Наезд

                Говоря о Боге, в лучшем случае мы умолкаем.


На возвышенном месте у реки возник некоторое время тому назад православный храм во имя целителя и мученика. Несмотря на возвышенность, место оказалось водянистым. Подземные воды однажды вошли в храм снизу, из-под пола, и подтопили дом веры. Пришлось епархии проводить дренажные работы и подсыпку. Река рядом и лес, а это для церкви не самые надёжные соседи, с давних времён, языческих ещё.
Строили как бы на пожертвования: билборды с призывом жертвовать стояли по всему району. Однако, из кулуаров просочилась неблаголепная информация, что якобы мало откликнулись на эти призывы, а денег дала только одна благотворительница – да и та петербурженка в настоящий момент жизни.
Таким образом ещё раз подтвердилось известное наблюдение, что мужик произносит имя Божье, почёсывая свою задницу. И это бы ничего, и с этим мог бы смириться Дух, но лишь при условии, что другая рука достаёт кошелёк из кармана.
А так, строительство затянулось на годы. Не обыденный храм, что говорить. Зато, церковь вышла как игрушка: светлая, яркая – пряничная. Приятно посмотреть. В обычный день муравьиная цепочка к храму скудна. Куда охотнее тянутся к муравейнику чувственных удовольствий: капище мамоны о многих этажах – вот оно, в пяти минутах хода. Полнотелые школьницы и бабульки, пойманные в сетку морщин, кеды Converse на босу ногу и кожаная обувь от Rieker, вдумчивый философ-надомник и любитель блинов по пятнадцать рублей штука, если простые, – все тянутся туда, на этажи, а потом – обратно. Редко какой отделится от общего потока, чтобы заглянуть под тенистые своды. И когда в праздник суровый клин верных по численности равен воинству плазы, даже и тогда потоки не складываются, а эпизодические взаимные вычитания из одного в пользу другого не меняют общей картины.
И это так и должно быть, если не в "букве", но в "Духе". И всегда казалось, что произносить "Не имамы дерзновения за премногия грехи наша" и, скажем, "Ветерсморяду, ветерсморя ду" – невозможно никак. А нет, можно. Природное болото, проекции Его Тела подлежащее, поднимается и восстаёт, и берёт свою часть.

Местные нищие признают меня, охотно принимают скудную мзду, благословляют, желают добра несуществующим внукам. В отличие от бабелевских, эти не сидят на стене – она в пиках и не очень-то посидишь, а смирно стоят подле калитки. Цыганка с медным лицом современницы Вавилона и языческой славы его. Крепенький мужичок в камуфляже назвался Анатолием. От "афганца" (правда ли это, я не знаю, да и неважно сие) Анатолия исходит русский дух, который обратил бы Мойдодыра в бегство. Оборону от хвори-заразы мой знакомый держит тоже русским средством, каким – называть, думаю, нет необходимости. Нищие принимают меня не потому, что подаю: что там мои нечастые десятки для них! Они знают, что у меня у самого немного, я – такой же нищий, и со мной добрая половина моих сограждан. Но это по европейским меркам. По меркам моей страны, мы средний класс, и даже Анатолий – тоже: lower-lower middle...
Чудны дела Твои, Господи. Клирик этого храма сбил на машине женщину, насмерть. Сейчас он отбывает срок на поселении. Матушка на своей страничке в соцсети цитирует дзен-буддизм. Говорить о церкви трудно, и лучше этого не делать. Говорят обычно люди сторонние, вроде меня, и говоря эта получается поверхностная и не то что ложная, а – лишняя, вот так, наверное. Чтобы понять Христа, нужно во Христа родиться. Чтобы узнать Православие – нужно в нём жить и умереть.
Некоторое представление о том, что и почему так в Православии, может дать – но очень косвенно – отношение православных к отошедшим ко Господу. Возможность перемен, редакции догматов отрицается в Церкви, в числе других, и на одном очень простом и внешне совершенно ясном основании: принимавшие догматы отцы, участники Вселенских соборов, умерли и не могут высказаться по этому и любому поводу, а значит, всякое теологическое развитие будет нарушением их воли. Многое, если не всё, в Церкви зиждется на памяти, имеет прочные корни в прошлом. Что важно, эти корни – живые...
Говоря о прошлом, мы вспоминаем не сами события, а образы – ситуации событий, это своего рода кластерное воспоминание. Церковь есть тоже образ ситуации, но ситуации космической, выходящей за пределы и возможности человеческого разума и памяти.
И когда мы думаем о будущем, мы так же рисуем образ, какой – это зависит от многих причин, субъективных и объективных. Может, однажды придём, а в церкви снова картошка... Или, наоборот, выйдет навстречу сумрачный монах с топором. В кармане айфон, да что это меняет... Но всё это наши фантомы, наши проекции. Храм потому и стоит так долго, пускай и на болоте, что там в основании кровь мучеников, мощи святых в антиминсе. Это дом Бога, но это и дом Человека. Кенотически умалившийся Бог мне ничего не говорит, то есть говорит слишком много, я не вмещаю, и потому – ничего. Но благодаря этому я знаю, что я не просто так, и всё недаром, а имеет смысл. Мысль чрезвычайно согревающая.

Как-то летним днём сидел я на скамеечке подле иконной лавки, что рядом с храмом. В храме шла служба, люди шли в церковь, выходили, стояли молча. Подвыпивший молодой мужик загнал во двор свою, видимо, жену, тоже не в трезвом состоянии. Ссориться они начали ещё за оградой, в калитку она забежала в надежде укрыться от своей первой половины. Не помогло. В ссоры пьяных супругов стараюсь не встревать. Однажды вмешался, и они оба набросились на меня, на время забыв обиды и разногласия: "Хулиган! Ты что к нему пристал? Это мой муж!" До этого муж норовил заглянуть ей в зубы, прямо на улице. Я еле ноги унёс...
Сейчас зашёл в лавку, говорю:
– Там у вас на территории пьяные, нехорошо.
Строгая женщина в платке вышла, смотрит – правда, нехорошо. Она поднялась в храм, вернулась и увела пострадавшую на другую скамейку. А из церкви вышел спокойный мужик, подошёл к пьяному и объяснил в немногих простых словах: здесь – нельзя... Не сразу, тот понял и покинул запретную землю. Женщина его успокоилась и через некоторое время тоже вышла. Думаю, он ей где-нибудь за углом вломил как следует. А уж что дома добавил, так это – к бабке не ходи.
Изгнавший сатану некоторое время ещё посидел рядом со мной, копаясь в своём мобильном. Пьяный не вернулся, и экзорцист ушёл обратно в храм, где шла служба. А я пошёл домой, читать отца Павла Флоренского. А что будет потом... Не наша это забота. Перефразируя эпиграф, скажем так: говоря о будущем, в лучшем случае мы умолкаем.


5 мая 2018 г.