апартаменты паломников в Троицко-Сергиевской лавре.

Первое действие «Русской комедии», как и многие другие эпизоды из «Записок» Екатерины,  разворачивается на фоне богомолья. Ну это же так по-русски: грешить и каяться…
Впрочем, вспомним, что в момент приезда в Россию Екатерине – в мае она звалась еще родным именем, данным при лютеранской крещении – София Августа Фредерика, - шел только 15 год, поэтому какие еще грехи? Но действо сие разворачивается на фоне очередного богомолья, устроенного императрицей Елизаветой.
В «Записках»  Екатерины читаем: «В мае месяце императрица снова уехала в Троицкий монастырь, куда мы с великим князем и матерью за ней последовали».
Екатерина походя очень точно передала привязанность Елизаветы к Троицко-Сергиевской лавре: «императрица снова уехала». Елизавета очень любила проводить время в Троицком монастыре. Видимо с ним у неё были связаны воспоминания о приятных мгновеньях умиротворения и покоя от её суетной в целом жизни. В первый раз с тех пор, как Екатерина прибыла в Россию, Елизавета ездила в Троицкий монастырь, еще зимой (в «Записках» сказано: «…На десятый день после моего приезда в Москву как-то в субботу императрица уехала в Троицкий монастырь»), когда принцесса София Августа чуть было во второй раз на территории России не отдала Богу душу. Благодаря своевременному возвращению императрицы с богомолья и её решительному вмешательству в ход лечения, - Екатерина  избежала фактического летального исхода от воспаления легких.
Но то было зимой, а вот уже май, конечно же императрица опять захотела проехаться по теплу в монастырь. Вернее пройтись – ведь, как известно, Елизавета предпочитала  в Троицу ходить, а кареты ехали за ней, чтобы подвезти уставшую паломницу до очередного места отдыха, а потом вернуть на исходную позицию для продолжения пешей прогулки – и так всю дорогу от Москвы до лавры. И вот здесь, в апартаментах высоких зарубежных гостей неожиданно для принцессы и её матери разыгрывается комедия, вернее даже трагикомедия.
«Как-то после обеда, когда великий князь был у нас в комнате, императрица  вошла внезапно и велела матери идти за ней в другую комнату. Граф Лесток тоже вошел туда; мы с великим князем сели на окно, выжидая».
И далее: «Разговор этот продолжался очень долго, и мы видели, как вышел Лесток; проходя, он подошел к великому князю и ко мне - а мы смеялись».
 Ну вот конечно же разыгрывается комедия – принцесса и великий князь-наследник престола над чем-то смеются. Так ведь дети еще! Но взрослые думают, что смеются над ними.
Лесток, обращаясь к Петру и Екатерине, т.е. еще к Софии:
"Этому шумному веселью сейчас конец".
Потом, обращаясь к принцессе:
"Вам остается только укладываться, вы тотчас отправитесь, чтобы вернуться к себе домой".
Вот оказывается как! Только недавно приехала София Августа в Россию, только нашла контакт с наследником престола, и вот те раз – пожалуйте укладываться и скатертью дорога! Да и кто это говорит?! Какой-то придворный лекарь, пусть и граф и фаворит императрицы! Действительно комедия…
«Великий князь хотел узнать, как это; он {т.е. Лесток} ответил: "Об этом после узнаете».
Далее идет диалог Наследника и принцессы, из которого в «Записках» остались только две реплики:
Петр: "Но если ваша мать и виновата, то вы не виновны".
София Августа (Екатерина): "Долг мой - следовать за матерью и делать то, что она прикажет".
И далее в «Записках» следует совсем не комичное заключение: «Я увидела ясно, что он покинул бы меня без сожаленья; что меня касается, то, ввиду его настроения, он был для меня почти безразличен…» Откуда принцесса взяла - по крайней мере, это совсем не следует из реплики наследника, - что он ей безразличен, не совсем понятно, но Петр, уже безразличен ей. И это после всего трех месяцев тесного общения в России.
Но многое объясняет окончание фразы: «…но не безразлична была для меня русская корона».  Здесь можно без комментариев, но давайте вернемся к началу сцены.
Итак, она началась с того, что «как-то после обеда, когда великий князь был у нас в комнате, императрица  вошла внезапно и велела матери идти за ней в другую комнату…».
Манеры у императрицы были конечно же, что называется, простые – она внезапно вошла и велела идти за ней... Т.е. русская императрица без всяких церемоний является в частные апартаменты и, как служанке, приказывает немецкой княгине - а Иоганна Цербстская была женой владетельного немецкого князя, - идти за ней, лишая её такого привычного для русского быта послеобеденного отдыха. Ну у это как-то в приличных домах не принято!
