Механик

В нашей армейской столовой - обед. Столовая старая, но для семидесятых годов прошлого века подходящая, двухэтажная, каменная, с колоннами. Со стороны плаца к ней маршем и строем подходят на обед всё новые и новые роты. Голодные и холодные, весной 1976 года они заходят друг за другом внутрь и растекаются там, занимая свои места.
Кто-то выходит, а кто-то заходит - вот и помещается свободно там весь полк. На столах стоят кастрюли с супом или щами, блюда с кусками мяса, хлеба - белым и чёрным: на ломоть чёрного хлеба по привычке намазываешь горчицу и посыпаешь солью - чем тебе не объедение! Если ты  - ещё молодой, и тебе не досталось мяса. Кастрюли со вторым, чаще с тушёнкой, и третьим, компот или кисель - на вид, пустые стаканы - на десять человек разных сроков службы. Всё здесь зависит от её иерархии.
В столовой шумно, но не кричат, а только отдают отрывистые команды. Каждой роте отведено своё место и накрыто нарядом для неё. Каждый солдат знает, что ему здесь положено делать: от сержантов до офицеров, от «молодых» до «дембелей». И поэтому нет пустой ненужной суеты. Но бывают исключения, на которые невольно обращаешь внимание. А, если они из родной роты - вдвойне интересно!
Кто-то кого-то отчитывает - громко, назидательно. Ну как тут не прислушаться, когда ты совсем рядом со столом сидишь! А отчитывают, оказывается, ефрейтора Звонкова из твоей роты. Его, механика, и нескольких человек перевели в неё минувшею весной. Службе Звонкова тогда  исполнился год. Он много чего уже может, но много с таких и спрашивается.
А выглядит он - как большинство солдат. Стриженный ёжик сверху, чуть скошенный рябоватый лоб, серые глаза, небольшой красный нос, в минуты волнения делающийся ещё краснее, ничем не примечательные рот и подбородок довершают его портрет. Роста он среднего, в садизме и дедовщине не замечен. Вот пока и всё.
Его отчитывают. А он сконфуженно покраснел и потупился, стоя, не в силах даже оправдаться. Молчит да и только! Принимает всё, как есть: то ли опоздал на обед, то ли не додал чего, то ли наткнулся не на того. И выслушивает, как себя вести в общественном месте - долетают отдельные слова, чаще непечатные, из гневной обвинительной речи.
И вдруг всё меняется - кардинально и на глазах. Звонков поднимает голову и расплывается в улыбке. Затем он обнимает за плечи своего супротивника и что-то говорит ему. И становится ясно, что встретились два старинных друга, с одного призыва, но с разных рот, и разыгрывают друг друга. А потом вкратце обмениваются новостями между собой, и, наконец, расстаются.
Звонков садится за обеденный стол и принимается за чуть было не упущенный, малость  остывший, свой обед. Когда же он закончился, и прозвучала команда: «Встать! Выходи строиться!», вместе со всеми не спеша пошёл на выход из столовой. И тут я обратил более пристальное внимание на Звонкова, хоть он был не моим механиком.
Не придавал ефрейтор такого серьёзного значения своей одежде и обуви, во что был одет и обут здесь, в армии. Ровесники его, перевалив на второй год, выпендривались, как могли: ушивались и украшались сверху донизу. Один Звнокков не реагировал на это и ходил в том, что есть: в гимнастёрке, в штанах хэбэ и в кирзовых стоптанных сапогах. Как говорится, жил и радовался. И трудно понять, кто перед тобой: «молодой» или «дед»?!
Интересно посмотреть на Звонкова на самообслуживании в техпарке. Мало того, что ремень его болтается на самом непотребном месте. Он ещё весь день ходит грязный, чумазый, и руки в масле. И не стесняется  этого - в технике он разбирается, его машина работает, как часы. И не гоняет он молодёжь: сам за чем, если надо, сходит - возьмёт.
Письма он получал и тем более писал очень редко, да и то приходили они в основном из дома. Да он не переживал: чтоб там какую-то гламурность сотворить или придумать в этом роде, для него это слишком сложно. Может быть, до армии он кому-нибудь и нравился, но я не ручаюсь за тот срок, про который говорю.
Тут внезапно объявили батальонные учения с вверенной нам техникой. А мой механик - в отъезде, в отпуске. И вместо него поставили механиком в мою машину БМД, где я был не снайпером, но всё-таки - оператором-наводчиком, ефрейтора Звонкова. Уж за какие грехи - не знаю!
Десантировались мы благополучно. Разобрались по экипажам и на машинах поехали. Ехали долго: днём и ночью. Хорошая нагрузка для механиков и их машин! Правда, были остановки, помимо санитарных - с картой сверялись, что ли? В одну из них кто-то сверху подал ведро яблок. Судя по началу лета - мочёных. В другой раз - молоко, только посудины не помню. Хорошо,что не алкоголь!
Ел и пил механик - не знаю, но на остановках он не отдыхал, а вечно что-то в машине БМД подкручивал, разбирал и собирал снова. Необходимость заставляла - не в ущерб общему движению?! Как будто, в своей машине ковыряется - вот ведь душа неуёмная!
Полночи ехали, полночи отдыхали: где-то среди природы поставили палатки и легли спать. Потом проснулись, встали, поиграли батальоном в войнушку, постреляли на стрельбище из разного вида оружия и на исходе дня поехали по ротам отдыхать.
Только на следующий день после развода должно было быть самообслуживание техники, а мой новый механик свалился с повышенной температурой. Пришлось его приводить в чувство. Видать, умная голова да тело хилое - от погоды зависит.
А между тем заметно похолодало на улице. По небу поползли тяжёлые лохматые тучи, цепляясь за верхушки деревьев. Резкие порывы ветра приносили капли холодного дождя. И это наступившее лето!
Где-то простудился механик. Одетого в короткий бушлат и подпоясанного ремнём, провожал Звонкова в медсанбат дневальный по роте. Еле уговорили его сходить - думал отлежаться. Они вдвоём медленно прошлись под окнами вдоль роты и скрылись вдали.
И мне стало жалко Звонкова с его словесными  выкрутасами и театральными номерами. Слава богу, скоро вернулся старый механик и взялся за дело. Всё-таки это армия, а не что иное.


Май 2018 г.
Боровуха - Москва
Белоруссия - Россия