При этом, заметьте, принцесса не заливается слезами от обиды за такое амикошонство по отношению к ей матушке, а продолжает по-ребячески болтать с Петром, сидя на подоконнике. Ну далее следуют реплики Лестока, еще более пренебрежительные и обидные для слуха воспитанного человека. Лесток в то время видимо чувствовал такое своё незыблемое положение при императрице Елизавете, что мог позволить себе подобные эскапады в адрес зарубежных гостей, да ещё приехавших выходить замуж за присутствующего при сём Наследника. Граф Лесток, правда, плохо кончил, но это было много позднее и к данной пьесе отношения не имеет.
Итак, принцесса  «… с великим князем сели на окно, выжидая». 
«Наконец, дверь спальной отворилась, и императрица вышла оттуда с лицом очень красным и с видом разгневанным, а мать шла за нею с красными глазами и в слезах».
Ну это - далеко не комичная сцена. Легко представить, что было за дверью: Елизавета за что-то отчитывала Иоганну Цербстскую, как простую прачку, за какой-то поступок, от чего та была вся в слезах. Казалось бы, действительно, пора паковать вещи и с ветерком обратно в скучный Цербст или Штеттин к дорогому отцу…
Но мы же все-таки читаем комедию! А это не просто комедия, а комедия положений… «Так как мы спешили спуститься с окна, на которое влезли и которое было довольно высоко, то у императрицы это вызвало улыбку, и она поцеловала нас обоих и ушла». Вот так: стоило легкомысленной парочке сменить комичным образом свое положение в пространстве, как разыгрывающаяся на их глазах трагедия вновь оборачивается в комедию!
Но позвольте узнать, а что, собственно, произошло? Чем был вызван гнев одних и слезы других?!
В «Записках» и об этом сказано, хотя по изложению ясно, что автор приводит факты, ставшие ему известными позднее, но не суть… «Когда она вышла, мы узнали приблизительно, в чем было дело. Маркиз Де-ла Шетарди, который прежде, или, вернее сказать, в первое свое путешествие, или миссию в Россию, пользовался большою милостью и доверием императрицы, в этот второй приезд или миссию очень обманулся во всех своих надеждах. Разговоры его были скромнее, чем письма; эти последние были полны самой едкой желчи; их вскрыли и разобрали шифр; в них нашли подробности его бесед с матерью и многими другими лицами о современных делах, разговоры насчет императрицы заключали выражения мало осторожные».
Вот оказывается что! Ну конечно, не стоило немецкой княгине в беседах с французским маркизом допускать мало осторожные выражения. Если это было так, то нарушение протокола налицо, да и не за этим же звали цербстских гостей в Россию, чтобы что-то обсуждать! Но ведь то было в письмах, да у француза, да еще и шифрованных. Да кто же верит французскому маркизу, да еще дипломату!? Он ведь и соврет, дорого не возьмет… В итоге Иоганне, видимо, удалось оправдаться или покаяться перед императрицей, а может все решила комичная сцена со сползанием с подоконника, исполненная  высокородными недорослями.
В итоге, как пишет Екатерина: «Не знаю, удалось ли матери оправдаться в глазах императрицы, но, как бы то ни было, мы не уехали; с матерью, однако, продолжали обращаться очень сдержанно и холодно. Не знаю, что говорилось между нею и Де-ла Шетарди, но знаю, что однажды он обратился ко мне и поздравил, что я причесана en Moyse; я ему сказала, что в угоду императрице буду причесываться на все фасоны, какие могут ей понравиться; когда он услышал мой ответ, он сделал пируэт налево, ушел в другую сторону и больше ко мне не обращался».
Да уж, какой-то загадочный был этот маркиз с его «пируэтом налево». Но этот эпизод  еще раз свидетельствует, что София-Екатерина делала все, чтобы понравиться императрице - тетки своего будущего мужа Петра, ибо ей была не безразлична русская корона.
Но так ли была Иоганна Цербстская вовлечена в интриги маркиза-дипломата, не кроется ли здесь какая-то другая причина или не совпали разные причины в одном месте и в одно время? Действительно, если внимательно прочитать текст «записок», то там есть один пассаж, а именно: «Маркиз Де-ла Шетарди … в первое свое путешествие, или миссию в Россию, пользовался большою милостью и доверием императрицы». Так что это было за милость и доверие? Может быть это что-то посерьезнее, чем банальные дипломатические интриги?
Прикроем на время занавес комедии, разыгравшейся в лавре, и на время вернемся к другому действу, случившемуся как раз «в первое путешествие, или миссию в Россию» злосчастного маркиза с такой звучной фамилией – Де-ла Шетарди. Так вот, обратимся для этого к нетленному труду Казимира Валишевского «Дочь Петра Великого». Не углубляясь в политическую подоплеку событий, приоткроем занавес на той сцене, где автор фундаментального труда о событиях елизаветинской эпохи повествует об отношениях маркиза – а он и ранее исполнял роль официального посланника французского короля при российском дворе, - с императрицей Елизаветой.
«…Она приняла его в "опочивальне", и их свидание было, по-видимому, особенно нежно. Елизавета оставила своего гостя обедать; а вечером - она отправилась в эту ночь в Троицкую лавру на богомолье - пригласила его сопровождать ее.
Вы знаете, как совершалось в то время паломничество русских императриц. Если бы и можно было сомневаться в том, что молодой дипломат не сумел воспользоваться удобствами и свободой такого путешествия, то очень точные сведения, посланные Мардефельдом Фридриху, разбивают эти сомнения без следа. Пруссак знал, как любит его король игривые подробности подобных приключений, да и сам находил в них большое удовольствие, хоть и не придавал им преувеличенного значения; поэтому он предусмотрительно держал у себя на службе сыскную полицию, позволявшую ему быть осведомленным о каждом шаге Елизаветы. Эта полиция, естественно, не дремала, когда императрица, вместе с Шетарди, отправилась поговеть в Сергиевскую лавру. Как и всегда, Елизавета шла на богомолье пешком; в путь двинулись после захода солнца, чтобы воспользоваться ночной прохладой, и на первых порах непривычный пилигрим выдержал тяжелое испытание: у Елизаветы точно выросли крылья. Она неутомимо шла, не считаясь ни с временем, ни с расстоянием, словно что-то радостное манило ее вперед. Она остановилась, разбитая от усталости, лишь на седьмой версте. Кругом было чистое поле, и богомольцам негде было преклонить голову; им пришлось сесть в экипажи и возвратиться на ночь в Москву, чтобы на другой день опять начать путь пешком с того места, где они вчера остановились. В следующие дни они шли менее скоро и ночевали на постоялых дворах или в шатрах, которые разбивали у дороги; это были незабываемые часы. Разумовский принимал участие в богомолье, но он умел никому не мешать, а Елизавета была прелестна, неиссякаемо весела и по мере приближения к святым местам становилась все нежнее и нежнее…
Но вот и ворота монастыря распахнулись перед ними. Елизавета ждала, что ее спутник будет ослеплен великолепием лавры, и не ошиблась. Он увидел пять храмов, залитых золотом, серебром и драгоценными камнями; церковную утварь, среди которой одно евангелие ценилось в 300.000 рублей; сонм монахов, помещавшихся в просторных кельях; роскошные покои для императрицы и ее свиты, - настоящий дворец посреди Фиваиды, земной рай. Он удивлялся, восхищался и был счастлив.
Богомольцы провели здесь несколько очаровательных дней; Мардефельд {посланник-резидент прусского короля в России}, образный язык которого уже известен моим читателям, писал Фридриху:
       "Любезный француз, возбужденный советами светлейшего Гиппократа  и заметив, что, несмотря на напускную холодность, ему прощают его смелость, во второй раз попытал счастье и сразу одержал победу, которая дается очень легко. Мне передавали об этом, как о факте достоверном. По-видимому, так оно и есть. Со стороны царицы Цитеры замечается ежеминутная заботливость и в глазах ее читается чувство удовлетворения, с которым она смотрит лишь на тех, чье поклонение принимает" (конец цитаты по Валишевскому). Заметим, что в переводе «с античного» Цитера – одно из имен богини красоты и любви.
Вот так раз! Так вот чем был занят маркиз-посланник! Совмещал, так сказать, свою миссию с плотскими удовольствиями… Да где? В Троицко-Сергиевской лавре! Да с кем? Страшно даже поверить… Но не забываем, что Елизавета была женщиной, и в во время описываемого паломничества  ей было всего-то 32 года, и была она, что называется, женщиной в самом соку… А маркиз был мужчиной приятным во всех отношениях 36-ти лет… Так чему же здесь удивляться?!
Но Шетарди не забывался, что он дипломат, и как посланник нес, так сказать, свою службу в любом - даже таком не мирском, как лавра, - месте и даже в ночное время….
"Как только мы будем в Москве, я нанесу решительный удар", - отписался он после «паломничества» своему дипломатическому патрону в Париж. Это он рапортовал об интригах против вице-канцлера Бестужева и его брата. Он считал, что песенка Бестужевых уже спета. Но он все же плохо знал русских женщин, тем более императриц…
 И далее по Валишевскому:
   «- Кстати! Принцесса Елизавета {это императрица  игриво говорит сама о себе} поручила мне передать вам это.
   Это была великолепная табакерка с портретом очаровательной паломницы на крышке и с драгоценным перстнем внутри.
   Она прибавила:
   - Вы будете ужинать сегодня у меня.
   Маркиз оставался у нее до двух часов ночи, и ему казалось, что он опять в Троицкой Лавре. Но она сказала ему:
   - До свидания... через несколько месяцев».
Так завершилась первая миссия Шетарди в Россию. Он увез табакерку с портретом и знаки ордена Св. Андрея Первозванного – высшую награду империи. Видимо, было за что императрице Елизавете наградить маркиза-дипломата…
Но вернемся на вынужденно оставленною сцену русской комедии Софии-Екатерины. Итак, маркиз с такой звучной фамилией был, исполняя дипломатическую миссию в стране, короной которой юная немецкая принцесса уже тогда хотела обладать, был весьма близок с Елизаветой-императрицей. Вернее так: во время поездки в лавру в составе паломнического сообщества Елизаветы маркиз так проникся симпатией к России, что решил, что эту симпатию он сможет конвертировать в свой дипломатический триумф. Он всячески убеждал своих патронов, а через них и короля Людовика XV, признать Елизавету императрицей, т.к. это понудит тщеславный русский двор плясать под французский рожок. Оказывается, до сих пор властительница огромной северной державы для французского монарха была просто царицей, случайным образом занявшей российский трон. 
Но в этот раз, т.е. весной 1744 года, у маркиза что-то пошло не так. Интригами все того же вице-канцлера Бестужева, Шетарди оказался как-бы изолирован от дипломатии российского двора и не был принят императрицей как официальный посланник короля Франции.
А тут как раз в России появилась ветреная Иоганна Цербстская с дочерью на выданье. Ну и между ними – Шетарди, Иоганной и прочими западниками, - составилась партия около политических говорунов, недовольных русскими порядками. А может они и что посерьезней готовили - заговор какой-нибудь?! Ведь в России при императорском дворе, начиная с Петра Первого, было столько заговоров и переворотов, и без европейских дипломатов и министров-экспатов не обходился ни один.
В итоге, «мало осторожные выражения», которые допускал Шетарди в разговорах, а тем более в переписке, стали известны вице-канцлеру Бестужеву, и он, выбрав соответствующее место и время, раскрыл перед Елизаветой истинное лицо её  бывшего «партнера-паломника». А как просто было вывести Елизавету из себя, тем более пририсовав к этим высказываниям Шетарди возможно неосторожные суждения легкомысленной Иоганны Цербстской – легко себе представить. А может между ними и не только подозрительные разговоры были, а что еще похуже, а может не только о политике говорили они, а и о делах амурных?! А это могло задеть Елизавету куда больше, чем какие-то там политические интриги и союзы.
Засим, занавес над первой сценой русской комедии можно опускать. Иоганна с дочерью Софией-еще-не-Екатериной волею случайной перемены настроения императрицы Елизаветы остались в России. Коварно выстроенный план по их  высылке обратно к папаше Цебстскому, составленный Бестужевым, Лестоком и сотоварищи, непостижимым образом был расстроен смешливыми отроками, сползающими с подоконника.
Эта сцена, так подробно, через многие годы описанная уже императрицей Екатериной в «Записках», видимо многому её научила. Она увидела, как переменчива фортуна, причем, как во зло, так и в пользу. И какими мелочными, случайными моментами решаются судьбы, находящиеся в руках таких капризных личностей, как женщины-властительницы.

Однако хочется уточнить, а кто, собственно, исполнил роли в этом первом действе, кто есть действующие лица этой «русской комедии». А если приглянуться, то среди её исполнителей совсем не так много русских актеров.
Ну посудите, на самом деле: Иоганна и София – немки по определению; Де-ла Шетарди – француз; Лесток – полунемец-полуфранцуз, а никак не Иван Иванович.
Наследник престола Петр Фёдорович – ну в нем есть частица русской крови, он прямой потомок Филарета Романова в шестом поколении. Но уже к этому поколению кровь русских царей была сильно разбавлена - отцом Карла Петера Голштинского был природный немецкий герцог, к тому же племянник шведского короля Карла XII.
А императрица Елизавета – природная дщерь Петра Великого? Увы, она от матери – Марты Скавронской – имела гены то ли ливонские, то ли эстляндские.
Так что, хотя в этом действии «русской комедии» так много русской несуразицы и волюнтаризма, но исполнена она далеко не отечественными актерами. Да и подоплека этого акта пьесы совсем даже не русская, а свойственная скорее французской комедии: «cherchez un homme» - ищите мужчину.

Продолжение следует